[ предыщущая часть ] [ содержание ] [ следующая часть ]
Культ против культуры
Не так давно достоянием общественности стали тексты Лосева, характеризующие его как идейного антисемита. Публикаторы этих текстов, чем бы они ни руководствовались, сделали важное и нужное дело. Заполнен еще один пробел в истории русского нацизма. Теперь мы знаем о его среднем звене, — среднем и хронологически, и культурно-иерархически.
На высшем уровне давно и прочно находятся интеллектуалы, которых нацистами и фашистами не назовешь. Они лишь способствуют эрозии культурной почвы, деградации мысли. Классики этого направления — Василий Розанов и Лев Гумилев. Продолжатель их дела — Георгий Гачев.
Есть просто подонки: Родзаевский из Харбина и нынешние, постсоветские штурмовики, вынужденные идейно вдохновляться книгами Гитлера и Розенберга.
И вот теперь, как справедливо заметил Леонид Кацис, первым прокомментировавший тексты Лосева, выясняется, что в России за несколько лет до Розенберга уже было написано нечто вполне в том же духе и на том же уровне. Это не культурно закамуфлированное разрушение цивилизационной самоидентификации русской нации, русского национального самосознания, как у классиков и их продолжателя. И не примитивное «бей–спасай». Это масштабно, доходчиво и академично.
И, может быть, главный результат публикации в том, что появилось еще одно свидетельство нехристианского происхождения фашизма. Из публикации ясно, что Лосев — еретик–имяславец, чьи нападки на св. Патриарха Тихона и митрополита Сергия (Страгородского), по существу, повторяют обвинения этих архипастырей со стороны Зарубежной Церкви. Той самой Церкви, которая сделала главным направлением своей деятельности политическую борьбу, причем с примитивных самодержавных позиций. (Монархизм может быть и не примитивным.) В 30-е годы карловчане пошли на прямой союз с гитлеровским режимом, налаживая отношения прежде всего с Розенбергом.
Попытки защитить Лосева, кроме всего прочего, сводились к тому, что антииудаизм имманентен христианству, а потому в его трактате о вреде евреев нет ничего зазорного для православного. Однако в пору работы над этим трактатом Лосев прямо и откровенно называл себя имяславцем, то есть еретиком.
Основные тезисы Дополнений к «Диалектике мифа» сводятся к следующему. Божественные устои Средневековья были поколеблены еврейством, которое есть «оплот мирового сатанизма». «Израильская стихия лежит в основе новоевропейской культуры». «Каббала есть обожествление и абсолютизация Израиля. Израиль — принцип отпадения от христианства и оплот всей мировой злобы против Христа». И так далее. Главное сказано. [211]
Очевидно, что текст Лосева в части, посвященной Средним векам, есть прямая противоположность статьи Владимира Соловьева о средневековом миросозерцании как компромиссе христианства и язычества, антитезис, за коим, впрочем, никакой синтез не последовал. Текст Лосева — апология Средневековья как эпохи подлинного христианства.
Противопоставление себя Вл. Соловьеву как основа философской самоидентификации роднит Лосева с Розановым. Еще предстоит разобраться с тем, что же побудило Лосева взяться за книгу о великом философе.
Но это частности. Главное же в вопросе об антииудаизме христианства. Этот термин применяется в западно-христианской теологии. И в документах Второго Ватиканского собора, и в папских энцикликах, и в спорных трудах священника Ганса Кюнга, и в протестантской «теологии после Освенцима» речь шла об этом явлении как о болезни христианства. Именно как о болезни. К сожалению, в России важнейшие достижения западно-христианской мысли излагались вульгарно и даже с «точностью до наоборот», как, например, в безграмотных и злобных статьях людей, пытающихся представить антисемитом и коллаборационистом даже протоиерея Александра Меня.
Интеллигенции, в том числе и тем, кто называет себя «христианской интеллигенцией», такое толкование иудео-христианских отношений просто необходимо. Вина за Шесть миллионов обезличивается, перекладывается на Церковь и на Благую Весть, в то время как она лежит на интеллектуалах и эстетах, чьи имена хорошо известны. И на тех, кто создавал черные легенды, и на тех, кто делал эти легенды красивыми, и на тех, кто убеждал нации в том, что во всех этих играх нет ничего опасного. Получается, что виновата Церковь, виновато христианство, в истории действуют безличные силы, вроде «христианского антииудаизма» и прочих тенденций и потенций. А те, кто пишут научные трактаты или подстрекательские статьи, ни за что не отвечают и ни в чем не виноваты — они слепые орудия истории.
Потому и папские документы 1998 года, касающиеся отношения Церкви к Шоа, вызвали у некоторых радикалов раздражение. Потому что Церковь еще раз подчеркивает вину «неоязыческого режима», констатируя, что «корни антисемитизма лежат вне христианства».
В истории Церкви было и до сих пор присутствует враждебное отношение к иудаизму и иудеям. И в этом смысле можно говорить об антииудаизме. Однако теологически понятие «антииудаизм» означает прежде всего сознательное неприятие Ветхого Завета. Но тогда и с Новым надо расстаться. Значит… Да, быть «антииудаистом» значит не быть христианином, быть язычником.
Это очевидно. А потому текст Лосева представляет собой попытку уйти от этого противоречия, с помощью легенды о «каббалистическом иудаизме». Точно такую же попытку совершил уже в наши дни диакон Андрей Кураев, утверждавший нечто несуразное — «несовпадение системы религиозных [212] практик Израиля, ведомого Моисеем, и Израиля, ведомого каббалой». Написав это, отец диакон в том же тексте припомнил-таки иудеям «персидский погром». То есть поступил как советский «борец с сионизмом» из числа «научных» атеистов. Они очень любили объяснять нехорошее происхождение и значение пурима. Леонид Кацис резонно заметил, что такое отношение клирика к Книге Эсфири, входящей в христианский канон, более чем странно. Ведь история спасения Израиля имеет глубокий мистический смысл и для иудея, и для христианина. Как и весь Ветхий Завет.
Если, конечно, добавлю я, не заменять христианство антииудаизмом и антисемитизмом.
Казалось бы, все ясно. И ясны прежде всего последствия кабинетных упражнений таких людей, как Лосев. Но интеллигенция не хочет расставаться со своими культовыми фигурами. В защиту Лосева выступили столь разные люди, как Олеся Николаева и Юнна Мориц. Ничего неожиданного в этом нет.
Тексты Лосева вообще не предназначены для чтения и анализа. Он не несет ответственности за написанное в глазах образованной публики, не желающей замечать смысла слов, составленных человеком, которого интеллигенция назначила культовой фигурой.
Культовая фигура появляется независимо от текстов, кои этой фигурой производятся. Точнее сказать, независимо от качества, количества, смысла и содержания этих текстов. Во всяком случае в России, во всяком случае внутри русской интеллигенции, во всяком случае в советский период истории этой интеллигенции. Принципиально важное другое — соответствие корпоративным настроениям. Все это — проявление сущностных особенностей той культуры, к которой принадлежат Лосев и Розанов, еще одно доказательство немодернизированности, деперсонализации интеллигентского сознания. Важна причастность к созданию текстов, а не сам текст. Корпорация, а не текст определяют место человека: лишь бы писал, а что — неважно.
Лосев, таким образом, предстает человеком своего времени и своего уровня — уровня полукультуры, которая так легко овладевает массами, в том числе и необразованными, поскольку совершает невозможное в собственно культуре — вербализует допонятийное состояние сознания. К этому, кстати, стремился и отец Павел Флоренский — именно к этому сводится, в конечном счете, его антиномизм.