[ предыщущая часть ] [ содержание ] [ следующая часть ]
Политико-правовой строй
В законодательстве мелких и средних городов Швабии в конце XV — первой половины XVI в. получение права гражданства связывалось с владением недвижимостью в городе и вступительным взносом54. В Аугсбурге в 1529 г. обязательным стало вступление в цех и покупка бюргерского права55. В 1510 г. совет Меммингена принял решение, что лицо, не вступившее в цех, но может быть гражданином города и не имеет права на получение работы. Обнаружены подобные явления и в некоторых других городах56. Все приведенные факты взяты из исследований современных ученых. Последние сведения — о бюргерском праве и о бюргерской собственности особенно интересны и важны. Обратимся к источникам, которые уже характеризовались во Введении, к городским привилегиям.
Во второй половине XV — первой половине XVI в. по просьбам магистратов некоторых городов императоры закрепили в привилегиях важнейшие нормы, связанные с бюргерским правом. Власти Аугсбурга и Нюрнберга получили в 70–80-е годы XV в. право произвольно взимать и назначать налоги, а также право преследовать недоимщиков. Кроме того, совет Нюрнберга мог облагать любыми налогами всех проживающих в городе, независимо от их статуса, а также требовать платежей от крестьян окрестных деревень57.
Объем фискальной власти, предоставленной совету Нюрнберга, следует признать исключительным — большинство городов Юго-Запада Германии по-иному регулировали налоговые нормы. В привилегиях городов Швабии главным элементом было установление связи между владением имуществом в городе, обязанностью платить налоги и правами гражданства. Наиболее полно эта связь нашла выражение в аугсбургских привилегиях 1506 г. Лица, не обладавшие правами бюргеров, могли проживать в городе только в гостиницах и на постоялых дворах. Нарушение этого правила влекло за собой штраф в 10 гульденов. Вступление в бюргеры было возможно только через цех.
Отказавшись от городского гражданства, в течение года и дня следовало продать все свое имущество бюргеру. Если этого не происходило, отказник должен был до продажи уплачивать дополнительный налог в размере трех гульденов с каждых 100. При продаже облагаемого налогом имущества с него по-прежнему следовало взимать все подати независимо от статуса нового владельца58.
Аналогичные привилегии получили во второй половине XV — начале XVI в. и другие, менее крупные швабские города. Так, в Динкельсбюле имущество, облагаемое налогом, не меняло своего статуса вместе со статусом владельца, [29] будь то светское или духовное лицо, а сам бюргер, терявший в связи с продажей имущества гражданство, обязан был уплатить особый налог городу59. В Равенсбурге светские и духовные лица, владевшие чем-либо в городе, обязывались продать все у них имевшееся гражданам города по ценам, установленным бургомистром и советом. Это правило распространялось на всю область, подсудную городу. Если продажа не совершалась в течение года, то налог с имущества небюргера взимался в двойном размере. Позднее было установлено, что бюргер, продавший имущество, облагаемое налогом, лицу, не имеющему прав гражданства, и терявший при этом свои права на собственность, обязан был уплатить как минимум десятый пфенниг с выручки (совет имел право произвольно увеличивать побор)60. Такими же правами располагали и советы Кемптена и Иберлингена, а в Изни человек, отказавшийся от бюргерского права, уплачивал в тройном размере городской налог, и его недвижимое имущество конфисковывалось61.
Таким образом, императоры поддержали стремление властей ряда швабских городов к закреплению сословного характера бюргерской собственности, а также к сохранению в общинах стабильности состоятельных налогоплательщиков. В социальном отношении эти меры могут расцениваться как значительные ограничения с помощью экономических и политических санкций прав собственности бюргеров и лиц, не являвшихся горожанами. Политически они влекли за собой стабилизацию доходов городских магистратов и, следовательно, укрепление их власти. Стагнационные последствия такой политики очевидны, а бюргерская собственность предстает в качестве прямой противоположности собственности буржуазной как конкретной собственности конкретного лица и как абстрактному, безличному всеобщему принципу частной собственности.
Города, которые можно считать средними и мелкими как по их размерам, так в по экономическому значению, проявили в конце XV — начале XVI в. стремление к закреплению и расширению своих таможенных регалий. Право на увеличение таможенных сборов — а в некоторых случаях и на произвольное изменение — получили советы Эсслингена, Кауфбойрена, Кемптена, Лейткирха, Пфуллендорфа, Регенсбурга62. Таким образом, власти ряда городов Швабии выступили в качестве корпораций, стремившихся использовать и расширить свои регальные (то есть принадлежавшие короне, а затем пожалованные имперским городам) права для эксплуатации купеческого капитала.
Нордлинген с 1510 до 1521 г. вел борьбу с графом фон Эттингеном за осуществление такого регального права, как покровительство над евреями. Как известно, с ХIII в. все евреи на территории империи находились под личным покровительством императора. В 1356 г. это право было передано курфюрстам63. К XV в. магистраты имперских городов также получили эту регалию. Нордлинген добивался от Максимилиана возвращения еврейской городской общины, незаконно вывезенной графом в свои владения. И Максимилиан, [30] и его преемник поддержали городские власти, правда, тяжба возобновилась некоторое время спустя64. Осуществления такой же привилегии добивались и власти Ройтлингена. В 1495 г. совет этого города конфисковал имущество еврейской городской общины и получил от Максимилиана право изгнать ее из города на 10 лет65.
В тесной связи с привилегиями, касавшимися фискальных и регальных прав городских властей, находились императорские указы, определявшие или закреплявшие объем их юрисдикции в имущественных спорах. Во второй половине XV — начале XVI в. Швебиш-Халл, Мемминген, Нордлинген, Равенсбург добились от императора признания за городским советом права арестовывать должника, конфисковывать его имущество, призывать в городской суд лиц, подсудных сеньорам, без согласия последних66. Совет Нюрнберга был объявлен последней инстанцией во всех делах, даже если подсудимый был духовным лицом или евреем67.
Но самое существенное расширение юрисдикции городских судебных институтов, которыми являлись, как правило, советы городов, было связано с правом non appellando. Если размеры иска не превышали определенной суммы (речь шла о любом имущественном споре, а не только о должниках), дело могло рассматриваться только городскими властями, а все остальные имперские судебные инстанции не имели права принимать апелляции на их решения. В исследуемый период право non appellando получили или подтвердили советы Аугсбурга (10 гульденов, позднее — 400 гульденов), Бибераха (25 гульденов), Динкельсбюля (60 гульденов), Эсслингена (20 гульденов), Швебиш-Гмюнда (10 фунтов; в грамоте, выданной городу, указывалось, что этим правом обладают Ульм, Эсслинген, Швебиш-Халл, Динкельсбюль, Нёрдлинген, Гинген, Аален, Бонфинген), Кауфбойрена (30 гульденов), Кемптена (100 гульденов), Линдау (30 гульденов), Меммингена (50 гульденов), Нордлингена (50 гульденов), Нюрнберга (600 гульденов), Ройтлингена (30 гульденов), Иберлингена (10 фунтов), Виндсхейма (14 гульденов)68. Привилегия non appellando способствовала усилению власти городских магистратов, закрепляла существование корпоративного суда.
Это усиление власти происходило не только в области имущественного права. В XV — начале XVI в. советы Аугсбурга, Аалена, Нюрнберга, Динкельсбюля, Виндсхейма, Вейссенбурга, Гингена, Гмюнда (в привилегиях, выданных двум последним городам, образцом объявлялись Ульм и Нордлинген), Кауфбойрена, Кемптена, Линдау, Ройтлингена, получили и подтвердили права суда по уголовным делам высшей юрисдикции — о грабежах, убийствах, поджогах, разбоях, по которым мог быть вынесен и приведен в исполнение смертный приговор69. Кроме того, Аугсбург, Нюрнберг, Линдау, Мемминген подтвердили право на преследование, захват и суд в городе лиц, виновных в разбое на дорогах70.
Учреждения Тевтонского Ордена в Гейльбронне были лишены экстерриториальности, а в Нюрнберге — права убежища для убийц. Ульмский совет, [31] судя по грамоте 1491 г., распространил свою высшую юрисдикцию на территорию, примыкавшую к орденской резиденции71.
Итак, имело место расширение и укрепление судебной власти магистратов, сопровождавшееся изменением их положения по отношению к имперским судебным институтам и императору. Несмотря на неопределенность и слабость общеимперской судебной системы, существовал порядок апелляции или к имперскому придворному суду в Роттвейле, или к имперскому палатному суду72. Привилегии второй половины XV — начала XVI в. исключили большинство имперских городов Швабии и Нюрнберг из этой системы. Ни имперский палатный суд, ни суд в Роттвейле, ни лицо, занимавшее должность в выкупленном Габсбургами швабском ландграфстве, не могли привлекать к суду бюргеров. Только сам император являлся высшей апелляционной инстанцией по решениям бургомистров и советов.
В указанный период судебный иммунитет получили и подтвердили власти Аугсбурга, Бибераха (вместе с привилегией non appellando), Динкельсбюля (вместе с исключительным правом суда над людьми и имуществом городского дома призрения и привилегий non appellando), Швебиш-Халла, Гейльбронна, Кемптена, Меммингена (включая право суда над всеми жителями, независимо от их статуса, над всеми городскими церковными учреждениями и их персоналом по примеру Аугсбурга, Ульма, Равенсбурга, Бибераха, Кемптена), Нордлингена (вместе с правом суда во всех принадлежащих городу владениях), Изни, Нюрнберга (особым договором в 1496 г. были урегулированы отношения городского Совета с бургграфом), Равенсбурга, Регенсбурга, Иберлингена (бургомистр и совет получили также право конфискации выморочного имущества и наследства незаконнорожденных), Ульма, Вейля73.
Во всех приведенных примерах постоянно встречаются упоминания о церковных институтах, о давлении, которое оказывали на них магистраты. Эти факты можно сопоставить с уже известными свидетельствами о социальных процессах в имперских городах на рубеже XV–XVI вв.
Постепенное подчинение церковных и монастырских институтов имперским городам шло давно — с XIV в. В современной историографии эта тема разработана глубоко. Преимущество работ таких ученых, как Б. Меллер, Г.-Хр. Рублак, Г. Р. Шмидт, в том, что они рассматривали проблему не в противостоянии магистрата и клира, а в троичной схеме: община — магистрат — клир. Иначе и невозможно, потому что отношения власти в имперском городе были весьма динамичными: магистрат еще только начал превращаться в орган внешней власти, не потерял зависимости от городской общины (впрочем, полной независимости он никогда и не достиг). На русский язык невозможно адекватно перевести употребляемый исследователями термин «Obrigkeit», означающий не просто «высшая власть», а подразумевающий власть внешнюю, относительно автономную от подданных, некое предустановленное верховенство74. [32]
Природа власти городских магистратов особенно ясно проявилась во время Крестьянской войны — об этом пойдет речь в заключительной главе. Сейчас же важно отметить, что община и магистрат в этой системе представлений были лишены права на частные интересы. Анализ аргументации городских восстаний XIV–XV вв., проделанный в немецкой историографии, показывает, что все программные документы строились вокруг принципов общего блага75. То же касается и магистратов, которые обязаны были служить общему благу, всей общине76.
В свете этой высшей ценности и надо оценивать значение императорских привилегий. Власть не жаловалась императором, а подтверждалась им. Община была источником власти в той мере, в какой деятельность совета способствовала миру и единству. Сама община не мыслилась исключительно светски, несакрально, она определялась как христианский мир малых размеров. (Самая близкая аналогия — «мiр православный). В этом смысле она являлась не просто частью империи, а была ей тождественна. И нормы устанавливал не совет и даже не община, они были божественного происхождения77.
Учитывая все это, и следует оценивать свидетельства, содержащиеся в привилегиях. Власть магистратов, сколь бы велика она ни была, ограничивалась неписаными, но более глубоко укоренившимися установлениями. В этом ограничении нельзя не видеть одно из существенных противоречий городского развития, на которое указывали историки–урбанисты, — противоречие между объемом и характером власти городского совета и принципом сотоварищества и равенства бюргеров78. Можно добавить, что это было также противоречие между частными интересами городской верхушки и принципами «общего блага», «мира и единства» в городской общине.
В имперском городе поэтому церковные институты вовсе не были монопольными обладателями сакральности, не являлись носителями абсолютного духовного авторитета. Более того, экстерриториальность церковных учреждений и лиц воспринималась как нарушение фундаментальных принципов городского устройства, а сакральный характер городской общины служил основанием для вмешательства в церковное управление. Последовательное осуществление магистратами права патроната, а также постоянное стремление превратить клириков в рядовых бюргеров, безусловно, пользовалось поддержкой общины79. Поэтому и прямая аналогия с подчинением церковных институтов княжеской власти вряд ли возможна. Внешне эти явления совпадали и в какой-то мере даже сближали князей и магистраты. Но в княжествах это происходило в ходе становления публичноправового порядка, а в городах оставалось в рамках частного права, пользовалось поддержкой общины, которая не была равнодушна к судьбе церковных институтов и клира. Тем более что церковные институты в некоторых швабских городах, перейдя под власть магистратов, стали формой организации городского корпоративного землевладения. [33]
54 Евдокимова А. А. Законодательство швабских городов о праве городского гражданства (XIV–XVI вв.). М., 1982. Рук. деп. в ИНИОН РАН. № 11982. С. 13–14.
55 Blendinger. Op. cit. S. 37.
56 Eitel. Op. cit. s. 81–83.
57 Lünig. IX,3. No. XXXI. X.35; No. XLVI, LXIII, LXIV.
58 Ibid. IX,3. No. XL, XLI.
59 Ibid. IX.12. No. XXXII.
60 Ibid. X,38. No. XXXVI, XXXIX.
61 Ibid. IX,24. No. IIX. 11. No. XXI; X.45. No. IIX.
62 Ibid. IX,13. No. XXXIII; 25. No. XIX; 11. No. XVI; 28. No. XIV; 8. No. IIX, X: 37. No. IV; 39. No. IIX.
63 Waas A. Volk Gottes und Militia Christi — Juden und Kreuzfahrer // Judentum im Mittelalter. S. 419–420.
64 Lünig. X.33. No. XLV, XLVI, LI, LII.
65 Ibid. X,40. No. IIX, XIV.
66 Ibid. IX,22. No. XVI: 31. No. X; 33. No. XXXIV, LIII; 38. No. XXXIV.
67 Ibid. X,35. No. LI.
68 Ibid. IX,3. No. XXXIII, XLIIX; 4. No. XXVI; 12. Ho. XXXV; 13. No. XXXI; 17. No. IV; 25. No. XX; 11. No. XXV; 29. No. XXI; 31. No. XII; X,33. No. XLVII; 35. No. LXXVI; 40. N. XII; 45. No. X; 53. No. XVI.
69 Ibid. IX,2. No. VIII; 3. No. XXXVI, XLVI; 12. No. XXXI; 19. No. XIII, XIV, XV; 17. No. II; 220 No. IX; 25. No. XII; 11. No. XIXI; 26. No. V; 29. No. XXIII; X,35. No. XLIII, LXXI; 40. No. VII.
70 Ibid. IX,3. No XXXV; 25. No XII; 29. No. XXII; 31. No. XI; 33. No. XLV, LXV; 45. No V.
71 Ibid. IX,21. No. XXXIV; X,35. No. LXXII; 46. No. IX.
72 Feine H. E. Die Kaiserlichen Landgerichte in Schwaben in Spätmittelalter // ZSRG GA. 1948. Bd. 66. S. 150, 153–154.
73 Lünig. IX,3. No. XXXIV, XXXIX; 4. No. XXVI; 12. No. XXXIII, XXXVI; 21. No. XXII; 22. No. X; 11. No. XX; 31. No. IX; 33. No. XXXIII, XXXV, XLII, XLIV, XLV, L; 24. No. IIX, X; 35. No. XLII, LIII, LXVII, LXXIV; 38. No. XXXV, XXXVII, XXXIIX; 40. No. Xlll; 45. No. IV, VI, VII, IX; 46. No. IV, Vlll; 48. No. XIIX, XIX.
74 Rublack. Eine Bürgerliche Reformation. S. 41–43.
75 Barth R. Argumentation und Selbstverständnis der Bürgeropposition in städtischen Auseinandersetzungen des Spätmittelalters. Köln, Wien, 1976.
76 Rublack. Eine Bürgerliche Reformation. S. 30–34.
77 Ibid. S. 26, 46, 51–54. Schmidt H.-Chr. Op. cit. S. 33.
78 Rublack. Eine Bürgerliche Reformation. S. 43.
79 Wettges. Op. cit. S. 68, 86.