[ предыщущая часть ] [ содержание ] [ следующая часть ]
По ученой части
«В наш век кроме науки существует еще наукообразие, — писала Надежда Мандельштам. — Быть может, почти вся философия пошла по этому пути, а вместе с ней и дилетанты философии. Наукообразие прорывается повсюду, с особой настойчивостью в те области, которые касаются человеческого общества… Наукообразие — своевольная болезнь науки».
Непереходимой границы между колдунами и учеными–оккультистами не было и нет. Нацистов и, как теперь выясняется, большевиков (а до них — Александру Федоровну и подвластного ей Николая Александровича) обслуживали люди, выдававшие себя за ученых и за магов одновременно. Конец у них был одинаков что в рейхе, что в совдепии, — пуля в затылок. А сейчас необходимость сбыта своей продукции определяет формы существования оккультизма с претензией.
Преодоление магии в истории иудео-христианской цивилизации шло, по определению Макса Вебера, путем расколдования мира, его познания — христианское мышление породило фундаментальную физику, химию, математику, философию, историческую науку, социологию. Расколдование мира подразумевает то, что свободное внутреннее развитие христианина — это его обожение. Оккультистский склад ума обожествляет мир, управляемый «тайными силами», перед которыми человек бессилен и ничтожен. Погружение в магию происходит путем мистификации мира, фальсификации причинно-следственных связей, превращения научных дисциплин в квазирелигии. Вот хотя бы несколько пар: астрономия — астрология, химия — алхимия, психология — парапсихология, политология — конспирология, математика — математическая политология и псевдохронология, философия — диамат, история — истмат.
Поиск Божьей истины есть еще и поиск себя, своего Я. В русской же общественной мысли и в гуманитарных науках, эти поиски трагически разделились, что привело к потере гуманитарности как качества. То есть, говоря по-русски, к потере человечности как раз теми науками, которые призваны эту самую человечность изучать. Самые фундаментальные исследования в этой области имеют самое прикладное значение, ибо «гуманитарные науки и философия помогают понять, что человек занимает в обществе центральное место, а ему самому — осознать себя как «социальное существо». Однако только в вере открывается ему, кто он такой, и только от нее исходит социальное [197] учение Церкви». Это энциклика Папы Иоанна Павла II Centesimus annus.
В России же учеными–гуманитариями все делалось для того, чтобы «вставить» человека в мыслительную схему, представить его не субъектом истории и общественной деятельности, а объектом, подвергающимся воздействию самых разных сил. Занимались этим и ортодоксальные марксисты, и игротехники, и математические политологи, и самоучки–маргиналы.
Художественное и научное познание мира для христианина — это стремление приобщиться к тому смыслу, который является источником всех смыслов. Абсолютное смыслообразующее начало лежит вне пределов человеческой деятельности, но тем самым освящает ее, придает смысл любому труду. Применительно же к труду интеллектуальному это означает всенепременное требование корректного словесного (вербального) воплощения результатов своей деятельности.
Вовсе не надо быть христианином, чтобы быть хорошим ученым или писателем, — надо лишь быть профессионалом, то есть не придавать своей деятельности смысла, выходящего за собственно профессиональные рамки. Достаточно лишь никого не обманывать: не превращать науку в магию и не выдавать частное знание за универсальное, магию за мистику, видеть в людях собеседников, а не объект воздействия парапсихологических опытов, закономерностей истории, политических технологий.
Игры подобного рода первым делом разрушают словесный строй культурной продукции. Религия Слова несовместима с религией слов. Разрушение вербальности может быть двояким. И у современных ученых, и у колдунов с магами наблюдается как совершенно нелепое многословие, превращение связного текста в набор заклинаний, так и попытка вообще избавиться от текста. Причем это вовсе не взаимоисключающие способы — гипервербализм историков и философов уживается с антивербализмом игротехников.
Современное научное мышление выросло из схоластики, и то, что принято называть рациональным мышлением, возникло в рамках христианской цивилизации и культуры. Но рациональное мышление, оторванное от своих христианских корней, превращается в культ рассудка, отрицающий культ разума. Уместно вспомнить в этой связи и рассуждения отца Сергия Булгакова о культе науки, и слова Осипа Мандельштама, что прямой наследницей «старой европейской науки» стала теософия, которую характеризует «интерес ко всему, граничащий с равнодушием, — всепонимание, граничащее с ничегонепониманием».
Жрецом новой религии становится тот, кто сумеет наиболее удачно мистифицировать процесс делания науки и культуры. Термин «мистификация» одного корня со словом «мистика», но означает совсем другое. В очередной раз никак не обойтись без патера Брауна, который пояснял: мистик стремится открыть тайну, а не создать ее. Мистификатор же, продолжим мы, делает [198] все, чтобы придумать тайну, сделать простое сложным, а сложное простым. Но это лишь средство для достижения вполне определенной цели. А именно разрушения человеческой субъектности, свободной и ответственной личности, Я познающего субъекта с помощью псевдоинтеллектуального камлания и психологического давления.
Естественно, что и для собственно оккультистов, и для оккультистов от науки качество производимого продукта несущественно. Важно выполнение некоторых действий, подтверждающих статус, будь то пассы, заклинания, квазитексты. Разница лишь в том, что колдун и есть колдун, с него спроса никакого, а ученые–маги требуют, чтобы их числили по научному ведомству.
Можно было бы, конечно, сказать, что колдуны с гадалками честнее (и это было бы правдой), но хотелось бы избежать морализаторства. Оккультисты цивилизованнее — они ближе к рыночным отношениям. Ученые–маги своим происхождением обязаны тоталитаризму и ищут не столько путей сбыта своей продукции, сколько связей с властью.
К счастью, нынешняя власть, в отличие от придворной камарильи времен Николая II и ее прямой наследницы — большевистской номенклатуры, может позволить себе быть свободной от магической поддержки старцев–самосвятов и ученых–самозванцев.
Что же касается научного оккультизма, то одним из достижений — интеллектуальных и социальных — последнего десятилетия является коммерциализация политических, социальных и психологических технологий. Они теряют квазирелигиозный характер, перестают претендовать на спасение человечества (а не человека) и на переустройство общества (а не на устроение жизни). То, что в скобках, это прерогатива именно религии.
Теперь технологии сопоставляются друг с другом не по своей магической силе, а по своей ликвидности. Последняя, правда, не полностью обусловлена эффективностью, но все больше от нее зависит. Что, впрочем, естественно для любого товара, чья рыночная стоимость определяется многими параметрами. В том числе и престижностью, не только практичностью. Однако само наличие такого критерия, как внешняя эффективность, свидетельствует о серьезных изменениях.
Но эстетические пристрастия власти порой пугают.