Глава третья

                         И под аркой на Галерной...
                                                        А. Ахматова

                            В Петербурге мы сойдемся снова,
                            Словно солнце мы похоронили в нем.
                                                                                    О. Мандельштам

                                   То был последний год...
                                                               М. Лозинский

Петербург 1913 года. Лирическое отступление: последнее воспоминание о Царском Селе. Ветер, не то вспоминая, не то пророчествуя, бормочет:

Были святки кострами согреты,
       И валились с мостов кареты,
              И весь траурный город плыл
По неведомому назначенью,
       По Неве иль против теченья, —
              Только прочь от своих могил.
На Галерной чернела арка,
       В Летнем тонко пела флюгарка,
              И серебряный месяц ярко
                     Над серебряным веком стыл.
Оттого, что по всем дорогам,
Оттого, что ко всем порогам
       Приближалась медленно тень,
Втеер рвал со стены афиши,
       Дым плясал вприсядку на крыше
              И кладбищем пахла сирень.
И царицей Авдотьей заклятый,
       Достоевский и бесноватый,
              Город в свой уходил туман.
И выглядывал вновь из мрака
       Старый питерщик и гуляка,
              Как пред казнью бил барабан...
И всегда в темноте морозной,
       Предвоенной, блудной и грозной,
              Жил какой-то будущий гул,
Но тогда он был слышен глуше,
       Он почти не тревожил души
              И в сугробах невских тонул.
Словно в зеркале страшной ночи
       И беснуется и не хочет
              Узнавать себя человек,
А по набережной легендарной
       Приближался не календарный —
              Настоящий Двадцатый Век.

              А теперь бы домой скорее
              Камероновой Галереей
              В ледяной таинственный сад,
              Где безмолвствуют водопады,
              Где все девять мне будут рады,
              Как бывал ты когда-то рад.
              Там за островом, там за садом
              Разве мы не встретимся взглядом
              Наших прежних ясных очей,
              Разве ты мне не скажешь снова
              Победившее смерть слово
              И разгадку жизни моей?

Глава четвертая и последняя

                                   Любовь прошла и стали ясны
                                   И близки смертные черты.
                                                                                    Вс. К.

Угол Марсова поля. Дом, построенный в начале XIX века братьями Адамини. В него будет прямое попадание авиабомбы в 1942 году. Горит высокий костер. Слышны удары колокольного звона от Спаса на Крови. На поле за метелью призрак дворцового бала. В промежутке между этими звуками говорит сама Тишина:

Кто застыл у померкших окон,
       На чьем сердце «палевый локон»,
              У кого пред глазами тьма? —
«Помогите, еще не поздно!
       Никогда ты такой морозной
              И чужою, ночь, не была!»
Ветер, полный балтийской соли,
       Бал метелей на Марсовом поле
              И невидимых звон копыт...
И безмерная в том тревога,
       Кому жить осталось немного,
              Кто лишь смерти просит у бога
                     И кто будет навек забыт.
Он за полночь под окнами бродит,
       На него беспощадно наводит
              Тусклый луч угловой фонарь, —
И дождался он. Стройная маска
       На обратном «Пути из Дамаска»
              Возвратилась домой... не одна!
Кто-то с ней «б е з  л и ц а  и  н а з в а н ь я»...
       Недвусмысленное расставанье
              Сквозь косое пламя костра
Он увидел — рухнули зданья.
       И в ответ обрывок рыданья:
              «Ты — Голубка, солнце, сестра! —
Я оставлю тебя живою,
       Но ты будешь м о е й  вдовою,
              А теперь...
                                   Прощаться пора!»

На площадке пахнет духами,
        И драгунский корнет со стихами
              И с бессмысленной смертью в груди
Позвонит, если смелости хватит...
       Он мгновенье последнее тратит,
              Чтобы славить тебя.
                                                        Гляди:
Не в проклятых Мазурских болотах,
       Не на синих Карпатских высотах...
              Он — на твой порог!
                     Поперек.
              Да простит тебя Бог!

                     (Сколько гибелей шло к поэту,
                     Глупый мальчик: он выбрал эту, —
                     Первых он не стерпел обид,
                     Он не знал, на каком пороге
                     Он стоит и какой дороги
                     Перед ним откроется вид...)

Это я — твоя старая совесть
       Разыскала сожженную повесть
              И на край подоконника
                     В доме покойника
                     Положила —
                                          и на цыпочках ушла...

Послесловие

Все в порядке: лежит поэма
И, как свойственно ей, молчит.
Ну, а вдруг как вырвется тема,
Кулаком в окно застучит, —
И откликнется издалека
На призыв этот страшный звук —
Клокотание, стон и клекот
И виденье скрещенных рук?..

Поэма без героя. Часть вторая