[ предыщущая часть ] [ содержание ] [ следующая часть ]
Славянский тупик
Империи уже нет, национального государства еще нет, то есть, по определению Андрея Быстрицкого, РОССИЯ — ЭТО НЕ ТО, ЧЕГО УЖЕ НЕТ, А ТО, ЧЕГО ЕЩЕ НЕТ. Нация и государство in statu nascendi. И нет пока позитивно и рационально определенных национальных интересов и способов их осуществления. Создается впечатление, что повторяется ситуация второй половины прошлого столетия, когда модернизационные процессы в России, ее внутреннее развитие показали всему миру очень серьезные претензии на усиление ее роли в мировой политике. Но при этом сама Россия не смогла эти претензии понять и рационально обосновать.
Сейчас ситуация принципиально иная: в мировой политике Россия представлена не архаичной империей, а национальным государством. Тем не менее опыт неудавшейся внешнеполитической модернизации столетней давности заставляет вновь задаться вопросом: что же такое национальные интересы России?
Очевидно, что национальные интересы России состоят в том, чтобы стать равноправным членом сообщества цивилизованных наций, то есть тех, кто формирует, сохраняет, защищает и распространяет фундаментальные ценности иудео-христианской цивилизации. А потому национальным интересам России не могут отвечать ни союз с террористическими государственными образованиями, созданными Саддамом, Кастро и Каддафи, ни конфронтация [151] с ближайшими соседями, ни попытки объединения с белорусским совхозом.
Противники Лукашенко предваряют его критику оговорками, что они в общем-то за интеграцию, но… Однако надо еще разобраться, нужна ли вообще интеграция. Каковы базовые ценности: благо России или интеграция ради интеграции, союз ради союза.
Угроза объединения ради объединения реальна и серьезна. Режим Лукашенко по природе своей не может быть ориентирован на внутреннее развитие. Он автаркичен лишь по отношению к иудео-христианской цивилизации, но при этом имеет большие геополитические амбиции. Именно геополитические — это слово из словаря президента Белоруссии, назвавшего распад СССР «геополитической катастрофой». Временная экономическая стабилизации в Белоруссии должна подкрепляться внешней экспансией.
Само слово «геополитика» точно указывает на предшественников белорусского вождя. На тех, кто ставил во главу угла не антропогенные, а природные, в частности расово-биологические факторы политики, придавая им магическое значение. А разговоры о славянском союзе и единстве — это припоминание о расистских опытах Сталина, подражавшего своему сопернику (но вовсе не противнику) Гитлеру. «На улице Горького садили липы» — так Тендряков передал ощущение преемственности, наследования советской власти нацистскому режиму после войны, итогом которой Сталин назвал победу славянства в историческом противостоянии германскому миру. Что славянство, что арийство — один бес. И один результат — национальная деградация.
Деградация неизбежна потому, что и нация в целом, и каждый ее представитель, каждый, кто является носителем ее качеств, каждый, кто сознает свою принадлежность к ней, лишается и свободы действия, и свободы мысли. Волевое начало на уровне личностном и общественном уничтожается, волю персонифицирует лишь вождь, фюрер, старший брат, который тоже несвободен, поскольку действует в соответствии с магическим расовым, природным, геополитическим или, как в случае со славянской идеей, этнолингвистическим предопределением.
Славянство — всего лишь этнолингвистическая общность, как германские или романские народы. Объяснять же, что славянского единства нет и не было, чему после распада Югославии вообще никаких доказательств не надо, бессмысленно. Расизм, в отличие от мещанского национализма, иррационален.
Европа уже все это видела. Лукашенко смешон и ничтожен, как были смешны Гитлер и Муссолини, вслед за Лениным и Троцким доказавшие, что от шута до палача один шаг. И первыми вожди и фюреры уничтожают тех, кто рассчитывал извлечь выгоду из союза с ними, кто полагал, что этими ничтожествами можно манипулировать. Белорусский вождь агрессивен и энергичен, как были агрессивны и энергичны федераты, захватившие в конце [152] концов Рим. Варвар всегда знает, чего он хочет, и добивается этого любыми средствами. Цивилизованные народы могут противопоставить варварству лишь твердость, основанную на ясном осознании ценностей цивилизации и чувстве правоты.
Именно так поступил Запад по отношению к режиму Милошевича.
Все диктаторы — подонки. Сталин подготовил страну к войне так, что до сих пор неизвестно, сколько же народу они с Жуковым положили. Саддам Хусейн подставил Ирак под бомбы НАТО. То же самое устроил и Милошевич — мосты в Белграде прикрывал живой щит. Столько лет дразнить сильнейшие державы мира и не обзавестись системой ПВО, способной защитить хотя бы столицу!
Есть логика безличная: раз сербы поддерживают Милошевича, значит в этом что-то есть. А есть логика личной ответственности, логика рассуждений лидеров Запада. Вопреки всему тому, что говорится и пишется о «машине войны», о «безличной и самодовлеющей бюрократии», такой фактор, как свобода воли, как свобода выбора, становится все более существенным.
Что касается всенародной любви сербов к Милошевичу и консолидации нации вокруг него в начале бомбардировок, то есть факт и отношение к факту, которое тоже является фактом. Неизбежность чего-либо в истории вовсе не означает неизбежности внутреннего принятия этого каждым из нас. Иначе бы не было истории. И в этом праве на непринятие, хотя и не только в нем, по словам Бродского, «и есть христианство».
Немцев тоже бомбили, пока, наконец, они не признали: «и наши города — только часть городов, разрушенных нами». Война пришла в дом к тем, кто годами жил бредовой идеей о Великой Сербии. Немцы Гитлера тоже поддерживали. И ответили за это. Тут, конечно, вопрос сложный. При словах об ответственности нации вспоминаются малоприятные эпизоды. Однако одно дело расизм, а другое — принцип народного суверенитета, отраженный, в частности, в известном высказывании. Насчет того, что каждый народ достоин того правительства, которое у него есть.
Где суверенитет — там и ответственность. И отвечать приходится не только за то, что кого-то выбрали, но и за то, что кого-то не свергли. Румыны, например, смогли, и теперь опасности для цивилизованного мира их страна не представляет. А те, кто терпит Фиделя, Слобо или Саддама, и не просто терпит, но и радостно бегает на демонстрации, — те пусть не обижаются.
В основе позиции Запада был не прагматизм, а определенные ценности. Противостояние Запада и России в ходе конфликта — это противостояние ценностного мышления и мышления инструментального, противостояние взрослых людей и инфантильных переростков. Тут уж остается отослать читателя к соответствующей главе из «Архипелага», в коей речь идет о малолетках, — абсолютных беспредельщиках даже по меркам ГУЛАГа. Потому что первый признак инфантилизма — ослабленный инстинкт самосохранения. [153]
Только теперь это инфантилизм посттоталитарный, даже, пожалуй, более опасный, чем прежде. Ведь внешне все по-взрослому: выборы, многопартийность, парламент, импичмент. А на самом деле: назло бабушке отморожу уши, назло маме подхвачу триппер, назло всему миру поддержу Милошевича.
Твердая пища, которая, по словам апостола Павла, годится только тем, у кого чувства навыком приучены к различению добра и зла, русскими не усваивается. А ведь действительно устанавливается новый мировой порядок, при котором цивилизованные государства более не будут терпеть геноцида, этнических чисток, терроризма, прикрытых принципом государственного суверенитета. Значит, уроки века усвоены, значит, надпись на воротах Освенцима: «Спите спокойно — это не повторится» — не пустое обещание.
Только на Серпантинной этой надписи нет, да и ворот не осталось. И никто не знает, какую память сохранят народы о балканских лагерях совсем недавних лет.
Сейчас, в конце XX столетия, очевидно, что слова Владимира Соловьева о том, что весь мир должен быть европейским, вовсе не являются обоснованием империализма. Это даже не утверждение мирового лидерства христианских стран, а понимание того, что в основу мирового порядка могут быть положены лишь принципы, выработанные в иудео-христианской парадигме.
Это и есть новый мировой порядок, которым Россию и не только Россию пытаются запугать. Но ведь России-то стоит меньше всего его бояться уже хотя бы потому, что именно русский мыслитель предсказал в последнем году XIX столетия то, что становится реальностью в конце XX века.
Частью нового мирового порядка является ограниченная правосубъектность тех государств, которые противопоставляют себя мировому сообществу. А что касается защиты национальных интересов, то, когда министром иностранных дел был Андрей Козырев, НАТО бомбило сербов куда более точечно и наши военные участвовали в миротворческой операции на Балканах. С Россией тогда вообще хоть как-то считались. При Примакове у России были шансы предотвратить бомбардировки, но она фактически поощряла упрямство Милошевича. И таким образом Россия взяла на себя ответственность за изгнание албанцев. И за бомбежки тоже.
Тревожно другое. То, как все дружно бросились сплачиваться вокруг поддержки режима Милошевича и насколько безразлично до взрывов в Москве (даже не в Буйнакске) относилось общество к тому, что творилось вокруг Чечни. И нет никаких оснований уподоблять Косово Чечне. Российская власть имела и имеет совсем иную природу, чем режим Милошевича.
Запад, кстати говоря, эти различия понимает и чувствует. Поэтому заявления некоторых политических деятелей о гуманитарном аспекте борьбы с терроризмом в Чечне — неискренни. Запад признает только за собой право на проявление воли. [154]