<< На главную страницу сайта

Летняя школа по типологии фольклора

А.С. Мутина

Народная несказочная проза и страшные истории с элементами быличек в среде детей

Проблему взаимодействия жанров традиционной несказочной прозы со страшными историями затрагивали в своих работах многие ученые [Иванова 1985: 26-32; Чередникова 1995: 140-149 и др.], но соотношение быличек и страшных историй в репертуаре городских и сельских детей, насколько нам известно, нигде подробно не рассматривалась.

Сближение народной несказочной прозы и детских страшных историй не случайно. И те, и другие сформировались "под влиянием представлений о взаимопроницаемости двух миров, "того", параллельного, <…> и "этого", населенного людьми, которым также при определенных условиях удается преодолеть границы иного мира и даже возвратиться из него. Причем эманациями мифического существа, заключающего в себе магическую и некую энергетическую силу, или же знаками-символами его локуса могут служить в "этом" мире вполне материальные вещи, содержащие в себе, однако, ту или иную духовную субстанцию" [Криничная 2001: 8].

В быличках и бывальщинах нередко описываются предметы, выступающие в качестве заместителя духа-"хозяина" (например, в обряде приглашения домового используются глиняный горшок, старый лапоть, корыто): "Повседневные, казалось бы, предметы, которые придают быту русского крестьянина особый колорит, согласно мифологическому мировосприятию, раскрываются с неожиданной стороны, обнаруживая свою сакральную сущность, свою магическую силу. <…> Причем между предметами одушевленными и неодушевленными особой разницы нет" [Криничная 2001: 287]. Подобную картину мы наблюдаем и в страшных историях, главная особенность которых состоит в том, что обычные предметы (шторы, ленты, куклы, машины и т. д.) начинают действовать самостоятельно, уничтожая членов семьи.

Причина этого явления, видимо, кроется в общих закономерностях человеческого мышления, на которые еще в XIX веке обратил внимание исследователь народного мифологических представлений А. Н. Афанасьев: "…и дитя, и простолюдин неспособны к отвлеченному созерцанию, мыслят и выражаются в наглядных пластических образах. Ушибется ли ребенок о какую-нибудь вещь, в уме его тотчас же возникнет убеждение, что она нанесла ему удар, и он готов отплатить ей тем же; катящийся с горы камень кажется ему убегающим; журчание ручья, шелест листьев, плеск волны - их говором. Первобытный человек, по отношению к окружающему его миру, был так же дитя и испытывал те же психические обольщения" [Афанасьев 1865: 60].

Отождествление живого и неживого, таким образом, одно из свойств первобытного мышления: "Тождество одушевленного и неодушевленного мира приводит к тому, что тварь представляется вещью, а вещь - тварью" [Фрейденберг 1998: 87].

В быличках чаще всего мы видим уже следующую стадию восприятия, когда предмет становится атрибутом, и, наконец, эмблемой, знаком-символом мифологического существа.

Во время рассказывания страшных историй и быличек возникает особый настрой, усиливающий эмоциональное воздействие содержания, этому способствует и обстановка: сумерки или ночь, темнота, "таинственная" интонация рассказчика.

Многие тексты, записанные от городских детей, содержат мотивы, характерные для народной мифологической прозы: черт в образе мертвого супруга, оборотничество ведьмы, ведьма / колдун похищает ребенка вне дома и т. д. Мы также записываем былички от городских детей, в которых пространство квартиры населяется мифическими персонажами. Многие дети мечтают, чтобы у них был свой собственный домовой или другой дух, который помогал бы им в школе и дома и вредил бы взрослым: "Кузя (домовой. - А. М.) должен искать за меня носки, готовить мне завтрак. Вредить Папе. Вредить Маме" (Денисова Аня, 10 лет, гор. Ижевск). Нередко для привлечения духа используются вызывания. Примечательно то, что изображая демонических существ, городские дети ориентируются не на литературную традицию или мультипликацию, где многочисленные чертики, русалочки, домовята, показаны как добрые, дружелюбные существа, а непосредственно на традиционные представления о духах-"хозяевах".

Деревенские дети интересуются "страшным" фольклором ничуть не меньше городских. Этому способствует постоянное общение с городскими детьми во время каникул, старшие дети нередко учат младших "бояться", рассказывают истории:

"Я до трех-пяти лет ничего не боялась, а потом приехала моя тетя, она была старше меня на два года, и научила меня бояться темноты. Она рассказывала, про зеленые глаза, которые живут на веранде. Они ночью там бродят" (Иванова Елена, 24 года, уроженка гор. Можга).

Благоприятная среда для бытования мифологических рассказов создается в школах-интернатах, где дети из отдаленных деревень проводят большую часть учебного года и где гораздо больше возможностей для неформального общения со сверстниками:

"Отбой у нас в интернате был очень рано, в девять часов. Мы собирались, рассказывали всякие ужастики, поднимали тоже. Ну, и мальчишки к нам приходили. Про черные шторы рассказывали, которые людей душили, про пирожки с человеческим мясом. Но подробности уже не помню" (Зыкина Татьяна, 27 лет, урож. дер. Кочур Увинского р-на УР).

Тексты, возникшие на пересечении страшных историй и быличек, особенно распространены в сельской местности. Исполнители называют и те, и другие "страшными историями".

Мы выделяем несколько сюжетов страшных историй и бывальщин, бытующих среди сельских детей:

похищение детей людоедами ("на пирожки");

родители-людоеды;

нарушение запрета и кара за него;

таксист и некрофаг;

черт в образе мертвого супруга;

оборотничество ведьмы;

встреча человека с демоническим существом;

мертвец требует обратно свою вещь.

Как видим, часть сюжетов сходна с сюжетами страшных историй, городских детей.

Наиболее популярный сюжет - похищение ребенка вне дома - связан, прежде всего, с общим для детей всех возрастов страхом выйти из-под родительской опеки, потерять связь с родным домом. Вплоть до школьного возраста ребенок ограничен в своих передвижениях, центром мироздания для него является семья, дом: "Кровно-родственное единство соответствует пространственному. Для "родственников" это "родина", для семьи - жилище, дом" [Разумова 2001: 125].

Первые выходы ребенка в "большой мир" нередко сопряжены с тяжелыми стрессами, маленький ребенок начинает плакать, когда оказывается один, когда его приводят в незнакомое место:

"Помню, как я заплакала в общежитии пединститута (нынешнем профилактории УдГУ). Папа там учился на очном отделении, а жил он почему-то в комнате со слепыми. И вот меня привезли в город и оставили в комнате. И то ли люди мне показались странными, то ли что… Я рыдала пока папа не пришел" (Владыкина Т. Г., 49 лет, уроженка дер. Старые Кены Завьяловского р-на УР);

"В детский сад я тебя водила рано. И вот в первые разы попробуй только не тем путем тебя поведи… А еще темно, зимой-то. Ну, и рев сразу, пока в знакомое место не выйдем" (Жидкова Л. И., 66 лет, гор. Ижевск);

"И ты когда вот это рассказала, я сразу вспомнила, что тоже очень боялась незнакомых мест. Даже собаки боятся, если их необычным путем ведешь" (Носкова Ольга, 24 года, гор. Ижевск).

Новый дом, новая квартира, путешествие ребенка в страшных историях всегда предвещают смерть, особенно опасен "рынок" или "базар" , где ведьмы торгуют изобретенными ими предметами, уничтожающими людей, или пирожками и котлетами с человеческим мясом. Начиная с 7 лет "площадь освоенной ребенком территории стремительно расширяется" [Осорина 1999: 67], но даже подростки предпочитают не уходить далеко со "своей улицы" и из "своего района". Если семья переезжает, то дети первое время предпочитают играть в своем "старом дворе". Описанные переживания характерны для детей вне зависимости от места их проживания.

Деревенские дети наделяют отрицательными характеристиками не только традиционно опасные локусы: леса, водоемы, кладбища - но и город, в котором, не смотря на большое количество домов, человек оказывается беззащитен:

"Мама сказала одной девочке сходить и купить пластинку, белую. А она купила черную. Когда мама ушла, это было вечером, темно уже. Она ее включила. И там это… рассказывает: "Он… Он щас найдет тебя, он уже нашел тебя… Он ищет твой город, он нашел твой город… Он ищет твою улицу, он нашел твою улицу… Он ищет твой дом, он нашел твой дом. Потом… Он ищет твою квартиру, он нашел твою квартиру…" (Снегирева Наташа, 11 лет, с. Кулига Кезского р-на УР).

В город привозят окаменевших жертв черта, явившегося в образе умершего мужа:

"Когда он стал раздеваться, она увидела копыта и сказала, что пойдет за полотенцами, но на самом деле она пошла звать соседей. Когда позвала соседей, пошла в баню. Она увидела, что у сына был след от копыта, а дочь была утоплена в тазике. Потом он задушил жену свою, а соседей превратил в памятник. Такой памятник стоит в городе" (Михайлова Настя, 11 лет, д. Гавриловка Воткинского р-на УР).

В бывальщинах часто встречается мотив оборотничества. Собакой, свиньей оборачиваются колдуны, чтобы нанести вред людям, обычно герой успевает вовремя распознать злодея и уничтожить его:

"Шли четыре мальчика по дороге, навстречу им - бешеная свинья. Три мальчика разбежались, а один мальчик не забоялся и в лоб свинье ткнул нож. На следующий день мальчик просыпается, а на полу лежит старуха, и во лбу у нее нож. На третий день мальчик слушал радио, ему надоело. Он проткнул радио об забор. На следующий день на месте радио оказалась проткнутая старуха" (Мичкина Женя, русская, 11 лет, гор. Сарапул).

Герои чаще всего распознают вредителя в любом облике, знают способы борьбы с ним, и только когда ведьма оборачивается милиционером, ей удается проникнуть в дом и погубить людей:

"На следующий день к ним постучалась ведьма с корзиной, но была она в милицейской форме и лицо милиционерское. Она попросилась переночевать. Старик со старухой положили спать милиционера на печку, а сами спали на лавках. Утром старуха проснулась, а старика нет. А на печке стоит корзина, и в ней голова старика" (Петрова Лариса, 11 лет, с. Гольяны Завьяловского р-на УР).

Но иногда оборотничество выступает как наказание героя за проступок: "Жили-были муж с женой. Муж был лесорубом. Один раз он пошел рубить, и навстречу ему попалась волчица. Она сказала ему: "Если ты меня убьешь, то сам станешь волком. А когда пойдешь домой, жена тебя испугается и убьет. И никогда не узнает, что это был ты. Сама она станет волчицей, а ты - человеком". Лесоруб убил волчицу и стал волком. Жена его встретила, но не убила. Когда они зашли домой, волк залез на печку, к нему легла жена, но волк съел ее. И так ходил по деревне и ел людей" (Петров Юра, 10 лет, удмурт, с. Сосновка Шарканского р-на УР).

Восприятие волка как животного, наделенного магической силой, возможно, идет от колыбельной песни, в которой волк уносит ребенка "во лесок, под ракитовый кусток", и волшебной сказки, где он выполняет функции медиатора между мирами и помогает герою. Боязнь волков - часто встречающаяся фобия у деревенских детей:

"Там какая-то груда одежды висела… Годиков шесть мне было. Я проснулась от того, что мне померещилось будто волк, какая-то шкура. Мне сон, видимо, какой-то страшный снился, я проснулась именно от того, что мне померещилась шкура мертвого волка. И причем морда, она как живая была. У меня температура подскочила сразу" (Сабурова Лилия, 22 года, с. Кулига Кезского р-на УР);

"Когда я уже стала более такая взрослая, в общем, начали сниться эти волки. Несколько раз, один и тот же сон. Не с поподряд, через какой-то промежуток. Полтора месяца, может быть. Раза четыре один и тот же сон, как эти волки бегут в село. В общем, все тоже от них бегут, закрываются кто чем может, запираются, а мы вроде как не успеваем, и сон обрывается постоянно. Почему, не знаю. У нас говорили: "Оборотень ходит". Ну, тоже, чтобы не ходили маленькие в лес одни. Ходит, превращается то в волка, то в медведя. Вот, забирает детей маленьких" (Пашкеева Ольга, 22 года, с. Удугучин Увинского р-на УР).

Таким образом, боязнь волков у деревенских детей связана со страхом перед сказочными персонажами (3-5 лет), воспринятыми через фольклор представлениями об оборотничестве, а также реальной опасностью для жизни в непосредственной близости от леса.

Запрет брать предметы с кладбища реализуется в мифологических рассказах деревенских детей, в игровых страшных историях ("Отдай мое сердце!") и в традиционных бывальщинах. Нередко подобные тексты заканчиваются морализаторской сентенцией:

"Один раз, когда были поминки, одна бабушка Таисья ходила на кладбище поминать своих. Она попоминала и пошла обратно. Идти было недалеко, она нашла на кладбище платок, одела его. Когда бабушка Таисья шла домой, ей все кто-то шептал: "Иди, иди, иди!" Она шла, и вдруг - пруд, очень большой и широкий. Она все равно шла и так прошла весь пруд. Вот как брать у лесных духов" (Гагарина Аня, 11 лет, д. Наговицыно Дебесского р-на УР).

Вообще назидательная интонация характерна для всей устной прозы деревенских детей: рассказ должен не только напугать слушателя, но и продемонстрировать правильную стратегию поведения при встрече с мифическими существами, которые могут и навредить, и помочь человеку, если он ведет себя как подобает:

"Мужчина поехал на мотоцикле куда-то по лесу и увидел перед собой озеро, которого там никогда не было. Он был чуть-чуть пьяный и заехал в него. Вышла колдунья и говорит: "Хочешь, чтоб я тебя спасла - довези меня до дому". А он спросил: "А где твой дом?". Она сказала: "На небесах". А он потом сказал: "Хорошо, только достань меня отсюда". Она его сама достала, там… как по небесам он довез ее до дома, и она отпустила его назад, и мотоцикл у него не заводился… Он плюнул, ушел за дерево, и раз - мотоцикл завелся. Он успел едва-едва сесть, и мотоцикл сам поехал" (Гавшина Зоя, 9 лет, с. Кулига Кезского района УР).

Интересно, что место действия в рассказах деревенских детей нередко находится в непосредственной близости от водоема, тогда как в страшных историях городских детей вода не встречается. "Страшный" фольклор деревенских детей более последовательно отражает мифологические представления о ландшафте. В пространстве города, описанном в страшных историях, практически нет природных объектов, противопоставлены "свои" (семья) и "чужие" (все остальные персонажи), а не мир природы (населенный мифическими существами, опасный) и мир человека (окультуренный, безопасный), как в бывальщинах.

В отличие от бывальщин, бытующих в среде взрослых, в рассказах деревенских детей не встречаются конкретные демонические персонажи с определенным набором функций. Потусторонний мир в представлениях детей еще не столь четко структурирован. Выделяются лишь наиболее общие группы мифических существ: волшебники (добрые духи) и черти, ведьмы, оборотни (злые духи).

К. Э. Шумов в статье "Освоение демонических представлений детьми (на материале Северного Прикамья)" также обращает внимание на эту особенность: "Характерно, что дети не могут объяснить действия демонических персонажей, рассказывают скорее в силу сложившейся традиции, не сознавая многие элементы сюжета былички" [1996: 53]. Так, в рассказах о "мифическом любовнике", опускается момент сексуальной связи с умершим супругом. В целом, статистические данные, приведенные К. Э. Шумовым, как то: резкий рост мифологических рассказов в репертуаре детей 9-13 лет и его спад к 16-18-летнему возрасту - верны и для материала, записанного на территории Удмуртии. Это кажется нам закономерным, так как исследуемые ареалы (Пермская область и Удмуртия) пограничны.

Таким образом, мифологические рассказы городских и сельских детей выполняют сходные функции: преодоление возрастных страхов, удовлетворение потребности в переживании ужасного. Отличия коренятся в различных условиях жизни, социальной среде, системе воспитания. Повествовательный фольклор городских детей - это потаенная от взрослых область детской культуры.

Мифологические рассказы деревенских детей позволяют освоить систему демонических представлений, актуальных для всей общины, поэтому в них более ярко выражено дидактическое начало, особый упор делается на системе запретов. Единое культурное пространство позволяет детям выработать поведенческие модели, преодолеть конфликты переходного возраста естественным путем. Проблема отцов и детей в сельской местности, естественно, не исчезает совершенно, но она сглаживается многовековой традицией, так как и дети, и взрослые в целом ориентированы на единую картину мира.

Городские дети лишены такой возможности, поэтому важные для нормального развития подростка проблемы социализации, обретения самостоятельности находят воплощение в жанре садистских стишков.

Список условных сокращений

УдГУ - Удмуртский государственный университет (г. Ижевск).

УР - Удмуртская Республика

Литература

Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований, в связи с мифическими сказаниями других родственных народов: В 3 т. М., 1865. Т. 1. 802 с.

Иванова Т. Г. Былички и "анекдоты" в Шенкурском районе Архангельской области // Русский фольклор: Полевые исследования. Л., 1985. Т. 23. С. 26-32.

Криничная Н. А. Русская народная мифологическая проза: Истоки и полисемантизм образов: В 3 т. Том 1: Былички, бывальщины, легенды, поверья о духах-"хозяевах". СПб.: Наука, 2001. 584 с.

Осорина М. В. Секретный мир детей в пространстве мира взрослых. СПб.: Питер, 1999. 288 с.

Разумова И. А. Потаенное знание современной русской семьи. Быт. Фольклор. История. М.: Индрик, 2001. 376 с.

Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. М.: Восточная литература, 1998. 800 с.

Чередникова М. П. Современная русская детская мифология в контексте фактов традиционной культуры и детской психологии. Ульяновск, 1995.

Шумов К. Э. Освоение демонических представлений детьми: На материалах Северного Прикамья // Мир детства и традиционная культура. М., 1996. Вып. 2. С. 49-54.