Город
Мы в городе. Горит
Граненый шпиль парадный (Александр Кушнер. "Мы в городе. Горит...")
Город мой над рекою Десною, -
Разве ж я позабуду его?.. -
В этом городе древнем весною
Потерял я себя самого (Михаил Исаковский. "Город мой...")
Дорога ты, дорога,
Стальная колея! -
Старинный город Взьма,
Где счастье встретил я (Михаил Исаковский. "Дорога ты, дорога...")
Город, город, я твой помазанник,
я владыка твоих дворов.
Я твоею сажей измазанный,
я твоим здоровьем здоров, —
твоя почва и твой покров...
Я и город — одно творение:
он — сияние, я — горение! (Глеб Горбовский. "Город, город, я твой помазанник...")
Со стены старинной крепости
я гляжу на городок (Глеб Горбовский. Городу Порхову)
Поплывет, наверно, скоро
сонный свет вокруг избушки...
Не пора ли, дети, в город?
Собирайте-ка игрушки (Глеб Горбовский. "По ночам хрустят суставы...")
Мне из жизни не вырваться,
потому как — любовь:
не отпустит трава меня,
ветер, спящий в листве,
и тот нежный и каменный
город мой на Неве (Глеб Горбовский. Кукушка)
Я знаю, там (уже недолго)
зажжется город меж ветвей
и вздрогнет бакенами Волга
за поворотом, чуть левей (Глеб Горбовский. "В ночном лесу трава на ощупь...")
...Выхожу. Из прошлого. Из гущи.
Здравствуй, город.
Что-нибудь скажи (Глеб Горбовский. "Выхожу из леса, как разбойник...")
Последний дом.
Дороги кончились.
Вздыхает город за спиной (Глеб Горбовский. Моя окраина)
Ходит умница по городу,
носит серые глаза,
ходит легкая и гордая,
словно горная коза... (Глеб Горбовский. "Ходит умница по городу...")
Превратиться в мелкий дождик,
зарядить на много дней...
И на город толстокожий
тихо падать меж огней (Глеб Горбовский. "Превратиться в мелкий дождик...")
Я город прошел от конца до начала,
сжимался в термометре ртутный червяк.
Но встречи любовь, как всегда, назначала,
и я под часами умерил свой шаг (Глеб Горбовский. Поиски тепла)
Я мчался по ягоды за город, в лес,
старик улыбался лукаво, как бес (Глеб Горбовский. "И вдруг улыбнулся старик на углу...")
А города, далекие от леса,
особняком каменья сочленя,
не возбуждают больше интереса
ни у моей души, ни у меня (Глеб Горбовский. Из цикла "Косые сучья")
В моем окне его — щепотка.
О этот город скопидом!
То ткнется облака бородка,
то ливень грохнется пластом,
то снег заткнет,
как будто ватой,
на небо выход из норы (Глеб Горбовский. Небо)
Иногда улыбался куда-то туда -
в голубую зовущую сторону юга...
Может, в той стороне, где дымят города,
разлюбила его... погубила подруга (Глеб Горбовский. Из цикла "Вольные сонеты для Анюты")
Мы вновь плывем в иные города.
Ложись и думай... О движенье в звездам.
Ты у меня не плачешь никогда,
а ты -- поплачь. Порою слезы -- воздух (Глеб Горбовский. "Ты не сердись...")
Ругает все:
погоду, лес, вино,
месторожденье — тихий город
Дно (Глеб Горбовский. "Построил дом...")
Вулканы щупал,
море трогал,
ласкал леса и города (Глеб Горбовский. "Попробуй опиши усталость...")
И, кого я ищу неотступно,
все равно в этом городе нет (Глеб Горбовский. "Переулки Перми — глухие...")
На родимом глобусе
города и парки,
реки перекушены
зубьями плотинными,
горы перебужены
горными ботинками (Глеб Горбовский. "Я трясусь в автобусе...")
Город —
Порт
Любовь —
Спорт
Еда —
Спирт
И болотная вода (Генрих Сапгир. "Город...")
Были святки кострами согреты,
И валились с мостов кареты,
И весь траурный город плыл
По неведомому назначенью,
По Неве иль против теченья, —
Только прочь от своих могил (Анна Ахматова. Поэма без героя).
Здесь не Темник, не Шуя —
Город парков и зал,
Но тебя опишу я,
Как свой Витебск — Шагал (Анна Ахматова. Царскосельская ода)
Случится это в тот московский день,
Когда я город навсегда покину
И устремлюсь к желанному притину,
Свою меж вас еще оставив тень (Анна Ахматова. Трилистник московский)
И мы проходили сквозь город чужой,
Сквозь дымную песнь и полуночный зной, —
Одни под созвездием Змея,
Взглянуть друг на друга не смея (Анна Ахматова. Из цикла "Ташкентские страницы")
И гибель выла у дверей,
И ухал черный сад, как филин,
И город, смертно обессилен,
Был Трои в этот час древней (Анна Ахматова. Шиповник цветет)
Наверно, страшен был и грозен юный царь,
Когда он произнес: «Ты уничтожишь Фивы».
И старый вождь узрел тот город горделивый,
Каким он знал его еще когда-то встарь (Анна Ахматова. Античная страничка)
Днем перед нами ласточкой кружила,
Улыбкой расцветала на губах,
А ночью ледяной рукой душила
Обоих разом. В разных городах (Анна Ахматова. Полночные стихи)
Над городом живую чашу слез
Какой-то ангел впопыхах пронес (Д. А. Пригов. "Над городом живую чашу слез...")
Под вечер, как у меловой черты,
Спадают с города черты (Д.А.Пригов. "Под вечер, как у меловой черты...")
Наташа,
уж не тот ли это город,
где нашу труппу ждет большой успех? (Сергей Кулле. "Наташа...")
И
но и Александр Николаевич Бенуа
едва ль не за руку водил ее по улицам
и помогал любить и понимать
угрюмый северный прекрасный город (Сергей Кулле. А.П.Остроумова. 1899)
При первом слове той чудесной песни
Склонились девушки со всех балконов,
Весь город ожил, улицы воскресли, -
Смеялся, плакал и вздыхал
Старый Мадрид (Новелла Матвеева. Песня свободы)
За то, что в час, когда приносит море
К твоим ногам случайные дары --
То рыбку в блеске мокрой мишуры,
То водоросли с длинной бахромою,
То рыжий от воды матросский нож,
То целый город раковин порожних,
Волнисто-нежных, словно крем пирожных,
То панцирь краба, -- ты их не берешь (Новелла Матвеева. Маяк)
Язык истребленного племени
Он знает почти наизусть.
Язык, за которым ученые
Спускаются в недра веков,
Где спят города, занесенные
Золой раскаленных песков... (Новелла Матвеева. Попугай)
Вижу я город, вижу я город прекрасный
В белом тумане, в черном вечернем дожде (Новелла Матвеева. Водосточные трубы)
А где-то есть земля
Дельфиния
И город
Кенгуру (Новелла Матвеева. Страна Дельфиния)
— А почему ты прилетела в город?
- Здесь интересно: дети, мотоциклы.
Ведь лес - не город.
Нет у нас в лесу
и ни того, и ни другого (Виктор Соснора. Человек и птица)
По городу медленно всадник скакал.
Копыто позванивало, как стакан (Виктор Соснора. Медная сова)
Город мой! Моя царица,
исцарапанная клювом
сов,
оскаленных по-щучьи,
ты - плененная, нагая
и кощунствуют над телом
эти птицы,
озаряя
снежнобелыми и наглыми глазами.
Город мой! Плененный город!
Но на площади центральной
кто-то лысый и в брезенте,
будто памятник царю,
он стоял, - морщины - щели, -
алой лысиной пылая,
и ладони, будто уши
прислоняя к голове,
и казалось - он сдается,
он уже приподнял руки
он пленен,
огромный факел,
сталевар или кузнец (Виктор Соснора. Контуры совы)
Зуб луны из десен туч едва прорезан.
Струи речки -
это струны! -
в три бандуры.
В этом городе прогоном мы,
проездом.
Прорезиненные внуки трубадуров (Виктор Соснора. Пльсков)
За городом,
за индустрией - курганы.
Торгуются с ветром древа -
пирамиды.
Там сучья стучат боевыми курками,
прожилки мильонами ливней промыты (Виктор Соснора. Рыбы и змеи)
Нина Ильинична
узнала об этом после расстрела.
С испугу она убежала в город
и выучилась на полиглота (Виктор Соснора. Каталог дня)
- Спите, жители города.
Все спокойно в спящем Ленинграде.
Все спокойно (Виктор Соснора. Дворник)
По правилам лыжевожденья
иду,
обо всем написавший,
пигмей, формалист, вырожденец,
поющий ночные пейзажи
своих городов отсыревших,
поющий своих пешеходов,
скоробившихся в скворешнях
и в чернорабочей пехоте (Виктор Соснора. "Мы двое в долине Вудьявра...")
Мы поехали за город,
А за городом дожди,
А за городом заборы,
За заборами - вожди (Александр Галич. За семью заборами)
Как изваяны пни и коряги,
И кусты на речном берегу,
Море крыш возвести на бумаге,
Целый мир, целый город в снегу (Борис Пастернак. После вьюги)
И вот в гостиной инструмент,
И город в свисте, шуме, гаме,
Как под водой на дне легенд,
Bнизу остался под ногами (Борис Пастернак. Музыка)
Там в зареве рдела застава,
И, в отсвете города, клен
Отвешивал веткой корявой
Больному прощальный поклон (Борис Пастернак. В больнице)
И где-то, где-то города
Вдали маячат, как бывало,
Куда по вечерам устало
Подвозят к старому вокзалу
Новоприбывших поезда (Борис Пастернак. Поездка)
Под ним ночные бары,
Чужие города,
Казармы, кочегары,
Вокзалы, поезда (Борис Пастернак. Ночь)
Город. Зимнее небо.
Тьма. Пролеты ворот.
У Бориса и Глеба
Свет, и служба идет (Борис Пастернак. Вакханалия)
Забавная осень, над городом свист,
летает, летает желтеющий лист (Евгений Рейн. "Забавная осень...")
Но мне ведь весело сидеть у города
И целовать тебя у ворота -
И эти зубы твои короткие
и ноги светлые и ровные
И гладить пляжи мне песчаные,
Тебе не сторониться мальчиков,
Где мы сидели, освещенные
Прожекторами темных тральщиков (Евгений Рейн. Добрый романс о городе Одессе)
О, город последний, где бухта
с названием - Рог Золотой.
Не жить бы так бурно, как будто
умру я совсем молодой (Евгений Рейн. Край света)
И девочка бежит по гребню светотени
(А это жизнь моя) в зеленом по колени,
Авоськой машучи, по лестнице винтом,
И город весь внизу, и гром - за нею в дом... (Арсений Тарковский. Первая гроза)
Германн дернул за ворот
И крючки оборвал,
И свалился на город
Воробьиный обвал (Арсений Тарковский. Весенняя Пиковая дама)
Есть в рельсах железнодорожных
Пророческий и смутный зов
Благословенных, невозможный,
Не спящих ночью городов (Арсений Тарковский. В дороге)
Я врезался в возраст учета
Не сдавшихся возрасту прав,
Как в город из-за поворота
Железнодорожный состав (Арсений Тарковский. Дорога)
И город полюбил я, как приезжий,
И полон был счастливых впечатлений,
Я новое любил за новизну,
А повседневное - за повседневность,
И так как этот мир четырехмерен,
Мне будущее приходилось впору (Арсений Тарковский. Только грядущее)
Оттуда на город забот,
Работ и вечерней зевоты,
На роботов Моцарт ведет
Свои насекомые ноты (Арсений Тарковский. Утро в Вене)
И еще на город ляжет
Семь пластов сухой земли,
И стоит Ахилл по плечи
В щебне, прахе и золе (Арсений Тарковский. Мщение Ахилла)
Зато у отца, как в Сибири у ссыльного,
Был плед Гарибальди и Герцен под локтем.
Ванилью тянуло от города пыльного,
От пригорода - конским потом и дегтем (Арсений Тарковский. "Тогда еще не воевали с Германией...")
Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы поднимались по реке,
И небо развернулось перед нами... (Арсений Тарковский. Первые свидания)
Ни клятвы. В городе звонят (Арсений Тарковский. "Как сорок лет тому назад...")
В башенном городе у ассирийцев на тризне
Я хорошо бы с казненными попировал (Арсений Тарковский. В музее)
Там нет ни времени, ни смерти, ни апреля,
Там дышит ровное забвение без хмеля,
И ровное тепло подземных городов,
И ровный узкий свист летучих поездов (Арсений Тарковский. Ранняя весна)
Ты, город, как судьба, навырост,
как долг неверный на словах (Евгений Рейн. "Младенчество. Адмиралтейство...")
Как мало надо. Этот город шаткий,
Качание от хлеба и вина.
И летний дым, то горестный, то сладкий,
Окоп по пояс - вот моя страна (Евгений Рейн. "Как мало надо...")
Когда бы все точно припомнить,
До пуговиц на рукаве.
Припомнить, как город приподнят,
А башни стоят на горе (Евгений Рейн. Вана Таллин)
Вначале слабый сладкий город,
где давит семечки завод,
где можно жить на помидорах
и украшать черешней рот (Евгений Рейн. "Я этим летом правил, правил...")
Москва - ты город круглый,
я не спешу,
пойду я в переулок,
себя спасу (Евгений Рейн. Печатников переулок)
О господи, льдинами, льдинами
плывет и качает вода,
какими предместьями длинными
в апреле сойдут города (Евгений Рейн. "О господи, льдинами, льдинами...")
Как стыдно и ужасно
все говорить тогда -
там синие лужайки,
иные города (Евгений Рейн. "Крестовский и Петровский...")
...ты очутился на чужлй земле, в чужом необитаемом селе,
в огромных тошнотворных городах, в которых ты расцвел, а не зачах (Евгений Рейн. Истинный Новый год)
По городу пойду веселым гидом
и одарю цыганку за цветок,
последнйи снег, капелями изрытый,
ужне не снег, а завтрашний поток (Леонид Аронзон. "По городу пройду веселым гидом...")
...а город будет гнать автомобили
и замыкать пространства площадей,
и ваши лапы, туловища, крылья
встревожат память дальнюю людей (Леонид Аронзон. Зоосад)
Рассыпались по стеклу дождины,
наливаясь, ночь текла за город,
тени липли, корчась на заборах (Леонид Аронзон. "Клянчали платформы: оставайся...")
По вестибюльной скуке города
перевечернего, по скуке
к дождю приподнятого ворота
я узнаю о Петербурге
подробности, и с ними в саду
иду и мыслю непрестанно,
пока слагается в осадок
рассказ о будных арестанта (Леонид Аронзон. По вестибюльной скуке города...")
Есть догадка,
что тогда-то, вот тогда-то,
ослепив родного брата,
Святополк сбежал куда-то,
и, сровняв с землею город,
утолила Ольга норов (Михаил Соковнин. Из русских летописей)
Едем в ухаб из ухаба,
смерть в хорошей компании.
Город.
Эрьзя (Михаил Соковнин. Суповой набор (Болдинский предметник))
Я никогда не витал, не витал
в облаках, в которых я не витал,
и никогда не видал, не видал
городов, которых я не видал (Булат Окуджава. "Я никогда не витал...")
Просто вы дверь перепутали,
улицу, город и век (Булат Окуджава. "Тьмою здесь все занавешено...")
По переулкам путь был труден
И нес я голову светлее фонаря
Дрожали листья ноября
И город был в просветах чуден (Сергей Стратановский. "В ночь, когда просишь любви как булки...")
Золотой светясь оправой
С синим морем наравне,
Дремлет город белоглавый,
Отраженный в глубине (Николый Заболоцкий. Зеленый луч)
Тут ни тропинки, ни дороги,
Ни городов, ни деревень,
Одни лишь Гоги да Магоги
В овчинных шапках набекрень!» (Николай Заболоцкий. Рубрук в Монголии)
А голубь рвется с крыши и летит,
Как будто опасается кого-то,
И злая тень чужого самолета
Свои круги над городом чертит (Николай Заболоцкий. У гробницы Данте)
А кому сегодня плакать
В городе Тарусе? (Николай Заболоцкий. Городок)
Милая, милая, что с тобой?
Мы эмигрировали в край чужой,
ну что за город, глухой как чушки,
где прячут чувства? (Андрей Вознесенский. "Мы — кочевые...")
в превращениях твоих,
шкурой сброшенной питона
светят древние бетоны.
Сколько раз ты сбросил их?
Но опять тесны спидометры
твоим аховым питомицам.
Что еще ты натворишь?! (Андрей Вознесенский. Римские праздники)
«Остановитесь!» — взывают осколки
зеленоглазого города Ольги (Андрей Вознесенский. Олененок)
Текут дороги,
как тесто город,
дома текучи,
и чьи-то уши
текут как хобот.
А дальше - хуже! (Андрей Вознесенский. Эскиз поэмы)
Они ложили кладку
Вдоль белых берегов,
Чтобы взвились, точно радуга,
Семь разных городов.
(...)
У них не кисти,
А кистени.
Семь городов, антихристы,
Задумали они (Андрей Вознесенский. Мастера)
Я — голос
Войны, городов головни
на снегу сорок первого года (Андрей Вознесенский. Гойя)
она была смирней
чем в таинстве дикарь
и темный город в ней
гудел и затихал (Андрей Вознесенский. Гитара)
Вы, липы ночные,
как лапы в ветвях хиромантии, -
встаньте,
дороги, убитые горем,
довольно валяться в асфальте,
как волосы дыбом над городом,
вы встаньте
(...)
Вы встаньте в Сибири,
в Париже, в глухих городишках,
мы столько убили
в себе,
не родивши
(Андрей Вознесенский. Плач по двум нерожденным поэмам)
Когда он хаживал с ружьишком,
он был не Лениным тогда,
А Ленин с профилем мужицким
Брал легендарно города! (Андрей Вознесенский. "Я в Шушенском...")
В электрическом шарфе хожу,
душный город на шее ношу (Андрей Вознесенский. "Шарф мой, Париж мой...")
И вдруг —
город преобразился,
стены исчезли, вернее, стали прозрачными,
над улицами, как связки цветных шаров, висели
комнаты,
каждая освещалась по-разному (Андрей Вознесенский. Париж без рифм)
А у меня окно распахнуто
в высотный город словно в сад
и снег антоновкою пахнет
и хлопья в воздухе висят (Андрей Вознесенский. Новогоднее письмо в Варшаву)
Голым сердцем дрожишь,
город в страшной ладони пустыни.
Мой Ташкент, моя жизнь,
чем мне стать, чтобы боль отпустила? (Андрей Вознесенский. Из Ташкентского репортажа)
Видно, допрыгалась —
дрянь, аистенок, звезда!..
Электроплитками
пляшут под ней города (Андрей Вознесенский. Ночной аэропорт в Нью-Йорке)
Эмигранты селились в Зимнем.
А России
сердце само —
билось в городе с дальним именем
Л о н ж ю м о (Андрей Вознесенский. Лонжюмо)
Ватман — как подраненный
Красный листопад.
Горят мои подрамники,
Города горят (Андрей Вознесенский. Пожар в архитектурном институте)
Кто наврал, что я любовь твою продал
по электроэлегантным городам? (Андрей Вознесенский. Муромский сруб)
Он, как штангист, добродушен,
но Вадика не тревожь —
полет звездопадов душных,
расчет городов и рощ
дрожит часовым механизмом
в руке его здоровенной —
не шизики —
а физики
герои нашего времени!.. (Андрей Вознесенский. Монолог рыбака)
Сухой красноватый бурьян на заре
И утренний тонкий серебряный холод.
И город вдали на покатой горе,
Военного детства неласковый город (Анатолий Жигулин. "Сухой красноватый бурьян на заре...")
Только не это!
Только не здесь!
Город уходит в ночь...
Будут слоняться.
Будут весь день
тупость в ступе толочь.
Только не это,
только не здесь...
(Город — домами ввысь).
Только не это
крест на звезде
в мире счастливых крыс (Александр Кондратов. Эрго)
И адский город Дит, страны бандит,
дает оплот других земель бандитам (Александр Кондратов. Терцины ада. Песнь начальная)
Всё те же псы, которым чёрт не брат,
всё те же бесы, хмурые химеры,
всё тот же Дит, престольный город-сад.
Всё те же запахи смолы и славной серы,
всё тот же светлосерый Котлоград,
всё тот же дым, кроваво-светлосерый,
Всё тот же жизнерадостный парад... (Александр Кондратов. Терцины ада. Песнь последняя)
Очень серый
в городе
туман.
Облепляет голову
туман.
Одинок и холоден
туман -
серый
в сером городе
туман (Константин Кузьминский. Туман)
город -
полигоном
трубами - колонны
и над визгом транспорта
на глазах у нас
звезд гвоздями распята
бледная луна (Константин Кузьминский. Тетраптих)
по городу
погода
погуливает, подлая
поганая
погода (Константин Кузьминский. Пиво-пиво)
В застывшем городе - одни,
И наши встречи молчаливы,
И наши руки торопливы,
И наши губы - холодны... (Константин Кузьминский. "Моя осенняя любовь...")
Пустоты,
ступени,
кольца,
иГОО!
иГОО!
образ солнца,
парохода,
Петергофа,
голубого-голубого,
Волга,
Волга,
Волга,
город,
горло-
вой,
дыра,
Руан... (Михаил Соковнин. Дева Орлеана)
Но тихо, тихарями, мастерами
идем мы на работу. Город спит.
И родина народными руками
добротное убийство мастерит (Дмитрий Бобышев. Я живу)
На полметра высунулись ровно
в водостоках ледяные бревна,
нарисован город столь условно
сразу после оттепели, но
на часах выстуживает время
прапорщик-мороз (Дмитрий Бобышев. Виды)
Боже! Сколько в мире зла,
залитого свежей ложью,
где бездействуют дела,
и откуда жизнь ушла
в города по бездорожью (Дмитрий Бобышев. "Как топор без топорища...")
Я не замечаю часто
этого, того ли дня.
Чувство города и часа
ускользает от меня (Евгений Сабуров. "Синим утром, серым утром...")
И слухи новые Рим облетели,
что и на полюсе нету льдин,
что тлеют книги в библиотеках,
в музеях краски текут с картин.
И не спит изнывающий город ночей (Евгений Евтушенко. Жара в Риме)
Мне снится мир под мрачным сводом,
где завербована луна,
где городам и пароходам
дают шпионов имена (Евгений Евтушенко. Западные киновпечатления)
Он скорбно белками мерцал,
глобально трубя и горланя, -
детдомовский бывший пацан
из города Нью-Орлеана (Евгений Евтушенко. Труба Армстронга)
Опустив ресницы, ты скажешь мне:
"Позади пути, города.
Я всю жизнь с тобою рядышком шла,
Только ты был слеп иногда (Вадим Шефнер. Прощание)
Разве может любовь обижать?
Разве я повредил вашей гордости?
Я хотел тебя обожать,
Монументом воздвигнуть в городе (Илья Сельвинский. "Разве может любовь обижать?..")
Лежит мочащаяся база
Пустые овощи для города храня
И как любовного экстаза
Ждет геростратового огня (Сергей Стратановский. Геростраты)
В краю, куда их вывезли гуртом,
Где ни села вблизи, не то что города,
На севере, тайгою запертом,
Всего там было — холода и голода (Александр Твардовский. Памяти матери)
Озираюсь
Как ворона
Залетевшая в чужой город (Генрих Сапгир. "Озираюсь...")
Построим новый город
Как дважды два — четыре (Генрих Сапгир. "Не знаете вы Севера...")
И вот
Внизу — среди болот
Завод
И город —
Исчадье завода (Генрих Сапгир. "Вертолет....")
Парней забрали. Служат где-то.
Мужья — на стройках в городах.
В тайге иные — в лагерях.
Иных война пожрала где-то.
Зовут их бабы! Нет ответа.
Деваться девкам не-ку-да!
В солдатах парни, служат где-то,
в столицах, в дальних городах (Генрих Сапгир. Бабья деревня)
Сто пятьдесят евреев города
Легкие
От годовалого голода,
Бледные от предсмертной тоски,
Пришли туда, неся узелки.
Юные немцы и полицаи
Бодро теснили старух, стариков
И повели, котелками бряцая,
За город повели, далеко (Борис Слуцкий. Как убивали мою бабку)
Так же, как выручили из голода
взрослые бледных школьников города (Борис Слуцкий. "Грамотный обучает неграмотных...")
Дождь на моем плече, как обезьяна,
сидел. И город этим был смущен (Бела Ахмадулина. Сказка о дожде)
Что говорить,
Я видел города;
Будь житель их латинянин, германец,
Порой глядишь: седая борода,
А на лице пылающий румянец (Леонид Мартынов. Единая стезя)
Да, случай.
Как-то.
В городе одном.
Но помните,
другие города! (Роберт Рождественский. Случай)
Сейчас
идет
по городам
не град,
а посевная! (Роберт Рождественский. "По предсказаньям радио...")
Не поселятся ли олени
в озеленненных городах,
чтобы закаты пламенели
знаменами на их рогах? (Владимир Британишский. "Не поселятся ли олени...")
Горят безлунные слова
невидимо, как спирт...
Как пламень, видимый едва,
над городом стоит (Виктор Кривулин. "Горят безлунные слова...")
Пока они придут из разных городов,
Метелью февраля займутся водостоки,
Окончится тетрадь о свойстве холодов:
Любить кирпич в стене, когда мы одиноки (Юнна Мориц. Снег в ноябре)
