Когнитивные основы семейного нарратива

Метапрагматика семейного нарратива, в целом, определяется утверждением родственного идентитета. Концептуализация родства как связей в пространстве (общность) и во времени (наследственность) является существенным элементом картины мира В коллективном сознании идеи кровнородственной общности и наследственности составляют двуединство.

Текстовая объективация данных концептов осуществляется не в рассуждениях, а в высказываниях и собственно нарративах (рассказах, прецедентных текстах), имеющих высокий уровень знаковости в рамках самого сообщества (т.е. фольклорных).

Попытки объяснить феномен родственного сходства почти не вербализуются в естественных бытовых коммуникативных ситуациях. Рассуждения на эту тему при всей их индивидуальности можно свести к нескольким типовым формульным мотивировкам: "Видимо, это сходство определено на генетическом уровне" (Юлия, 26 л., музыкальный работник); "Я думаю, это не наследственность, а влияние гороскопов" (Дарья, 19 л., воспитатель); "Как говорит моя сестра, характер воспитывают, т.е. все зависит от родителей. Как воспитают, такая и будешь. Я в это не верю, точнее сказать, частично. Конечно, есть качества, которые приобретаешь в течение жизни, например, эгоизм, жестокость, но большинство качеств являются наследственными" (студентка, 18 л.); "Мне кажется, что некоторые черты наших характеров передались нам если не по наследству, то в результате определенного воспитания" (студент, 18 л.) и т.д. В большинстве случаев итоговое объяснение выражается формулами типа: "Это было уже заложено", "переходит по наследству", "досталось от предков", -- которые указывают на некую заданность. "Генетика", "влияние гороскопов", "наследственность", "семейная судьба" - такая же надличностная неотвратимая сила, которая обозначена формульными конструкциями. Очень характерна реплика одной из информантов после рассуждения о наследственных чертах личности, которые доставляют ей неудобство: "Подчас бывает горько. Но есть, говорят, такая наука генетика!" (Ольга, 23 л.). Самым же типичным резюме следует признать сакраментальное: "Видно, что-то такое есть".

Структурно-семантические типы базисных высказываний представляют все принятые в культуре способы группировки родственников. Именно краткие утвердительные высказывания демонстрируют "первичное единство актуального значения", которое принято называть моментом дискурса (Рикер 1995, 62) и которое может быть соотнесено с понятием авантекста. Это всегда конкретизированные утверждения ("индивидуализирующие"), касающиеся сходств и/или совпадений, отличающих, по установке говорящего (по крайней мере, в большинстве случаев), их семью от прочих. Прагматика (типы высказываний) различна.

1.Представительский текст (групповой). Рассказывая о семье аутсайдеру, или в воспитательной ситуации (старший - младший) говорящий подчеркнет престижные моменты и индивидуализирующие положительные, с его точки зрения, особенности: "Вся григорьевская порода славилась особенной красотой"; "Волосы - наша семейная гордость"; "Посмотри-ка, какие у меня в роду все долгожители"; "С нами не соскучишься" и т.п. При общении внутри семьи подобные высказывания актуализируют чувство семейного достоинства.

2. Представительский текст (личный). В сравнении себя с фамильными свойствами происходит изначальное самоопределение личности, касающееся не только этнической, социо-профессиональной идентичности, но специфических психосоматических и поведенческих черт, привычек: "Я, как и бабушка, никому никогда не позволю себя обидеть"; "У меня постоянно мерзнут ноги. Ноги мерзли и у бабушки, и у мамы".

Собственная уникальность осознается на фоне семейно-родственного сходства: "Черты лица у меня свои <...>. Папа говорит, что внешность у меня становится год от года все индивидуальнее и непохожее на кого-то" (Татьяна, 17 л.). Утверждение сходства/несходства с родственниками - важный логический и структурный компонент повествовательной автобиографии и автохарактеристики. Для представителей старшего поколения обнаружение своих черт в потомках всегда способствует самоутверждению, независимо от самих качеств. Осознание собственной уникальности и права выбора, так же, как и индивидуальности других родственников, происходит на фоне сходств: "Я первый в семье, кто избрал профессию филолога-историка. Все мои родственники по отцу так или иначе были связаны с деревом. Так и получилось, что я поломал традицию своей семьи" (Александр, 17 л.).

3. Назидание. В устах старших членов семьи констатирующие высказывания приобретают в известных ситуациях форму поучающих и морализаторских сентенций: "Разводов в семье не было ни у кого"; "У нас все всегда хорошо учились". Семейный авторитет призван подкрепить общественно значимые ценности. Санкционируется все положительное и "правильное", о чем свидетельствует характерный риторический призыв "не позорить семью".

4. Похвала / порицание (оценка). "Это все у нас такие трудолюбивые"; "Такая же вредная, как прабабка"; "Дедовское упрямство". Очень типична ситуация, когда один из родителей, упрекая в чем-нибудь ребенка, замечает, что он "не в ту породу", т.е. не в его род. Приведем только один диалог. Мать, недовольная медлительностью дочки, в сердцах говорит:

--Ну, коширенково отродье! <Коширенков - фамилия отца >.

Дочь обижается:

--А каменское отродье что? <Каменская - фамилия матери>.

-- А каменское - кругом бегом!".

Подобные сугубо оценочные тексты используются в конфликтных ситуациях, предполагающих столкновение родословий ("В вашем роду все...").

5. Утешение. Апелляция к родственному сходству служит и средством утешения: "Всем Кондратьевым приходилось нелегко"; "Почему ты думаешь, что некрасивый? У нас в роду некрасивых не было".

Высказывания оценивают качества и поступки близких в соответствии с групповыми нормами, объясняют их поведение, характеризуют его и утверждают неизменность установившегося порядка вещей.

Дифференцируя личностно-фамильные признаки, семья получает возможность ценностного контроля над отдельными членами и средства мотивации и объяснения как индивидуального поведения, так и общей жизненной стратегии: "Все Гордеевы были не от мира сего. Хозяева они были никудышные, душа на первом месте. Занимались, в основном, ремеслами" (Людмила, ок.40 л.); "Какая-то спокойность присуща нашему роду, у нас никогда не было бунтарей, по характеру мы люди спокойные" (Н., ок.20 л.); "Все Добренькие на лесть не падкие" (Л., 38 л.); "Дедушка Валентин очень часто говорит про меня: "Хорошенькая, хорошенькая, вся в меня". И мама, и бабушка подтверждают это, особенно тогда, когда недовольны мной или дедушкой" (Евгения, 18 л.) и т.п.

Высказывания структурируются по моделям, организующим представление о родственном сходстве, причем есть определенные тенденции и ограничения в парадигме признаков, способах их сосуществования и трансмиссии (подробнее см.: Разумова 1998 а). Личностные атрибуты родства четко делятся на "внешние" и "внутренние", о чем свидетельствует типичное соположение их во фразе. В целом, в рассуждениях о родственных связях преобладают противительные конструкции. При этом демонстрируется принадлежность или к отцовскому, или к материнскому роду (ослабление связей со второй линией родственников). Противопоставляются признаки, передающихся по двум линиям родства, характерные для родственников противоположного пола и представителей смежных поколений. По высказываниям можно проследить, как структурируется система семейно-ролевых отношений, над которой, в свою очередь, надстраивается система отношений избирательных. При идентификации предпочтительных связей происходит смещение в парадигме признаков в сторону "нематериальных", т.е. не явно объективированных проявлений (на первом месте - "угадывание мыслей" и "понимание с полуслова"). Исключительная сопричастность может объединить разных родственников из круга, очерченного тремя-четырьмя поколениями и двумя-тремя степенями родства.

Вербальное пространство расширяется за счет объективирующих ссылок, детализирующих характеристик и подтверждающих рассказов. Таким образом происходит расширение момента дискурса превращающее высказывание в повествование.

Субъект высказывания может основываться на собственных наблюдениях над собой и близкими: "Я наблюдаю в себе больше отцовских черт"; "Хочу сказать, что замечаю родство между моим дедушкой, его сыном, его внуком". Семейная точка зрения представляет конвенциональный взгляд на систему фамильных сходств: "В семье все единодушно признают, что я ее <бабушки - И.Р.> полная копия". Наконец, используются ссылки на мнение неродственного окружения: "Когда приезжаю к папе в родное село, все говорят: "Ну точная бабка Соня, только вот та говорила быстро-быстро, а Олька все молчит и молчит" (Ольга, 17 л.).

Приведем пример монологического текста о сходстве родственников. Такие тексты тяготеют к кумулятивному принципу построения. Рассказчица, отметив сходство характеров деда, дяди и двоюродного брата, продолжает: "Мой дедушка был по натуре не злым, но в экстремальных ситуациях он мог взорваться. Моя мама говорит, что он никогда не трогал ее пальцем, а вот ее брату попадало и не раз. Один раз, например, <рассказ о конкретном случае>. И мамин брат тоже имел такую черту характера как злость. Однажды <рассказ о другой конфликтной ситуации>. И, по-моему, эта черта присуща также и его сыну, т.е. моему двоюродному брату. Но пока с ним таких ситуаций не было, и я надеюсь, что не будет" (Елена, 18 л.).

Если в ситуации внутрисемейного общения коллективным субъектом рассказа выступит группа родственников, то текст предстанет как коллективное воспоминание, в форме перемежающихся реплик. Композиционные варианты при этом могут образовываться за счет инициирующего момента (интенции высказывания). Таковым может оказаться (а) характеристика одного из персонажей, (б) ассоциативное воспоминание об одном из приведенных случаев, (в) наставление или предостережение в адрес кого-либо из родных или что-то еще.

К типичным мотивам рассказов о фамильном сходстве относятся следующие. В сходных ситуациях родственники проявляют сходные черты характера. Два родственника, которые никогда не виделись, встречаются и узнают друг друга по приметам. Посторонние путают родственников: не различают их голоса, не могут определить степень родства (дядю, например, принимают за отца ребенка). Особая тема - сходство близнецов, порождающее многочисленные анекдоты. Последний случай отличается тем, что не требует экспликации основного значения и его подтверждений. Близнечная идентичность - самоочевидное и заданное условие анекдотических ситуаций и соответствующего поведения персонажей. Оно вынесено за пределы текста.

Подтвердить действие надличностной силы, которая объединяет родственников в органическое целое, призваны многочисленные рассказы об экстрасенсорной связи родственников в пространстве и времени, визуальных контактах живых и умерших и т.п.

Сходство родственников - одно из проявлений универсальной повторяемости, организующей систему фамильных связей (Разумова 1998 б, 168-169). В основном, повторяющиеся события и обстоятельства группируются вокруг узловых моментов индивидуального жизненного цикла, которые формируют структуру семейного времени.

Отмеченность совпадений и повторений в семейном тексте свидетельствует об их знаковости, хотя во многих случаях эксплицитная мотивировка отсутствует. Утверждения вводятся словами: "кстати", "между прочим", "интересно, что...", -- и служат дополнительным аргументом единства родственников. Семейные совпадения признаются необъяснимыми, загадочными, удивительными и вместе с тем "интересными", т.е. неординарными. Пространство родственных совпадений ограничено, в основном, четырьмя-пятью поколениями и тремя степенями родства.

В бытии семьи основные фазы и переломные моменты жизненных циклов родственников гармонизируются и составляют то, что может быть названо "семейной судьбой". Способы концептуализации Судьбы в культуре представляют обширное пространство значений (Понятие судьбы 1994; Топоров 1993 и др.). В современном "семейном тексте" судьба - это жизненный путь (жизненный цикл), что совпадает с данными лексики и фразеологии русского языка (Ковшова 1994; Толстая 1994). Понятие актуализируется преимущественно в двух ситуациях: в связи с браком и смертью, -- в полном соответствии с традиционными культурными образцами.

"Семейная судьба" - это не "судьба рода" в дорелигиозном ее понимании и не "групповая судьба", которая, по мнению С.Е.Никитиной, может быть присуща конфессиональным группам (Никитина 1994, 135). Семейная судьба выражает не "единство", а "одинаковость" персональных судеб, их ритмичную согласованность в пределах родственной сферы. Не случайно тексты выстраиваются по кумулятивному принципу: "В нашей семье повторение судеб. Моя бабушка <имя > потеряла отца в раннем возрасте. Моя мама потеряла в раннем возрасте отца < имя >. И я в раннем возрасте потеряла отца" (Жанна, 19 л.); "Моя прабабушка Степанида Филипповна прожила девяносто три года, а ее мама - моя прапрабабушка - прожила девяносто семь лет. У северян такое долгожитие проявляется не часто" (Сергей, 18 л.).

Специфическое структурирование временного континуума в границах родственного коллектива, концепт "судьбы рода", представления о системе семейных ролей и о способах взаимодействия группы с социумом создают макроструктуры семейного исторического нарратива, реализующегося в повествовательных формах меморатов и хроникатов.

Остановимся на одной из возможностей порождения текстов семейных хроник. На наш взгляд, для семейных хроникатов статус авантекста в конкретных ситуациях могут иметь тексты, основанные на визуальном, в т.ч. визуально-графическом коде. Имеются в виду, прежде всего, фотоальбом и генеалогическая схема. "Альбомом" назвал семейно-историческое повествование М. Игнатьев (Игнатьев 1996). А.В. Давыдов, опубликовавший в 1994 г. в журнале "Земство" семейные записки из архива М.Д. Афанасьева, озаглавил их "Надписи к Кулеватовским фотографиям" (Давыдов 1994). "Моя родословная" - еще одно употребительное название для сочинений подобного рода. Не случайно и наши информанты озаглавливают тексты хроникальных самозаписей "Родословие", "Генеалогическое древо" и т.п. И фотоальбом, и генеалогическая схема выполняют не только интенциональную роль при создании вербальных текстов в конкретных коммуникативных ситуациях (хотя именно эти ситуации выявляют их возможности в полной мере). Они представляют структурообразующую модель историко-семейного нарратива.

"Генеалогические деревья" -- графический образ истории рода. Существуют научно разработанные и предлагаемые в практических руководствах правила их составления, равно как и родословных таблиц (Савелов 1908, 21 и далее; Аксенов 1977, 77). Для нас представляют не меньший интерес графические родословия, составленные без дополнительных руководств, когда нормы не регламентируют форму выражения представлений о системе родственных связей.

Генеалогическое древо фокусирует время и пространство одновременно: "Если теперь мы обратимся к роду, то тут видим распространение его по одному из измерений пространства, именно расселение рода и занятие им все большей области (пока он растет; и все меньшей, когда он пойдет на убыль). <...> Наряду с этим расхождением родичей в пространстве в горизонтальной ли плоскости или по вертикали, ветвление рода идет во времени <...>" (Флоренский 1993, 211-212).

Каждое родословное древо представляет лишь одну точку зрения на систему родственников какой ее знает на настоящий момент данная семейная группа (или член семьи, если схема является плодом его индивидуального творчества). В этом смысле "восходящий" и "нисходящий" типы родословия равно эгоцентричны (Strathern 1995, 75-76). Вместе с тем, будучи зафиксированным "семейными историками" и став частью семейного мемориала, "древо" может фиксироваться, передаваться и восприниматься, по крайней мере, в "малой" семейной группе и на протяжении известного периода, как абсолютное знание.

Схемы наших информантов разнообразны: одни из них выполнены с большим или меньшим соблюдением правил при помощи родственников, другие представляют таблицы, которые уже стали частью семейного архива, третьи являются произвольным воплощением системы родственных отношений. Последние дифференцированы по способу образно-графического изображения: содержат рисунок собственно дерева, дополнительные символы. Так, под изображением дерева на одной из схем надпись - "река Дон". Используется цвет для отличия обозначений мужчин и женщин, живых и умерших. Избираются специальные символы для сводных родственников, умерших в раннем возрасте детей, свойственников и т.п. Брачные пары объединяются знаком + или могут быть обведены, например, "сердечком"; знаком вопроса отмечены "неизвестные личности".

Далеко не всегда выдерживается вертикальное расположение древа. Иногда схема может развертываться слева направо, как письменный текст. В ряде случаев фигуры, являющиеся точкой отсчета (например, одна или две пары пращуров), располагаются в центре, остальные расходятся от них наподобие солнечных лучей по направлению к периферии, что придает рисунку вид "паутины". Есть несколько абсолютно концентрических схем, в эпицентре которых обозначен сам составитель. Избирательность особенно проявляется по отношению к брачным партнерам прямых родственников: указываются, например, дяди, тети и их дети=двоюродные братья и сестры составителя (без второго родителя).

Большинство схем асимметричны, хотя составители пытаются изобразительно это преодолеть. Нередко "деревьев" рисуется два: по материнской и отцовской линиям отдельно, -- а бывает, что до четырех. Множественности графических перспектив соответствуют словесные высказывания: "Если так подсчитать, я отношусь к двум родам: к роду моего деда Бомбина Александра Павловича, и к роду моей матери, Дубининой Тамары Петровны. Род Бомбиных более разветвлен и многочислен" (Юрий, 17 л.); "История моего рода для меня - это история рода моей бабушки <и.о.>. Именно она рассказывает мне о наших предках <...>. История рода моего дедушки <и.о.> осталась тайной для нас.<...>. По линии папы у меня нет ни бабушки, ни дедушки" (Екатерина, 17 л.); "Из всего количества людей, являющихся нам родней, отец знает и помнит только историю предков, приведших впоследствии к его появлению на свет. Остальные, ушедшие "вбок", затерялись, забылись, исчезли с лица земли, как будто их вовсе и не существовало" (Эмилия, 17 л.); "Достаточно хорошо изучив свою родословную со стороны мамы, я не стал изучать ее по отцовской линии, т.к. они с мамой развелись, когда мне было четыре года, и сейчас я не общаюсь с ним. О предках своего отчима <ф.и.о.> я также не пишу, т.к. они не являются мне кровными" (Илья, 17 л.).

Относительно отчимов и мачех точки зрения разнятся. Объяснив, что папа - не родной "по крови", но он "настоящий отец", включают в родословие сведения о его предках. Столь же справедливо это по отношению к бабушке, которая является мачехой мамы и т.п. Не все решают вопрос без колебаний, Информант, имеющая приемных родителей, их генеалогическое древо считает "своим".

По родословным схемам можно пронаблюдать, как поколенно меняется родственное пространство в отношении к составителю. При вертикальном изображении древо сужается и к вершине, и к основанию, достигая наибольшей ширины, как правило, на уровне бабушек/ дедушек или прабабушек/ прадедушек. Сестры и братья прародителей, включая членов их "малых семей", известны зачастую лучше, чем собственные двоюродные братья и сестры.

Родословное древо сочетает графический и словесный компонент. Минимальный текст - личные имена=обозначения родственников. В полном варианте - фамилия, имя, отчество и годы жизни. В ряде случаев имена сопровождаются указанием на степень родства по отношению друг к другу или составителю (реже). Многие, однако, не ограничиваются этим и снабжают обозначения дополнительными "метками", например, "уроженка [место]" или (о местожительстве) "Сибирь", "Украина". В родословии гетероэтничной семьи указывается: "русский", "полька", "предки - смесь русск. и белорусс., жили в России". Отмечаются обстоятельства смерти: "не вернулся с войны", "умерла от холеры в 1911 г." и т.п. "Подписываются в скобках под именами и фамилиями профессии: "врач-хирург", "бригадир", "оч. известный краснодеревщик" и т.д.

Родословное древо стремится "заговорить", и порой конкретизирующие подписи превращаются в минимальные биографии: "Была деревенской повитухой, дожила до 104 лет"; "Был выслан из С.-Петерб. за участие в революции 1905 г."; "Окончила иняз, преподавала, есть сын". В редких случаях текст бывает и более развернутым. Превращение родословных росписей в повествовательную историю, отмеченное как тенденция описательной генеалогии рубежа веков (Аксенов 1977, 73), является закономерной реализацией схемы, заложенной в "генеалогическом древе". Все ее возможности представлены в семейных хроникатах, которые являются словесным аналогом графической генеалогической схемы и демонстрируют первичность схемы родства в построении текста.

Сокращения.

Аксенов 1977 - Аксенов А.И. Очерк истории генеалогии в России// История и генеалогия. М., 1977. С.57-79.

Давыдов 1994 - Давыдов А.В. Надписи к Кулеватовским фотографиям: Из личного архива М.Д.Афанасьева (Москва).// Земство: Архив провинциальной истории России. 1994. № 4. С.103 - 138.

Игнатьев 1996 - Игнатьев М. Русский альбом: Семейная хроника. СПб., 1996.

Ковшова 1994 - Ковшова М.Л. Концепт судьбы. Фольклор и фразеология.// Понятие судьбы в контексте разных культур. М., 1994. С. 137-142.

Никитина 1994 - Никитина С.Е. Концепт судьбы в русском народном сознании (на материале устнопоэтических текстов).// Понятие судьбы в контексте разных культур. М., 1994. С. 130-136.

Понятие судьбы 1994 - Понятие судьбы в контексте разных культур. М., 1994.

Разумова 1998 а - Разумова И.А. Мотивы фамильной связи и наследственности в современном семейном фольклоре // Фольклористика Карелии. Петрозаводск. 1998. С.74-87.

Разумова 1998 б - Разумова И.А. Представления о фамильно-родственных связях сквозь призму традиционной семейной словесности // Мифология и повседневность. СПб., 1998.167-176.

Рикер 1995 - Рикер П. Герменевтика, этика, политика: Московские лекции и интервью. М., 1995.

Савелов 1908- 1909 - Савелов Л.М. Лекции по русской генеалогии, читанные в Московском археологическом институте. Первое полугодие. М., [1908]. Второе полугодие. М., [1909].

Толстая 1994 - Толстая С.М. Глаголы "судьбы" и их корреляты в языке культуры.// Понятие судьбы в контексте разных культур. М., 1994. С.143-147.

Топоров 1993 - Топоров В.Н. Эней - человек судьбы. К "средиземноморской" персонологии. Ч.1. М., 1993.

Флоренский 1993 - Флоренский П.А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. М., 1993.