Глава II. Кумуляция как принцип структурообразующего повтораДанная глава посвящена изучению типа структурообразующего повтора, который, на наш взгляд, и является кумуляцией. В результате его использования в организации текстов фольклорных произведений так же, как и при нанизывании, возникает цепевидная структура. Поскольку именно это, как нам кажется, стало причиной традиционного объединения анализируемых принципов повтора под общим термином кумуляция, целью второй главы является определение сути данного типа повтора, выделение тех его специфических черт, которые позволили нам развести эти два приема (нанизывание и кумуляцию) и рассматривать их как самостоятельные. Анализ цепевидных структур, образованных по принципу кумуляции, проводился нами прежде всего на сказочном материале, но с широким привлечением произведений такого жанра детского фольклора, как прибаутки. 1. Соотношение кумуляции и нанизывания. Кумуляция прямая и обратная Итак, под кумуляцией мы понимаем такой тип повтора, когда присоединение нового звена происходит при обязательном повторении всех предыдущих звеньев цепи. В отличие от нанизывания, охватывающего все уровни организации текста, кумуляция представляет собой явление более высокого порядка: она может быть зафиксирована только на уровне текста в целом, то есть на структурном уровне. В основе кумулятивного повтора лежит прием нанизывания, так что можно говорить о том, что кумуляция – это вторая ступень или производная в развитии этого приема. В обоснованности такого утверждения можно убедиться, сравнив структуры цепей текстов на сюжеты (АТ 2016*, АА *2015 I) "Векушка-горожаночка" [Шейн, Великорус, № 99] и АТ 1415 "Мена" [Никифоров, № 35]. Текст прибаутки "Векушка-горожаночка", взятый нами из сборника Шейна, (как, впрочем, и тексты большинства вариантов) состоит из краткой вступительной части (в различных вариантах она меняется, а в некоторых может быть даже опущена) и логического ряда по месту, оформленного в виде диалога – чередования коротких вопросов и ответов. Каждая пара (вопрос – ответ) образует новое звено цепи, так как, как было показано в предыдущей главе, в основе данной структуры лежит тема-рематическая линейная прогрессия. Повторяющаяся в каждом звене лексема где является стержнем образующегося по вертикали логического ряда. Одновременно она сигнализирует о начале нового звена. А теперь сравним эту цепь с той, которая лежит в основе варианта текста на сюжет "Мена". На первый взгляд разница очевидна: перед нами текст, в котором цепь состоит из звеньев-эпизодов, то есть на сюжетно-композиционном уровне осуществляется повтор-нанизывание мотивов по убывающей. В каждом эпизоде есть начальная ситуация – старик имеет нечто, далее следует действие – обмен. Ситуация качественно изменяется – старик обменивается на нечто значительно менее ценное. Но если сосредоточить свое внимание не на цепи в целом, а на одном звене, то можно обнаружить удивительное явление – каждое звено в свою очередь также представляет собой цепь звеньев, причем цепь, организованную совершенно идентично цепи "Векушки-горожаночки". Перед нами такой же логический ряд по месту, оформленный в виде диалога – чередования коротких вопросов и ответов: " - Где же тетерка? - Променял на кобылку. - Где кобылка? - Променял на коровку. - Где коровка? - Променял на овечку...". И здесь каждая пара вопрос-ответ образует новое звено, а в основе всей цепи лежит прием тема-рематического выделительного нанизывания. Итак, нет сомнения в том, что внутри звено организовано при помощи структурообразующего приема нанизывания, причем последнее звено-эпизод в семантическом отношении равнозначно всей сказке, но, тем не менее, сама сказка состоит из девяти эпизодов. Особенность ее структуры заключается в том, что в процессе соединения отдельных звеньев в цепь возникает новое явление – кумуляция. Одноэпизодная цепь расчленяется, нам как бы демонстрируют процесс образования всей цепи поэтапно. "Рассказан какой-то случай; в процессе дальнейшего развития истории он воспроизводится еще раз сначала; таким образом первый случай пересказан один, потом второй и, наконец, третий раз подряд", – так описывал финский ученый М. Хаавио процесс возникновения подобных структур в устном поэтическом творчестве примитивных народов [37, с.66]. И действительно, каждое новое звено возвращает нас к началу истории, снова и снова повторяются уже известные нам события, прежде чем к ним присоединится новое описание. 1.1. В композиции сказки Никифорова на сюжет АТ 1415 "Мена" переплетаются различные типы повтора: нанизывание (сюжетно-композиционное и словесно-текстовое) и кумуляция, причем последняя оформлена в виде диалога и пронизывает все звенья цепи. Звенья кумулятивной цепи вводятся в центр звеньев нанизывания, то есть границы звеньев цепей двух типов повтора не совпадают. О начале звена в цепи нанизывания сигнализирует инициальная реприза "Попадается навстречу ему х", а звено кумулятивной цепи всегда начинается с вопроса: "Где, старичок, был?". Заключительная реплика диалога ("Променяй х на у" – предложение совершить в очередной раз обмен) относится уже не к кумулятивной цепи, а к цепи-нанизыванию, что подтверждается при сравнении с вариантами, где кумуляция опущена (см. вариант Афанасьева [т.3, № 408] или Никифорова [№ 122]). Подобным образом часто организован и сюжет АТ 170 "За скалочку – гусочку" [Афанасьев, т.1, № 1], где в центре внимания также находится обмен, но не по убывающей, а по возрастающей – от скалочки или лаптя до девушки или бычка. И здесь в качестве основного используется прием сюжетно-композиционного нанизывания (в сюжетном плане воспроизводится мотив, в общетекстовом – эпизод): "Стук, стук, стук! – стучится она в избу к другому мужику. "Кто там?" – "Я – лисичка-сестричка, пустите переночевать". – "У нас и без тебя тесно". – "Я не потесню вас; сама ляжу на лавочку, хвостик под лавочку, гусочку под печку". Ее пустили. Она легла сама на лавочку, хвостик под лавочку, гусочку под печку. Рано утром она вскочила, схватила гусочку, ощипала ее, съела и говорит: "Где же моя гусочка? Я за нее индюшечку не возьму!" Мужик – делать нечего – отдал ей за гусочку индюшечку; взяла лисичка индюшечку, идет и поет..." Рассматриваемый текст представляет собой одно из звеньев цепи нанизывания. Границы звена совпадают с границами эпизода – в результате действия основного персонажа качественно меняется начальная ситуация: лиса становится обладателем более ценного предмета. Действие главного персонажа повторяется в каждом новом звене, меняется лишь ценность получаемого предмета в сторону возрастания. Сюжетно-композиционный повтор сопровождается репризой-блоком предложений. Границы репризы совпадают с границами эпизода, то есть каждый повтор мотива влечет за собой дословное воспроизведение всей словесной ткани такого объемного сегмента текста, как эпизод. И это вызывает у нас большие сомнения относительно достоверности записи. Обычно такой степени стереотипности достигают лишь короткие отрывки, состоящие из двух-трех предложений, как, например, в сказке "Сестрица Аленушка и братец Иванушка" (АТ 450); "...Солнце высоко, колодезь далеко, жар донимает, пот выступает! Стоит лошадиное копытце полно водицы..." [Афанасьев, т.2, № 261]. Но и в этом случае наблюдается большая тяга входящих в репризу предложений к четкой ритмической и рифмовой организации. В приведенном примере фразовое ударение в первых двух предложениях падает на последний слог, а в двух последних – на первый. Кроме того предложения связаны между собой парной рифмой: высоко/далеко, донимает/выступает. В заключительном предложении нет строгой ритмической организации, зато ощутима внутренняя рифма: копытце/водицы. Таким образом, текст репризы явно тяготеет к стихотворной организации. Текст отдельных звеньев сказки о лисе в сборнике Афанасьева организован в чисто повествовательном стиле. Дословное же его повторение в других звеньях, на наш взгляд, нужно отнести к позднейшей обработке текста, так как в живой речи рассказчики хоть и стремятся к повтору, но воспроизвести неритмизованный текст дословно не могут. В этом нас убеждает сравнение с записями Ончукова или Карнауховой. В качестве примера можно привести отрывок из записи Ончукова: "...- Пуститя-ко ночевать, куды моэго лопотька класть? - Клай под лавку. - Нет, вишь мой лопотько жыветь не под лавкой, а с куряткамы... ...- Пуститя-ко ночевать. - Ну, ночуй, ночьлегу с собой не нося, ночуй. - Пуститя-ко моого курятка ночевать. Куды моого курятка клась? - А клай с курятками. - Нет, моэ курятко жыве с гусятками..." [Ончуков, № 127]. Но вернемся к варианту Афанасьева и продолжим его анализ. В каждое отдельное звено цепи нанизывания вводится песенка-монолог лисы, которая оформлена как кумулятивная цепь: "Ишла лисичка-сестричка по дорожке, Несла скалочку, За скалочку – гусочку. Ишла лисичка-сестричка по дорожке, Несла скалочку, За скалочку – гусочку, За гусочку – индюшечку. Ишла лисичка-сестричка по дорожке, Несла скалочку, За скалочку – гусочку, За гусочку – индюшечку, За индюшечку – невесточку!". Однако в других вариантах (Ончукова или Карнауховой) сохраняется только прием нанизывания. А песенка-монолог (в виде заключительного звена кумулятивной цепи) упоминается либо как соединительное звено при контаминации этого сюжета и сюжета АТ 158 "Звери в санях у лисы" (вариант Карнауховой № 24), либо и как соединительное звено, и как реприза, проходящая через все звенья новой цепи во второй части сказки (вариант Ончукова № 127). 1.2. Рассмотренные нами примеры кумуляции, когда все звенья цепи повторяются, начиная с первого, М. Хаавио относил к простейшим [37, с.66-67]. Мы называем такую разновидность кумуляции "прямой". Но в русском фольклоре не менее часто встречается и другая, усложненная разновидность – "обратная" кумуляция. В этом случае новое звено всегда ставится в начало цепи, а первоеоказывается последним: "...Добро же, люди! Пошлю на вас дубье. Дубье нейдет людей бить, Люди нейдут медведь стрелять, Медведь нейдет волков драть, Волки нейдут козы гнать: Нет козы с орехами, Нет козы с калеными!" [Афанасьев, т.1, № 60]. 2. Кумуляция как вспомогательный прием, участвующий в формировании цепевидных структур В русском сказочном фольклоре кумуляция чаще всего встречается в тех сюжетах, композиция которых опирается на прием нанизывания акции, выступающий в первой либо второй своей разновидности. Это такие сюжеты, как "Петушок подавился" (АА 241 I, АТ 2021 А), "Коза с орехами" (АТ 2015, АА 212), "Глиняный парень" (АА 333* В, АТ 2028) и другие. Рассмотрим, например, сказку, записанную Никифоровым, на сюжет "Петушок подавился". Основным композиционным стержнем в сказке является нанизывание акции: один и тот же персонаж (курочка) совершает одну и ту же акцию (обращается с просьбой), но объект, к которому обращена ее просьба, меняется – сначала это море, потом липа, девка, корова и др. Сказка одноэпизодная, так как результат (разрешение ситуации) достигается в последнем звене цепи. Цепь, образующая сказку, состоит из десяти звеньев. Линейное нанизывание акции подкреплено репризой-предложением: "Побегай/поди к х, х даст у". В каждое звено цепи нанизывания вводится монолог курочки, представляющий собой звено кумулятивной цепи. Используемый для организации этого текста прием является обратной кумуляцией: "...Девка, ты, девка, Дай мне-ка нитку, Нитка-та липе, Липа даст листу, Лист – от морю, Море даст водицы, Водица-та петушку, Петушок подавился зернятком" [Никифоров, № 44]. Если рассмотреть отдельно каждое звено кумуляции, то внутри мы обнаружим цепь, основанную на приеме тема-рематического линейного нанизывания. Какую же цель преследовали создатели этой сказки, почему в основу ее композиции было положено именно такое сложное сочетание приемов (создание тройной цепи)? Чтобы ответить на эти вопросы, нужно обратиться к смысловой стороне сказки, ибо мы знаем, что форма и содержание любого произведения очень тесно взаимосвязаны. Существует два варианта развязки этого сюжета: либо петушок умирает, так и не дождавшись помощи, либо его удается спасти. В первом случае идейный замысел сказки ясен, его можно выразить даже в виде пословицы – "Дорого яичко да к красному дню", то есть помощь необходимо оказывать вовремя. Во втором случае на первый план выдвигается другая идея – для спасения друга нужно преодолеть любые трудности. Но и в первом, и во втором случаях цель сказки – не только развлечь, позабавить слушателей, но и преподать им жизненный урок. Почему же для решения этой задачи в сказке используется сочетание приемов нанизывания акции и кумуляции? Прием линейного нанизывания акции служит тому, чтобы подчеркнуть настойчивость курочки, показать, насколько трудная стояла перед ней задача. А прием кумуляции, во-первых, усиливает эту функцию, во-вторых, еще более замедляет ход сказки. Напряженное ожидание положительного решения просьбы курочки, надежда на встречу с отзывчивым сердцем в каждом новом звене усиливаются, а затем, когда положительный результат получен, сказка очень быстро, в границах одного звена, приходит к развязке. Такая резкая смена скорости хода действия необходима для быстрого снятия напряжения слушателей, поскольку чрезмерно длительное напряжение вызывает утомление и потерю интереса к событиям, происходящим в сказке. Длина цепей в такого рода структурах напрямую зависит от этого фактора, и поэтому количество звеньев в них не превышает шести-семи. Лишь один вариант представлен цепью из десяти звеньев, но из записи, сделанной Никифоровым, очевидно, что и сам рассказчик чувствовал, что цепь перегружена и сказка начинает утомлять, поэтому ее девятое звено скомкано – в нем опущено звено кумулятивной цепи: "...Она прибежала, им пала в ноги и заревела: Углецы вы, углецы, Дайте мне углей! Они и дали ей углей..." [Никифоров, № 44]. В варианте сюжета АТ 2025 (АА *269), записанном Афанасьевым [Афанасьев, т.1, № 36 "Колобок"], в качестве композиционного принципа использованы обе разновидности приема нанизывания акции, причем в смысловом плане они тесно переплетаются. С одной стороны, главный персонаж совершает одну и ту же акцию (колобок перемещается в направлении от дома, но цель его перемещения не оговаривается – в отличие от перемещения персонажей в сюжетах "Зимовье зверей" АТ 130 или "Звери в яме" АТ 20 А, так как внимание сказки сконцентрировано именно на самой дороге персонажа). С другой стороны, в процессе совершения этой акции герой встречается с другими персонажами, которые поочередно совершают одну и ту же акцию по отношению к нему – пытаются его съесть. Именно в этой цепи (границы звеньев которой, кстати, полностью совпадают с границами звеньев первой) последнее звено становится основным, так как акция в нем результативна – главный персонаж съеден, действие сказки исчерпано. Однако структура сказки усложнена применением еще одного композиционного приема – кумуляции. В центр каждого звена вводится звено кумулятивной цепи, границы которого не совпадают с границами звеньев цепи нанизывания. Это песенка колобка, в которой рассказывается вся история сначала, причем каждое новое звено нанизывания (встреча с новым персонажем) добавляется лишь после нового дословного воспроизведения всех предыдущих событий: "Я по коробу скребен, По сусеку метен, На сметане мешон, Да в масле пряжон, На окошке стужон, Я у дедушки ушел, Я у бабушки ушел, Я у зайца ушел, Я у волка ушел, У тебя, медведь, не хитро уйти!" [Афанасьев, т.1, № 36]. Само по себе звено кумулятивной цепи интересно тем, что в первой части мы имеем нанизывание чисто речевое, неструктурообразующее (Данеш, II), а во второй части – структурообразующее нанизывание акции: один и тот же персонаж совершает одну и ту же акцию по отношению к различным объектам. Хотелось бы отметить еще одну особенность использования приема нанизывания акции второго подтипа на более высокой ступени (в качестве определяющего композиционного приема) – резкая смена качественной характеристики персонажа последнего звена. Как мы уже отмечали в первой главе нашего исследования, нанизывание акции второго подтипа всегда соединено с нанизыванием персонажей, и лишь в зависимости от того, с какой целью используется этот прием в сказке, что важнее для нее – набор персонажей или сама акция, мы выделяем либо прием нанизывания персонажей, либо прием нанизывания акции. В рассматриваемом нами примере в равной степени важны оба эти приема. Вероятно, именно поэтому, для того чтобы подчеркнуть важность нанизывания персонажей, использован прием "сбоя" – нанизывание персонажей по принципу увеличения размера – от зайца к медведю – в последнем звене неожиданно сменяется "выделением по уму": лиса не велика по размеру, но она – олицетворение хитрости. Именно она и побеждает ловкого, но бесхитростного колобка, который действует по сложившемуся стереотипу поведения. Цепь однотипных ситуаций разрушается введением нового подхода к решению конфликта. Нельзя сказать, что прием "сбоя" в нанизывании персонажей по одному признаку характерен для решения конфликта лишь в этом сюжете. Он, как правило, встречается и в сюжете АТ 2015 – "Изгоняют из избы" в сказках "Заюшкина избушка" или "Коза-дереза", где также происходит нанизывание персонажей по возрастанию (размера и силы), а затем появляется очень маленький или самый беззащитный персонаж (петушок, если изгоняется лиса, или пчелка, если изгоняется коза), который легко побеждает непрошенного гостя. 2.2. До сих пор мы рассматривали случаи, когда границы звеньев цепи нанизывания и кумулятивной цепи не совпадали, причем звено кумулятивной цепи вводилось в центр звена цепи нанизывания. Однако встречаются структуры, в которых финальные границы звеньев обеих цепей совпадают (хотя такие варианты не столь широко распространены и тяготеют к текстам с относительно четкой ритмической и рифмовой организацией, стоящим на границе между прозаической и стихотворной речью), например, в варианте из сборника Афанасьева на сюжет АТ 2015: "...Добро же, люди! Нашлю на вас дубье, Дубье нейдет людей бить, Люди нейдут медведь стрелять, Медведь нейдет волков драть, Волки нейдут козы гнать: Нет козы с орехами, Нет козы с калеными!" [Афанасьев, т.1, № 60]. В данном примере мы имеем нанизывание акции первого подтипа (один и тот же персонаж совершает одну и ту же акцию) и обратную кумуляцию. Каждое новое звено в цепи начинается с введения нового персонажа, который, как и все предыдущие, отказывается выполнить просьбу – наказать ослушавшегося. Заключительные строки "Нет козы с орехами. Нет козы с калеными", появившись впервые в экспозиции, проходят через все звенья цепи, кроме последнего, где в смысловом отношении происходит качественное изменение – акция становится результативной. Положительной становится и предикативная цепь внутри кумулятивного звена: "...Буря пошла воду гнать, Вода пошла огонь лить, Огонь пошел камень палить... Волки пошли козу гнать: Вот коза с орехами, Вот коза с калеными!" [Афанасьев, т.1, № 60]. Таким образом разрешается конфликт всей сказки. Длина подобных цепей, как правило, значительна – от семи до одиннадцати звеньев. Связь между звеньями в цепи логическая – наказать ослушавшегося всегда посылают того, кто действительно может нанести реальный ущерб: на козу насылают волка – он может ее съесть, на огонь – воду – она может загасить огонь, и так далее. Логика в цепи ни в одном из вариантов не нарушена, хотя набор возможных вредителей меняется: на медведя насылаются люди (вариант Афанасьева [т.1, № 60]) или дубье (вариант Афанасьева [т.1, № 61]), на козу насылаются чаще всего волки [Афанасьев, т.1, №№ 60-61; Шейн, Великорусс, № 967], но в варианте Иваницкого [№ 602] волки заменены лозой, которая должна козу бить. Соответственно, на лозу насылается огонь, чтобы ее сжечь, а на огонь – вода, и так далее. 3. Кумуляция, основанная на нанизывании, не связанном с повтором Как отмечалось ранее, кроме цепей, основанных на приеме нанизывания, связанном с повтором, существуют цепи, в основе которых лежит прием нанизывания, не связанный с повтором. В этом случае связь между звеньями в цепи осуществляется на смысловом уровне, что подробно было рассмотрено в разделе 4 первой главы нашего исследования. Мы позволили себе еще раз вернуться к этому пункту в связи с тем, что такие цепи – цепи нанизывания акций различных персонажей, не связанные с повтором, могут лежать внутри звеньев кумулятивной цепи. Например, в основе композиции вариантов на сюжет АТ 2022, АА *241 В ("Курочка ряба") лежит именно такое сочетание приемов организации текста. Вариант Афанасьева № 71 [Афанасьев, т.1] очень наглядно демонстрирует нам эту структуру. Кумулятивная цепь состоит из трех значительных по объему звеньев. Уже в первом из них мы имеем сочетание краткой экспозиции (указывающей на причину совершения целого ряда несуразных акций-проявлений горя) и цепь нанизывания акций, состоящую из девяти звеньев: "Как у нашей бабушки в задворенке Была курочка-рябушечка... Мышка бежала, Хвостом вернула - Яичко приломала! Об этом яичке строй стал плакать, Баба рыдать, вереи хохотать, Курицы летать, ворота скрипеть; Сор по дорогам закурился, Двери побутусились, тын рассыпался, Поповы дочери шли с водою, Ушат приломали...". В отличие от рассмотренных нами ранее случаев, где первое звено кумулятивной цепи включало в себя экспозицию и первую акцию/действие ("Мена") либо только акцию ("Нет козы с орехами"), в данном примере первое звено сопоставимо с серединным. Заключительные же звенья варианта строятся по обычному порядку: каждое новое действие-звено присоединяется ко всей цепи только после нового воспроизведения экспозиции и всех предыдущих звеньев. Схематически это выглядит как /(Э + а + б +... + n) + ?/ + /(Э + а + б +... + n + ?) + ?/ + /(Э + а + б +... + n + ? + ?) + ?/ Можно предположить, что перед нами сокращенная запись текста, в действительности же сказка рассказывалась с соблюдением всей последовательности построения цепи, но нам представляется более вероятным, что ко времени записи текста сам процесс образования цепи перестал быть интересным для слушателей. Его первоначальная структура уже воспринимается громоздкой и ненужной, так как интерес переместился на смысловой уровень – важно создание комического эффекта, вызываемого перечислением несуразных, несоразмерных с причиной "горя" поступков персонажей. Для того чтобы комизм сказки сохранился и был осознан, необходимо было ускорить ее ход, чтобы не потерять эффект неожиданности, столь важный в произведениях, цель которых – удивить и рассмешить (вспомним анекдоты – нужный комический эффект создается только коротким рассказом с неожиданным концом). А такая тенденция вступала в противоречие с функцией композиционного приема, лежащего в основе структуры текста. В результате рассказчики произвольно сокращали длину цепи. В варианте Афанасьева № 71 исполнитель сохранил три последних звена цепи, причем, соблюдая традицию, он оставил без изменения внутреннюю цепь звена. Но второй вариант, опубликованный в этом же сборнике [Афанасьев, т.1, № 70], показывает нам, что рассказчик, почувствовав, что комический эффект исполняемой сказки ослабевает из-за многочисленных повторов, в последних двух звеньях кумулятивной цепи заменяет внутренние цепи нанизывания одной фразой: "Она пересказала ему все горе". Исконная композиция сказки безнадежно испорчена, но комический эффект сохранен. 4. Цепевидные структуры, основанные на принципах кумуляции и нанизывания акции второго типа или персонажей (статичная сказка) До сих пор мы рассматривали случаи, когда звенья кумулятивной цепи строились с использованием приемов нанизывания акции с повтором или без него. Однако в русском сказочном фольклоре нами были выявлены тексты, в которых звенья кумулятивной цепи построены по принципу нанизывания персонажей. Интерес сказки в этом случае сосредоточен не на акции, которую выполняют персонажи, а на них самих. Причем в зависимости от того, до какой степени интерес к ним преобладает, акция может либо отходить на второй план, либо почти полностью заслоняться. В сюжетах, в основе композиции которых лежит этот принцип построения, фактически отсутствует какое-либо пространственное движение. Персонажи возникают как бы ниоткуда, они просто поочередно появляются на месте действия, как на сцене. Вероятно поэтому такого рода сказки очень легко поддаются театрализованной постановке. А наиболее популярные сюжеты (АТ 1960 Д, АА 1960* Д I и АА *282), варианты которых используют именно эту форму композиции, справедливо считаются чисто детскими – это сказки "Репка" и "Теремок". Сказка "Репка" общеизвестна, но в сборниках встречается относительно редко. По одному ее варианту зафиксировано в сборниках Афанасьева, Ончукова и Никифорова. Разница во времени, когда были сделаны записи, около полувека. Это доказывает, что сказка активно бытовала в народе и что ее популярность и в наши дни можно объяснить не только тем, что она тиражируется массовыми печатными изданиями. Варианты отличаются друг от друга только длиной цепи, то есть количеством действующих лиц. Так как этот фактор не оказывает особого влияния на идейный замысел сказки, а все другие принципиально важные факторы совпадают, то для анализа мы избрали вариант из сборника Никифорова [Никифоров, № 130]. Итак, композиция сказки построена на сочетании приема нанизывания акции второго подтипа (различные персонажи совершают одну акцию по отношению к одному объекту) и приема кумуляции. Специфика приема нанизывания в данном случае состоит в том, что персонажи совершают эту акцию не поочередно, а совместно, то есть можно говорить и о разновидности приема нанизывания акции – о нанизывании персонажей, хотя формально разделить их не представляется возможным. Границы звеньев цепей, образованных приемами нанизывания и кумуляции, не совпадают. Звенья цепи кумуляции вводятся в середину звеньев цепи нанизывания: "Пришла внуцька; внуцька за внука, внук за бабку, бабка за дедка, дедка за репку, тянут, потянут, вытянуть не могут" [Ончуков, № 105]. Место действия в сказке не меняется, персонаж, один раз появившись на сцене, остается на ней до конца сказки. Результативным является последнее звено в цепи – положительный результат свидетельствует о разрешении основного конфликта в сказке. Интерес сказки сосредоточен, однако, не только на повторном выполнении персонажами основной акции, как это было, например, в сказке "Машенька" [Карнаухова, № 109], но и на самих персонажах – на их силе, а также очередности их появления. Поэтому на первый план выступает выделительное нанизывание персонажей по убывающей: сначала репку пытается вытянуть самый сильный персонаж – дед, затем к нему присоединяется более слабый – бабка, и так вплоть до очень маленького и самого слабого персонажа – мышки, усилие которой, в общей сумме, приносит результат. Дидактическая функция использования этого приема очевидна – в общем деле важны все, даже самые маленькие; большое дело можно совершить только совместными усилиями. С какой же целью композиция сказки усложнена приемом кумуляции? Вернемся к тексту. В первом звене цепи нанизывания кумулятивная структура отсутствует: один персонаж совершает акцию; но уже во втором, когда персонажей стало двое, звено цепи кумуляции вплетается в звено нанизывания, причем оно организовано также по принципу выделительного нанизывания персонажей по убывающей: "Дедка за репку, бабка за дедку, тащили, тащили – не могли вытащить". Этот принцип строго соблюдается во всех без исключения звеньях цепи: "Дедка за репку, бабка за дедку, Машка за бабку, внуцька за Машку, Жуцька за внуцьку...". В результате ход сказки замедляется, подчеркивается трудность выполняемой героями акции. Кроме того, структура сказки приобретает четкий ритм, значительно усиливается эффект "запечатления" ("Einpragungsmittl" по М. Хаавио), который, по мнению финского ученого, и лежал у истоков этого приема. Нанизывание персонажей внутри звена цепи кумуляции может идти в направлении, обратном нанизыванию в цепи нанизывания персонажей: "Пришла внуцька; внуцька за внука, внук за бабку, бабка за дедка, дедка за репку..." [Ончуков, № 105], то есть композиция сказки усложняется; если в первом варианте мы имеем следующую схему: А + Б/а + б/ + В/а + б + в/, то в варианте Ончукова схема изменена: А + Б/б + а/ + В/в + б + а/... Однако и в том, и в другом случаях используется прием выделительного нанизывания и функция его остается неизменной. 4.1. В композиции различных вариантов на сюжет АА *282 "Терем мухи" используется сочетание приемов кумуляции и нанизывания персонажей, что создает удивительный, неповторимый в фольклорном сказочном фонде феномен – статичную сказку. В ней фактически нет никакого движения, она напоминает набор картинок, слайдов: персонажи поочередно появляются на сцене и остаются там до конца представления. Откуда они пришли, что их привело именно в это место, сказку не интересует. Кроме того, персонажи сказки не совершают никаких действий – даже элементарных физических, как это было в сказке о репке, где герои, оставаясь на одном и том же месте, совместно совершают акцию-действие – тянут репку. Здесь же персонажи хотя и совершают акцию, но она не связана ни с каким движением – они просто называют себя. О.И. Капица искала объяснение этому явлению в поэтапности психологического и тесно связанного с ним речевого развития детей. Она, в частности, писала, что "речь ребенка тогда, когда она становится способом общения с окружающими, в первую очередь обогащается существительными; в этом выявляется конкретность мышления ребенка... после существительного следует глагол" [12, с.179]. Данное соображение кажется нам совершенно справедливым. Это как бы первая ступенька познания словесного мира, словесных образов в нем. В поле зрения ребенка сначала попадает один предмет, он знакомится с ним, называет его, затем следующий. После того, как этот предмет изучен, то есть назван, ребенок кладет его в то же место, куда положил первый. Все это словесное действие исключительно напоминает действия ребенка самого раннего возраста, еще не знакомого со словом – игра в пирамидку. Сказка "Теремок", на наш взгляд, такая же игра в пирамидку, но в ней вместо кубиков – слова: существительные, названия. И точно так же, как ребенок познавал на ощупь окружающий его мир предметов, он познает мир словесных образов. Именно поэтому структура таких сказок основана на приемах, функции которых – познакомить, заинтересовать (прием выделительного нанизывания), запечатлеть, помочь запомнить, то есть дать время для запоминания (прием кумуляции). Однако так как в сказке отсутствует движение, действие, развитие которого обычно стимулирует внимание и поддерживает интерес слушателей (напомним, что слушателем сказки "Теремок" является ребенок, находящийся на той стадии своего развития, когда его интересуют предметы и отношения между ними и речь его обогащается названиями, а это соответствует возрасту от 3 до 5 лет), то в ней нужно искать прием, функция которого была бы направлена на то, чтобы удовлетворить эту потребность – потребность в занимательности – это прием словотворчества. "Творчество слова есть, таким образом, главное усилие сказки, и в нем весь ее аромат, вся прелесть", – отмечал А.М. Смирнов-Кутачевский, изучавший "творчество языка" в народной сказке в связи с ролью личности исполнителя [30, с.71]. Итак, в статичной сказке слово, игравшее в динамичных сказках лишь роль служебного материала, выходит на первый план. Именно игра со словом придает сказке занимательность. В чем же заключается эта игра? В том, что персонажи сказки не просто называются, им даются забавные прозвища или характеристики, причем есть такие варианты, где названия зверей опускаются, так что слушателю предоставляется возможность самому догадаться, какое животное скрывается за тем или иным прозвищем: "Пришла щелба-щелбаночка, даваитьця: "Кто в этом городе живет, кто в этом тереме живет?.." [Ончуков, № 219]. Набор персонажей, их прозвища и характеристики чрезвычайно своеобразны – они присущи только этой сказке. Даже когда в набор входят такие популярные в сказках о животных персонажи, как заяц, лиса, волк или медведь, они получают необычные, необщепринятые в сказочном фольклоре характеристики: заяц – на горе увертыш, на поле свертень, лиса – везде поскокиш, на поле краса и тому подобные. Пожалуй только лиса как основной персонаж сказок о животных изредка сохраняет свое обычное прозвище – лиса Патрикеевна. Однако это редкое исключение только ярче оттеняет названную особенность сказки. Причиной, сделавшей возможным возникновение этого явления в детской сказке, О.И. Капица считает тягу детей пятого года жизни к образованию новых слов, по аналогии с усвоенными. Вспомним хотя бы считалки: "Первенчики, Друженчики, Беребенчики, Трынцы, волынцы, Поповы ладанцы, Цыкень, выкинь!" [Мудрость народная, с. 317]. Подобные тексты часто встречаются и среди прибауток, присловий, песенок. Это говорит о том, что такого рода явление – получение удовольствия от самого звукового течения, от ряда артикуляционных движений – насущная потребность детей раннего возраста. Но вернемся к эпитетам-характеристикам в нашей сказке и рассмотрим варианты, в которых персонаж предварительно называется (а таких сказок большинство). Смысл словотворчества в этом случае заключается не в самом названии, ведь персонаж уже назван, а в том, чтобы по-новому увидеть уже известное и найти этому новому словесное соответствие. Сравнительное изучение различных вариантов сказки позволило нам выделить несколько способов образования эпитетов: во-первых, есть прозвища, образованные только на основе созвучия с названием персонажа: муха-камуха, мышечка-тютюрюшечка, явочка-булавочка и другие. Это чистая игра слов ради самой игры; во-вторых, есть прозвища, основным толчком для образования которых послужило звукоподражание, например: ящерка-щерощерочка. В обоих случах возникают прозвища, не имеющие смысловой нагрузки, они ничего не обозначают. Однако большинство прозвищ не удовлетворяются одним только звуковым обозначением, а тяготеют к наполнению их смысловым содержанием и характеризуют персонаж-животное с какой-нибудь стороны: 1) звуковой – муха-шумиха, комар-пискун, лягушка-квакушка, собака-гам-гам; 2) зрительной – комар-долгоногий, волчище – серый хвостище, медведь толстоногий 3) или моторной – волк из-за кустов хап, заяц на горе увертыш, лиса везде поскокиш, медведь всех вас давишь и другие. К переходным от чисто звуковых эпитетов к смыслосодержательным можно отнести такие прозвища, как "лягушка по водам вахта", "лягушка на воде балагта", "мышка по углам мухта", "мышь из-за угла хмыстень". Слова вахта, мухта, балагта, хмыстень не понятны, их можно отнести к простым звуковым артикуляциям, лишенным смысла. Но он здесь все-таки намечается, поскольку смыслосодержательными здесь являются пояснительные слова на воде, по углам. Таким образом, языковое чутье и фантазия должны помочь маленькому слушателю наполнить непонятные слова соответствующим содержанием. Характерной особенностью всех эпитетов, независимо от способа их образования, является то, что они дают характеристику персонажа только по внешним, а не по внутренним качествам. Но вернемся к композиции сказки, к приемам, лежащим в ее основе: нанизыванию персонажей и кумуляции. Границы звеньев обеих цепей часто совпадают в финальной части: конец звена цепи кумуляции является также и концом звена цепи нанизывания; начало же звеньев всегда разъединено: "Пришла ящерка-щерощерочка: "Кто, кто, кто в терему? Кто, кто, кто в высоком?" – "Я, муха-горюха, я, блоха-попрядуха, я, комар долгоногий, я, мышечка-тютюрюшечка" [Афанасьев, т.1, № 82]. Нанизывание в цепи персонажей идет по возрастающей – размер приходящих зверей постоянно увеличивается. Персонаж последнего звена – самый крупный: медведь (в некоторых вариантах – волк); и только он совершает единственную результативную акцию – стоявшая до сих пор на месте сказка получает мгновенное движение к развязке: "...сказал медведь, спустил лапой по терему и разбил его" [Афанасьев, т.1, № 82]. Звенья кумулятивной цепи построены по принципу прямой кумуляции: каждое новое звено возвращает нас к первому персонажу, и лишь после полного перечисления всех к ним присоединяется вновь пришедший. Таким образом, движение нанизывания и во внешней, и во внутренней цепях идет в одном направлении, и это характерно для всех без исключения изученных нами вариантов. 5. Неполная кумуляция В русском детском сказочном фольклоре нам встретились тексты, в основе структуры которых лежит прием как бы переходный от приема сюжетно-композиционного нанизывания к приему кумуляции. Мы назвали его приемом неполной кумуляции. Его отличие от приема полной кумуляции состоит в том, что в начале каждого нового звена повторяется лишь исходная ситуация, а все остальные звенья опускаются, то есть новое звено присоединяется непосредственно к первому, к исходной ситуации: "Как вздумал гриб, Взгадал дубовик, Под дубом сидючи, На все грибы глядючи, Грибов приглашаючи На войну воевать. Отказалися опенки: - У нас ноги очень тонки, Неповинны мы тому, Мы нейдем на войну!" Повторяются первые шесть стихов и затем: "Отказалися волнушки: - Мы-де старые старушки, Неповинны мы тому, Мы нейдем на войну!" [Мудрость народная, с. 233]. Схематически этот вид повтора можно изобразить как /а + б/ + /а + в/ + /а + г/ + ... В структурах такого типа границы звеньев нанизывания и неполной кумуляции полностью совпадают. Интересно и то, что почти все тексты, организованные на основе этого приема, имеют стихотворную форму, поэтому их относят то к сказкам, то к прибауткам, то к песенкам. Значит существовали (а может быть и сейчас существуют) области, где эти произведения имели свою мелодию. Вероятно именно в тех местах, где была утеряна мелодия, и началось постепенное размывание стихотворной формы, и песенки, став сначала прибаутками, постепенно влились в сказочный фольклор. В сборнике Афанасьева этот сюжет (АТ 297 В, АА+297) преподносится именно как сказка: "Вздумал гриб, разгадал боровик, под дубочком сидючи, на все грибы глядючи, стал приказывать: "Приходите вы, белянки, ко мне на войну". Отказалися белянки: "Мы грибовые дворянки, не идем на войну". "Приходите, рыжики, ко мне на войну." Отказались рыжики: "Мы богатые мужики, неповинны на войну идти"... [Афанасьев, т.1, № 90]. В ее тексте еще заметны следы ритмической и рифмовой организации: распределение ударений в строках отказа, например, или наличие внутренних рифм – белянки-дворянки, рыжики-мужики (причем ударение в слове рыжики проставлено собирателем, что свидетельствует, на наш взгляд, о том, что исполнитель чувствовал необходимость сохранения рифмы, хотя затем сам в этом же предложении разрушил и ритм, и рифму, употребив обычный речевой строй: "...неповинны на войну идти"). Подобную структуру имеют и варианты прибаутки о сереньком козлике. Но, в отличие от вариантов сюжета "Война грибов", структуру которых образуют цепи длиной от четырех до пяти звеньев, длина цепей прибауток не превышает трех звеньев. Произошло это, вероятно, потому, что повторяющаяся часть звеньев (исходная ситуация) очень объемна. Она состоит не из 1-6 строк, как в предыдущем случае, а из 7-21 строки. А в некоторых вариантах к ним добавляются и строки, в которых повторяется реакция козла на встречу с неизвестным зверем, то есть еще 12 строк. Таким образом, сокращение звеньев цепи произошло под влиянием увеличения текстового объема самих звеньев. Правильность этого вывода, на наш взгляд, подтверждается и тем, что существует большое количество вариантов, где прибаутка состоит только из одного последнего звена, в котором козел встречается с волком. Именно в этом звене акция была результативной – волк съедает козлика: "...Как навстречу козлу Ни серо, ни бело, ни пожаристо. - Уж давай, волк, с тобой Мы поборемся, Побухаемся! Как взял волк козла За гривицу, Перекинул волк козла Через спиницу – Поплыла требуха..." [Шейн, Великорус, № 978]. Итак, во второй главе нашего исследования, посвященной изучению типа структурообразующего повтора, названного нами кумуляцией, были проанализированы тексты произведений, имеющих цепевидную структуру, образованную в результате использования именно этого типа повторяемости. На их основе были выявлены черты, отличающие этот прием от других сходных приемов, и прежде всего нанизывания. Специфика кумуляции как структурообразующего типа повтора состоит в том, что это явление возможно только на структурном уровне, поскольку присоединение нового звена к предыдущему предполагает очередное полное воспроизведение цепи в целом. В основе этого приема, как было показано, лежит нанизывание. Таким образом, кумуляция – это прием, производный от нанизывания. Повторное воспроизведение звеньев внутренней цепи нанизывания может осуществляться либо начиная с первого (прямая кумуляция), либо с последнего звена (обратная кумуляция). Схематически этот тип повтора может быть представлен как а + (а + б) + (а + б + в) + (а + б + в + г) +... или а + (б + а) + (в + б + а) + (г + в + б + а) +... Довольно часто кумуляция используется как вспомогательный прием и выступает параллельно с нанизыванием. В этом случае звенья кумулятивной цепи включены в отдельные звенья нанизывания. Смысл использования кумуляции в текстах в сочетании с нанизыванием заключается в усилении функции приема нанизывания и, поскольку сюжеты таких сказок элементарны, замедлении хода сказки посредством создания дополнительного текстового объема. Однако нами были выявлены тексты (на сюжеты АТ 1960 Д, АА *282), в которых именно кумуляция становится основным принципом организации текста сказки. В этом случае параллельно с ней выступают либо прием нанизывания акции второго подтипа и прием нанизывания персонажей, поскольку для сказки в равной степени важна как сама акция, так и набор и состав персонажей, ее исполняющих; либо только прием нанизывания персонажей. Если кумуляция в роли композиционного принципа выступает в сочетании с чистым приемом нанизывания персонажей, то возникает удивительный для сказочной традиции феномен: статичная сказка, то есть сказка, в которой персонажи хотя и совершают акцию, но она не связана с действием – они просто называют себя. В результате отсутствия действия, развитие которого стимулирует внимание и поддерживает интерес слушателей, сказка обращается к приему словотворчества, которое и составляет ее основной интерес и придает ей особую прелесть. Основная функция принципа кумуляции в этом случае состоит в усилении эффекта "запечатления" (термин М. Хаавио), который, по его мнению, и лежал у истоков этого приема.
Материал размещен на сайте при поддержке гранта СARN99-WEB-II-27 Американского Совета по Международным Исследованиям и Обменам (АЙРЕКС) из средств, предоставленных Корпорацией Карнеги - Нью-Йорк.
|
