Лев Усыскин / Реплика

Лев Усыскин

Литература (поэзия, проза особенно) тем и отличается от филологии, философии и прочих подобных наук, что существует в ответ на некий более-менее реальный потребительский спрос. Что я имею в виду? Не столько коммерческую состоятельность тех или иных литературных проектов (она, увы, почти всегда оставляет желать лучшего), а момент принципиальный: даже самый экстравагантный поэт претендует на то, чтобы круг его читателей выходил за рамки собственно поэтического цеха. У мужей науки такое бывает довольно редко — чаще случается наоборот: ученые так или иначе сознательно герметизируют свою творческую жизнь внутри профессиональной среды.

Таким образом, художественная литература по большому счету, — есть отрасль потребительской индустрии, писатель удовлетворяет какие-то потребности публики, производя какую-то продукцию, а публика в ответ пытается эту продукцию оплачивать.

Исходя из этого, ответов на вопрос “все ли тексты одинаково хороши” ровно два. Взаимно противоположных. С одной стороны, как известно, плохих товаров на рынке нет — есть дешевые или, используя более подходящий для нашего случая синоним, доступные. В нашем случае, доступность видимо следует понимать не как стоимость полиграфического продукта, а как совокупность усилий читателя (душевных, духовных, интеллектуальных и т.д.), требуемых для получения удовольствия от книги. В этом смысле Маринина, Пелевин, Толстой (любой) и Упанишады абсолютно равноценны.

Но есть и иной подход. Все мы понимаем, что в некотором, как бы абсолютном смысле, Мерседес всегда лучше Жигулей. Иначе говоря, у каждого из нас в голове сидит представление о некоторой, в общем, безусловной иерархии потребностей. И здесь равенству, демократии не место, как не место им в любой отрасли человеческой деятельности, за исключением государственного строительства только. В каждом конкретном случае из двух врачей, водопроводчиков, военачальников или виолончелистов, в общем, всегда один лучше другого. И, выбрав лучшего, общество, так или иначе, старается наделить его привилегиями. Искусство всегда иерархично и тоталитарно, что бы ни говорил по радио честный американский провинциал Парамонов.

Есть и еще один взгляд на проблему. Можно перехватить на улице хот-дог и тем утолить голод. А можно купить холодильник, микроволновку, запас полуфабрикатов и, тем самым, решить ту же вроде бы проблему, но на некоторую перспективу, так сказать. Это, само собой, обойдется существенно дороже, раз. И этого нельзя сделать за три минуты, два. Что я хочу сказать? Лишь то, что с каждым литературным произведением соотносится некоторая авторская сверхзадача (масштаб грядущего поражения автора, как писал грустный Фолкнер). Оставим открытым вопрос, обязан ли сам автор осознавать эту художественную сверхзадачу. Не станем также обсуждать здесь природу (или природы) этих сверхзадач. Отметим только, что как-то все это связано с течением жизни человека в истории и языке с одной стороны, и с неизменными от века обстоятельствами жизни человека под Богом с другой. Причем, второе, кажется, существенно неисчерпаемее, чем первое.

Что отсюда следует? Ну, например то, что нельзя ставить на одну доску Толстого (любого) с Пелевиным, вся сверхзадача которого — вызвать запрограммированную отрыжку читателя на средства массовой информации. Само по себе это, наверное, для кого-то даже и полезно — но все же донельзя поверхностно, как поверхностна, по большому счету, текущая русская словесность, о нынешнем состоянии которой дискутируют г.г. Руднев и Плуцер-Сарно. Собственно, ничего страшного — пройдет. Просто период всеобщего совершенствования декоративности, фельетонности и отработки непосредственных реакций на непосредственные раздражители. Временами, даже забавно. Можно почитать на ночь. Или даже продекламировать по пьяной лавочке. Ведь даже имея дома холодильник и микроволновку, мы иногда покупаем на улице хот-дог.

[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]