[ предыщущая часть ] [ содержание ] [ следующая часть ]
Двоебесие
В «Записках блокадного человека» Лидии Гинзбург выражена неприязнь к «индивидуалистическому пацифизму» книги Ремарка «На Западном фронте без перемен». Если таково мнение атеистки (Лидия Гинзбург о своем атеизме писала, то есть ее отношение к религии было не только ее частным делом, а чем-то, определявшим ее профессиональную и общественную позицию), то чего же следует ждать от христиан, которым пацифизм глубоко чужд? Во всяком случае, чужд христианству.
В свое время советская пропаганда подняла шум по поводу слов генерала Александра Хейга, сказанным им, когда он был государственным секретарем США. «Есть вещи важнее мира», — заявил генерал. Конечно, это было ужасно, цинично и против мирной политики страны советов.
Сейчас очень неприлично говорить о том, что есть вещи важнее мира с нацистами, коммунистами и прочими бандитами, порой захватывающими власть в целых регионах и республиках. Это вообще большевизм. Хотя именно большевики приучили нас к тому, что мир — это всегда хорошо. Правда, русский народ придумал анекдот, подарив права авторства на него армянскому радио, которое, когда его спросили, будет ли ядерная война, ответило, что войны не будет, но будет такая борьба за мир, что камня на камне останется.
За мир боролись не только Леонид Ильич и Никита Сергеевич, но и их предшественник, учредивший премии имени себя для выдачи особо отличившимся. Наиболее одиозные международные организации борцов за мир были созданы при Сталине и адекватно оценивались народами и правительствами цивилизованных стран.
И что самое интересное — активная борьба за мир в целях установления мирового господства, мирное сосуществование в военных целях были предсказаны Владимиром Соловьевым в «Повести об антихристе», которая вошла в его «Три разговора». Воцарение антихриста, напомню, сопровождалось установлением вечного и всеобщего мира. Без малого сорок лет спустя, уже после Мюнхена, но еще перед началом второй мировой войны, набоковский [184] антихрист Сальватор Вальс тоже начнет свое правление со всеобщего разоружения.
«Война не есть безусловное зло и мир не есть безусловное добро, или, говоря проще, возможна и бывает хорошая война, возможен и бывает дурной мир». Такое суждение высказывает один из участников разговоров — господин Z. Мысль, как говорится, глубокая, но не оригинальная. Однако и не банальная. Владимир Ульянов, в частности, потряс умы учением о войнах справедливых и несправедливых — вроде бы почти то же самое, что и у Соловьева, во всяком случае с точки зрения какого-нибудь приверженца коммунизма «как светской формы христианства».
Федот — да не тот. Категории «справедливость» и «несправедливость» относительны: они могут быть истолкованы с классовой точки зрения. А категории «добро» и «зло» абсолютны. Мирное сосуществование христианской цивилизации с соцлагерем было, безусловно, дурным миром, а войны с Гитлером и Саддамом — хорошими войнами. Но до сих пор подлинным христианином в России многие склонны считать Льва Толстого, чье отпадение от Церкви проявилось не только в отношении к таинству евхаристии, но и в учении о непротивлении злу насилием.
Учение это противно христианству и служит антихристу, с которым предстоит битва, а не «вечный мир». «Три разговора» заканчиваются заявлением господина Z. о том, что антихрист «весь объясняется одною, и притом чрезвычайно простоватою, пословицей. Не все то золото, что блестит». Не все то благо, что кажется таковым.
Речь идет о том, что с такой охотой повторяется людьми, от христианства далекими. Не убий — и все! Совсем как Князь, один из участников соловьевских «Трех разговоров». Нет, не все. Если б дело касалось одного человека, то он мог бы уйти в монастырь. Но Христос обращался и к каждому, и ко всем. Слова о Царстве Божием, что внутри нас, могут быть истолкованы по-разному. И как то, что Царство Божие в наших душах; и как то, что Царство Божие среди нас, в нашем собрании. И собрание это надо беречь, тем паче что оно не только разрослось, но и создало цивилизацию, основанную на признании прав человека, наций, религиозных общностей, гарантированных определенным общественным и государственным устройством.
Блаженны миротворцы, но миротворцы вовсе не всегда и не обязательно пацифисты. Стремление к миру очень и даже слишком часто вынуждало людей воевать. А потому и отношение христиан к войне далеко не так просто и ясно, как отношение пацифистов нынешнего столетия.
Пацифисты были и остаются не сторонниками мира, а противниками волевого начала, противниками государства как хранителя ценностей иудео-христианской цивилизации. И война вызывала и вызывает у них отвращение, прежде всего как проявление свободы воли людей и человеческих общностей. [185]
Большевики ловко воспользовались естественным желанием людей жить без войн, организовав крутую борьбу за мир, разрядку и все прочее, чему положило конец вторжение в Афганистан. Неоконсерватизм, ориентированный на христианские ценности, постепенно вытеснил из политики борцов за мир левого происхождения.
Для христианина мир и война не могут быть целью. Они лишь средства достижения того порядка, того устройства, которое признается приемлемым и справедливым. Справедливость, напомню, устанавливают люди, если они свободны и ответственны, у Бога же просят не справедливости, а милости.
Когда же мир или война становятся целью, то людьми овладевает бес пацифизма или бес милитаризма. И ныне многие политики предлагают изгонять беса милитаризма с помощью беса пацифизма. Но выбор из двух бесов, из двух зол, каков бы он ни был, будет угоден дьяволу. Надо выйти из ситуации ложного выбора, оставшись в миру, определив не христианские принципы поведения (они определены до нас и не нами), а способы их осуществления здесь и теперь. Это сопряжено с внешними трудностями, которые преодолимы лишь с помощью внутреннего усилия.
Христианин, по моему глубокому убеждению, может принять войну, что называется, по совести при некоторых условиях, важнейшим из которых, как это ни странно прозвучит для многих, является рациональное — в первую очередь правовое — определение целей войны и рациональные способы их достижения.
А мораль обычно читает тот, кто ничего другого не может. Морализаторство, да еще с пафосом и надрывом, — лучшее средств компенсации интеллектуальной недостаточности. И чем больше интеллектуальная дыра, которую надо прикрыть, тем круче пафос и надрыв.