И.С. Веселова
"Дневник бабушки Марфы" как образец бытовой словесности
Основным типологическим свойством текстов бытовой словесности (письма, воспоминания, завещания, дневники) является приоритет установки на достоверность (невымышленность -- non fiction). Мир этих текстов есть, по мнению авторов, отображение их собственной реальной жизни. В мою задачу не входит анализ правдоподобия изложенного. Достаточно обнаружить веру в текст говорящего (точнее, пишущего). С точки зрения прагматики принципиальная разница между простонародными или элитарными письмами и воспоминаниями отсутствует. Они суть образцы прагматически обусловленной словесности. Цель их - передать свой опыт в акте межличностной коммуникации, адресат которой определен. Подобные тексты, как и спонтанная устная речь, держатся на ассоциативных связях эпизодов вне хронологической последовательности: как вспоминалось. Игнорируется привычная хронологическая последовательность жизнеописания (осюжетивание в хронологии). Семейное название рукописи, любезно предложенное двоюродной праправнучкой автора Оксаной Игоревной Мещеряковой - "Дневник бабушки Марфы". Рукопись состоит из двух частей: одна часть (12 стр.) - ее описание паломнической поездки в Иерусалим, вторая (38 стр.) - воспоминания о своей жизни 66-летней уроженки с. Ярополец Волоколамского уезда (страницы пронумерованы автором; эта нумерация воспроизведена публикатором). Сама рукопись никак не озаглавлена ее автором, кроме того, рассказчица никак не называет себя. Поэтому вслед за О.И. Мещеряковой я называю автора рукописи "бабушкой Марфой". Отсутствие контекста затрудняет задачу датировки рукописи. В ней упоминается единственный исторический деятель - Гучков (Александр Иванович, председатель III-ей Государственной Думы с 1910-1915 гг.) в связи с запретом легальных до того времени в России домов терпимости. Примерно этим временем (1910-1915) и можно датировать рукопись.
"Дневник бабушки Марфы" представляет собой запись внутренней речи, потока сознания, без какого бы то ни было разделения на предложения и абзацы. Полное отсутствие в рукописи дат, избыточных для ситуации внутреннего монолога полных имен, названий свидетельствуют о том, что текст не предназначался для чужого, не включенного в свой круг читателя.
Адресат. В конце паломнической части бабушка Марфа обращается к сыну:
А я так много тебе Абязана мой <...> сынь затвое комне асобое доброе расположение и сновное почтение если ба неты то имне ииздали невидатьба светова града Ахъ мой дарагой еслиба ты туда попалт то поверильба мне Ато ты можешь и неверить ты сыньтя мой Асьдругова поля ягода утебя другия вьзгляды нарелигию иошибаяная може зато исътрадаишь и меня заставляишь затвою судьбу горкаю.
В жизнеописательной части адресат уже не столь определен - пару раз о нем бабушка Марфа проговаривается вздохом: "Милые мои детки" или "Вот и подумайти мои детушки ...".
Текст построен на ассоциативных связях эпизодов вне хронологической последовательности, однако некоторые детали позволяют определить, что сначала возникла необходимость зафиксировать впечатления от иерусалимской поездки и отчитаться перед сыном, оплатившем ее, а потом вспомнилось и, главное, потребовалось предъявить детям свою жизнь, свою ее оценку:
И живем читаимь книги духовнаи. Мнеба и хорошо да дети беспокоють Всемь живеца плохо знать за мои грехи страдають Но я жила вьсю жись трезве и чужова мужу незнала богъ меня сохранил оть блуда Вино пила когда устану пирид абедомь и ужинамъ Но не покупала а пила хозайское и то невьсегда.
Особенной силы чувства, пережитые во время паломничества, дали толчок для воспоминаний о своей жизни:
Агни везде погосили и начали въсе молица у въсехь попучку свечь по 33 свечки стоим ждемъ чевота неземнова Аснеба ивъдругъ въсъ церковь Асветилася пиридачей друг другу светова агня въсе от радости кричать плачуть ... и у въсехъ пъразникъ налецеина душе думаишь господи несонтлието неужелия удостоилася получить благодать светой Агонь снеба разве можна ето въсе такъ аписать какь я тогда себя чувствовала невозможна толька душой можно почувствовать ету небеснаю радось.
Повествование в жизнеописательной части начинается с рассказа о смерти мужа, пожара и обстоятельствах, принудивших к работе горничной в доме терпимости. Именно с этого момента события жизни становятся значимыми для текста:
Хочу Аписать мою прошлаю жись Я Авдовела 35 летъ и осталося посля мужа мне наследства 6 чел. Детей Ето было ноября 25 помер мой мужъ А я после ево мая 2 съгорела и осталася как в чем стоим Адеть въсем нечего и есь тоже А о чае и непоменай.
По замечанию ван Дейка, "истории должны повествовать о тех событиях, которые по крайней мере в меньшей степени предсказуемы, ожидаемы, тривиальны и для рассказчика и для слушателя, то есть они должны быть хотя бы относительно "интересными"" 1. "Жись" бабушки Марфы становится достойной описания с узнавания "горя". Детство, замужество, рождение детей - то есть повествование от привычного нам начала - никак не обозначены, поскольку не являются "интересными" событиями и укладываются в нормальное течение жизни. Это доказывает и то, что бабушка Марфа в опыте своего письма не ориентировалась на образцы светских жизнеописаний.
Рассказ от 1-го лица выдержан в интонации жалобы, или ламентации, свойственной, по мнению Нэнси Райс, русскому женскому тексту 2.
А я думаю я попала заживо в адъ Делать нечево болши Дома дети сидять разутаи и раздетаи и полуголоднаи Да и двор строить надо Дочь пишить позволь намъ маминька 2 раза чай пить Все пьють Жаль детя но я живу для нихъ Позволила Да и доход позволялъ <...> что я за ето время когда жила горничнаи въ доми терпимасти пирижила и испытала Я теперя когда взъдумаю то серце кровью абливаица Что мне пришлося видить что слышать... я слушала и думаю неужели мои дети будуть такия Ростут бех меня кто ихь поучить на хорошее и кому нужны чужия дети Зальюся слезами милаи мои детки Вы тамо терпети все незнаити материнской ласки Некому васъ утешить въ вашемь децкомъ горе и поучить тоже.
Рассказ от 1-го лица плавно переходит к описанию нравов публичного дома в 3-ем лице -- с наблюдательностью русской натуральной школы: танцы в зале, проделки экономки, как гуляли "попашины сынъки, молодешь", райские вечера, няньки, лакеи, больницы и т.д. После описания нравов автор увлекается рассказом о судьбах девушек, попавших в публичный дом. Поводом послужил вопрос земляка, которому понравилась одна из девушек и задумавшему на ней жениться: "Какъ себя ведеть Крестина Даниловна Я яму говорю мотри не ошибися. Ане все испорченаи...", следует восемь рассказов о неудавшихся браках "девушек" с "гостями".
Вот и ея подруга Маня Ходиль к намь фершель молодой ловкай и красивай Въсе внево вълюблялися но не такъ как полюбила его Маня Ана души въ нем нечаила Сто ей гости дарили Ана сберегала и ему все ято нибуть да купить Сорочки сама яму вышивала Въ лагери к нему ездилаи возила к яму гостиньцы А онъ жилъ военамъ и шептали часто кутилъ и со двора брал ето полегалася одай 5 ру за девицу и веди или вези ие куда хошь гуляй Воть онъ вздумаль женица на Мани Ие радости небыла границь Женился зажили хорошо но недолго Он от ней началь уезжать и гулять попрежнему и часто и у нас бывалъ Ана его ждала 3 дня его все нету не снесла бедняга атравилась досмерти Онъ приехалъ а она в гробу Заплакаль ето я тебя Маня давелъ своими кутежами.
Нет никаких сомнений в образце для моделирования подобных "новелл" - это жестокий романс с его сюжетикой (измена, самоубийство), персонажами (изменщик, жертва, старший советчик), и драматургией прений между ними, читай между традицией и "новейшим временем". Проживая на границе традиционной крестьянской и городской жизни, бабушка Марфа не разводит события жизни и текста, а принимает поэтику романса для своего жизнеописания.
Ср.:
"Напрасно, девица, страдаешь,
Напрасно думаешь об нем.
Напрасно целый день мечтаешь
О друге милом о своем.
Он все равно тебя не любит,
Он любит карты и вино.
Тебя тоска в могилу вгонит,
Ему, бродяге, все равно."
Девица слушать не хотела,
Любила друга своего,
Потом чахотку получила
И померла из-за него.
Горели свечи восковые,
Гроб черным бархатом обит,
Родные у гроба стояли,
Во гробе дева крепко спит.
Назади гроба на коленях
Стоял красавец молодой,
Шептал он бледными устами:
"Прости, что сделал над тобой..." 3
Грамотность. Устойчивые ошибки (замена А/О, Ъ/Ь, и пр.), отсутствие каких-либо знаков препинания говорят о начальном образовании бабушки Марфы. О круге ее чтения можно судить по двум эпизодам:
Когда подъ болшия праздники не пускали гостеи и сидели по своим спальнямь или собиралися какой кто умелъ читали книги А неумел слушали и между собою делили свое горе и радось Я им часто читала Еваньгелия какъ оне усердно слушали и были давольны что готей не пускають пот празникъ; <...> и служу верою и правдою своей старай хозайки что держала домъ терпимости Теперя вместе замаливаимъ стараи грехи водной пустыни около Москвы И живемъ читаим книги духовнаи.
Бабушка Марфа на момент письма в свой круг чтения включает Евангелие и духовные книги. Литературный фон мог, впрочем, включать те книги, которые, в доме терпимости читались девушками, среди которых встречались "и образованные".
Как и живая устная речь, текст "Дневника бабушки Марфы" использует разные жанровые регистры: от литературных описаний нравов к жестокому романсу, от жалобы на жизнь к жалости, от возвышенных и в лексике и в эмоциях паломнических восторгов до признания в стыдной работе. Жизненный опыт предъявляется с разными целями: пожаловаться, покаяться, оправдаться, поделиться знанием (любопытным, поучительным).
Примечания
ван Дейк Т.А. Предубеждения в дискурсе. Рассказы об этнических меньшинствах // Т.А. ван Дейк. Язык. Познание. Коммуникация. М., 1989. С. 191.
Ries N. Russian Talk: Culture and Conversation during Perestroika. Ithaca, London. 1997.
Записано в п. Енино Белозерского р-на Вологодской обл. от Ульяны Фроловны Родионовой (1909 г. р.) и Василия Федоровича Родионова (1911 г.р.) А. Бобровым и О. Николаевым в 1978 г. (Современная баллада и жестокий романс / Сост. Адоньева С., Герасимова Н. СПб., 1996. С.147.)