Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика

Доклад частично повторяет, частично развивает содержание статьи «"ATU jokes": old and abandoned» (http://www.folklore.ee/~kriku/HUUMOR/KRIKMANN_ATU_ready.pdf)

Краткий план доклада:

Нетрудно убедиться в том, что по своей когнитивной структуре современные анекдоты с «концовкой» резко отличаются от непуантированных фольклорных рассказов комического содержания, наиболее «классическую» часть которых составляют сюжеты, входящие в указатели породы Аарне-Томпсона-Утера.

Нетрудно, однако, убедиться и в том, что царящая в области комического фольклорного нарратива терминологическая путаница не позволяет четко различать эти два подвида народного юмора. В докладе затрагивается полисемия термина анекдот ~ исторический анекдот ~ нем. die Anekdote ~ англ. anecdote, семантические отношения терминов нем. der Schwank / der Witz, англ. tale / joke и др.

В составе шванков АТУ выделяются четыре доминирующих категории по содержанию и композиции:

1) рассказы об актах хитрости и обмана;

2) рассказы о пошехонцах и других глупцах;

3) небылицы ("tall tales", tales of lying);

4) рассказы о счастье по случаю.

Эти категории заодно работают и в качестве аксиологических дифференторов героев шванка по двум осям: а) хитрость считается добром, а глупость – злом; б) победа в интеллектуальной борьбе двух героев (и даже счастье по случаю) достается, как правило, герою с более низким социальным статусом, а поражение – герою с более высоким статусом.

Т.н. теории несовместимости (incongrity theories) юмора, предложенные Артуром Кэстлером, Виктором Раскиным, Сальваторе Аттардо и др., объясняют психологический эффект комизма, возникающий при восприятии некоторых текстов, семантически двухплановым характером этих текстов, влкючающих в себя два несовместимых, но пересекающихся между собой возможных толкования ~ фрейма референции ~ «скрипта»: реципиент начинает интерпретацию текста в духе первого скрипта, наталкивается на несовместимый с этим скриптом элемент, возвращается к начальной части в поиске нового русла понимания, находит подходящий (неожиданный) второй скрипт, вырабатывает интегрированное толкование текста и испытывает юмористическое наслаждение от своей находки.

Теории несоместимости негласно нацелены на объяснение (в том числе, или даже прежде всего) специфики эффекта «удара неожиданности и понимания», вызванного концовкой анекдота. Однако одной конфигурации двух несовместимых, но пересекающихся скриптов недостаточно для подобного объяснения. Такую же соотнесенность двух планов содержания можно усматривать и в непуантированных шванках с «материальным», сюжетным разрешением: в противопоставленности нормальной и пошехонской картины мира; между трактовками ситуации со стороны обманщика и обманываемого; между реальными и фантастическими событиями, измерениями и т.п. в небылицах; между причинностью и случайностью в рассказах о счастье по случаю и т.д.

Эллиот Оринг подчеркивает решительную роль наличия / отсутствия пуанта в в определении различия между шванком и анекдотом. Он, как и Виктор Раскин и др., считает важным также оптимальный баланс между информативностью и избытычностью при подаче текста, поскольку слишком открытый препрайминг может свести к нулю весь эффект неожиданности в концовке. Но эти исследователи явно считают эту опасность слишком реальной, так как они (как и упомянутые у Оринга и здесь ниже немецкие фольклористы) считают возможности двустороннего движения между формами шванка и пуантированного анекдота в пределах одного и того сюжета почти неограниченными. Оринг оставляет без ответа и вопрос о том, что все таки позволяло непуантированным шванкам квалифицироваться как юмор и что, собственно, гарантировало их существование, популярность и долговечность.

Есть достаточные основания полагать, что «шванки АТУ» и анекдоты с концовкой представляют собой разные, как бы наслоенные друг на друга исторические пласты в развитии фольклорной комики и что возникновение пуанта как орудия комизма может считаться событием относительно поздним, может быть, одним из эпифеноменов спада и исчезновения культурной модели Великой Цепи Бытия где-то в конце XVIII столетия. В поддержку подобной гипотезы можно привести ряд веских эмпирических наблюдений, исторических фактов и теоретических постулатов: И

меющиеся фольклорные источники многих народов показывают, что в XIX веке люди якобы предпочитали рассказывать (и собиратели фольклора, соответственно, записывать) шванки без концовки, а в XX веке – скорее всего анекдоты с концовкой.

Многие шванки про обман очень напоминают выходки и каверзы, т.н. практические шутки (practical jokes), котоые Альберт Рапп и др. сводят к самым первобытным и примитивным стратам развития юмора.

Анекдот с концовкой, в принципе, предполагает новизну, его нет смысла рассказать тому, кому он уже известен; зато шванками можно наслаждаться и повторно.

По мнению классиков немецкой фольклористики (Германн Баузингер, Луц Рэрих, Зигфрид и Норберт Нейманн) практически все современные пуантированные анекдоты якобы имеют предки в форме шванков, да и главное направление развития народного юмора вообще регулярно устремляется к пуантированным формам. Поль МэкГи попытался коррелировать степени временного развития юмора со стадиями онтогенетического развития человеческой личности и доказать на примере детей, что чувство конгнитивного наслаждения и удовлетворения может быть вызвано не только новизной стимула, но и возможностью редуцировать новые стимулы к уже знакомым и ставшим схематичными ментальным моделям.

Все сказанное выше хорошо согласуется с известной гипотезой Юрия Лотманa о двух исторических стадиях развитии эстетики: «эстетике тождества» и «эстетике противопоставления».

Есть, однако, и столь же веские контраргументы.

Когнитивная сущность пуанта для теории юмора пока относительно неясна. К тому же, острота комического восприятия не сводится полностью к «объективным» семантическим характеристикам воспринимаемого текста, а в большой степени зависит и от персональных характеристик воспринимающего (таких как пол, позраст, психотип), от базы его социально-культурного опыта, а в случае устной фольклорной трансмиссии – также от разных кокретных контекстовых условий.

Имеется масса комических текстов весьма раннего (например, античного) происхождения, которые почти однозначно квалифицируются как пуантированные: например, многие тексты из пресловутово греческого сборника «Филогелос», составленного не позднее IV века нашей эры.

Существует огромный корпус народного юмора Востока с крайне гетерогенным составом по содержанию и структуре, никак не вмещающийся в рамки системы категорий указателей АТУ и пока остающийся вне круга интересов западных авторов, включая обширный цикл рассказов о Ходже Насреддине, самом ярком и продуктивном представителе плеяды «умных дураков» и шутов в мировом фольклоре.

Даже беглый первоначальный анализ этого исторического (античного и средневекового) материала опровергает представление о четком двувалентном распределении фольклорно-комического нарратива на непуантированные «АТУ-шванки» и пуантированные анекдоты, а также оспаривает универсальность тренда исторического движения от непуантированных форм комики к пуантированным и показывает необходимость пересмотра структурного состава произведений фольклорного юмора.

Одной из возможных фокальных «точек рассеивания» в этом пересмотре могли бы стать, на наш взгляд, тексты заканчивающиеся прямой речью, которая может в зависимости от конфигурации конкретных условий приобрести качество пуанта-самообличения, выходящего из уст объекта насмешки, или пуанта-контрудара острословного антагониста, либо просто «суб-пуантного» юмористичекого комментария нейтрального героя (например, в велеризмах), аксиологически амбивалентной или вполне криптической реплики «умного дурака», чего-то вроде паремического морального свода в конце притч, и т.д., и т.п.

Материал подготовлен при поддержке гранта Эстонского Научного Фонда ETF-6759.
Материал размещен на сайте при поддержке гранта РФФИ №06-06-80-420a.