<< На главную страницу

В. Вайшля
Европейский университет (СПб.)

Пение и чтение как характеристики вербальной обрядовой деятельности священника

В докладе будут рассмотрены две характеристики, используемые крестьянами для обозначения вербальной деятельности священника в момент совершения им ритуала. Прежде всего, это пение. Особое отношение к пению священника связано с интерпретацией богослужебного пения, генетически чуждого традиционной обрядности, но включенного в ритуальный сценарий крестьянской жизни. При этом само пение выступает не только как характеристика деятельности священника, но и как обозначение богослужения в целом.

По представлению крестьян, пение священника имеет строгую ритуальную приуроченность. Поющий поп – это священник, совершающий обряд. В этом отношении показательно смущение многих прихожан, впервые слышавших застольные песни в исполнении их духовного отца. Мирские песни в устах священника немыслимы постольку, поскольку пение священника – его ритуальная речь. Вне обрядового контекста оно до сих пор расценивается как нарушение и осуждается.

В фольклоре конца XIX – начала XX веков слово "пение" по отношению к деятельности священника не употреблялось в ситуации негативной оценки. Так, И.В. Костоловский отмечал, что в качестве ругательства в адрес священника крестьяне использовали прозвище "долбленое горло". Использование телесного кода при описании священника было связано с "низовой", десакрализованной стороной ритуальной деятельности священника. Подобная перекодировка встречается лишь в таких текстах, где делается акцент на материальной выгоде, получаемой клиром за совершение богослужений.

В загадках поп мог загадываться через петуха, при этом именно пение выступало их общей характеристикой. Одно из преданий, записанных в Ярославской губернии, повествует о том, как вышедшие на амвон петухи предсказали своим появлением обильный урожай, кровопролитную войну и ужасный мор. Такие детали рассказа, как выход петухов из алтаря, движение через царские врата, пение-возглашение также позволяют увидеть в петухе скрытый за ним образ священника. Звеном в семантической связи между попом и петухом мог служить колокол и колокольный звон. С одной стороны. "петушиный голос" в загадках обозначал колокольный звон, а "колоколистый" -- петуха. В разговорной речи "проспать до железных петухов" значит проспать до звона к заутрени. С другой стороны, именно священников называли "колокольными дворянами".

Православное богослужение, несомненно, можно отнести к "звуковым" ритуалам. Церковная служба обладала ярким звуковым фоном, и акустический канал ее восприятия был определяющим. Недаром обедню "слушали". Пение во время богослужения воспринималось как основное ритуальное действие. С одной стороны, оно являлось формой общения с Богом, а с другой – механизмом реализации самого обряда. Такое широкое понимание богослужебного пения определило перенос характеристики деятельности священника (и певчих) на характеристику обряда в целом. Так, "петь обедню" означало "служить обедню", то есть совершать ритуал. В Ярославской губернии "петым волосом" называли женщину, прошедшую обряд венчания и получившую право заплетать две косы. "Петой" называли и освященную за литургией просфору. Можно предположить, что выражение "петый (отпетый) дурак", как обозначение отъявленного, "законченного" дурака, также связано с представлением о пении, как о ритуальном действии, приводящем к необратимым изменениям.

Повсеместно в России чин погребения назывался "отпеванием", и священник "отпевал" умершего. В контексте похорон пение попа было противопоставлено плачу: "все плачут, а поп поёт". В Ярославской губернии во время поминок на сороковой день совершался обряд "отпевшия чаши": священник разливал всем смесь пива и меда, которая после прочтения поминальных молитв выпивалась с пожеланием вечной памяти почившему. Интересно, что пение в гаданиях означало именно похороны: если гадающий "услышит пение, то в этом году умрет". По представлению крестьян, символикой смерти обладали также церковь, колокольный звон и священник, то есть весь круг церковного был отмечен, прежде всего, связью с похоронной обрядностью.

Пение выступало в качестве главной характеристики "роли" священника в играх, где комичность достигалась за счет сочетания узнаваемой манеры пения и непристойного текста "молитвы".

Чтение – другая важная характеристика вербальной деятельности священника. Однако в отличие от пения, чтение не является особенностью ритуальной речи священника и не маркирует специфику произнесения текста. В семантике чтения важно не озвучивание, а соотнесенность с определенным источником информации – Божьим словом. Чтение, как воспроизводство авторитетного письменного текста, противопоставлено "говорению" -- спонтанному индивидуальному акту. Поэтому именно чтение выступало гарантией "божественности" того, о чем говорил священник. По воспоминаниям одного сельского батюшки его стремление доступно рассказывать о "божественном" во время проповеди вызвала в приходе негодование. После первой же такой попытки к нему подошли мужики и попросили впредь читать "по большой книге": "а что говоришь ты – кто тебя знает".

Чтение "божественных" книг вменялось в обязанность священнику. Недаром в апокрифах одной из причин наказания священнослужителей на том свете называлось небрежение к чтению. "Главной" книгой священника было, конечно, Евангелие, чтение которого в церкви наделялось особой "божественной" силой. По представлению крестьян иногда именно в этот момент с кликушами должен был случаться припадок. Чтение двенадцати Евангелий в Страстную Пятницу было сопряжено с рядом лечебных магических практик.

Чтение молитв воспринималось как коммуникативный акт связи с Богом и святыми. В связи с этим интересна современная городская практика почитания блаженной Ксении. Известно, что основной формой общения со святой является записка, оставленная в часовне. По представлению некоторых паломников просьба, изложенная в ней, лишь тогда становится известной св. Ксении, когда священник прочитает записку.

Можно отметить, что в традиционной культуре чтение выступает общей характеристикой действий, производимых и с церковными молитвами, и со "стишками", заговорами. В обоих случаях акцент делается на специфике ритуального текста, который не создается в процессе произнесения, а воспроизводится в готовом виде (С.М. Толстая). Под "отчитыванием" может пониматься как церковное богослужение с целью изгнания беса, так и магический прием спасения от злых чар. Таким образом, чтение также могло восприниматься как основное содержание церковного обряда. Приглашение священника прочитать молитву новорожденному, "сороковую" молитву роженице и т.д. означало приглашение совершить обряд. Чтение молитвы, как и совершение обряда, имело известный круг участников, включенных в ритуальное действие. Так, одной из участниц очистительного обряда после родов была роженица. Одним из элементов самого обряда было чтение специальной молитвы. В случае заочного чтения, то есть совершения ритуала вне локуса роженицы, в церкви, молитву передавали в шапке. Выражение "дать молитву" значило и прочитать ее, и совершить обряд.

Таким образом, пение и чтение могли выступать не только как характеристики деятельности священника, но и как обозначения церковной службы в целом. В фольклорных текстах они могли сливаться в единую форму для описания того, что происходило в церкви ("Ко поздным ходить надо будет да ко обедням-то, а и слушать петья-четья да все церковнаго").