<< На главную страницу

С.В. Савинков
Воронеж

"Дева у колодца" (судьба архаического мотива в творчестве Лермонтова)

На курортную озабоченность пятигорского водяного общества Печорин будет смотреть как на дурно повторенную ситуацию известного библейского сюжета о жаждущих исцеления грешниках. "Подымаясь по узкой тропинке к Елисаветинскому источнику, я обогнал толпу мужчин, штатских и военных, которые, как я узнал после, составляют особый класс людей между чаящими движения воды". "Чаящими движение воды" -- евангельская аллюзия (ср. "В них лежало множество больных, слепых, хромых, иссохших, ожидающих движение воды" [Ин. 5: 3]), заставляющая и в "узкой тропинке", и в "источнике" распознать отпечатки библейской топики.

Употребление выбивающегося из общего иронического стиля описания "водяного общества" библеизма (колодезь в сочетании с кислосерной водой) подвергает сакральную лексику Евангелия двойной перекодировке: стилевая неуместность эту лексику профанирует, а подмена воды "живой" -- водой "кислосерной" привносит кощунственные по отношению к священному писанию "дьявольские" коннотации, если учесть, что в оккультной традиции кислота и сера выступают в качестве связанных с дьявольской силой элементов. (В этом контексте и в возвращении к Печорину жизненных сил после принятия им кислосерных ванн перед дуэлью можно разглядеть еще один намек на его союз с враждебным по отношению к Богу началом). "Колодезь" и подвергаемая перекодировке сакральная "водяная" топика в целом отсылают к сюжетной коллизии Евангелия от Иоанна. Обращаясь к грешнице с просьбой дать ему испить воды, Иисус заранее знает о невозможности исполнения желания: лишенная внутренней чистоты женщина не в состоянии утолить жажду просящего. Быть хранительницей воды, чистой и живой, полномочна лишь та, которая сохраняет в себе чистоту девственную. Не случайно, что одна из архетипических метафор невесты -- уподобление ее "запечатанному источнику" или "запечатанному колодцу".

"Колодезная" сцена в "Княжне...", возвращая Мери (имя которой может восприниматься как переиначенное на "дурной", светский лад имя Девы Марии) невинность на ее законное место (ср.: "Ее легкая, но благородная походка имела в себе что-то девственное, ускользающее от определения, но понятное взору"), задает, соответственно, и иную сюжетную перспективу, намечаемую архаическим мотивом "любовного соединения": "Княжна <...> прохаживалась задумчиво <...> у колодца. Грушницкий стоял у самого колодца <...> Я подошел ближе и спрятался за угол галереи. В эту минуту Грушницкий уронил свой стакан и усиливался нагнуться, чтоб его поднять <...> Легче птички она к нему подскочила, нагнулась, подняла стакан и подала ему с телодвижением, исполненным невыразимой прелести".

Многообещающий жест княжны и станет тем первотолчком, который завяжет любовную интригу повести: в Грушницком вызовет брачные надежды, в Печорине -- зависть. [О том, что надежды Грушницкого именно брачные (а это важно)], свидетельствует и его "жениховское" поведение, и серебряное кольцо с вырезанным на нем именем "Мери", и его, позволительное по отношению к девушке лишь на правах жениха, -- "моя". Согласно все той же архетипической метафорике, соединиться в браке -- значит "пить воду из собственного колодца": "Пей воду из твоего колодца и влагу из твоего источника; пусть разливаются твои потоки <...> пусть будут они для тебя одного, но не для чужих; да будет благословен твой источник; имей радости от юной жены твоей". Наметившийся мотив противоборства между осененным надеждой Грушницким и завидующим Печориным также имеет архетипическую проекцию, связывающую добывание невесты с победой над злым демоном, драконом или змеем: для того, чтобы испить из колодца (vers.- соединиться с возлюбленной), герою нужно победить владельца водной стихии.

Библейская огласовка этого мотива обнаруживается в одном из эпизодов ветхозаветной книги Товита, повествующем о злом духе Асмодее, который преследовал своей ревностью девицу Сару и семь раз, не давая совершиться ее браку, умерщвлял в брачную ночь не успевших познать невесту мужей [Тов. 3, 7-8; 9]. Объяснение такого поведения демона может дать архаическая талмудическая легенда, согласно которой Асмодей накрывал свой колодец большим камнем, чтобы сделать его недоступным для других. Роль Асмодея, при учете этого ситуативного сближения, будет принадлежать, конечно, Печорину; роль жениха -- Грушницкому; а непорочной невесты -- княжне.