Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика

Смерть - одно из тех немногочисленных переживаний, через которые рано или поздно проходит каждый живущий. Ее наступление неотвратимо. Однако сущность смерти окутана глубокой тайной. С незапамятных времен сам ее факт стимулировал фантазию человека, предопределив удивительную пестроту выражения в религиях, искусстве, мифологии, философии и фольклоре. Многие выдающиеся памятники архитектуры, рассеянные по миру, были вдохновлены тайной смерти.

Человек умирает только раз в жизни и потому, не имея опыта умирает неудачно. Человек не умеет умирать, и смерть его происходит ощупью, в потемках. Но смерть, как и всякая деятельность, требует навыка. Чтобы умереть вполне благополучно, надо знать как умирать, надо приобрести навык умирания, надо выучиться смерти. А для этого необходимо умирать еще при жизни. [12}

Обратившись к теме смерти, мы руководствовались тем, что для каждого рано или поздно наступает момент осознания конечности собственного существования. В это самое время человек начинает моделировать в своем сознании картины своего ухода или последнего прощания со своим окружением. Также он моделирует картины всех других значимых событий жизни своей первой любви, свадьбы, возможных подвигов и т.д. Говоря простым языком: человек мечтает. Конечно, для каждого это очень индивидуально, как в смысле времени: когда и при каких обстоятельствах человек начал думать о своей смерти, так и в смысле эмоциональной окраски и частоты возникновения подобных сюжетов в его сознании.

Актуальность смерти для человека в его повседневной жизни, причины приводящие его к созданию образов прощания, похорон, и других, на первый взгляд удручающих картин, функции которые выполняют такие мысли и их проявление, их выход на близкое окружение - все это станет предметом нашего исследования. Кроме того, нас заинтересуют любые гипотезы и закономерности, любые картины, которые откроются нам в ходе анализа набранного материала.

Вопросам смерти и умирания посвящены главы и разделы в литературе антропологического, исторического, философского, психологического, гораздо реже социологического характера. В своем исследовании мы обратились ко всей литературе, в которой прямо или косвенно присутствовали изыски, касающиеся этих вопросов. Во-первых, были использованы философский [1], социологический [6] и психологический [9] словари и словарь психолога-практика [10], которые стали главными помощниками в работе с понятийным аппаратом, позволили ввести рабочие определения некоторых терминов, которые потребовались для анализа эмпирического материала.

Во-вторых, это книги по антропологии и книги о различных религиозных верованиях и обрядах, такие как "Первобытная культура" Эдуарда Бернетта Тайлора [13], которая посвящена вопросам происхождения и развития религии. Его теория рассматривает анимизм (веру в души и духов) как зародыш, из которого родились все религии. Несмотря на то, что сегодня многие теории ученого отвергаются исследователями, его книга, содержащая огромный фактический материал, продолжает служить важным источником для изучения проблемы происхождения религии. А так как в его теории религия берет свое начало в верованиях связанных с тем, что умирая человек продолжает свое существования в духах и животных, так, как он описывает некоторые обряды связанные со смертью, то этот материал мы сочли интересным для нашего исследования.

"Тибетская книга мертвых" [12] - это мудрое восточное учение, своеобразный путеводитель по таинственным областям продолжающейся жизни души после смерти физического тела. Предание относит ее к числу сокровенных книг, в которых описан специфический способ магического "исцеления души" после смерти. Своей человечностью и глубоким проникновением в тайны человеческой души она привлекает внимание каждого, жаждущего расширить свои знания о жизни. В приложении книги приведены некоторые православные произведения, содержащие описание посмертной судьбы души, во многом близкое тибетским представлениям.

Для нас эта книга важна тем, что дает информацию об одном из ракурсов взгляда на то, что происходит с человеком после смерти, а еще в процессе сбора эмпирического материала было замечено, что отношение человека к смерти на прямую зависит от его убеждений и верований относительно жизни после смерти.

Близкая предидущей книга "Очевидцы бессмертия", заинтересовала нас своей второй частью "Переход", автор Петр Калиновский, посвященной описанию истории развития танатологии. [19]

Книги Р.Ю. Виппера и А.А. Васильева "История древнего мира и средних веков" [14] и Л. Винничука "Люди нравы и обычаи древней Греции и Рима" [4], названия которых говорят сами за себя, послужили источником информации о ритуалах захоронения и восприятии феномена смерти у разных народов в разное время. Это позволило очертить некоторые типичные конструкции, которые сохраняются, и по сей день, и провести некоторые параллели и аналогии во взглядах наших респондентов, стали опорой в некоторых аспектах анализа полученных данных.

В атеистическом сборнике "Сумерки богов" мы встретили статью Альбера Камю "Миф о Сизифе. Эссе об абсурде". Одним из мотивов абсурдности человеческой жизни автор объявляет ее конечность, трагический и неотвратимый финал существования, сводящий на нет любые усилия, делающий бессмысленным все человеческое существование. [2]

Решающую роль для данного исследования сыграли книги по психологии. В работе Анны Фрейд "Психология "Я" и защитные механизмы" [15] мы встречаемся с разъяснением того, как человек защищает свое "Я" от разрушительного воздействия страхов, стыда, своих инстинктов. Принимая смерть a priory, как явление пугающее человека и заставляющее его находиться в состоянии постоянного прессинга перед неизбежностью своего наступления, мы используем защитные механизмы в своих попытках объяснить некоторые высказывания наших респондентов.

Книга Эрика Берна "Игры, в которые играют люди. Психология человеческих взаимоотношений" [7] дала толчок к выдвижению первых предположений о том, что человек продолжает "жить" публичной жизнью, направленной на зрителя или партнера даже ментально конструируя то время, когда он фактически не сможет принимать участие в происходящих с ним событиях, по крайней мере активного участия. Здесь же мы начинаем работать с понятием трансакционного анализа, т.е. анализом взаимодействия.

"Человек перед лицом смерти" С. Грофа и Дж.Хелифакса [8] произведение несколько шокирующее. Книга содержит большой эмпирический материал о том, как ученые проводили опыты по воздействию ЛСД на больных раком в самой последней стадии. Ценность книги для нас состоит сразу в нескольких моментах:

является прекрасным образцом работы с эмпирическим материалом;

описывает ощущения людей находящихся на самом пороге смерти и людей переживших клиническую смерть;

проводит сравнительный анализ мифов о потусторонней жизни у разных народов;

переживания людей под воздействием ЛСД напоминают буддийский миф о переселении душ и с подобной трактовкой мы сталкиваемся в двух интервью проведенных во время нашего исследования;

и, наконец, рассказывает нам о взглядах на смерть Зигмунда Фрейда и некоторых его учеников.

Последнее приводит нас к рассмотрению следующей книги: "Личность. Теории, упражнения, экспирименты" [3], написанной Р. Фрейджером и Дж. Фейдименом. Она является психологической энциклопедией и рассматривает все имеющиеся на сегодняшний день концепции личности. Помимо классических и современных теорий личности в учебник включены восточные концепции личности, которые знакомят читателя со взглядами на личность индуизма, буддизма и ислама, антропософская концепция личности, а также так называемые "женские" теории личности, рассматривающие в качестве наиболее значимого фактор пола. Далеко не весь материал книги оказался полезен именно в нашем случае, но он открыл перед нами весь спектр существующих взглядов на личность и позволил найти те позиции, которые стали для нас основополагающими. Вероятно, без использования именно этой книги, наша работа была бы очень затруднена или даже не возможно. Не смотря на то что, в общем, наше исследование можно отнести к уровню микросоциологии, т.е. социального анализа, основанного на интеракциях лицом к лицу в повседневной жизни, на поведении в группах и т.д. (термин часто связан с пониманием индивидуальных ценностей) [6], личность человека играет первоочередную роль для построения наших рассуждений.

Из книги психолога практика Николая Ивановича Козлова "Философские сказки для обдумывающих житье", мы взяли фрагмент "Некролог" и "Мое завещание". В этих главах автор пишет о себе, как об уже умершем от третьего и от первого лица. Этот материал очень близок по содержанию к нашим интервью и потому интересен. [16]

Роль книги "Современные социологические теории" Джорджа Ритцера [17] в том, что она написана о самых интересных и главных идеях в социологии, выдержавших проверку временем, и о системе взглядов на основные социальные проблемы. Так как для работы не достаточно обращения только к какой-либо одной из социологических теорий, а необходима их комбинация, эта книга стала одной из базовых для нашей работы. Как впрочем, и книга А.И. Артемьева "Социология личности"[20], которая является одной из первых попыток систематизировать материал по данной теме, изложенной живым, доступным языком.

Проведя предварительную работу с эмпирическим материалом, мы сочли необходимым обратиться к исследованиям Льюиса Козера в "Функциях социального конфликта"[18]. Мы столкнулись в интервью с формулировками, говорящими о том, что существующий в жизни конфликт часто переносится и имеет влияние на модели смерти респондентов. Так одна респондентка, хотела бы, чтобы на ее надгробной плите стояла девичья фамилия, а не та которую она получила в замужестве. Муж ее бросил, а конфликт продолжает существовать в ее субъективной картине действительности. Были случаи, когда интервьюеры подчеркивали свое не желание присутствия у себя на похоронах людей, с которыми у них не ладятся отношения на сегодняшний день. Так же встречались и другие примеры переноса. Работа Козера стало для нас опорой в рассмотрении вопросов подобного рода. В своей работе автор проводит глубокий анализ выкладок Зиммеля, а так же некоторых других классиков социологии и привносит свое видение функций социального конфликта.

Книга "Интеракция, идентичность, презентация" представляет собой подробное введение в фундаментальные вопросы современной интерпретативной социологии. Здесь изложены теоретические основы интерпретативной социологии, ее базовые понятия , основные этапы развития в творчестве Дж. Мида, Г. Блумера, А. Щюца, П. Бергера и Т. Лукмана, Г.Гарфинкеля и, что особенно ценно, в ней дается целостный анализ творчества представителя социально-дранатургического подхода в социологии Ирвинга Гофмана, который для нас стал ключевой фигурой. Используя его типизацию техник презентации, мы предприняли попытку сделать свою типизацию и разбор моделей смерти. (11)

Отрывок из "Повести о господине Зоммере" Патрика Зюськинда был использован как иллюстрация к эмпирическому материалу.[5]

Исследование, которое будет представленно ниже, является первой частью большой работы. Проанализированные интервью это лишь одна третья часть от располагаемого нами матерьяла. Интервью были гараздо обширнее и работа с ними будет продолжена.

В первой части представлен теоритический матерьял который необходим не только для данной части работы, но для всего исследования. Таким образом в процессе знакомства с ним может возникнуть ощущение, что он не совсем соответствует второй - эмпирической части работы. Но учитывая все ранее сказанное вы поймете. что это не так.

В начале мы попрововали проследить то как развивалась система взглядов на смерть, затем подвели теоретический фундамент под ту систему понятий, с помощью которых предполагаем работать. Далее вы знакомитесь с программой исследования и непосредственно с самим исследованием. Заключение не несет в себе четких выводов и формулировок, а скорее является благословением на дальнейшую работу в выбранном направлении.

Работа не содержит приложений так как весь набранный матерьял пердставлен в исследовании без сокращений и цензуры.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Понимание феномена смерти у разных народов, религий, ученых в разное время.

Смерть - естественный конец всякого живого существа.(Философский энцеклопедический словарь)

Смерть - это конец жизни. ( Оксфордский академический словарь)

Смерть - полное прекращение жизненных процессов. (Британская Энциклопедия 1986 года)

Смерть - отсутствие признаков жизни, отсутствие мозговой активности, подтвержденное электроэнцефалограммой. (Медицинские руководства)

Смерть - необратимая утрата функций всего организма. (ХХII Всемирный медицинский конгресс 1968 год) [19]

Человек в отличии от всех других существ осознает свою смертность.

Отношение к смерти во многом определяет формы религиозных культов, что особенно заметно при рассмотрении культур древнего мира. Например, для египтян земное существование выступает как подготовка к загробному бытию - отсюда важный для всего строя египетской жизни культ мертвых, построение и украшение гробниц, необычайно развитое искусство бальзамирования и т.д. Характерен также культ предков: древние японцы, например, верили в то, что человек после смерти продолжает существовать в своих живущих потомках и только при отсутствии таковых умирает окончательно. По мере ослабления родственных и общинных связей смерть все более переживается не столько как смерть предка, сколько как собственная смерть, и культ предков держится уже не на непосредственном живом чувстве, а скорее на традиции. Однако даже в новое время возникали попытки преодолеть трагизм смерти с помощью возрожденного культа предков. Здесь следует вспомнить русского мыслителя-утописта Н.Ф. Федорова, который усматривал основное зло для человека в смерти, порабощенности его слепой силой природы. Ученый выдвинул идею регуляции природы средствами науки и техники. Высшая цель регуляции - воскрешение предков ("отцов").

В большинстве древних культур отношение к смерти носит эпический характер. Иное, трагическое отношение к смерти возникает позднее и характерно для новых религий - буддизма в Индии, зороастризма в Иране, иудаизма, даосизма в Китае, религиозно философские течения в Греции 7-4 век до нашей эры. Эти духовные явления свидетельствовали об обострившемся чувстве личного бытия. В античности одной из попыток преодолеть страх смерти и дать ей разумное истолкование было учение Сократа, который, согласно Платону, считал, что "те, кто подлинно предан философии, заняты, по сути вещей, только одним - умиранием и смертью" ( "Федон" 64 а). Платон развил основной тезис Сократа, по которому смерть есть отделение души от тела, освобождение ее из "темницы", где она пребывала в своей земной жизни. Это представление о смерти как освобождении "божественной, бессмертной, умопостигаемой, единообразной, неразложимой, постоянной и неизменной в самой себе..." души от "...человеческого, смертного, непостижимого для ума, многообразного, разложимого и тленного, непостоянного и неверного самому себе..." тела( "Федон" 80 b) восходит к орфикам и пифагореизму. Учение Сократа, Платона и Аристотеля о бессмертии души смягчает трагизм смерти, впоследствии оно, хоть и в преобразованной форме, воспринимается христианством и на многие века становится определяющей традицией в европейской духовной жизни. Другое понимание смерти складывается в философии стоицизиа и особенно Эпикура. Цель их размышлений та же, что и у Сократа: освободить человека от страха смерти. Стоики указывают на всеобщность и естественность смерти. "Привыкай думать, - пишет Эпикур, - что смерть для нас - ничто, ведь все и хорошее и дурное заключается для нас в ощущении, а смерть есть лишение ощущений... Самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то уже нет нас". [4] Несмотря на то, что по своему содержанию сократовско-платоновское и эпикуровское учения противоположны, их объединяет специфический греческий рационализм в самом подходе к факту смерти: опору для человека в час смерти греческая философия ищет или в вечности (учение о бессмертии души и ее переселении), или же в сознании роковой неизбежности самого круговорота бытия, его неотменимости.

В этом отношении противоположность греческому переживанию факта смерти представляет древне-еврейское мировоззрение, нашедшее выражение в ветхозаветной литературе. С одной стороны, здесь в характерном для древних культур духе отношение к смерти не является чем-то трагическим и смерть воспринимается, как естественное завершение пути. Но поскольку человек понимается здесь не как природное, а как сверхприродное существо, ведущее диалог с богом, постольку появляется и новое отношение к смерти: последнюю рассматривают, как кару постигшую человека за грехи, совершенные его предком - Адамом. Смерть, как естественный конец живого существа для этого мировоззрения есть нечто в высшей степени бессмысленное, и эта бессмысленность преодолевается верой в то, что "для бога все возможно", в том числе и вторжение в естественный порядок и ход вещей. В христианстве появляется острое переживание собственного личного бытия, а потому драматическое переживание конца этого бытия; одним из главных мотивов христианства становится вера в спасение - в преодоление смерти богочеловеком Христом, через которого становится возможным спасение всего рода человеческого.

В новое время возобновился диалог между имманентизмом (пантеизмом) и трансцендентизмом, характерным главным образом для протестантского мышления. Пантеистическое мировоззрение, уходящее своими корнями в эллинистическую философию, в неоплатонизм (Бруно), воскресило характерный для греков рационализм в решении проблемы смерти. Пантеистическая традиция, идущая через Спинозу, Гете и Гегеля, отрицает трансцендентальность бога и вместе с ней - онтологический смысл смерти как перехода из имманентного в трансцендентальный мир, а тем самым онтологический смысл личности как моста межу сверхприродным и природным мирами. Отсюда характерное для пантеизма смещение центра тяжести с воли и веры на разум и понимание - именно в этом пункте пантеизм непосредственно смыкается с Просвещением. По словам Спинозы, "человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, а о жизни" (Избр. произв., т. 1,М., 1957, с 576).

В 18-19 вв. развитый пантеистической философией принцип имманентизма с его перенесением смыслового центра на посюсторонний мир трансформировался Просвещением в идею прогресса, развитую в двух вариантах - позитивистском (Конт, Спенсер) и идеалистическом (Фихте, Гегель). Кризис идеи прогресса привел к возрождению античного принципа "вечного возвращения" - у Шопенгауэра, Ницше, Шпенглера. Это направление, с самого начала отправлявшееся от позитивистских предпосылок, тяготело к "дионисийству" с его культом эроса и смерти выступавшей, в конечном счете, как завершающий момент вакхического восторга и окончательного слияния с темной праосновой бытия. Ницшеанское мироощущение воспроизводится в последствии - в разных вариантах - Шпенглером, Ортегой-и-Гасетом, Сартром, Камю и др. Так в рассуждения по поводу смерти у Камю можно увидеть мотивы предложенные Эпикуром: "О смерти все уже сказано, и приличия требуют сохранять здесь патетический тон. Но что удивительно: все живут так, словно "ничего не знают", Дело в том, что у нас нет опыта смерти. Испытанным в полном смысле слова, является лишь то, что пережито, осознанно. У нас есть опыт смерти других, но это всего лишь суррогат, он поверхностен и не слишком нас убеждает. Меланхолические условности неубедительны. Ужасает математика происходящего. Время страшит нас совей доказательностью, неумолимостью своих расчетов. На все прекрасные рассуждения о душе мы получили от него убедительные доказательства противоположного. В неподвижном теле, которое не отзывается даже на пощечину, души нет. Элементарность и определенность происходящего составляют содержание абсурдного чувства. В мертвенном свете рока становится очевидной бесполезность любых усилий. Перед лицом кровавой математики, задающей условия нашего существования, никакая мораль, никакие старания не оправданы a priori". [2] Другая ветвь позитивистского направления развивается фрейдизмом, в основе которого лежит та же интуиция внутренней связи эроса и смерти.

Противоположное этому направление представлено диалектической теологией (Барт, Бультман, Тиллих), русским и немецким вариантами экзистенциализма (Шестов, Бердяев, ранний Ясперс), а так же Марселем, Бубером и др. Опираясь на Кьеркегора, представители этого направления пытаются вернуться к раннему христианству (а шестов и Бубер к Ветхому завету) с его трансцендентизмом, позволившим человеку пережить свою смерть, как религиозное таинство соединения несоединимого - трансцендентного (божественного) и имманентного (человеческого). Хотя смерть и выступает, как нечто абсурдное для человека, руководящегося разумом "мира сего", но это не абсурд Камю: он возникает не от бессмысленности бытия, а от трансцендентности и сокрытости его смысла от человека.

В марксисткой философии конечность индивида рассматривается как диалектический момент существования, восходящего в своем поступательном развитии к более совершенным общественным формам выявления "сущностных сил" человека. "Смерть, - писал К.Маркс,- кажется жестокой победой рода над определенным индивидом и как будто противоречит их единству; но определенный индивид есть лишь некое определенное родовое существо и как таковое смертен" (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., т. 42, с. 119). Для марксисткой философии трагизм смерти снимается именно тем, что индивид как носитель всеобщего остается жить в роде. Само стремление связать бытие личности с миром трансцендентального, с богом марксистская философия объясняет как раз отрывом личности от общественного целого, к которому она принадлежала до того, и к попыткам заменить, и к попыткам заменить реальный общественно-родовой смысл ее бытия смыслом иллюзорным. По Марксу: человек и после смерти остается жить в результатах своего творчества - в этом марксизм и видит его действительное бессмертие. [1]

Вгляды Зигмунда Фрейда, касавшиеся психологических аспектов смерти, претерпели резкие изменения на разных этапах его работы над теорией психоаназиза. В своих ранних трудах Фрейд делал акцент почти исключительно на сексуальность. Смерть играла относительно малую роль и не находила отдельного выражения в рисуемой им картине человеческого подсознания. Страх смерти интерпретировался, как производная от тревожности, связанной с разлукой, или страхом кастрации, и коренился с его точки зрения, в предэдиповых и эдиповых стадиях развития либидо. Большинство последователей Фрейда приняли данный подход, внеся в него свои изменения и дополнения. Отто Феникел, суммируя данные психоаналитической литературы, выразил сомнение в существовании такого феномена, как нормальный страх смерти. Сего точки зрения, сама идея собственной смерти является субъективно бессмысленной, и поэтому этот стах просто скрывает другие подсознательные идеи. Случается, что последние относятся по своему характеру к либидо, и тогда их можно понять через историю пациента. Чаще же определенные воспоминания детства трансформировали страх утраты любви или кастрации в страх смерти. Кроме того, идея смерти может отражать боязнь наказания за ее пожелание, либо страх перед собственным возбуждением, особенно перед сексуальным оргазмом.

Сам Фрейд в результате клинических наблюдений довольно таки решительно изменил взгляды на смерть. К 1920 году в его работах прослеживается тенденция к пересмотру раннего тезиса о том, что понятие "смерть как таковая" не присутствует в человеческом сознании. Он свел воедино свои различные взгляды на смерть и придал им законченный вид, сформулировав обширную биопсихологическую теорию личности. В работе "По ту сторону удовольствия" он постулировал существование двух типов инстинкта: служащего сохранению жизни и стремящегося вернуть его туда, откуда она произошла. Фрейд видел существование глубоких взаимоотношений между названными группами инстинктивных сил, а так же наличие двух противоположных тенденций в физиологических процессах человеческого организма - анаболизма и катаболизма. Процессами анаболизма называют те, которые способствуют росту, развитию и запасу питательных веществ. Процессы же катаболизма связаны с потреблением запасов и расходом энергии. Фрейд также связал два этих вида деятельности с двумя типами клеток в человеческом организме: половыми и потенциально вечными, и образующими тело, которые неизбежно погибают. Раньше практически все проявления агрессивности он оценивал, как форму сексуальности, и определял, как садисткие по существу. В новой концепции Фрейд соотнес их с инстинктом смерти. Согласно сданной точке зрения, такой инстинкт действет в человеческом организме с самого начала, постепенно превращая его в неорганическую систему. Разрушительная сила может и должна быть частично отвлечена от своей основной цели и переключена на другие оранизмы. Судя по всему, для инстинкта смерти не важно, действует ли она по отношению к объектам внешнего мира или против самого организма, но важно достижение главной цели - разрушения.

Поздние замечания, касающиеся роли инстинкта смерти, появляются в последней хзначительной работе Фрейда "очерк психоанализа" (1938). В ней коренная дихотомия между двумя могучими силами: инстинктом любви (Эросом) и инстинктом смерти (Танатосом) становится краеугольным камнем понимания Фрейдом ментальных процессов. Данная концепция была для него ведущей в последние годы жизни. Эта важнейшая ревизия психоаналитической теории не вызвала большого энтузиазма со стороны егопоследователей и не была полностью включена в основное русло психоанализа. Многие авторы расценивали интерес Фрейда к проблемам связанным со смертью, и введение Танатоса в теорию влечений, как чужеродное образование в его психологической концептуалистике. Были также упоминания о том, что основой для столь неожиданного аспекта мышления Фрейда явились, возможно личные факторы. Некоторые авторы интерпретировали его поздние идеи, как вытекающие из собственной озабоченности смертью, как реакцию на начавшееся раковое заболевание и гибель близких членов семьи. Предполагалось также , что на возникновение теории Фрейда о существовании инстинкта смерти, вероятно, глубоко повлияла его реакция на первую мировую войну.[8]

Особый вклад в танатологию - науку изучающую психологические и медицинские аспекты, окружающие смерть и умирание [9] - внес Карл Густав Юнг. Он состоит в в глубочайшей уверенности Юнга в том, насколько могуче представлены в подсознании мотивы связанные со смертью. Он и его последователи привлекли внимание западной психологии к величайшему значению всех символических вариаций темы смерти и возраждения в нашем наследии архетипов. И все это было проиллюстрированно примерами, взятыми из различных культур и исторических эпох - от мифологии австралийских аборигенов до алхимии.

Проблемы связанные со смертью, играли также важную роль в разработанной Юнгом психологии развития индивидуальности. Он рассматривал сексуальность в качестве доминирующей силы первой половины жизни, а проблему биологического дряхления и приближения к смерти - как основную во второй ее половине. В нормальных условиях озабоченность проблемой смерти возникает в более поздние десятилетия жизненного пути, проявление же ее на ранних этапах оьычно связанно с психопатологией. Становление индивидуальности, описанное Юнгом, приыводит к психологической полноценности личности и включает в себя разрешение проблемы смерти.

Вопрос смерти занимает также важное место в теориях экзистенциалистов, особенно в филсофии Мартина Хайдеггера.В выполненном им в работе "Бытие и время" анализе существования кончина играет ключевую роль. Согласно Хайдеггеру, сознание собственной бренности, ничтожности и смерти неуловимо присутствует в каждом миге человеческой жизни еще до наступления биологического конца или соприкосновения с ним. Не имеет значения, оббладдает ли индивид фактическим знанием смерти, ожидает ли ее приход или сознательно задумывается о бренности существования. Экзистенциальный анализ подтверждает, что жизнь - это "бытие обращенное к смерти" (Бытие и время). Всякое онтологическое теоретизирование должно учитывать всю совокупность существования и , следовательно, тот факт, что часть его еще не проявилась, включая и самый конец. Осознание смерти является постоянным источником напряженности и экзистеальной тревоги в оранизме, но оно также образует фон, на котором само бытие и время приобретают более глубокий смысл. [8]

В книге "Человек для себя" (1947) Эрих Фромм утверждал, что, в отличии от других представителей животного мира, человеческие существа лишились своей изначальной связи с природой. У людей нет мощных инстинктов, позволяющих адаптироваться к постоянно меняющемуся миру, однако они овладели способностью мыслить, оказавшись тем самым в состоянии, которое Фромм называет человеческой дилеммой. "Наделенный сознанием и самосознанием, человек научается выделять себя из среды, понимает свою изолированность от природы и от других людей. Это приводит к осознанию своей беспомощности в мире и, наконец, к пониманию конечности своего бытия, неизбежности смерти" (Fromm, 1973). Мы переживаем эту основополагающую дилемму, поскольку отделены от природы и в то же время можем осознавать себя в этом качестве. Наша способность мыслить одновременно является и благом и проклятием. С одной стороны, она позволяет нам выжить, но с дугой - толкает нас к попыткам разрешить вопросы, на которые нет ответа. Фромм называет эти вопросы "экзистенциальными дихотомиями", поскольку их природа корениться в самом существовании. Они неустранимо определяют жизнь человека, различаясь лишь в соответствии с типами культуры и нашими индивидуальными особенностями.[8]

Для данного исследования актуальна будет только первая и самая главная дихотомия - жизнь и смерть. Разум говорит нам: рано или поздно мы умрем. Однако мы изо всех сил стараемся отрицать эту истину путем веры в жизнь после смерти - веры, не изменяющей того факта, что смерть рано или поздно прервет наше земное существование. [3]

И, наконец, обратимся к экзистенциальному психологу Ролло Мэйю (1909-1994 гг): "Чтобы охватить значение своего существования, человеку нужно охватить сперва тот факт, что каждую секунду он находится на грани возможного исчезновения и не может игнорировать неизбежность смерти, наступление которой невозможно запраграмировать на будующее". Мэй говорил о смерти, что это "единственный не относительный. но абсолютный факт нашей жизни, и мое сознание этого факта придает моему существованию и всему, что я делаю ежечасно, качество абсолютности" (1958 а, р.49). Смерть это не только дорога, по которой небытие входит в нашу жизнь, она еще и самая очевидная вещь. Жизнь становится более важной, более значительной перед лицом смерти.

Если же мы не готовы смело встретиться лицом к лицу с небытием, спокойно размышляя о смерти, оно проявляет себя множеством других способов. Сюда входят и злоипотребление алкоголем и нарктиками, и беспорядочные сексуальные связи и прочие виды вынужденного поведения. Небытие также может выражаться и в слепом следовании ожиданиям нашего окружения, и общей враждебности, которая пропитыват наши отношения с людьми.

Ролло Мэй говорил: "Мы боимся небытия и оттого комкаем наше быте". Страх смерти часто вынуждает нас жить так, что мы постоянно защищаемся от него, тем самым получая от жизни меньше чем могли бы получить, спокойно признавая исход нашего существования. Мы избегаем активного выбора, потому что он основывается на рассуждении о том, кто мы есть и чего мы хотим. Мы пытаемся уйти от страха небыбия, замутняя свое самосознание и отрицая свою индивидуальность, но такой выбор оставляет нас с чувством отчаяния и пустоты. Таким образом мы избегаем угрозы небытия ценой сужения рамок нашего существования в мире. Более здоровая альтернатива - спокойно встречать неизбежность смерти и осознавать, что небытие - это неотделимая часть бытия. [3]

Из всего выше сказанного в этой главе следует, что человек на всех этапах своего осознанного существования остро переживал проблему конечности своего существования. Не способный изменить что-либо в законах природы и изменить ход своей жизни, неизбежно приводящей его к логическому концу, человек пытается адаптировать себя к смерти. Для этого он находит множество путей: мифы о потусторонней жизни, продолжение себя в потомках, в обществе, в результатах своего творчества, слияние с неживой природой, реинкарнации, смирение со своей смертностью и попытка насладиться отпущенным нам сроком в полной мере, не принимает ее в расчет, считая что прижизни ее нет, а при ней нет нас, пытаеся анализировать страхи связанные с ней и найти путь к победе над ними. Но конфликт остается неразрешенным и человечество продолжает научные изыскания в этой области.

Жизнь и смерть остаются настолько противопоставленны друг другу, что человеческий разум не готов смириться с конечность своего существования, даже если формально признает неизбежность своего конца. Это несоответствие формальной позиции и ее проявления в речи, доказывающие ее неустойчивость и станут одним из предметов нашего исследования.

Символический интеракчионизм и структурализм у Ирвинга Гофмана (в примененинии к иследованию моделей смерти).

Гофмановская концепция "Я" очень многим обязана идеям Мида, в частности, рассмотрению конфликта между I, спонтанной самостью, и me, социальными ограничениями в самости. Данное противоречие отражено в работе Гофмана о том, что он называл "ключевым разногласием между нашими общечеловеческими "Я" и нашими социализированными "Я"". Этот конфликт проистекает из различия между тем, что люди ожидают от наших действий, и теми стихийными действиями, которых мы, возможно, желаем. Мы сталкиваемся с требованием делать то, что от нас ожинается. Кроме того мы не должны колебаться. Как говорил об этом Гофман, "мы не должны быть подверженны отклонениям в ту или иную сторону". Для того чтобы поддерживать стабильность своего имиджа, люди выступают перед своей социальной аудиторией. Из-за своего интереса к театральности Гофман сконцентрировался на драматургии или взгляде на социальную жизнь как на ряд драматических представлений сродни тем, что происходят на сцене. [17]

Итак, человек, моделирующий картины связанные с собственной смертью и похоронами, оказывается вовлеченным в двойную игру, двойное представление. Первое - непосредственно контактирующий с ним интервьюер, для которого озвучиваются модели и второе эта потенциальные зрители спектакля смерти респондента. Его спонтанная самость (общечеловеческое "Я"), вероятно, более проявляется во втором случае, т.к. нет непосредственно происходящего события, что позволяет человеку расслабиться и быть в большей мере самим собой, чем непосредственно в момент драматической постановки, когда преобладает социализированное "Я". Таким образом, его рассказ - это сценарий к драме, а не сама драма. Но в то же время сам процесс интервью уже является представлением на сцене.

Гофман понимал социальное "Я" не как собственность актора, а скорее как продукт театрализованного взаимодействия между исполнителем и публикой. При обычных обстоятельствах, исполнителям приписывается устойчивое "Я", и оно "кажется" исходящим от исполнителя.(17) Так нам может казаться, что человек таков как мы его видим и воспринимаем во время разговора по нашему вопросу, но возможно он изменил особенности своего языка, способа выражения мысли, на тот, который он полагает более соответствующим для ситуации, когда у него берут интервью для научной работы. Но его контакт с воображаемой публикой позволяет иметь над ней превосходство и "заставить" их действовать в соответствии со своими индивидуальными взглядами. Т. е. здесь уже не публика моделирует поведение "Я", а наоборот, "Я" руководит публикой, как марионетками.

Гофман полагал, что когда индивиды взаимодействуют, они хотят изобразить определенное понимание своего "Я", которое будет принято другими. Исполнители надеются, на то что понимание "Я", которое они представляют публике, будет для нее достаточным, чтобы определить исполнителей так, как они того хотят. Исполнители также рассчитывают на то, что это вынудит аудиторию действовать таким образом, как того хотели бы исполнители. Гофман охарактеризовал эту важнейшую задачу как "управление впечатлением". Так, например, в представлениях наших респонденток это:

"Что все будут плакать, убиваться. Пожалеют, что они меня обидели". Оно включает способы, которые используют исполнители, чтобы поддержать определенное впечатление вопреки проблемам, с которыми они могу столкнуться, и методы, которые они применяют для решения этих проблем.

Следуя такой аналогии с театром, Гофман использовал термин "передний план". Передний план - это место, где происходит та часть представления, которая действует довольно устойчиво и обобщенно, определяя ситуацию для тех, кто наблюдает за представлением. Помимо этого он вводит еще несколько рабочих определений для описания театральной обстановки. По аналогии с ним мы введем свою терминологию позволяющие обобщить или, точнее сказать создать структуру действа. Так нам понадобиться термин публика, который будет определять тот круг лиц на которых постановка должна оказать действие, повлиять тем или иным образом. Самого интервьюера мы пзволим себе называть исполнителем. Для каждого случая попытаяемся выявить мотивы, которые в свою очередь будут подразделяться на цели и причины постановки. Расположение во времени - ретроспектива или перспектива? Попытаемся выделить предполагаемые результаты. При этом мы примем за постановку и те случаи, где исполнители говорят об отсутствии у них подобоного опыта (воображаемого или реального), и те где исполнители были близки к воплощению модели в жизнь.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Использование биографического метода в изучении моделей смерти. Программа исследования

Биографический метод в социологии - это совокупность способов измерения и оценки жизненно-исторических свидетельств, рассказанных или сообщенных сведений о жизни с точки зрения тех, кто эту жизнь прожил; это исследование произведенное на основе интервью "лицом к лицу"; использование личных документов для проведения социологических исследований. [6]

Мы взяли себе на вооружение именно интервью "лицом к лицу" и ввели в него основу, структуру сосотоящую из следующих вопросов:

Вы думали когда-нибудь что будет с вашим телом после смерти?

- Опишите, пожалуйста ваши идальные похороны, такие как вам бы хотелось иметь?

- У вас были когда-нибудь пограничные состояния, когда вы находились между жизнью и смертью? Если да, то как они повлияли на ваш дальнейшее отношение к жизни?

-Вы думали когда-нибудь: "Вот вы меня не цените, обижаете, а умру, и вы поймете, что потеряли!"

Эти вопросы на наш взгляд позволяют рассмотреть моделирование картин смерти в полной мере. Кроме указанных вопросов, иногда, задавались дополнительные вопросы, когда человек мог сказать нечто большее, требовалась дополнительная информация или была необходимость в том, чтобы дать человеку больше открыться. Вспомогательные вопросы помогали человеку помять, о чем его спрашивают в случаях когда первично заданный вопрос бывал не до конца понят. Кроме, того мы никогда не прирывали рассказчика, когда он отходил от темы, что позволило больше узнать о респондентах. В процессе интевью вырисовывалась и общая картина жизни человека и его ближайшего окружения, что очень помогло в дальнейшей работе с интервью.

Таким образом мы использовали в работе метод полуструктурированного интервью.

Проблему можно обозначить таким образом: люди часто прибегают к моделированию перспективы значимых для себя событий. Смерть a priopi является значимым для человека событием, следовательно тоже моделируется или моделировалась прикаких-либо обстоятельствах. Рассматривая модели смерти мы можем попытаться выяснить их функции, причины заставляющие задуматься о смерти, влияние ближнего и дальнего окружение на развитие подобных сюжетов в сознании респондентов. Парадокс такого моделирования, в отличии от моделей других событий, в том, что на момент описываемых событий респондент уже не будет присутствовать в этом мире. Тогда, казалось бы, все что с ним (с его телом) происходит уже не должно иметь значения. Но раз люди не останавливаются в своих построениях на моменте когда их существавание в мире живых прекращается, а продолжают дополнять и переживать картину уже после момента умирания, значит они продолжают ощущать себя частью системы. Вероятно вне этой системы человек не мыслит себя даже после смерти. Это кажется очень интересным ля более глубокого и детального рассмотрения.

Целью исследования является поиск различных ракурсов и взглядов на описанную проблему. В будующем возможно нахождение некоторых закономерностей и зависимости моделей смерти от биографии респондентов. Непосредственно у данной работы цель будет более узкая: определение функций моделирования смерти и обусловленность такого моделирования обществом (в нашей терминалогии - публикой).

В данной работе приводятся и подвергаются анализу ответы только на один из выше перечисленных вопросов: -Вы думали когда-нибудь: "Вот вы меня не цените, обижаете, а умру, и вы поймете, что потеряли!" Были поставленны такие задачи:

Провести типизацию каждого отрывка используя категории введенные на основе работ Трвинга Гофмана.

Исходя из причин и целей моделирования максимально приблизиться к вопросу о функции каждой модели.

Рассмотрев публику на которую модель рассчитана попытаться объяснить ззначение именно этого круга.

По возможности, анализировать модель с т.з. психологии.

Сделать первичные выводы по проделанной работе. Первичные, т.к. на наш взгляд выборка была слишком маленькой, еще не возникло дублирования тенденций в развитии тех или иных моделей.

Объектом ислледования стали 11 женщин в возрасте от 21 до 67 лет. Возраста не дублируются, а выстроенны по убывающей. Нами специально подбирались респондентки разного возраста с интервалом в 5-7 лет. Изначально существовало предположение о том, что изменения в моделировании будут происходить с изменением возраста. Но это не подтвердилось. То, что в выборку вошли только женщины не обусловленно гендерными приоритетами исследователя, а вызванны тем что с этой аудиторией было легче работать на первом этапе. Во время продолжения работы планируется сбор интервью и среди мужской половины, при котором будут сохранены принципы недублирования возрастов и сохранения возрастного интервала.

Со всеми респондентками интервьюер лично знаком в большей или меньшей степени. Перед проведением интервью проходило несколько встреч, на которых вопросы смерти затрагивались, что помогло подготовить почву для самого интервью. Обстанвока интервью всегда была максимально непринужденной и напоминала скорее дружескую беседу, что прзволило респонденткам максимально раскрыться. Ни одно интервью не начиналось с прямого задавания вопросов. Сначала шла предворительная беседа, в процессе которой мы плавно подходили к интересующей теме и тогда с разрешения респонденток включался диктофон.

Предмет исследования: модели собственной смерти респондентов.

"Вот вы меня не цените, обижаете, а умру, и вы поймете, что потеряли!"

Самое дорогое, что есть у человека - это его жизнь. Таковой она кажется ему и в глазах окружающих. Таким образом, манипуляции своей жизнью и смертью могут послужить человеку как способ доказательства своей правоты, своей вины или невиновности, способом наказать окружающих за "несправедливое" отношение к себе. Переживание придуманной картины собственных похорон - пример не новый для кинематографа и литературы, которые черпают свои сюжеты из окружающей действительности. Например, рассуждения мальчика, который чувствует себя обиженным и решает покончить с собой из книги Патрика Зюськинда из книги "Повесть о господине Зоммере". "И теперь, перед решающим моментом, - говорит автор устами ребенка, - снова предав анафеме и проклятию весь порочный мир и всех его обитателей без разбора чина и звания, начал рисовать в воображении умилительные картины собственных похорон. О, это будут великолепные похороны! Под звон церковных колоколов, под рокочущие звуки органа толпа людей в трауре заполнит кладбище Верхнего Озера. Я буду лежать на ложе из цветов в хрустальном горбу, и черная лошадка повезет меня в последний путь, и все вокруг меня громко зарыдают. Зарыдают мои родители, зарыдают мои одноклассники, зарыдают госпожа д-р Хартлауб и барышня Функель, издалека прибудут для рыдания родственники и рыдая, все будут бить себя в грудь и громко причитать: "Ах! Мы виноваты, что среди нас нет больше этого славного незаурядного человека! Ах! Если бы мы лучше с ним обращались, если бы мы не были так злы и несправедливы, он был бы теперь еще жив, этот хороший, этот славный, этот незаурядный и симпатичный человек!" А у самого края моей могилы стояла Королина Кюкельманн (возлюбленная героя) и бросала мне на гроб букет цветов и прощальный взгляд и восклицала в слезах срывающимся от мучительной боли хрипловатым голосом: "Ах, дорогой мой! Незаурядный мой! Зачем только я не пошла с тобой в тот понедельник!"

Какое упоение эти фантазии! Я погружался в них, я проигрывал свои похороны во все новых вариантах, от положения в гроб до поминальной трапезы, где меня восхваляли в надгробных речах, и под конец сам растрогался настолько, что если не разрыдался, то во всяком случае прослезился. Это были самые прекрасные похороны за всю историю нашего прихода, о них будут с глубокой грустью вспоминать еще многие десятилетия... какая досада, что сам я не смогу по-настоящему принять в них участия, ведь я тогда буду уже мертв. Нельзя сразу заиметь и то и другое: отомстить миру и продолжать в нем жить". [5]

Это фантазийное переживание собственных похорон вовсе не пугает, а скорее даже доставляет удовольствие, наслаждение от момента собственной победы, когда враги наказаны, находятся в состоянии фрустрации или глубоко раскаиваются и никто уже не властен над тобой. Введем дополнительный термин, определяющий такое состояние индивида - реванш.

Н.С. 67 лет:

И.: Скажите, а вот были такие состояния, когда думаешь: " Вот вы меня здесь все обижаете, а вот я умру, вот вы узнаете тогда!"

Н.С.: Нееее! Никто не узнает, кто забыл и больше он ничего, ни кто и даже... А о том человеке кто меня обидел - я просто не думаю.

И.: То есть вы никогда не думали, не представляли себе: "Вот я вас накажу!"

Н.С.: Неее, я не мстительный человек никаким образом: ни таким, ни другим. И даже что-то случиться, какая-то беда с этим человеком, я не говорю, что так ему и надо. Не говорю! Потому, что у каждого человека своя жизнь, своя совесть. Ну, по своей совести кто-то делал допустим так. Пусть делает, пусть продолжает так делать, если его не изменил какой-то....

И.: Не думали так: "Вот вы оцените, вот я умру, а вы оцените!"

Н.С.: Неее, никто не оценит никогда и ценить никто не будет, это глупо. Забудут! Ну дай то бог, ну пол года проживет после этого и человек начинает забывать этого человека. Как бы ни уважали, как бы ни чего... Вот уважали мы тетю Лену (соседка по улице, которая умерла за 8 месяцев до записи в возрасте 92 лет), но мы знали, что она должна умереть и она умерла, и уже мы забыли об этом, что только вот какое-то напоминание об этом есть ведь да и все. Нет, нет, я об этом никогда не думала. И вообще я по характеру не очень мстительная. Никогда.

Как видно из текста, пожилой женщине кажется неестественным и бессмысленным добиваться реванша ценой собственной жизни. Она осознает низкую эффективность такого пути. Но все же попытаемся ввести определенные нами по Гофману критерии. Публикой здесь будут, предположительно, не родственники, а скорее более далекое окружение. Те для кого значимость исполнителя не высока с точки зрения Я-Меня. Эта низкая самооценка и объясняет осознание низкой эффективности смерти как реванша. Да и сама публика, ее значимость для респондентки и наоборот: значимость публики для Н.С. весьма не высока: " Никто не узнает, кто забыл и больше он ничего, ни кто и даже... А о том человеке кто меня обидел - я просто не думаю." Цель: обидчик должен узнать, что именно он является причиной ухода из жизни исполнителя. Причина отказа от предложенной модели поведения: "...никто не оценит никогда и ценить никто не будет, это глупо. Забудут!" Время: ни в прошлом, ни в будующем подобное поведение не приемлемо. Предполагаемые результаты: не достижение цели, быстрое забвение, что подчеркивает низкую оценку эффективности подобного поведения. Таким образом для данного случая можно говорить о нефункциональности моделирования смерти.

А.Н. 62 года

А.Н.: Вы знаете, в детстве, в школьном возрасте, вот только когда вот такая была, до взрослого. Было, было, да, ага. Но давно и именно тогда, в детстве. Представляла себе, что все плакать по мне будут, все будут жалеть.

И.: Но вот вы говорили, что во время развода вас посещали подобные мысли.

А.Н.: Нет, я об этом не думала. А наоборот даже, знаете как вот, что бы он там узнал - никогда мне такая мысль не приходила. Наоборот мне приходила мысль, ты тут не записывай, свидетели будут. Вы знаете, мой младший сын тогда поехал поступать в другой город и там такое наделал (предпринял попытку суицида). Конечно, я перед ним много виновата, я его не понимала, наверное, и он не хотел, может быть в какой-то степени меня обидеть. Ой, боже мой, я, когда узнала, я волосы на голове рвала. Вот уйду в лес, лягу на землю, и прямо вот так вот (изображает) и поклялась: если, что с сыном случиться, я продам все, куплю пистолет и пристрелю этого товарища, Вот это такая мысль у меня была, и я бы сделала это. А вот чтобы ему там обидно, чтобы ему жаль - не, не, ни в коем случае этого у меня не было. Я его достаточно в этом отношении знала. У нас на эту тему разговор был. Я говорю: "Если вот что со мной случиться, ты как будешь, вот, жить?" Он говорит: "Сразу женюсь!" Без зарубинки, без остановки, сразу говорил! Все! И я знала, да. И поэтому, что он будет плакать, что это я его досажу, у меня не было иллюзии на этот счет.

Публика: "все", вероятно, подразумевается как родня, так и все, кто вообще знаком или просто слышал о респондентке. Время: " в детстве, в школьном возрасте, вот только когда вот такая была, до взрослого".

Респондентка признает за собой детские переживания реванша, но с возрастом все меняется, временные рамки смещаются и, в конце концов, мы получаем полную противоположность эмоциональной картины. Хотя цели продолжают оставаться деструктивными, направлены они уже не на себя, а на обидчика. Причина такого разворота кроется в системе ценностей ключевой фигуры, главного зрителя - мужа, на которого рассчитаны все действия. Не имеет смысла умирать, его этим не накажешь. Жизнь респондентки не занимает высокой позиции в системе ценностей мужа, она скорее выглядит здесь как некая часть домашней обстановки при поломке которой, можно с легкостью произвести замену: ".Я говорю: "Если вот что со мной случиться, ты как будешь, вот, жить?" Он говорит: "Сразу женюсь!" Но для человека продолжает оставаться ценностью его собственная жизнь. И теперь то, что в детстве было картинкой собственных похорон заменяется на мечты о реванше (цель) с бывшим супругом в роли жертвы. Причиной такой постановки, по словам исполнительницы, является страх за жизнь сына, страх лишиться того, что формально занимает одну из первых позиций в системе ценностей респондентки. Судя по отточенности фраз и четким, твердым формулировкам, идея не один раз прокручивалась в сознании респондентки и приобрела очень точные очертания. Здесь можно предположить работу такого компенсаторного механизма описанного Анной Фрейд, как рационализация. Это процесс поиска допустимых причин для недопустимых мыслей или действий. Посредством этого процесса человек находит объяснение, которое является либо этически допустимым для других, либо логически согласующимся с какой-то установкой, действием, идеей или чувством, которые происходят из других мотивационных источников. [3] Так, А.Н. В начале интервью описывает эмоциональное состояние, в котором она находилась во время и после развода. "Я жила как во сне, мне казалось я проснусь и все встанет на обычные места. Реальность казалась сном. Вот я лягу спать и думаю, чтоб только не просыпаться. На какое-то мгновенье была такое: уйти из жизни" - так респондентка описывает себя в этот период жизни. Как уже говорилось выше: она знала, что своей смертью не сможет досадить обидчику, а то что он ее покинул, не является достаточной причиной для желания убить человека. И вот, когда через некоторое время после развода сын предпринял попытку самоубийства, это прослужило прекрасным оправданием для выражения своих скрытых эмоций.

Для того чтобы выводы не оказались голословными, было необходимо провести небольшое интервью с сыном респондентки. В него вошло только два вопроса

Причина попытки суицида?

Бала ли известна (объяснена) эта причина матери?

"Меня отправили к бабушке, чтобы я в Семфирополе поступил в стоматологическое училище. Приехал с севера, а там море, солнце... Какая там подготовка к экзаменам. Прошлялся, проразвлекался, а когда подошло время первого экзамена, я на него не пошел... Родня потом спрашивает: "Как сдал?" Я говорю, что на "пять". Ну, уж на следующие экзамены и смысла идти не было. Так я и дальше их стал обманывать, что все идет отлично, а когда настал день вывешивания списков поступивших, я рано утром ушел из дома, долго гулял. И как-то принял уже решение, что смысла жить - больше нет. Взял билеты в баню, в отдельную кабину с ванной и разрезал себе руку. Больше не помню ничего. А маме я много раз пытался объяснить, что случилось, но она все свое твердит: "Во всем этот предатель виноват!""

Мы видим, что причину ментального конструирования смерти бывшего мужа можно подвергнуть большому сомнению. Скорее причина состоит в оскорбленном женском достоинстве.

Таким образом, наше предположение о том, что здесь работает механизм рационализации можно считать верным.

Здесь так же присутствует конфликт норм. Для респондентки развод является их грубым нарушением. В работе Льюиса Козера "Функции социального конфликта" мы встречаем такие строки: "В конфликтных ситуациях обнаруживаются "нормы" или конфликты "норм", которые до тех пор существовали в латентной форме (у нас: для А.Н. норма - сохранения брака и забота о детях, для ее супруга - легкость смены партнера если это необходимо). Они привлекают пристальное внимание, заставляют формулировать проблему... Они заставляют искать решение, результатом которого может быть создание новой нормы (у нас: убийство). Они заставляют искать запоминающееся решение, выраженное в ясной и четкой форме. Это экспериментирование в области нового, более ясного и более строгого структурирования как поведения, так и признанной и могущей быть признанной "нормы" с тем, чтобы воплотить ее в ту особую легальную форму, которую можно назвать "признанным императивом".(18)

Так для А.Н. убийство за смерть сына становится сконструированной в процессе конфликта нормой, хотя, как мы уже рассмотрели выше это, скорее реванш за нарушенные нормы самой респондентки.

М.М. 60 лет

М.М.: Нет... Ну может в детстве было когда-то. В детстве, когда маме, бабушке на зло, а вот больше никогда.

И.: Ну и как вы себе это представляли?

М.М.: Что все будут плакать, убиваться. И все, больше ничего. Пожалеют, что они меня обидели.

Публика: самые близкие родственники, узкий круг. Цель: " ...на зло...", т.е. чтобы доставить неудобство, беспокойство публике. Причина: "...меня обидели". Время: "...в детстве...". Результаты: доказательство своей значимости для публики. Ретроспектива.

Классическая картина реванша, свойственная для детей.

В.И. 58 лет

В.И.: Не-е-е. Такого не было, ни разу не было такого, не было, не было (смех).

Я вот единственного боюсь, не дай бог, вот дед умрет вперед. Потом вот я такая полная, никто не придет, и буду я, как говориться гнить, никому не нужна буду. Вот этого я немножко боюсь. Я даже один раз деду сказала: "Я вместе с тобой уйду, если ты вперед уйдешь. Вместе с тобой. У нас там был случай в Узбекистане (респондентка вынужденная переселенка из Узбекистана, сама русская): муж умер и жена тут же взяла яд. Я говорю: "Я без тебя жить не буду дня!" Мы больше сорока лет уже вместе. Я даже подумаю, а он уже это мне говорит, уже даже мысли у нас можно сказать одни...

В данной ситуации тема реванша в принципе игнорируется, на первый план выходит ценность существующего союза между супругами. Нарушается заданный нами порядок: смерть не является средством доказательства своей правоты или чего бы то ни было, скорее она напоминает альтруистическое самоубийство у Дюркгейма, когда высокая интегрированность в это мини сообщество - семью - влечет за собой не возможность существования вне его. [6] Тогда целью потенциального ухода из жини является избавление от одиночества, спасение от тягот, которые повлечет за собой потеря партнера. Таким образом, прибегая к самой крайней мере - лишение себя жизни в случае смерти партнера, В.И. защищает себя от последствий такого поворота событий. Причины здесь как физиологичесого, так и духовного плана. Респондентка действительно человек очень полный. Это затрудняет ее жизнь даже в таких моментах как элементарное обувание, чего она не может сделать без посторонней помощи. Ей кажется, что и после смерти, если рядом не будет человека, который ее обслуживал ее при жизни то ни кто не сможет о ней позаботиться: "...вот я такая полная, никто не придет, и буду я, как говориться гнить, никому не нужна буду". Духовная близость возникшая у В.И. с мужем за годы совместной жизни: "Я даже подумаю, а он уже это мне говорит, уже даже мысли у нас можно сказать одни...", - приводит к тому, что личность респондентки сливается с личностью ее супруга и его смерть для В.И. равноценна своей собственной.

Публика, как группа наблюдателей и участников события, игнорируется, она не играет решающей роли. Единственный значимый другой является и причиной и публикой одновременно, он же определяет временные рамки, как перспективу. И хотя в сценарии подразумевается, что на момент смерти респондентки его уже нет на этом свете именно на него рассчитана угроза смерти близкого человека. Таким образом мы получаем некий предмет сплетенный внутри себя и зависимый от себя самого - крепкую семью.

Л.Д. 54 года

Л.Д.: Нет, нет, у меня такого не было никогда. Почему? Потому, что я выросла без родителей. У меня не было перед кем. Я просто выживала, всю жизнь выживала.

И.: Т.е. вам приходилось бороться за свою жизнь?

Л.Д.: Только бороться. И вся жизнь, все, что имею вот в этой жизни, это только борьба и поэтому это замечательно. Это, кстати, замечательно: вот это - бороться, потому, что все равно, вот, как говориться - доброта к людям и приходит все это, возвращается все. Так что таких вот моментов я вообще не испытала, я считаю, что просто не имею права их допускать. Было очень трудно: у меня умер муж, когда мне было 35 лет. Вот... Ну а такого вопроса просто не стояло потому, что у меня было две дочери и было всегда жить ради кого-то.

Этот ответ открывает новый ракурс рассмотрения темы реванша. Для него необходим адресат, зритель, аудитория, публика - тот для кого смерть респондента могла бы играть роль. Отсутствие родителей, заинтересованных в своем ребенке, автоматически отметают вопрос о реванше. Здесь следует вспомнить трансакционный анализ Эрика Берна. Он пишет, что для умирающего смерть не поступок и даже не событие. Она становится таковой только для живущих. Смерть должна быть и бывает трансакцией. Форс мажор отнимает у сценария жизни самую важную сцену - сцену смерти, а ведь в некотором смысле все человеческое существование сосредоточенно на этой сцене. [7]

Кроме того, респондентка подвела нас к предположению: чем большие трудности встречает человек на своем жизненном пути, тем с большим упорством он за свою жизнь держится. Л.Д.. И отсюда следуют антицели и антипричины. Есть для кого жить, но не для кого (чего) умирать. Это цель. А на причинах мы остановимся чуть подробнее.

Жизненный путь респондентки постоянно сопровождается потерей близких: сначала родителей, затем мужа. Это вносит в ее существование элемент борьбы и постоянного напряжения в этой борьбе. Ей не только некогда подумать о таких вещах, но и ее личный опыт доказывает ей нецелесообразность ухода для потенциальной публики, которая хотя и не отражена в тексте интервью на прямую, но можно предположить, что это дочери Л.Д. Т.к. как уже вырисовывается из предыдущих примеров умирают именно для тех (или из-за тех) для кого живут. "Только бороться" - звучит как лозунг, под которым проходит жизнь. Борьба направлена на победу, а победа это жизнь и процветание. То есть наша респондентка является вовлеченной в некую игру под названием "Выжить и победить", здесь для моделирования смерти не осталось ни времени, ни сил.

В.П. 50 лет

В.П.: Нет, нет, нет! Такого у меня никогда не было: я никому, ничего не хотела никогда доказывать. Вот на счет этого я точно говорю, что нет. Это чтобы я умерла, да вы бы... Не, не, не! Все мы смертные, когда прийдет, тогда и прийдет. На все воля божья. Ну что ж теперь...

Эта ресондентка, аналогично предидущей, рано потеряла родителей и хотя ее воспитала родная тетя, ей было очень сложно в жизни в связи с неудачным первым браком, попытками устроить свою жизнь в Москве, после 20 лет жизни в глухой провинции и т.д. В последнем предложении интервью мы видим некоторую фатальность, согласие со своей судьбой. В.П. человек верующий и она "позволяет" проведению решить свою судьбу. В свое речи она часто прибегает к подобной соглашательской позиции, коментируя это словами из библии: "На все воля божья."

Внимание привлекает и еще одна фраза: "...я никому, ничего не хотела никогда доказывать". Она интересна тем, что подвергает сомнению наше предположение о потребности в реванше, как причине моделирования смерти. Тенденция к доказательству, а не к реваншу уже несколько проявилась в предыдущих случаях, но впервые прозвучала на прямую. То есть смерть могла бы явиться последним аргументом в споре, доказательством правоты респондента. И именно потому, что В.П. не хотеля что бы то ни было доказывать это моделирование ей не пригодилось в жизни.

Следует добавить, то что у респондентки трое детей, которым она посвящает свою жизнь. Отвечая на другие вопросы в процессе беседы она говорит о том, что даже в момент ее последних родов, когда она чуть не погибла, она не думала о смерти. "Потому что это были роды!" - подчеркивает В.И. Появился еще один зритель, который напрямую зависит от ее жизни и именно потому, что есть этот зритель невозможна смерть.

Л.Б. 48 лет

Л.Б.: .: Не, ну сильно - нет, сильно - нет. В детстве - да. В детстве я и в табор уходила, и говорила: "Вот умру, будете там вот, потом вот плакать. Было, даже было когда с Геной (муж респондентки) по-молоду, только поженились, я Гене больше могла доказывать, но не себе. То есть, это все не серьезно.

И.: В смысле на публику?

Л.Б.: Ну да, на публику так вот играла. А в душе, в душе как-то я пока равнодушна: Ну умру - умру, буду жить, значит буду. Потому, что я сейчас не вижу... Ну вот, ну школа, все равно все вот так вот средненько, я туда ни бегу, ни рвусь. Виталя. Он позвонил и говорит: "Мам, если вам там хорошо, то оставайтесь". (На момент интервью Л.Б. с супругом находятся в отпуске, а 20 летний сын дома один) Он не говорит: "Мамочка, а я уже соскучился, быстрее приезжай домой!" Все. Значит там - никто не ждет, здесь особо любви нет (имеются в виду отношения с мужем). Что он вчера, собрался и пошел, и пофигу ему...

Здесь опять виден мотив реванша и подчеркнута его привязанность именно к детскому и молодому возрасту. Но это не прямая месть, а скорее способ подтверждения своей правоты в некоторых вопросах: "могла доказывать". Как будто с годами человек перерастает тему или, по крайней мере, не выбирает для этого путь "Вот умру, будете там вот, потом вот плакать". Проявляется инертность в отношении к жизни и смерти. Но, пожалуй, главное к чему нас приводит этот эпизод: респондентке не только не для кого умереть, но утрачена и ценность, ради которой стоило бы жить. Наша респондентка считает, как свою жизнь, так и свою предполагаемую смерть не значимым событием для своего ближайшего окружения. Отсюда и ее пассивное отношения к вопросам о жизни и смерти.

Особенно актуальна здесь именно публика. Пока она существовала (сначала близкие, затем муж) и была заинтересована в ходе жизненного спектакля, все имело смысл. Ретроспектива. Модель не распространяется ни на будущее, ни на настоящее. Цель: доказать свою правоту померкла и даже при наличии причин, которые могли бы стать основанием для подобного моделирования таких, как безразличие мужа и неостаточная, на взлгяд Л.Б., привязанность сына, моделирование смерти отсутвует. Отсюда следует, что потенциальная публика играет одну из решающих ролей в процессе моделирования смерти.

Г.В. 44 года

Г.В.: Это у меня раньше такое было, не то что раньше, лет до 35, наверное. Было такое. Что-нибудь Серега (муж респондентки, младше нее на 14 лет) там начнет, думаешь: "Блин, вот умру, вот возьму и умру, а он потом будет волосы рвать!" А потом вспоминаю Алешку (первый муж респондентки, который трагически погиб), вот что умер, ну и кто оценит? Тут же через пол года все забыли, всем наплевать на все. Думала: ну, это все глупости. А сейчас уже прошло, и уже знаешь себе цену и знаешь, что много людей интересных так же умирает, и никто не рвет на себе волосы и ничего. Ну, конечно, если нет большой любви, то проблемы сейчас такой нет никому, ни у кого. А так - нет, так я не думаю об этом, я прекрасно знаю себе цену. Я тут подумала... я определилась с этой смертью. Меня пугает, конечно, что я умру вдруг, ну, а так- то в общем я готова в любой момент. Я не боюсь так, как другие вот смерти боятся: ой, ой, ой... Я могу запросто в драку. Вот сколько раз вот так было: нападали на нас, и я лезла. Не боюсь я ни смерти, ничего. И под дуло могу. Я знаю, что у каждого своя смерть, и где она будет, там и будет - по любому. И так чтобы трястись, там на колени упасть: "Не стреляйте, не убивайте, я хочу жить!" Такому не бывать...

Опять дублируется тема публики и ее оценки по поводу предполагаемой смерти. Фатальность и безразличие респондентки в отношении смерти на момент интервью могла бы быть подвергнута некоторому сомнению, если посмотреть на нее с позиции защитных механизмов по Анне Фрейд. На наш взгляд здесь присутствует комбинация реактивного образования и проекции. [3] Так реактивное образование - заменяет модели поведения или чувства такими, которые диаметрально противоположны подлинному желанию - прослеживается в том, как респондентка возмущена, тем, что всего через пол года после гибели ее мужа его уже забыли (кто-то) и с какой легкостью вообще забывают умерших. Но в действительности сама она уже через пол года после трагических событий зарегистрировала брак со своим вторым мужем, с которым к тому моменту вела совместное хозяйство уже несколько месяцев. Проекция - приписывание другому лицу, животному или предмету качеств, чувств или намерений, которые коренятся в самом человеке - прослеживается в словах приписываемых воображаемому лицу, которое боится смерти: "Не стреляйте, не убивайте, я хочу жить!" В эмоциональном плане Г.В. превосходит всех предыдущих респонденток доказывая свое безразличие к смерти. Тем самым, наталкивая нас на предположения, что эта сила убеждения направлена не столько на интервьюера сколько на саму Г.В.

Но есть все-таки упоминание о той публике, которая могла бы иметь большое значение. "Ну, конечно, если нет большой любви, то проблемы сейчас такой нет никому, ни у кого". Следовательно, смерть могла бы играть здесь две диаметрально противоположные роли. А: если тебя любят, то твоя смерть будет для этого человека чрезвычайна значима. Б: если ты любишь, то своей жизнью/смертью можешь доказать, подтвердить это чувство, оказать воздействие на возлюбленного, произвести впечатление. Таким образом, хотя в моделировании смерти четко присутствует ретроспектива: "Это у меня раньше такое было", но при наличии определенных факторов, в частности любви, моделирование может возникнуть вновь. Следует отметить, что эта респондентка глубоко увлечена чтением любовных романов, специально их выписывает по почте.

Мотивы ретроспективной модели дублируют уже рассмотренные ранее случаи. Цель: заставить публику страдать, раскаиваться. Причина: несправедливое отношение к респондентке с ее точки зрения.

Т.П. 36 лет

Т.П.: Нет, нет.

И.: Как давно вы заболели? Вы, наверное, когда заболели, об этом уже речь не могла идти.

Т.П.: Я болею 10 лет. До этого я вообще не болела. И вдруг вот съездила в Сочи, отдохнула так хорошо и приехала, и вдруг так заболела. Сначала температура, потом суставы, потом мне совсем плохо стало, когда уже вот это состояние было. Потом только через год поставили диагноз, стали лечить. Ну, у меня не было такого, чтобы кого-то проучить, я не была такая злая. У меня отец умер давно, у меня мама. Мама у меня замечательный человек. Я ее очень люблю, так что у меня обиды на нее никогда не было, она у меня всегда была на первом месте и сейчас тоже. Муж у меня тоже хороший человек: не изменял мне, не обижал, не бил, то есть мне ему мстить тоже не за что. Ну, не кому мне так, ну не кому. У меня все, слава Богу, прекрасно, все хорошо. Только вот бывает я в порыве обиды, злости сыновьям говорю: "Вот если бы я умерла, я б посмотрела! Вот умру я, и отец на какой-нибудь женится, мачеху вам приведет - я посмотрю, как вы будете!" Но это уже как бы так, не от чистого сердца. А так вот, ну не было у меня таких состояний, не на кого мне так вот обидеться по-настоящему. А потом я вот, наверное, к жизни, к смерти отношусь, все-таки легко. Ну, умру-умру, сколько суждено, а че ж бояться то там.

И.: Это у вас всегда так было или в связи с тем, что с вами произошло что-то изменилось?

Т.П.: Нет, наверное, всегда, характер такой - наплевательский.

Тема публики здесь обнаруживает себя с другой стороны. Она готова к тому, что респондентка может в любую минуту погибнуть. Женщина страдает от неизлечимой болезни, которая может в любую минуту повлечь за собой летальный исход. Окружение Т.П находится в постоянном страхе за ее жизнь и ее слова: "Вот если бы я умерла, я б посмотрела! Вот умру я, и отец на какой-нибудь женится, мачеху вам приведет - я посмотрю, как вы будете!" - это не пустой звук. Близкие находятся в постоянном страхе потерять любимого человека, и вынуждены вести себя таким образом, чтобы не причинить ей неудобств или страданий. Такое положение дел позволяет респондентке манипулировать людьми, даже если она не отдает себе в этом полного отчета. Итак, появляется новый мотив: смерть, как способ манипулировать окружающими, хотя в тексте Т.П. он не очерчивается, но гипотетически вырисовывается в общей картине данного вопроса. Интересно то, что любовь окружающих и к окружающим в данном случае является основанием, для того чтобы как можно дольше сохранять свою жизнь, хотя именно эта привязанность и могла бы сделать их благодарным зрителем ухода респондентки из жизни. Но, не следует исключать из внимания тот факт, что здесь переживание модели собственных похорон не могут принести чувства удовлетворения именно в силу своей реалистичности. Время на которое обращена модель - перспектива. В процессе интервью респодентка подробно описала желаемую кап\ртину своих похорон: "В общем-то, я бы не хотела, чтобы ко мне на похороны приходили старухи. Я хочу, чтобы пришли именно те люди, которым жалко, что я умерла, чтобы вот от чистого сердца, а вот эти бабушки которые ходят, чтобы их бесплатно накормили - это бы не хотела (смех). И хотела бы чтобы меня, там, похоронили и, чтобы моя могила была одна. Я не люблю когда там по двое , по трое в могиле лежат, я хочу одна. Вот. И не хочу большую ограду. Я уже всем своим рассказала, как я хочу (смех). Я хочу, чтобы было такое небольшое надгробье, зелененькая трава, и небольшой такой обелиск, но не огромный крест, вот. Ну, наверное, все. Я это у кого-то увидела и мне понравилось. Я решила, что мне тоже так надо. При чем я не могу молчать, я если увидела, то все время хожу и говорю, мне надо вот так , вот так".

Так же подробно она описывает и то что должно стать с ее вещами и как все должно обусториться после ее смерти. Это говорит о том, что моделирование смерти происходит, но только это не связано ни с реваншем, ни с доказательством своей правоты, а с тяжелой болезнью, которая приближает момент уже не модели, а действительног события.

Л. 29 лет

Л.: Все время. С детства. Сколько себя помню. Хотя я помню с 3-х лет себя. Все время хотела умереть, не знаю почему.

И.: Ну вы что-то хотели этим доказать, или вас обижали, была какая-то несправедливость? Или вы думали: "Вот вы меня не цените, а умру - вы поймете!

Л.: Такие были, да! ( Смех.) Постоянно, конечно, такое было. А в основном не знаю, я почему-то жизнь не ценю. Хотя вот у меня радость такая была, когда я за любимого человека замуж вышла. Вот радость: Димка родился ( сын) - я его так ждала, я его так берегла, хранила в себе прям. А все равно: никогда не цеплялась за жизнь. И все время у меня родители, бабушка, первая ихняя молитва, вот... Бабуля то русская. Подходит к иконе и первая ее молитва не за кого-то, а чтобы я не натворила глупостей.

И.: То есть это не было связано с какой-то неудовлетворенностью жизнью, а просто тяга была к этому и все?

Л.: Да. Я всегда была любимицей, всегда все имела, а все равно.

И.: Ты единственная в семье?

Л.: Нет. Я самая младшая, а у нас самая младшая считается самым избалованным ребенком. Я себя не считаю избалованной, я всегда помогала. У меня всегда... У нас сестра вместо меня избалованная. Но все равно. Да я не знаю, это у меня с детства. Но смерти в том смысле боюсь, что будет больно. Хочу умереть, вот, чтобы не было больно. Я даже пробовала таблеток обглатываться. Так хорошо, засыпаешь... Нет, меня надо теребить. Промывают меня всю, меня всю купают.

И.: Так у вас был какой-то момент, что вы все -таки попробовали?

Л.: Да и неоднократно. Я пробовала газом травиться. Вешаться пробовала: сосед оборвал веревку. Я не знала, что он на крыше. Ну, это когда меня сильно обидят, только действительно сильно. Я думаю, что если умру, то им будет плохо, что они потеряли меня. Я так считаю, что я неплохой человек и мне всегда казалось, что если я сейчас умру, то они просто-напросто потом пожалеют, что из-за них я ушла.

Вот такие мысли всегда. Вот зимой я и себя и сына чуть не угробила. Печку затопила и закрыла дымоход. Специально. А если сын тут останется, они его превратят, я не знаю, не то, что в раба, я даже не знаю в кого. (Респондентка второй раз замужем. Ребенок от первого брака. Очень сложные отношения с родственниками мужа.) Они потому, что мужа мне так воспитали. Чтоб его переделать, но не насильно, а так: объяснениями, доказать, что я его уважаю - у меня столько сил ушло. У меня 3 года ушло на то, чтобы я его переделала, чтобы он научился с людьми здороваться. Ему дед запрещал даже с соседями здороваться. Вот что дед скажет, то и будет: школа - дом, техникум - дом. Попробуй задержись! Никогда не задерживался. Я его сделала хоть чуть-чуть мужчиной, хозяином.

Вот в подсознании - да, в подсознании - сын. Если бы не сын, если бы он был у отца или у матери моей. Потому что я знаю, что они его любят. Я бы спокойно ушла бы. Вот именно в крайний момент мне Димка вспоминается. До этого никогда меня ничего не задерживало: ни папа, ни мама, хотя я их люблю больше жизни. У нас даже не было такого, чтобы я огрызнулась или заматерилась. А здесь (в России) единственное, что меня держит - это Димка. И то это уже, знаете, в самый крайний момент, когда предел приходит, вспоминаю о нем. Как только он определиться, меня уже ничего не будет держать. А отец мне говорит: "Это ты сейчас так говоришь, а потом внуки пойдут и ты ради внуков будешь жить". Не знаю, может так и будет. Но никогда не держусь, а сейчас, вот с годами я заметила, что раньше я такая смелая была, что по ниточке могла пройти. А сейчас по мосту иду и боюсь.

Здесь мы сталкиваемся с картиной психоза, который ведет к диструктивному поведению. Респондентка никогда не наблюдалась у психиатора, не лечилась от деприссивных состояний. Больше того, по ее словам, ничто в окружающей ее обстановке детства не способствовало суицидальным наклонностям Л.

Суицид - акт самоубийства, совершаемый в состоянии сильного душевного расстройства либо под влиянием заболевания психического; осознанный акт самоустранения из жизни под воздействием острых психотравмирующих ситуаций, при коих собственная жизнь как высшая ценность теряет смысл.

Причины суицида многообразны и коренятся не только в личностных деформациях субъекта и психотравмирующей обстановке, но и в социально экономической и нравственной организации общества. [10]

Очень раннее начало моделирования и даже воплощение картин смерти нельзя связать с проблемами в обществе. Для ребенка дошкольного возраста они не имеют значения. Модель распространена во времени на всю жизнь респондентки, а также направлена в будующее. Описанные попытки суицидов, где риску подвергается даже жизнь самого близкого человека - ребенка исполнительницы, нельзя назвать "нормальным" поведением, если за норму нами изначально принимается то, что человек только моделирует картины собственной смерти в своем сознании и довольствуется этим. То есть мы исходим из того, что изначально они нужны для снятия напряжения, утешения, то есть внутренней победы над обидчиком или доказательством своей правоты. В таком случае Л. является отклонением от нормы, переводя модели на жизнь.

Примечательно то, что не смотря на такое большое количество попыток, все они оказались неудачными. Отсюда следует предположение от защитном механизме описанном Анной Фрейд под названием реактивное образование. Этот защитный механизм заменяет модели поведения или чувства такими, которые диаметрально противоположны подлинному желанию; это явная и обычно бессознательная инверсия желания. Человек, у которого сформировались реактивные образования, не создает каких-то особых защитных механизмов, которые можно использовать при возникновении инстинктивной опасности; он изменил структуру своей личности таким образом, как будто эта опасность постоянно присутствует, с тем чтобы быть наготове всякий раз, когда эта опасность появляется. [3, 15]

Из всего выше сказанного можно сделать такой вывод: с момента когда Л. себя помнит, т.е. осознает свою жизнь, она начинает понимать и то, что эта жизнь неизбежно имеет окончание. Испытав сильное потрясение, страх перед смертью и обладая изначально неустойчивой психикой она приходит к такой инверсии в своем сознании, когда как бы идет навстречу, тяготеет к тому, чего в сущности больше всего боиться. То, что она до сих пор жива, как раз и является лучшим доказательством правельности наших рассуждений. Ведь в противном случае, если бы человек действительно хотел свести счеты с жизнью, ему может быть и понадобилось бы на это какое-то время. Но когда неудачные попытки на протяжении 25 лет - это уже абсурд.

"Я думаю, что если умру, то им будет плохо, что они потеряли меня. Я так считаю, что я неплохой человек и мне всегда казалось, что если я сейчас умру, то они просто-напросто потом пожалеют, что из-за них я ушла" - это цель: заставить страдать обидчиков, лишив их себя, как некоей ценности. Причина: "...это когда меня сильно обидят, только действительно сильно". Это не полностью соответствует всему остальному тексту, т.к. в нем не отражен какой-то особенный или широкий круг обидчиков. Скорее всего в силу своей неустойчивой психики респондентка воспринимает, как обидные очень многие действия.

Л. считает публикой всех с кем вступает во взаимодействие, при этом себя считает значимым для публики объектом. Все действо на наш взгляд рассчитано именно на публику и сохранение себя в центре внимания публики с помощью постаянного моделирования смерти. Смерть моделируется не только для себя и в себе, но модель выносится на публичное рассмотрение для постоянного поддержания публики в некотором напряженнии, что позволяет респондентке повысить свою значимость.

О.А. 21 год

О.А.: В возрасте 15 лет у меня такое было, меня даже к доктору водили поэтому поводу, если честно. Но мама очень боялась, не знаю, наверное, в то время это было не очень красиво, что мы к психиатру куда-нибудь ходили. Нетрадиционная медицина, точки на теле, которые за депрессивное состояние отвечают. Он мне поставил диагноз смешной какой-то: острый психоз, но я не помню точно. Вот, я там... Это выражалось в том, что довести себя до состояния полусмерти каким-нибудь там образом, чтобы потом все родственники убивались около твоей коечки. Чтобы ты выжил, конечно же, но чтобы они успели понять как ты важен, как ты значим на этом свете. Я таким образом глубокой осенью купалась в озере, плескалась. Вообще-то, с одной стороны было прикольно - друзья зверели на берегу. Орали всяким матом: "Выходи, сволочь!" То есть это был такой дешевый понт, демонстрация чего-то. Ну и потом было забавно смотреть на лицо мамы, когда ты приходишь в такую погоду насквозь мокрой. И хоть бы что - даже соплей не было.

И.: Что это было: вам не хватало внимания, или это утверждение каких-то своих позиций, рейтинга повышение?

О.А.: Скорее всего это уже не позиции, потому что у меня не было доверительных отношений ни с кем, то есть пожаловаться на свою горькую судьбу подростковую было некому, потому, что с мамой не было таких вот там душевных разговоров, папе вообще было пофигу. Он любил своих детей, но он как бы мужчина и он же такой замкнутый, ему это не интересно было. И таким образом хотелось заставить обратить на себя внимание. Ну просто, когда тебя не понимают, не замечают, да еще ты с какими-нибудь комплексами неполноценности: полная фигура, кривые зубы - мужчины не замечают, девчонки не дружат. А в душе то ты понимаешь: ты же такой умный, только это не сразу видно (смех), далеко не сразу. Вот отсюда выплески такие, как типа купаться в озере в холод собачий.

Мне еще от себя хочется добавить, что, уже начиная с этого возраста, а может и раньше, мне абсолютно не хочется жить. Не вижу никакого смысла. Бесит, на меня давит эта ситуация, что я рано или поздно начну стареть, увядать, меняться, меня больше всего угнетает то, что я буду тупеть. Просто забывать какие-то элементарные вещи, память свернется, мозги не будут варить. Я буду никем, никто. Меня вообще добивает эта ситуация, что рано или поздно ты умрешь, я вообще не понимаю смысла жизни тогда, и детей - они меня тоже бесят. Мне хочется жить для себя, я понимаю, что этого осталось от силы совсем чуточку, я просто не вижу смысла в дальнейшей жизни - для того чтоб умереть? Не хочу. Лечиться, наверное, надо. У меня на самом деле до истерик иногда доходит.

Когда кто-либо выступает на житейской сцене, он рассчитывает на восприятие окружающих. Это касается даже тех, кто скромно держится в тени или даже готов умереть от скромности. Природе человека присуща потребность быть воспринятым другими людьми, чтобы вообще подтвердить свою самость перед самим собой. Когда человек действует на глазах другого, то он выражает при этом еще и нечто иное, а именно то, что придает действию вполне определенное значение. Это и называется драматической постановкой.(11) Обратимся к тому фрагменту где респондентка купается глубокой осенью. Она сама сознается в том, что это была постановка от и до. О.А. вообще обладает высоким уровнем рефлексии, постоянно пытается анализировать свои действия, чем во многом облегчает нашу задачу. Конечно, нашей героине вовсе не хотелось искупаться. Тут был применен двойной удар. Всего за один раз возможно было поразить две цели. Во-первых, поднять свой рейтинг в глазах друзей или, по крайней мере, стать в на какое-то время центром всеобщего внимания. Во-вторых, сыграть пьесу "Я заболею, умру, а вы потом поплачите!"

Для дальнейшей работы над последней выдержкой нам понадобится еще одно понятие введенное Ирвингом Гофманом: стигма. Стигма - греческое слово, обозначающее метку, тавро. В социологии под стигмой понимают очевидные социальные признаки, приналичии которых люди исключаются из числа нормальных. [11]

В нашем случае нельзя говорить о том понимании стигмы , которое существовало у Гофмана, на прямую. У него это указание на физическое или моральное уродство. Тогда как в ситуации О.А. можно говорить о том, что стигму она себе приписывает сама, когда говорит о своем психическом нездоровье: "Он мне поставил диагноз смешной какой-то: острый психоз"; или о физических недостатках: "полная фигура, кривые зубы". Здесь же респондентка говорит о том, как ее не принимает та среда где ей хотелось бы находиться: " мужчины не замечают, девчонки не дружат". Присутствует также невнимние со стороны родителей. Тогда О.А. прибегает к крайним мерам рискуя и эпатируя публику. Публикой которая нас интересует будут родственники. Именно для них разыгрывается сцена: "довести себя до состояния полусмерти каким-нибудь там образом, чтобы потом все родственники убивались около твоей коечки". Итак, цель - заставить родственников страдать, связана с проблемой недостатка внимания и чувством неполноценности - любое отношение к себе, которое является критическим и в общем отрицательным. Здесь возможно даже говорить о комплексе неполноценности. Термин предложен А.Адлером и описывает совокупность вытесненных страхов, происходящих из-за неполноценности органа или тела, который вызывает чувства, установки и идеи относительно более общей неполноценности. [9]

Итак девушка чуствует свою неполноценность, которая вероятно не соответствует действительности, иначе откуда бы взяться друзьям, которые так за нее переживают в момент купания?

Даже со временем, когда такие проблемы отходят на задний план. А.О. продолжает думать о смерти, но уже не включая в модель ни публику, ни связанные с ней мотивы. Теперь респонденка эгоцентрична - поглощена самой собой , сосредоточена на себе. [9] Ценность собственных внешних и внутренних характерисик и страх перед их ухудшением настолько высоки, что перекрывают ценность жизни. Модели, которые выстраиваются респонденткой больше связаны с герантологией, чем с танатологией. Здесь можно вспомнить "абсурд" Камю [2], да и монолог бедного датского принца, который в свое время тоже усомнился в смысле бытия и задумался о причинах не позволяющих человеку с легкость разрешить все проблемы и сомнения простым уходом из жизни.

Последняя и предпоследняя респондентки схожи в своих упаднических настроениях, но, тем не менее, это не позволяет сделат выводов о поколении в целом, так как выборка слишком мала и случайна. Но если взять интервал в один год и проследить как меняются взгляды респондентов, возможно, мы нашли бы некоторую закономерность.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Исходя из анализа собранного материала мы можем сделать следующие выводы:

Если публика не имеет является значимой или нет в ней никакой заинтересованности моделирование смерти отсутствует как таковое.

Если всей публикой является один человек, но значиность его для исполнителя очень высока в силу концентрации в нем того что представляется ценным, то моделирование имеет очень четкую, проработанную картину, оно более яркое и детальное. Отсутсвие такого значимого другого или его потеря ведет к разрушению моделей, деструкции их первичной ценности.

Отсутствие лиц заинтересованных в сохранении жизни исполнителя ведет к апатичности как в отношении моделирования смерти, так и к самой жизни.

Если жизненный путь сопровождается постоянными трудностями, борьбой за выживание свое и близких, если существует круг людей, выживание которых зависит от жизнеспособности исполнителя - моделирования смерти не присутсвует в интервью и отрицается факт его существования в прошлом.

Исполнители действительно находящиеся в состоянии близком к смерти скорее не моделируют, а планируют ту обстановку которая должно сопровождать их уход из жизни и время после него.

Неуверенность в будующем и страх перед ним ведут к активному моделированию смерти и апатичному отношению к жизни.

Можно выделить следующие функции моделрования смерти:

-реванш - способ отомстить за нанесенную обиду;

-последняя точка в споре, безприкословное доказательство своей правоты;

-повышение свое ценности для публики;

-способ манипулирования публикой.

Не следует забывать, что в основном эти модели существуют только в сознании исполнителей и не всегда выносятся на обозрение публики как конструкции возможного развития событий. Таким образам основным зрителем, для которого разыгрывается действо является сам исполнитель. Тогда основной функцией моделирование смерти будет - проигывание ситуаций с целью снять напряжение вызванное внешними раздражителями.

Хочется добавить, что работа по вопросам моделирования смерти находится на своем начальном этапе и в ближайшее время будет продолжена.

ЛИТЕРАТУРА

Философский энциклопедический словарь / Под. ред.: Л.Ф. Ильичева и П.Н. Федосеева- М.: "Советская энциклопедия", 1983 -статья "Смерть" - с.617-618.

Миф о Сизифе. Эссе об абсурде / Сумерки богов / Сост. и общ. ред. А.А. Яковлева: Перевод. - М.: Политиздат, 1989.- с.222-318.

Личность: теории, экспирименты, упражнения / Фрейджер Р., Фейдимен Д. - СПб.: прайм-ЕВРОЗНАК, 2002. - 846 с.

Винничук Л./ Люди нравы и обычаи Древней Греции и Рима / Пер. с польского В.К. Ронина. - М.: Высшая школа, 1988 - 496 с.

Зюськинд П. / Повесть о господине Зоммере / Перевод с немецкого Э. Венгеровой. -

СПб.: Азбука, 2001. - 160 с.

Д. Джери и Дж. Джери / Большой толковый социологический словарь (Collins) Т.1, Т.2 / Пер. с англ. М.: Вече, АСТ, 1999. - 544с. -528с.

Эрик Берн / Игры, в которые играют люди / Пер. с англ. А.А. Грузберга. - Екатиринбург: ЛИТУР, 2002. - 576 с.

Гроф С., Хэлифакс Дж. Человек перед лицом смерти. - Пер. с англ. А.И. Неклесса - М.: Издательство Транс персонального Института , 1996. - 246 с.

Большой толковый психологический словарь Т.1, Т.2; Пер. с англ. Ребер Артур. - ООО "Издательство АСТ"; "Издательство "Вече", 2001 - 592 с. - 560 с.

Словать психолога-практика / Сост. С.Ю. Головин. 2-е изд., перераб. и доп. - Минск: изд. Харвест, 2001. - 976 с. - (Библиотека практической психологии).

Ирвинг Гофман: Техники презентации / Хайнц Абельс / Интеракция, идентичность, презентация. Введение в интерпретативную социологию. Пер. с нем. под ред. Н.А. Головина и В.В. Козловского; СПб: изд. "Алетейя"; 2000 - С.187 - 246.

"Человек умирает только раз в жизни..." / Павел Флоренский / Тибетская книга мертвых. - М.: Агентство "ФАИР", "СКРИПИН". 1995. - С. 143.

Тайлор Э.Б. / Первобытная культура: Пер. с англ. - М.: Политиздат, 1989. - 573 с.

История древнего мира / Виппер Р.Ю. История средних веков / А.А. Васильев. - М.: Республика, 1993. - 511 с.

Фрейд А. / Психология "Я" и защитные механизмы: Пер. с англ. - М.: Педагогика, 1993. - 144с.

Сказка о смерти / Философские сказки для обдумывающих житье / Козлов Н.И. - 4-ое изд., переработанное и дополненное - М.: АСТ_ПРЕСС, 2001 - С.384 - 390.

Ритцер Дж. / Современные социологические теории. 5-ое изд. - СПб.: Питер, 2002. -688 с.

18. Козер Л. / Функции социального конфликта. Перевод с англ. О.А. Назаровой - М.:

Идея- Пресс, Дом интеллектуальной книги, 2000. - 208 с.

19. Калиновский П. / Переход / Очевидцы бессмертия. Сборник. - М.: Агентство "ФАИР", 1995.- С.151 - 282.

20. Артемьев А.И. Социология личности 2-ое изд. - М.: ООО "Арба Т - ХХ1", 2001. - 256 с.

Материал размещен на сайте при поддержке гранта №1015-1063 Фонда Форда.