<< На главную страницу сайта

Летняя школа по типологии фольклора

Н.В. Кузнецова

Филологический комментарий к фольклорному тексту: анализ одной модели
(к вопросу о статусе СМИ как источника информации в крестьянской среде)

Широкое распространение в деревенской среде газет, журналов, радио, телевидения в последние 60 - 70 лет привело к тому, что к традиционным авторитетным для крестьян источникам информации (Священное Писание, опыт предшествующих поколений) добавился еще один - средства массовой коммуникации.

Несмотря на то, что к настоящему моменту СМИ стали важнейшим для деревни источником информации о "большом" мире, они все еще продолжают осознаваться носителями традиционной культуры как сравнительно новое явление, одно из порождений современного мира, во многом чуждого им: "Вот теперь бы, наверно, эти старые увидали бы вот этот телевизор - сказали бы: "Это чудо". А раньше, как у меня отец рассказывал, дак не знаю, это че-то верите иль не, как рассказывали всякие чуды. А телевизора вот не было. А топерь поглядишь - только что они нас не видят, и мы не видим, а говорят. Телевизор - это как, чудеса - ведь прямо-то как вот передается это всё" [1]. В сознании крестьян появление средств массовой коммуникации (особенно, конечно, радио и телевидения), безусловно, входит в парадигму "настоящего", а в эсхатологических размышлениях часто осмысляется в ряду нынешних признаков приближающегося конца света. 1

Таким образом, можно предположить, что в сознании деревенских жителей уже успел сформироваться определенный "когнитивный образ" средств массовой коммуникации как особого источника информации Также можно предположить, что статус этого источника для жителей деревни и жителей города будет различным - хотя бы уже в силу того, что сама культура СМИ - культура прежде всего городская, а кроме того, как уже было сказано, относительно новая, особенно для традиционного общества. Поэтому вполне естественно, что крестьяне воспринимают ее как "чужую" и иногда даже напрямую противопоставляют средствам массовой коммуникации привычные для них изустные способы передачи знания, а также традиционно авторитетные для их культуры источники информации (такие, как Библия, и вообще "старые" книги и "старые" люди). 2 Задача выявления и описания особенностей когнивного статуса СМИ в изначально чужой для него культурной среде представляется нам достаточно интересной и перспективной.

***

В данной статье мы сосредоточимся на одной вполне конкретной проблеме, обсуждаемой нами на материале одного единственного текста (все остальные будем привлекать скорее как дополнительный материал). 3 Тем не менее, этот вопрос является, как нам кажется, очень важным для понимания статуса средств массовой информации в крестьянской среде. Это проблема отношения носителей традиционной культуры к магическому знанию, транслируемому посредством СМИ.

Магия в традиционной культуре - особая область, к которой в той или иной степени оказываются причастны практически все значимые для этой культуры авторитеты, как "личные", так и "надличностные". В том числе и относительно новые, такие, как средства массовой коммуникации. На примере анализа одного текста мы попытаемся рассмотреть, каким же образом в дискурсе одного информанта выстраивается отношение к традиционной крестьянской магии, полученной из местной газеты, а затем вписать этот частный случай в более широкий контекст.

Текст:

[Речь идет о том, как заводить скотину в хлев]. Ну, там дома кладут где ли во дв'ери, во дв'ери, и надо, чтобы скотинка прошла через эту иконку. Кверьху чтоб эту иконку. То у нас сей год где-то тоже молодяжка вот это всё где-то взяла со старых старух, которые скот не дёржат, даже все приметы в газетке были напечатаны. Все приметы: как обходить скотину, как застать, как выпустить. Я говорю: "Ну, наверно, хорошие люди, бабки где-то вот элаких молодяжек, девушек научили, девушки эти всё пропустили через газету, написали". Даже мы эти словы не слыхали сами. Читали, интересовалися, как обходить скотину дома и как выпустить, как застать. (А вы так не делали? - соб.). А мы по-другому, мы тоже делали. (А вы как делали? - соб.). А… тайно это тожо, тайно. (А почему? - соб.). А… нельзя объяснять на всех, потому что делаем сами себе, дак дома обойдем скотинку, дома, с иконкой и с топором - желе… вот железом, а потом через топор выпустим на улицу, чтобы их никто не трогал. Топор кладем… вот, например, вот дверь-то, вот заходим во дверь, а скотина - так и двор на улице, так вот на двор кладут и через двор чтобы через топор она вышла. (А это через железо, да? - соб.). А, да, это через сталь, через сталь. Вот она через топорик пройдет, сеном закроешь там вот двор, и пойдет скотинка. Очень хорошо вот это.

Девушки где-то 'собрали по сельсоветам, и всё в газетке было опубликовано. Так мы все сами интересовались, читали. Говорим: "Господи, ой, старухи чё знают, так. Всё на свите тут знают: как и вербушкам тут окапать, как и надо застать, как выпустить, даже ведь совсем по-иначему". Ну, есть наше-то, подходит, подходит, это, чувствуем. Говорим: "Господи, гляди, люди-то тоже умные есь". А бабушки как кинули корову-то, хозяйство-то, все так скажут: "Топерь нам никому и… уносить надо всё туды, как говорится, на кладбище". А тут эти еще, дети есть, дак вот дёржат скотину, дак… хожу учу. Я говорю: "Я-то вам не вечна, вот пока хожу, да делаю вам, да учу вас, вы перенимайте - потом ведь вас никто не научит". Я говорю: "Учтите, чужие люди на добро не научат. На худое-то могут, а на добро да не научат". Я говорю: "Это вот у меня ведь ничё не записано, - я говорю, - вот учитесь".

Текст был записан в фольклорной экспедиции СПбГУ 08.07.2000 в деревне Никольская Роксомского сельсовета Вашкинского района Вологодской области от Мыловой Анны Ивановны 1933 г.р., местной, обр. 4 кл.

Собственно говоря, статья посвящена анализу одной когнитивной модели, имеющей отношение к средствам массовой коммуникации, которую можно обнаружить в этом тексте. Условно ее можно назвать: "модель коммуникативного акта, в процессе которого происходит создание текста СМИ". Она эксплицируется в тексте, например, таким образом: "То у нас сей год где-то тоже молодяжка вот это всё где-то взяла со старых старух, которые скот не дёржат, даже все приметы в газетке были напечатаны".

Термин "модель" понимается согласно формулировке Т.А. ван Дейка, предложенной в его работе "Эпизодические модели в обработке дискурса": "Дискурс дает представление о предметах или людях или об их сложном сплетении, то есть о некотором фрагменте мира, который мы именуем ситуацией. Следовательно, модель представляет собой когнитивный коррелят такой ситуации: это то, что "происходит в уме" человека, когда он является наблюдателем или участником ситуации, когда он слышит или читает о ней. Следовательно, модель включает личное знание, которым люди располагают относительно подобной ситуации, и это знание представляет собой результат предыдущего опыта, накопленного в столкновениях с ситуациями такого рода" [ван Дейк 1989, 68-69]. В нашем случае мы имеем дело с частной моделью, по терминологии ван Дейка, то есть "уникальной репрезентацией уникальной ситуации", которая "конструируется из следующих типов информации: 1) фрагментов уже имеющихся общих моделей, 2) информации, полученной из данного дискурса или из непосредственных наблюдений, 3) актуализированных фрагментов общего семантического знания", т.е. сценариев [ван Дейк 1989, 90].

Мы попытаемся рассмотреть, каким же образом происходит формирование конкретной модели в конкретном дискурсе, фрагменты каких форм знания можно (предположительно) обнаружить в ее составе исходя из анализа данного, а также ряда других текстов, записанных от того же самого информанта.

Прежде всего необходимо сказать, почему для статьи был выбран именно этот текст.

Дело в том, что (по нашим материалам) в большинстве случаев для крестьян, ссылающихся в своих рассуждениях на информацию из СМИ, актуальным, определяющим их отношение к этой информации оказывается исключительно канал ее получения, а вовсе не тот конкретный человек, который в действительности сообщает эти сведения. Поэтому чаще всего отсылки к СМИ выглядят таким образом: "по радио говорили" (неопределенно-личная конструкция 4), "в газете было написано" (пассивная конструкция) или "я видела по телевизору" (в этой конструкции какое-либо указание на лицо, сообщающее информацию, исключается даже на грамматическом уровне). По таким формулировкам видно, что СМИ в сознании информантов из способа передачи информации превращаются, по сути дела, в ее источник. Может быть, конечно, и второй вариант, когда СМИ действительно выступают в роли механизма трансляции, например: "Я слушаю батюшка, который выступает в телевизоре" [3]. Но в таких случаях для реципиента наиболее важным, релевантным фактором, влияющим на отношение к этой информации, оказывается скорее статус того конкретного человека, который ее продуцирует, а не способа ее трансляции. Поэтому из таких текстов гораздо сложнее вычленить специфику отношения информантов собственно к средствам массовой коммуникации. При этом, в текстах как первого, так и второго типа достаточно редки размышления крестьян собственно о СМИ как особом институте, продуцирующем особую информацию: отношение информанта как к самому источнику, так и к сообщаемым им сведениям часто можно реконструировать лишь по косвенным данным.

А что касается данного текста, то тут ситуация почти исключительная: в нем эксплицирована рефлексия информанта по поводу не только создателей, но и самого процесса создания (точнее говоря, сбора) информации, которую затем, по собственному выражению Анны Ивановны, "пропустили через газету". Причем, в создании когнитивной модели этого процесса, как мы попытаемся показать, гораздо большую роль играют другие модели и сценарии, нежели собственно сведения, полученные из текста газеты.

Мы, конечно, не можем с абсолютной точностью и достоверностью установить в пересказе Анны Ивановны долю фактической информации из газеты, поскольку у нас нет данных о том конкретном источнике о котором она говорит (впрочем, в какой-то степени мы можем опираться на личный опыт знакомства с подобными текстами о традиционной культуре, опубликованными в массовых изданиях). Но в пользу того, что большая часть тех подробностей о "собирателях" и "информантах" из газетной публикации, о которых сообщает нам Анна Ивановна, являются скорее ее мнением, нежели знанием, говорит и употребление модального оператора "наверно": "Я говорю: "Ну, наверно, хорошие люди, бабки где-то вот этаких молодяжек, девушек научили, девушки эти всё пропустили через газету, написали"". В отличие от стандартной формулы, типа "в газете было написано", в нашем тексте разворачивается довольно подробный рассказ о участниках процесса создания текста СМИ, которые наделяются различными характеристиками. Но, по сути дела, все эти характеристики вряд ли известны нашей информантке из самой публикации в газете. Более вероятным представляется, как мы попытаемся показать далее, что они приписаны субъектам по законам определенных когнитивных моделей и сценариев.

Если пытаться подвести данную конкретную модель под некоторый более общий класс, то можно сказать, что, в принципе, она представляет собой частный вариант, актуализацию определенного сценария, характерного для традиционной культуры вообще. Это механизм передачи традиционных правил и норм, культурного знания и, как разновидности его, знания магического. В данном случае - это действия и, возможно, магические слова, связанные со скотоводческой обрядностью: "…Даже все приметы в газетке были напечатаны. Все приметы: как обходить скотину, как застать, как выпустить". Но, "когнитивные модели являются… личными, то есть субъективными" [ван Дейк 1989, 83], они основываются прежде всего на личном знании, поэтому мы постараемся рассмотреть нашу модель прежде всего в свете личных знаний и представлений информанта.

Первый элемент, составляющий нашу модель, который можно выделить при ее анализе, это представление информанта о том, что магическое знание передается от старших к младшим. О том, что в сознании Анны Ивановны действительно существует такое правило, свидетельствует следующий ее диалог со своей подругой, Мыловой Галиной Алексеевной,1932 г.р.: "Моложе себя нельзя передавать, а старше, дак (Г.А.). <…> Моложе-то передавать можно, а старше нельзя (А.И.). Нет, нет, моложе нельзя (Г.А.). Да? Что, действовать не будет? (А.И.). Да (Г.А.). Ну, мне своим, так надо всё равно учить. Учила. Трояко знаю, что кровь заговаривать, так тожо учила (А.И.)". Таким образом, несмотря на противоречащее заявление своей подруги, (которое Анна Ивановна, впрочем, не оставляет без внимания), в реальности она действует согласно собственной модели (которая, вообще говоря, достаточно типична для традиционной культуры).

Как мы видим, это общее правило нагружено для нее и конкретным жизненным содержанием: свое знание она постепенно передает детям, кроме того, сама получила его от матери: "(А вы-то сами вот кого учить будете? - соб.). А никого не буду учить. А говорила вот робятам, а больше чё? (А тетрадочку вашу кому потом отдадите? - соб.). [А.И. записала всё, что рассказала ей мать, в тетрадь]. А тетрадочку пусть робята берут. У меня теперь выучено - у меня так всё в голове. Я этим не пользуюсь ничё. Пока жива, дак тут лежит у меня, они, наверно, уж видали много раз. Я говорю: "Робята, я пока не знала, так я заучивала, так я записывала, как вот в школе всё равно что. Ну. А потом я всё заучила, чё надо, так всё заучила, всё в голове осталося. (А кто вас учил? - соб.). Мама своя. Мама. Вот как у маленьких робяток золотушку заговаривать, да всё элакое хорошее, да как. Она бы не успела - скоропостижно, - ничё рассказать, так всё бы унесла, уж никто не знал бы".

Эта модель активно участвует и в формировании нашей частной ситуационной модели, в которой источниками традиционного знания также являются "старые старухи", а "восприемниками" - молодые девушки: "Ну, наверно, хорошие люди, бабки где-то вот этаких молодяжек, девушек научили". Здесь используется именно глагол "научили", характерный как раз для обозначения передачи магического знания (хотя в обозначении этого действия в дискурсе информанта и таким образом в его принципиальной оценке возможны вариации, о чем мы скажем ниже).

Кроме того, необходимо сказать еще об одной модели, также принимающей непосредственное участие в конструировании модели из нашего текста. В данном случае речь идет о типе "контекстной модели", которую Т.А. ван Дейк определяет следующим образом: "Носители языка создают… модель той конкретной ситуации, участниками которой они являются по определению. …Контекстные модели, по определению, носят частный характер: они являются моделями данной специфической коммуникативной ситуации" [ван Дейк 1989, 95]. В нашем случае имеется в виду сама ситуацию интервью собирателей с Анной Ивановной. Когнитивная модель этой ситуации является, наверно, наиболее полной параллелью к рассматриваемой. Причем, мы можем обнаружить в тексте следы того, что для самой Анны Ивановны этот параллелизм тоже актуален. Маркером этого может, например, служить факт употребления наречия "тоже": 5 "То у нас сей год где-то тоже молодяжка вот это всё где-то взяла со старых старух", а также указательного местоимения "элаких (этаких)": 6 "Ну, наверно, хорошие люди, бабки где-то вот элаких молодяжек, девушек научили" - за всем этим можно увидеть скрытое сопоставление собирателей, беседующих с ней, и тех "девушек, молодяжек" из газеты. Кроме того, обнаруживается также со-противопоставление в сознании информантки самой себя как носителя магического знания и этих "старых старух": "Говорим: "Господи, ой, старухи чё знают, так. Всё на свите тут знают: как и вербушкам тут окапать, как и надо застать, как выпустить, даже ведь совсем по-иначему". Ну, есть наше-то, подходит, подходит, это, чувствуем. Говорим: "Господи, гляди, люди-то тоже умные есь". А бабушки как кинули корову-то, хозяйство-то, все так скажут: "Топерь нам никому и… уносить надо всё туды, как говорится, на кладбище". А тут эти еще, дети есть, дак вот дёржат скотину, дак… хожу учу". Более подробно обо всех этих сравнениях будет сказано далее.

Вторая общая модель, также участвующая в построении данной модели, может быть условно сформулирована следующим образом: "магическое знание преимущественно (а возможно даже и предпочтительно) передается от женщины к женщине". В отличие от предыдущего, это представление, пожалуй, не является общераспространенным в традиционной культуре. Но для нашей информантки оно вполне актуально. Вот еще один любопытный пример из записей беседы с Анной Ивановной: [речь идет о том, что при переходе в новый дом надо кидать мелкие деньги] "(А это женщина или мужчина кидает? - соб.). Всё равно. Надо женщиной, женщина больше проворей ведь это всё проситься да говорить, а мужчины - ведь это не каждой. Есть такие ушляки мужики, что вот каждое слово умное они думают, а другие, дак это, как, говорят, по лампочке всё. Правда. Есть такие всё, да". То есть, обобщая, можно сказать, что здесь дело не только собственно в передаче магического знания: Анне Ивановне вообще свойственно представление о принципиально большей приобщенности, включенности женщины в традиционную магию. Как и в первом случае, здесь также есть поддержка этого общего представления собственным жизненным опытом: ей передала знание ее мать - женщина женщине.

Сама она, тем не менее, учит заговорам своего единственного сына: "В трех местах знаю заговаривать по-разному, дак. Думаю, пусть ён-то хоть знает - мало ли вот элак с народом работают, Бог их знает, это ж бывало, что там мужики чё-то обдерут, коли чё досадят, дак чтоб хоть и один, дак то ли чё ли понимает. Ну, дак". Впрочем, и здесь мы видим косвенное отражение той же самой идеи: она учит сына, чтобы "пусть ён-то хоть знает", "чтоб хоть и один, дак то ли чё ли понимает". То есть можно сказать, что здесь рассмотренное выше представление реализуется как бы своей обратной стороной: мужчина, владеющий традиционной магией, кажется информантке достаточно редким, даже исключительным явлением.

Кроме того, в другой раз на вопрос, о том, кому она оставит тетрадку с заговорами, Анна Ивановна отвечает как раз согласно этой модели: "(А это вы всё оставите своей дочери… сыну? - соб.). Невестке. (То есть, только женщина может делать? - соб.). А все… все можем, да. Я говорю: "Глядите, - говорю, - у меня вот тут бумажки есть, тетрадочка, так в случае чего подписано - чё для маленьких детей - вот золотушка да всякие там вот эти, так это… И вот врачи не берут. Лечат, лечат и сделать ничё не могут"". Правда, здесь можно говорить об известной доле влияния вопроса собирателя на ответ Анны Ивановны - видно, что здесь не только информант, но и сам собиратель имплицитно ориентируется на эту модель: вначале, забывая реальное положение дел, спрашивает про дочь, а потом пытается добиться от информанта формулирования указанной выше модели в виде общего правила.

Соответственно, данная модель работает и по отношению к нашему случае: "Ну, наверно, хорошие люди, бабки где-то вот элаких молодяжек, девушек научили" (адо отметить, что в обоих случаях гендерные характеристики вводятся как уточнение, конкретизация более общей номинации). Здесь, скорее всего, оказывает свое влияние и контекстная модель, о которой говорилось выше: как сама Анна Ивановна, так и собиратели - женского пола (что также, возможно, имеется в виду в скрытом сопоставлении, о котором мы говорили выше: "вот элаких молодяжек, девушек научили".

Надо сказать, что обе описанные выше модели участвуют в создании рассматриваемой абсолютно беспрепятственно: ничто в самой ситуации создания текста СМИ не накладывает ограничений, не противоречит их использованию. С несколькими следующими общими моделями, на которых нам хотелось бы остановиться, дело обстоит не совсем так.

Еще одна модель, оказывающая влияние на формирование нашей частной модели, также является широко распространенной, отражает общий сценарий передачи магического знания в традиционной культуре. Это практически необходимое условие соблюдения тайны, конфиденциальности при его передаче. Это условие актуально прежде всего, конечно, по отношению к магическим словам, обладающим силой непосредственного воздействия на ситуацию. Можно даже в известном смысле противопоставить слова о магических действиях (описания магических процедур) и слова как магические действия (заговоры), представляющие из себя, по сути дела, перформативные речевые акты, особенность которых в том, что здесь произнесение высказывания и есть осуществление действия [Остин 1986]. Тут ценностью являются сами слова, причем по своим свойствам они во многом уподобляются материальным объектам. Согласно представлениям нашей информантки, получается, что у заговора, как и у любого магического предмета, может быть только один владелец - последний, кому его "отдали". Акт сообщения заговора и есть акт передачи всей его магической силы, поэтому по отношению к "словам" (в отличие от магических "действий") условие тайны соблюдается особенно строго. Данная модель в принципе является достаточно распространенной, но все же это не абсолютная универсалия в традиционной культуре. Есть примеры, когда крестьяне пользуются магическим знанием, полученным из СМИ, а также сообщают его другим (в т.ч. и собирателям), сохраняя убеждение в его действенности. Но для Анны Ивановны этот запрет актуален как раз в очень большой степени, поэтому на все просьбы собирателей сообщить заговоры она отвечала неизменно: "А там слова тайные, так уж нельзя рассказывать, нет. (А иначе тогда пропадет? - соб.). Да, тогда не пристанет это всё". Здесь фактор ее собственного личного опыта также имеет свое значение: "(А то, что вы ему [сыну] говорили, вы нам можете сказать? - соб.). Нет, тоже нельзя, нет. Ну. Потом у самой не будет действовать. Меня, вот просила раз у бабушки тут у одной. Я говорю: "Ты научила бы меня чё-то тоже эдакое делать". Она и говорит: "Да вот научила бы я тебя, да у меня, - говорит, - самой действовать не будет…", а самой было 80 лет. Всё равно не научила. Померла-то скоропостижно, с моим мужем в один день померли". Здесь уже можно видеть то, что Т.А. ван Дейк называет созданием социального сценария: "Мы нормализуем наш опыт, сравнивая его с опытом других людей, например, когда мы слушаем и запоминаем их рассказы о сходных ситуациях и их модели этих ситуаций" [ван Дейк 1989, 91]. То есть в данном примере наша информантка пытается представить это представление общераспространенным, характерным для традиционной культуры в целом.

Из этого же правила вытекает и весьма закономерное следствие. Признавая заговоры за особую ценность, у которой может быть только один владелец, Анна Ивановна естественным образом стремится оставить их в семье, передать по наследству (как "фамильные драгоценности"). "А тут эти еще, дети есть, дак вот дёржат скотину, дак… хожу учу. Я говорю: "Я-то вам не вечна, вот пока хожу, да делаю вам, да учу вас, вы перенимайте - потом ведь вас никто не научит". Я говорю: "Учтите, чужие люди на добро не научат. На худое-то могут, а на добро да не научат"". Мы видим, как в дискурсе происходит генерализация частной модели, и происходит выход к более общему противопоставлению "своих" и "чужих". Кроме того, как мы знаем, у Анны Ивановны был еще и собственный отрицательный опыт, который поддерживает именно эту общую модель: "Ну а я так про себя говорю: "Лиза, ты бы что на меня научить - тоску-то отнимать". Она и говорит: "Нюра, научила бы, да у меня действовать не будет". Это я просила, а она так и не научила". Точнее, этот пример в большей степени соответствует несколько другому общему постулату Анны Ивановны: "(А кто вас учил? - соб.). Мама своя. Мама. Вот как у маленьких робяток золотушку заговаривать, да всё элакое хорошее, да как. Она бы не успела - скоропостижно, - ничё рассказать, так всё бы унесла, уж никто не знал бы. А ведь есть чужие люди - разве расскажут, разве научат? Дают добро? Да они лучше ни польза, ни вред, и не передают ведь никому". Если в первом случае мы имеем эквиполентную оппозицию: "На худое-то могут, а на добро да не научат", то во втором скорее привативную: свои научат, передадут знание / чужие не научат, вообще не передадут никому. Но в общем-то их можно, наверно, считать вариантами одной и той же общей модели противопоставления "своих" и "чужих" по отношению к передаче магического знания. 7

Посмотрим, наконец, что же происходит с двумя вышеописанными общими моделями по отношению к той, о которой идет речь в данной статье. По сути дела, оказывается, что ситуация, которой эта модель соответствует, противоречит им обеим. Магические знания "опубликованы", "пропущены" через газету, и этим нарушается важное условие единовладения ими, кроме того это, конечно, никак нельзя назвать внутрисемейной передачей. Получается, что отношение к магии собирателей, корреспондентов принципиально неадекватно - для них это получение не активного знания, а скорее сведений, информации о традиционной культуре.

Здесь опять же во многом срабатывает параллель с контекстной моделью самой ситуации интервью собирателей с Анной Ивановной. Тут нужно несколько уточнить ее собственную позицию по отношению к ним, которая оказывается неоднозначной. С одной стороны, она действительно воспринимает разговор с собирателями как наставление, "обучение". Часто здесь можно видеть, например, характерное повелительное наклонение: "Ешо… ешо дверь открывают, кидают мелочь, деньги обязательно - в новую квартиру будете жить, перейдите, хоть ковды будете переходить, обязательно сами кидайте, обязательно сходи купи квартиру, окупи, чтобы эти деньги улетели, там, серебряны каки мелкие - топерь копейки серебряные, пятачок серебряный, всё серебряное, денюжки. И брось, и прямо, что как куды покатится, и пусть они валяются"

С другой стороны, был записан текст, в котором эксплицирована рефлексия информантки именно по поводу самой этой ситуации общения с ней собирателей: "Я вас учила, что как комнату, дом будете заходить - дак вы записали это всё. Вот придется для жизни, дак и будете заходить, дак и будете думать, что спроста не заходите в квартиру. Просто дали квартиру, дак платье занесем, да принесем, да и будем жить. Не-ет. С кем ли чё-ли плохо ли получится. Вот надо не спроста-то заходить, дак всёгды хорошо будет. Вот это… это для себя вам, дак это большая наука, не то, что для людей. Это для людей обо всим да назапишете. Это сами, вот это всё понять для жизни самим. Что пошли вот, есть молодые - переходят да где-то ищут людей - приходится, росспрашивают. Вы - дак запросто". И здесь уже мы видим, что у Анны Ивановны все время присутствует это ощущение некоторого противоречия ее собственного отношения к "знанию" и телеологии собирателей: она как будто пытается убедить их, что это именно полезные для их жизни знания, а не запись сведений "для людей".

Правда, в рассматриваемом нами тексте идет речь скорее о том самом "слове о действии", о котором говорилось выше, то есть описании магических процедур, а не о заговорах, то есть здесь нет такого строгого требования сохранения тайны. Поэтому после некоторого колебания и указания на необходимость соблюдения тайны, Анна Ивановна всё же рассказывает нам о собственных скотоводческих обрядах: "(А вы так не делали? - соб.). А мы по-другому, мы тоже делали. (А вы как делали? - соб.). А… тайно это тожо, тайно. (а почему? - соб.). А… нельзя объяснять на всех, потому что делаем сами себе, дак дома обойдем скотинку, дома, с иконкой и с топором - желе… вот железом, а потом через топор выпустим на улицу, чтобы их никто не трогал. Топор кладем… вот, например, вот дверь-то, вот заходим во дверь, а скотина - так и двор на улице, так вот на двор кладут и через двор чтобы через топор она вышла".

Принципиально другую реакцию (как уже было отмечено), резкий отказ, вызывают у информантки вопросы собирателей о заговорах, "слове как действии". С одной стороны, здесь, конечно, срабатывает желание сохранить эту ценность для себя и своих детей. Но кроме того, мы видим здесь то же самое ощущение неадекватности задач собирателей по отношению к магии, и в данном случае это приобретает гораздо большее значение, чем в случае с простым описанием магических обрядов: [речь идет о том, что Анна Ивановна брала воду из Божьей речки и давала покойникам, чтобы легче умирали] "(Просто водичку берете или приговариваете что-то? - соб.). Надо приговаривать, а уж приговор-то не научу, это нельзя рассказывать на всих. Я росскажу, так у меня действовать не будет, нельзя рассказывать. Корочку кинут хлебца и просят водичку эту. Всё равно вы дак брать не будете, просить ей не будете".

Эту же двойственность мы обнаруживаем и в эксплицировании нашей модели. В данном тексте по отношению к действию сообщения "бабками" собственной традиции "девушкам", как мы уже говорили, Анна Ивановна использует глагол "научить": "Ну, наверно, хорошие люди, бабки где-то вот элаких молодяжек, девушек научили". Но с другой стороны, различие в установках "собирателей" и "информантов" приводит к нарушению важных запретов по отношению к передаче магии. По словам Анны Ивановны, "бабки" вроде бы просто рассказывают "девушкам" о магических действиях, обрядах, о которых она и сама сообщает собирателям (а не сообщают магические слова, т.е. заговоры). Но несмотря на это, запреты, связанные с требованием соблюдения тайны вокруг всякого магического знания вообще, также играют большую роль в формировании нашей модели. А именно: отталкиваясь от этих правил, Анна Ивановна мотивирует действия "старух", которые рассказывают посторонним людям, корреспондентам, о магии: "молодяжка вот это всё где-то взяла со старых старух, которые скот не дёржат". И дальше она развивает это утверждение, противопоставляя свою собственную ситуацию и положение этих "знающих" "бабушек": "А бабушки как кинули корову-то, хозяйство-то, все так скажут: "Топерь нам никому и… уносить надо всё туды, как говорится, на кладбище". А тут эти еще, дети есть, дак вот дёржат скотину, дак… хожу учу". То есть, по мысли Анны Ивановны, эти "бабушки" нарушают запреты, потому что последние просто теряют для них свою актуальность, а не потому, что их вообще для них не существует. Для этих "старых старух, которые скот не дёржат" уже отсутствует сам смысл сохранения действенности знания, его негде применять самим и некому передать традицию.

Но это не единственная мотивировка действий таких "бабушек", которые "отдают" магию чужим. Когда собиратели пришли к Анне Ивановне в другой раз, через несколько дней после предыдущего, она снова повторила тот же сюжет, но уже в виде не в виде частной модели одной конкретной ситуации, а в обобщенном варианте: "(А кто вас учил? - соб.). Мама своя. Мама. Вот как у маленьких робяток золотушку заговаривать, да всё элакое хорошее, да как. Она бы не успела - скоропостижно, - ничё рассказать, так всё бы унесла, уж никто не знал бы. А ведь есть чужие люди - разве расскажут, разве научат? Дают добро? Да они лучше ни польза, ни вред, и не передают ведь никому. (А надо своим передавать? - соб.). Ну ведь если своих как нету, дак передают - за деньги купят чужие, пороссчитаются, научат. Счет как вот. А топерь, дак если вот поглядишь в газетках - всё пишут, дак просто бабки так ростяпают, росскажут да и всё". Здесь Анна Ивановна приводит еще одну возможную, с ее точки зрения, мотивировку нарушения традиции: при отсутствии возможности сохранения "знания" в семье, существует определенная коммерческая выгода при передаче чужим. Правда, здесь не совсем понятно, насколько модель коммерческой выгоды применяется информанткой по отношению к мотивировке действий "бабок", рассказывающих о магии для газеты, скорее даже наоборот - про них говорится, что они "просто так ростяпают, росскажут да и всё". Здесь, кстати, можно наблюдать ту самую вариацию в обозначении этого действия сообщения "бабушками" "знания", о которой уже говорилось выше. В противоположность вышеприведенному "научили", здесь мы видим глаголы "ростяпают, росскажут" с несколько негативным и даже пренебрежительным экспрессивным оттенком. Анна Ивановна, для которой магия имеет очень большую ценность, в принципе с уважением отзывается о "знающих" людях: "Говорим: "Господи, ой, старухи чё знают, так. Всё на свите тут знают: как и вербушкам тут окапать, как и надо застать, как выпустить, даже ведь совсем по-иначему". Ну, есть наше-то, подходит, подходит, это, чувствуем. Говорим: "Господи, гляди, люди-то тоже умные есь". Но, несмотря на все приводимые ей причины нарушения этими "знающими" людьми традиционных правил обращения с магическим знанием, она не может не критиковать это нарушение.

Магические знания, становясь публичным достоянием, теряют свою силу, действенность 8, и сама Анна Ивановна в общем-то уже не воспринимает их как таковые, публикация в газете не является для нее "руководством к действию". Она так говорит о своем восприятии газетной публикации: "Даже мы эти словы не слыхали сами. Читали, интересовалися, как обходить скотину дома и как выпустить, как застать. (А вы так не делали? - соб.). А мы по-другому, мы тоже делали. <…> Девушки где-то 'собрали по сельсоветам, и всё в газетке было опубликовано. Так мы все сами интересовались, читали. Говорим: "Господи, ой, старухи чё знают, так. Всё на свите тут знают: как и вербушкам тут окапать, как и надо застать, как выпустить, даже ведь совсем по-иначему". Ну, есть наше-то, подходит, подходит, это, чувствуем. Говорим: "Господи, гляди, люди-то тоже умные есь"". То есть эти знания (активные по своей природе) превращаются для нее прежде всего в сведения - она использует их скорее для нормализации своего опыта, для сравнения своей собственной традиции с другими, включения ее в более широкий контекст. Поэтому здесь она дважды повторяет конструкцию "читали, интересовались" 9 (второй раз в инвертированном варианте).

И в принципе, каждый раз, когда речь заходит о тех обрядах, о которых Анна Ивановна прочитала в газете и поэтому в принципе имеет о них представление, но при этом они не являются частью ее собственной магической традиции (и, вообще говоря, вряд ли могут ими стать), она всегда подчеркивает этот факт. Она всегда указывает источник получения этой информации, потому что в данном случае он оказывается релевантным фактором, влияющим на ее отношение к магическому знанию, полученному таким путем: "(А прыскали их [скот] как-то водичкой, может? - соб.). Нет, вот тут-то, дак было, тут мы читали в газетках-то, так там и всё написано - прыскают и всяко. (А вы так не делали? - соб.). Нет. Нет, нет".

Если же пытаться делать выводы более общего свойства, относительно статуса СМИ как источника информации в крестьянской среде, то уже исходя из этого частного примера можно увидеть, что по отношению к магии они занимают особое положение. В данном тексте, как уже было сказано, СМИ выступают как особый механизм транслирования. И этот механизм оказывается, по сути, неадекватен по своим свойствам передающейся через него информации, поскольку нарушает один из важнейших законов обращения с магическим знанием - сохранение его в тайне и преимущественно только у одного "владельца", соблюдение особых конфиденциальных условий его передачи для того, чтобы сохранить действенность этого знания 10. Кроме того, здесь также, конечно, не соблюдается обычай сохранения магии внутри своей семьи - передача ее как особого рода ценности преимущественно "своим".

Поэтому очень непростым оказывается отношение нашей "знающей" информантки к сведениям о традиционной магии, опубликованным в местной газете. В ее сознании формируется весьма характерная модель самого процесса получения этих сведений и создания текста СМИ, в построении которой участвуют как типичные для традиционной культуры в целом, так и индивидуальные, свойственные именно данному конкретному человеку представления.

При этом часть представлений и стереотипов, релевантных для данной ситуации, просто используется в конструировании модели этой ситуации, наделяя ее участников определенными половозрастными характеристиками. Возможность непосредственного использования других моделей наталкивается на противоречие самого факта публикации магических знаний свойствам магии и правилам обращения с ней, а также на принципиально неадекватную магии телеологию ее собирателей (а именно: на получение разнообразных сведений, информации, а не знания как такового, предназначенного для активного употребления). Несмотря на это, при построении модели рассматриваемой ситуации актуальность традиционных правил и запретов всё равно сохраняется - на их основе информантка мотивирует нарушение границ.

Кроме того, в конструировании этой частной модели необходимо отметить довольно большую роль контекстной модели самой ситуации интервью Анны Ивановны с собирателями. Эта ситуация во многом параллельна тому, о чем рассказывает информантка, и поэтому ее модель оказывает непосредственное влияние на формирование модели рассмотренной нами ситуации.

Литература и источники

ван Дейк 1989 - Т.А. ван Дейк. Эпизодические модели в обработке дискурса // Т.А. ван Дейк. Язык. Познание. Коммуникация. М.: "Прогресс", 1989. С. 68-110.

Ожегов 1992 - С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. Толковый словарь русского языка, 22-е изд., М.: "АЗЪ" Ltd., 1992 г.

Остин 1986 - Дж. Остин. Слово как действие. // Новое в зарубежной лингвистике: Вып. 17. М.: Прогресс, 1986. С.22-31.

Пешковский 1956 - А.М. Пешковский. Русский синтаксис в научном освещении (изд. 7). Гос. учебно-педагогич. изд-во Мин-ва Просвещения РСФСР. М., 1956.

ФА АГ СПбГУ - Фольклорный архив Академической Гимназии при СПбГУ

Примечания

[1] - Записали К. Маслинский, И. Назарова, М. Мальгина в д. Горницы Мошенского р-на Новгородской обл-ти от Виноградовой Марии Александровны, 1935 г.р. (ФА АГ СПбГУ, № 98084108).

[2] - Записали К. Маслинский, И. Назарова, М. Мальгина в д. Дубишки Мошенского р-на Новгородской обл-ти от Голубевой Татьяны Филипповны, 1927 г.р. (ФА АГ СПбГУ, № 98084054).

[3] - Записали К. Маслинский, О. Ермишкина в с. Алеховщина Лодейнопольского р-на Новгородской обл-ти (ФА АГ СПбГУ, № 99010333).

Комментарии

1 - Естественно, довольно часто появление радио и телевидения напрямую связывается с появлением проводов - традиционным эсхатологическим представлением о "паутине", опутавшей мир. Но могут быть и более интересные случаи, в которых говорится о специфике, характерной именно для ТВ и радио как способов трансляции информации: "А у ей брат был грамотный. Он был старшиной там в деревне, или как его называли, старшиной тогда был. И какую-то книгу читал. А мы, говорит, маленькие были, всё слушали. "Остатняя сотня идет от ста. <…> Остатняя сотня, долга ли, коротка ли, но в конце - я, - говорит, - не доживу, а вы-то увидите. Все идет к концу. Деревень, говорит, не будет" - "А что будет?" - "Будут всё города" <…> Вообще-то страшно так - "будут всё города, там всё будет, весь свет белый затянет проводами, все там в Москве будут, этот, говорить, а мы услышим, плясать, а мы увидим" - это мы всё видим. Вот "А потом, - говорит, - начнется всё" [2].

2 - Противопоставление это может осуществляться по самым разным параметрам, но главный, конечно - достоверность сообщаемых сведений. Особенно, конечно, интересно сравнивать отношение к СМИ со статусом в деревенской среде Священного Писания, так как и тот, и другой источник являются "надличностными", и одним из главных свойств их оказывается универсальность знания о мире, которым они владеют. При этом, конечно, они находятся на разных полюсах ценностной оппозиции "прошлое - настоящее", что и определяет основную линию отношения крестьян как к самим источникам, так и к сообщаемой ими информации. К сожалению, в рамках данной статьи мы не можем более подробно остановиться на этом крайне интересном вопросе.

3 - В дальнейшем тексты, записанные от той же информантки, даются без примечаний.

4 - Ср., например, с тем, что говорит Пешковский о неопределенно-личных предложениях: "Здесь подлежащее не случайно недосказано, как в неполных личных предложениях, а намеренно устранено из речи, намеренно представлено как неизвестное, неопределенное" [Пешковский 1956, 371] (курсив мой - Н.К.).

5 - В первом значении, по словарю Ожегова: "равным образом, так же, как и кто-что-н." [Ожегов 1992].

6 - В первом значении, по словарю Ожегова: "именно этот, подобный данному или тому, о чем говорилось" [Ожегов 1992].

7 - Само противопоставление "своих" и "чужих" имеет, конечно, гораздо более универсальный характер в традиционной культуре, но здесь оно интересует нас именно в этом частном своем аспекте. Как нам кажется, здесь происходит двусторонний процессс: в формировании вышеназванной общей модели, с одной стороны, участвует изначальная позитивная окрашенность "своих" и негативная - "чужих", а с другой стороны, участвуют и частные модели конкретных случаев, вроде рассказанного самой информанткой случая с бабушкой, отказавшейся научить ее отнимать тоску.

8 - Прежде всего, конечно, как мы уже говорили, это касается заговоров, но поскольку атмосфера тайны окружает всякое магическое знание вообще, постольку нарушение этой тайны, особенно такое радикальное, как публикация в массовом издании, приводит к его дискредитации и обесцениванию.

9 - Словарь Ожегова дает следующее толкование слова "интересоваться" (во втором значении): "заинтересованно осведомляться" [Ожегов 1992], что, собственно говоря, и значит "получать сведения".

10 - Что касается магических действий, обрядов, то здесь, как мы уже говорили, такого строгого правила нет, но о той же тенденции говорить, безусловно, можно: "(А вы как делали? - соб.). А… тайно это тожо, тайно. (А почему? - соб.) А… нельзя объяснять на всех, потому что делаем сами себе".