Глава 2. ОСНОВНЫЕ КОНЦЕПТЫ НАРОДНОГО ОГОРОДНИЧЕСТВА

2.1 Концепт нормы

Один из основных концептов, заложенных в системе народного огородничества – установка на придание объектам, связанным с огородничеством, “правильных” качеств. Прежде всего это связано непосредственно с выращиваемыми овощами. Кроме того, что все овощи должны быть крупными, вкусными, крепкими, можно выделить набор необходимых качеств для каждой овощной культуры в отдельности: капуста должна быть белой и плотной, огурцы – сочными, лук – острым (или сладким), редька – горькой, картофель – долгохранящимся. Система народного огородничества стремится обеспечить богатый урожай овощей с “нужными” свойствами и предупредить появление “ненужных” свойств на всех уровнях.

В ритуальных текстах эта идея особенно явно реализуется в период посадки овощей – критическое время, когда совершаются ключевые действия, направленные на зарождение овощной культуры. При произнесении этих текстов в переломный момент времени происходит своеобразное программирование семян и рассады на нужный ход их развития в будущем. Так, например, в ритуальном тексте на посадку любых растений исполнитель обращается напрямую к сажаемой культуре с пожеланием ей “правильных” свойств:

Умоюсь я (имя рек) в утреннюю зорю утренней росою и очерчу себя безымянным пальцем и скажу: «Гой еси ты, заря утренняя, и ты, заря вечерняя, поди ты на мою рожь и проч., дабы она росла как лес высока, как дуб толста. Будьте, мои слова, и проч.»[1]

Общему благополучию овощных культур могли способствовать другие растения: например, лук должен так же хорошо расти, как крапива, а капуста – как рябина. Иногда при совершении посадок веточки этих растений втыкали в гряды:

(Садят капусту, веточку рябины втыкают, чтоб больше было капусты:) – Рябинка, рябинка, святая деревинка. Как рябинка цветет, так капустка растет[2];

(Подруга у меня лук садила и крапиву рядом с луком посадила и говорила:) – Как крапива везде растет, так и лук бы везде рос[3].

В связи с другими растениями зафиксированы также запреты на посадку овощей во избежание “неправильного” хода их развития: так, во время цветения черемухи нельзя сажать редьку (редьку надо садить, пока черемуха не зацвёла, а то цветунья выростёт[4]), а во время цветения садов нельзя сажать огурцов, а то будет пустоцвет[5].

В ритуальных текстах, исполняемых во время посадки овощей, могут присутствовать также указания на конкретные “правильные” свойства для каждой культуры. Например, при посадке капусты присутствует установка на необходимое формирование, завивание кочана:

Завивайся, капусточка, вейся, клубовушечка. […] Вейся, вейся, наливайся, клубовушечка. Завивайся плотнее, плотнее, плотнее. Аминь[6].

Для того чтобы кочаны капусты хорошо завивались, их следовало также пошевелить, покрутить:

[Что делали, чтобы завивалась капуста?] Ой, ну говорили, что как-то иё покрутить там нада, по чуть-чуть так как бы крутануть, а вот как иё там крутили, я ни знаю. [Т.е. когда она уже на грядке?] Да, когда она растет, да. Когда вот эти листья у ниё всё, вот, говорят, как подойти просто, вот как бы покрутить иё. [В какую сторону?] Да в любую, наверное. Ну, может, как она… как она там закручивается? Листья вить как-то у ниё расположены, так, наверное, же[7].

В ритуальных текстах на посадку исполнитель, обращаясь к овощной культуре, может также в форме поучения указывать на необходимые для нее вкусовые качества (сладкая, сочная) и внешний вид (большая, крепкая, тугая). Такие тексты могут строиться на противопоставлении желательных и нежелательных для данной культуры качеств. Стоит отметить, что в подобных текстах часто присутствует рифма, что усиливает клишированность этих формул и способствует ретрансляции и устойчивости таких текстов в традиции.

На Iрини-розсадницi розсаджують розсаду-капусту, примовляючи: Не будь голента, будь пузата; не будь красна, будь смачна; не будь стара будь молода; не будь мала, будь велика[8];

Не будь голенаста, будь пузаста, не будь пустая, будь густая, не будь красна, будь вкусна, не будь стара, будь молода, не будь мала, а будь велика[9].

Адресатом в ритуальных текстах может выступать не только овощная культура, но и высшие силы, которые должны обеспечить “правильность” овощей: Бог, стихии, земля.

[Что-то говорили, чтобы в огороде все росло хорошо?] А хожу да, копая, говорю, что, «Господи, благослови, уроди, Господи», да и всё. Хоть картошечку, хоть лук. «Не обойди бедную старушку»[10];

«В Малороссии бабы, принимаясь за высадку рассады, приговаривают: Дай, Боже, час добрый, щоб моя капусточка прiймалась и в головки складалась»[11].

Обращение к Богу перед началом любого дела является общераспространенной ритуальной практикой во всех сферах жизни, поэтому исполнение кратких молитвенных формул типа помоги, Боже или Господи, благослови во время совершения работ, связанных с огородничеством, не является исключением. Как правило, исполнитель произносит их в начале какого-либо дела и перекрещивается, что, например, в севернорусской традиции называется делать благословесь.

Подобные молитвенные формулы могут использоваться не только в магических текстах, но и в благопожеланиях. Так, после конструкции дай Бог может называться то, что должно стать результатом работы (например, во время стрижки овец желают дай Бог хорошей шерсточки; дай Бог теплой одежды).

Вологодский диалектолог Л. Ю. Зорина на основе материалов Словаря вологодских говоров пишет о благопожеланиях, используемых исключительно в ситуациях огородничества. Одно из таких благопожеланий – картовница с оглоблю, картошка с колесо[12]. Картовница – это ботва картофеля[13], стебель, т.е. данное благопожелание направлено на формирование сильного растения и количественное изобилие урожая картофеля. Как пишет исследовательница, «степень преувеличения столь высока, что придает благопожеланию шутливый характер»[14], что, по ее мнению, является одной из функций благопожеланий: «Выполнение работы на огороде обычно доступно для визуального наблюдения односельчанами, поэтому работающего человека могут окликнуть… очень уместными оказываются шутки, прибаутки, вызывающие чувство эмоциональной разрядки»[15].

Бесспорно, что в основе организации приведенного текста лежит прием гиперболизации. На основе соположения предметов и частей растения подчеркивается, что свойства стебля и плоды картофеля должны соотноситься со свойствами упомянутых предметов: ботва должна быть сильной и толстой, а клубни – большими и крепкими. Таким образом, в данном тексте овощной культуре сообщаются желательные, “правильные” свойства, которые она должна получить от предметов путем их называния. В огороднической практике широко распространено использование специальных предметов для сообщения посадкам желаемых свойств. Это обусловлено тем, что «огородная магия имеет, главным образом, имитативный характер»[16], поэтому используемые предметы должны обладать теми свойствами, которые необходимо передать овощной культуре, чтобы добиться желаемого результата. Подробнее об использовании предметов в огородничестве мы скажем ниже, а пока отметим, что прием гиперболизации характерен не только для благопожеланий, но и для магических текстов – заговоров, приговоров (ср. приведенный выше текст дабы она росла как лес высока, как дуб толста). Кроме того, будет продуктивным рассмотрение следующего текста:

Всё приговор, садили, как отец у меня, перед тем как садить, дак всё в огород [?]… как говаривал, старики говаривали: «Уродись хлеб в оглоблю, картошка – в колесо... тележное»[17].

Таким образом, становится очевидным, что в формуле картовница с оглоблю, картошка с колесо заложены не только этикетные, но и магические функции. Соединение этих двух функций вполне отвечает пониманию благопожелания, представленному Т. А. Агапкиной и Л. Н. Виноградовой. Исследовательницы рассматривают благопожелание не как словесное образование, специфика которого определяется характером его бытования, а как форму социальных взаимоотношений, в основе которой лежит соединение ритуала и фольклорного текста. Текстовая составляющая этой формы, т.е. непосредственно благопожелание как определенный фольклорный жанр, по мнению авторов, «регламентирует одновременно взаимоотношения между людьми и контакты человека со сверхъестественными силами, способными обеспечить благополучие»[18], т.е. имеет «социально-нормативную и магическую цель воздействия на действительность»[19]. Отличительной чертой текстов этого жанра является собственно содержание – пожелание добра, под которым в крестьянской среде понимается определенный набор благ: преумножение скота и домашней птицы, обильный урожай в поле и в огороде, богатство, здоровье, долгий век, благополучие в хозяйстве и в семье, рождение детей, божье благословение и т.п.[20]

С точки зрения фольклористики, следующий текст, рассматриваемый Л. Ю. Зориной как благопожелание, не вполне соответствует его жанровым признакам. Этот текст зафиксирован как пожелание женщине, сажающей лук: Лук – пук, репка – пик![21] Как пишет исследовательница, это благопожелание «предрекает плохой урожай: желают, чтобы зелени было много, а луковица была мелкая, несформировавшаяся»[22]. Опираясь на Словарь русских народных говоров, Л. Ю. Зорина так раскрывает семантику слов, входящих в состав этого выражения: пойти в пук – развить цветоносный стебель, пойти в ствол (о растениях, посевах); ни пику, ни гику (брян.) – а) ни звука б) ничего (под знаком вопроса)[23] (отметим, что согласно Большому словарю русских поговорок выражение ни пик (пск.) также означает «абсолютно ничего, нисколько»[24]). Таким образом, буквально этот текст означает следующее: «Пусть растение лука даст цветоносные побеги, а луковица будет плохой»[25], т.е. в этом тексте, в отличие от всех предыдущих, овощной культуре сообщаются “неправильные” свойства – желательные свойства представлены как будто в зеркальном отображении.

Л. Ю. Зорина отмечает, что прагматика этого текста прямо противоположна его буквальному прочтению: «Люди издревле верили, что пожелание плохого урожая может, наоборот, обеспечить хороший результат»[26]. Вполне можно согласиться с утверждением, что исполнение текстов с мотивом пожелания адресату чего-то плохого может быть нацелено на обратный результат (ср. обычай ругать ребенка, который еще не начал ходить или говорить; или современный обычай ругать студента во время сдачи экзамена). Однако мотив пожелания зла не вполне соответствует специфике жанра благопожелания. Кажется логичным отнести такие тексты к жанру “злопожелания” или проклятья. Этот речевой жанр схож по структуре и выполняемым функциям с благопожеланиями, однако существенное различие между ними кроется как раз в используемой лексике и тематике.

Кроме того, представленное пожелание “обратных”, “неправильных” свойств сближает приводимый Л. Ю. Зориной текст с текстами ритуального характера (приговорами, заговорами), для которых характерно использование обмана, поскольку считается, что вербальный обман обладает определенными магическими свойствами (продуцирующими, защитными и т.д.).

Стоит отметить, что в используемых нами материалах по Русскому Северу, Полесью, и др. областям нам не удалось обнаружить фиксации подобного благопожелания, а в статье Л. Ю. Зориной упомянутый текст приводится без использования контекста и какой-либо атрибуции, поэтому у нас нет возможности проверить истинность приведенного текста и правомерность выводов автора о его бытовании. Таким образом, приводимый текст гипотетически можно рассматривать не только как благопожелание, но и как проклятье или ритуальный текст.

Как было отмечено нами ранее, в огородничестве распространено использование бытовых предметов с какими-то ярко выраженными качествами, аналогичными тем, которые необходимы для овощных культур. Чтобы эти предметы передали свои свойства овощу, их могут класть на грядки непосредственно перед/после посадки семян или в какой-то критический период времени (праздник/определенный день недели/определенная погода и т.п.); они могут выступать в качестве инструмента при подготовке земли к посадкам; действия над этими предметами могут совершаться без прямого соприкосновения с овощной культурой или с землей.

Например, при посадке огурцов могут использоваться бутылки, во-первых, повторяющие удлиненную форму огурца, а во-вторых, эксплицирующие такие качества как крепость и крупность – коб булы гуркы сильны та вэлики[27]; лапти или вообще старая обувь, шчоб вязались огурки[28]; конские путы, коб воны путались[29]; чтобы появились завязи, женщина могла также завязывать узелки на фартуке или на платке (на хвартуке, як сеюць огурцы, завязываюць вузелки[30]).

Идея соотнесенности предметов и овощей по форме реализуется также в примете: Когда на елках много шишек, много будет огурцов[31].

Для такой овощной культуры как лук важными являются другие качества: у него должна быть крепкая зелень и разветвленные корни. Для этих целей на территории Белоруссии могут использовать воду, набранную около большого разросшегося куста ивы:

Мы тока як лук содим, бывало, ну я и сейчас, бывало, мама говорить: «Бяжи у речку, и где вот куст лазовый, – больший-больший такий, вот разросший, – набяри воды. […] Набяри, говорить, воды, чтоб кустяшие… Лук это такий, вот, сильный рос. […] [Потом этой водой нужно полить лук?] Не полить, а у воду эту режем и ложим. И яна постоить тама. И мы тоды содим[32].

Для этих же целей в грядки с луком следует втыкать старый веник:

На цыбулю, то поставлять дяркача [веник – Н. С.], мо щтоб така була цыбуля кудрата[33].

В этнографических записях прошлого века можно найти сведения о том, что на Украине семена дынь перед посадками замачивали в молоке – шоб булы солодки[34]. А чтобы обеспечить сладость арбузов и их алый цвет, при посадке девушки надевали красные ленты и клали в карманы юбок конфеты. При посадке же огурцов девушки надевали ленты зеленого цвета[35].

По соотнесенности с цветом предмета действует также предписание о выборе времени для посадки картофеля – его нужно сажать в тот день недели, в который выпал первый снег – тогда он будет чистый, т.е. белый:

Коли пэршый сниг выпадэ, хай у нэдилю [даже], то бульбу садять, будэ сыльная бульба и чэста[36].

Таким образом, для достижения богатого урожая использовались не только предметы с “нужными” качествами, но и “нужного” цвета. Этот же принцип реализуется и при посадке капусты, когда при подготовке земли использовали березовые колья, платок белого цвета или белую глину. А использование при посадке капусты горшка (как правило, чугунного) или камня сообщало посадкам такие качества, как округлость и крепость:

Капусту садили на Арину-Рассадницу. Мама наша капусту садить, бывало, чугун выносит. Побелит глиной белой и становит на гряду, чтобы такие кочаны были большие и белые. А побелит глиной сверху[37];

Прием посадки такой: хозяйка, намочив рассадник водой, осторожно вынимает из земли рассаду, подщипывая кончики корней, и расса­живает в гряды, бросая промежутки лишь в полторы четверти между растениями; при этом хозяйка оборачивает горшок или черепок, накрывает его белым платком, кладет сверху камень и говорит: «Дай же, Господы, щоб ся капуста така поросла, як я оцей горшок сюды унесла, щоб була била, яким я билым платком прислала, щоб була тугая, як я сим каменем тугым прыклала». Затем хозяйка перевязывает себе трижды платком голову, «щоб капуста вьязаласъ»[38].

Стоит отметить, что в последнем случае обрядовые предметы не соприкасаются напрямую с овощной культурой или с землей – по крайней мере, в тексте нет на это прямых указаний. Передача свойств от предметов к овощной культуре происходит словесным путем во время произнесения хозяйкой магического текста структуры ‘как это… так и то…’. Одновременно она совершает некоторые действия над этими предметами, а потом прикладывает эти предметы к своему телу – перевязывает голову платком, чтобы вязалась. Вполне очевидно, что эти действия совершаются именно с головой потому, что она круглая и крепкая, так же, как горшок или камень.

Можно предположить, что на основе принципа утилитарного сходства предметов и частей человеческого тела используется такая широко распространенная практика, как плевание рассады: для того чтобы обеспечить равномерный посев мелких семян, их брали в рот и выплевывали, пропуская через зубы, «которые способствовали прореживанию семян и препятствовали образованию комочков (аналогичную функцию в посевных работах выполняло решето)»[39]. Согласно современным записям из Вологодской области, приводимым Е. В. Самойловой, засевальщица капусты не могла быть беззубой, что вполне объясняется прагматикой совершаемых действий[40]. Важным фактом является также то, что при исполнении этих действий совершалась передача “необходимых” (крепкость, твердость) свойств от зубов к семенам:

Зубы как хорошие, дак они видно передают чего-то[41].

Перенесение свойств человеческого тела на овощные культуры – один из распространенных приемов в огороднической магии для обеспечения “правильных” качеств овощей. Так, при посадке капусты, хозяйка может не только сжимать голову, но и дотрагиваться до колена (т.к. оно круглое, крепкое и белое). Чтобы круглые овощи (капуста, картошка, редька) были большими и крепкими, хозяйка должна сажать овощи с голым задом или должна показать голый зад посадкам, это подкреплялось и вербально:

Як капусту содят, первую расадину, паднимуть рубашку: «Расти такая, як мая жопа»[42].

На основе сходства частей человеческого тела и овощной культуры реализуется также такая широко известная в Белоруссии практика при посадке огурцов:

[Не говорили, что нужно делать, чтобы огурцы хорошими выросли?] Голыми. [Смеётся.] [Голые мужики?] Это и сейчас. Ёно и сейчас говорють. [Что говорят?] Ну, наверное, никто не сеить. [Смеётся.] [Что должны сделать мужики?] Раздеться и сеять. [Смеётся.] [Должны сеять голыми?] Да[43].

(Кроме концепта нормы в описанных практиках реализуется также другой популярный для народного огородничества концепт – см. раздел «Концепт плодородия».)

Устойчивая связь в огородной обрядности круглых овощей и головы обнаруживается в народном календаре. Так, капусту традиционно сажали в день Головатого Ивана. В то же время существует запрет на срезание или выдергивание каких-либо круглых овощей в день Усекновения главы Иоана Предтечи (Ивана Головосека):

Да, Ивана Предтечи есть такой праздник. В этот день не ходят в росадник. В огород не ходят. Потому то ему голову отсекли. […] Вот это. Это вот соблюдают это. […] [Можно в огороде голову найти?] Не-е. Нет, это просто так, што знают, што этому пророку голову отсекли, Ивану Предтечи. Дак вот што в огород не ходят в этот день. Дак вроде стары люди ещё это, как говорица, празнуют, соблюдают, што в росадник сёдня не пойдём. Нельзя идти[44].

Человеческое тело в целом может также сообщать овощам крепость и большой размер. Для того чтобы картошка была большая и крупная, по полю катали толстого человека:

[После посадки картошки] тоўшчу бабу чи тоўшчэ мущина качаемо, кажемо: «Давайтэ покачаем шоб хороша бульба была»[45].

Интересен также вариант, в котором овощная культура должна “перенять” от человека не его свойства, а его действия – как баба катается, находится в состоянии движения, так и капуста должна сама скатываться с грядки:

Одна аба другу перекоте, штоб капуста на грядке сама себя не сдэржала, вываливалась[46].

Помимо человеческого тела необходимые для овощных культур свойства могут обеспечивать и животные. Так, редьку и тыкву следует сажать, як скот лежыт на сцыле[47] (на пастбище – Н. С.), поскольку необходимое для этих овощей состояние покоя соотносится с тем, что эти овощи должны долго храниться в течение зимнего периода.

Концепт нормы может реализовываться не только на уровне тела человека, но и на уровне его характера. Распространенными являются верования в то, что выращивание овощей связано с личностными качествами огородника. Например, согласно современным записям из Вологодской области, лук может не расти на доброго человека:

Говорят, человек бывает, может, как и злой – на него и лук растет. А который человек добрый, на него, говорят, и лук не растет. Он ухаживает, ухаживает, и лук на него не растет[48].

В связи с человеком концепт нормы осуществляется также на акциональном уровне. Определенное поведение человека в системе народного огородничества призвано обеспечить обретение овощами необходимых свойств. Например, чтобы редька, лук или чеснок были горькими, принято ругаться с кем-нибудь. И, наоборот, чтобы обеспечить овощам сладость, хозяин и хозяйка должны целоваться:

Когда вот сделаешь грядку, сделаешь грядку, так… и сеешь огурцы... С одного боку женшина, а с другого мужчина, так… если только яны поцалуются, поцалуются, когда станут сеять огурцы, муж и… с жаною, то огурцы будут сладкие, укусные, хорошие. […] А то ж горькие ёсть же огурцы, правда?[49].

Для того чтобы обеспечить богатый урожай овощей, следовало их садить в то время, когда истопили печь, чтобы гряды были так же полны, как полны стоящие в печи горшки[50]. Во время же сбора лука, наоборот, существовал запрет на печение лука:

«Существует поверье, что если хоть одну луковицу испечь, пока весь лук не будет собран с огорода, то он весь посохнет»[51].

Для лучшего хранения урожая и защиты его от любых вредителей (грызунов, птиц, насекомых), запрещалось есть во время посадок овощей, чтобы вредители не нанесли вреда посадкам:

В день свв. Константина и Елены (21.V/3.VI), садити “натще серця” (нiчого не iсти), щоб гусiнь не iла городини[52].

В то же время запрет на поедание чего-либо в огороде имеет вполне рациональное объяснение: так как на грядах могут остаться какие-то крошки и остатки пищи, на них могут прилететь птицы и повредить посевы.

Следует отметить, что в рамках системы народного огородничества существуют также представления о “правильном” и “неправильном” поведении вредителей, которые, например, отражены в магических текстах. Чтобы защитить овощные культуры от возможного негативного воздействия используется ряд превентивных мер. Например, чтобы гусеницы не поели капусту, на капустной гряде сажают саженец черемухи и говорят: Вот вам букарочки и чиривочки, черемховы листочки: ешьте и точите, а капуски моей не ворошите[53].

Для тех же целей в подпол при закладке овощей на хранение клали камень и произносили специальные слова:

[Что делали, чтобы птицы и мыши не ели засыпанное зерно?] Камешки клали. Возмешь три камешка положишь: «Нате мыши вам камень, во веки веков грызите, а зерна на шевелите»[54].

В рамках системы народного огородничества существовала установка на “нормальное” поведение вредителей – такое, чтобы они не вредили посевам. В магических текстах и практиках это может выражаться через мотив закрывания глаз опасности. Чтобы курицы не вредили посевам, в Великий четверг совершались специальные действия:

(Чтобы куры не ходили в огород, на Великий четверг колья завязывают и один идет.) – Ты чего завязываешь? – Я не колья завязываю, а у куриц глаза. ( И так 3 раза)[55].

Мы уже отмечали, что в сфере народного огородничества существуют представления о “правильном” времени посадки овощей: например, капусту следовало сажать в день Ивана Головатого или Ирины-Рассадницы. В народном календаре сфера огородничества представлена довольно широко: отмечены “правильные” дни для совершения работ в огороде, посадок и сбора конкретных культур.

Среди дней, связанных с работами в огороде, много таких, которые основаны на народной этимологии: к Успенью нужно успеть убрать с огорода лук[56], в день св. Макрины не следует полоть, потому что всякая “городнина” отмокнет от больших дождей[57], в день св. Корнилия нужно выдергать из земли корнеплоды, потому что c Корнилия корень в земле не растет, а зябнет[58].

Народной этимологией может быть обусловлено также сближение святого-покровителя и конкретной культуры: лук сажают в день апостола Луки (Лук высаживай на гряды на Апостола Луку (22 IV))[59].

Как правило, связь между святым и овощной культуры строится по признаку рода. Так, для работы с огурцами лучшими считались дни Ивана Долгого (21.V), Пахома (28.V), Фалалея (2.VI), для посадки капусты – день Ирины-Рассадницы (18.V), гороха – день Дениса, уборки любых корнеплодов – день Корнилия (26. IX).

Закрепленность святых за конкретными овощными культурами отражается в паремийных текстах, которые в краткой формуле фиксируют память сообщества о народных календарных праздниках и обрядах. Можно предположить, что это обеспечивает легкость их трансляции и способствует закреплению в традиции, поскольку «постепенно ослабляется зависимость человека от природных условий (прежде всего – от смены сезонов)»[60] и происходит неизбежный процесс забывания календарно-обрядового фольклора, его «десемантизация и деритуализация… и решительное преобладание форм вербальных над невербальными»[61].

На огуречника Фалалея засевай огурцы скорее[62];

На Дениса – сеять бел горох не ленися![63];

Корнилий святой – из земли корневище долой![64]

По принципу грамматического рода выбираются также “правильные” дни недели для посадки овощных культур. Как правило, капусту, картошку, репу, редьку садят в “женские” дни – т.е. среду, пятницу и субботу, воскресенье (нядзеля), а огурцы, хрен, буряки – в “мужские” дни – понедельник, вторник, четверг.

Важное значение в выборе “правильного” времени для посадок овощей играет также лунный календарь. В огородничестве есть ряд поверий, связанных с фазами луны: овощи, растущие над землей (огурцы, горох, тыквы) лучше сажать на растущую луну, а корнеплоды, т.е. овощи, растущие под землей, лучше сажать на убывающую. Также существуют предписания о том, что хорошо садить овощи на полную луну и плохо – на убывающую.

Таким образом, можно сказать, что на всех уровнях системы народного огородничества прослеживается реализация концепта нормы, что выражается в существовании “правильных” и “неправильных” качеств для всех элементов этой системы, поэтому она стремится к стимулированию и поддержанию первых и устранению вторых.

2.2 Концепт множественности

Другой важный концепт, реализующийся в системе народного огородничества – концепт множественности. В целом комплексе составляющих этой системы реализуется идея достатка, заложенного изобилия, направленная на то, чтобы урожай был как можно больше.

Например, этот концепт находит свое выражение в паремийных текстах, связанных с праздниками народного календаря, о которых мы уже говорили выше:

Сей капусту на Егория, будет капусты вдоволя[65];

Сей огурки на Пахом, будешь носить мяхом (мешком – Н. С.)[66].

Установка на множественность присутствует также в вологодских благопожеланиях, которые рассматривает Л. Ю. Зорина. Как пишет исследовательница, при посадке картофеля говорят садом садить, возом возить, а при его уборке – яма картови[67]. Мы уже касались вопроса о специфике благопожеланий в предыдущей главе (см. раздел «Концепт нормы»), поэтому можем отметить, что приведенные тексты уже в большей степени соответствуют этому определению, поскольку в них прослеживается идея пожелания достатка, добра, плодородия.

Отметим, что в этих текстах используется прием преувеличения: яма – обозначение достаточно большого пространства для хранения картофеля, а выражение возом возить вполне вероятно означает, что картошки будет так много, что «потребуются не мешки и корзины, а возы»[68].

Концепт множественности может реализоваться не просто буквально, а на основе некоторых сопоставлений, которые можно обозначить как ‘если будет много одного, то будет много и другого’. Соположение предмета и овощной культуры, как правило, основано на принципе схожести. Например, это может быть схожесть по форме, что прослеживается в приметах об урожае по погодным и природным явлениям: если много шишек, или сосулек зимой, то будет большой урожай[69]. Или это может быть схожесть по цвету и свойствам предмета и овощной культуры, что, например, относится к обычаю сажать капусту, когда на небе барашки (много облаков), потому что капуста должна быть такой же белой и кучерявой (кудрявой), что соотносится со следующим обычаем: Капустную рассаду следует поливать водой, в которой были мыты овцы перед стрижкою (Витебск. губ.)[70]. В данном случае также важно, что вода может обладать семантикой множественности.

В числе прочих благопожеланий Л. Ю. Зорина приводит выражение, исполняемое во время посадок, – садить крохами, а убирать ворохами, т.е. «большого вам урожая при минимальных затратах»[71]. Как можно заметить, в основе этого текста лежит противопоставление ‘много – мало’: сажаешь мелкое – убираешь много.

Ряд примет, предсказывающих большой объем урожая, строится по принципу аналогии: ‘если много одного – будет много другого’. Так, о будущем урожае судят по количеству звезд, снега или насекомых:

А если на четырнадцатое, на Новый год, на старый новый год звёздная ночь, то кто говорит, что будет много огурцов, а кто говорит, что всё вызвездит, ничё не будет. Так что кто знает, такая примета[72];

На Богоявленье снег хлопьями – к урожаю; Звёздистая ночь на Богоявление – к урожаю гороха и ягод[73];

Много мух – к урожаю огурцов[74];

При копке гряд весною из навоза выползает так называемый навозный жук, навозник. Он обыкновенно бывает покрыт паразитами. Чем больше этих паразитов, особенно если они покрывают спинку жука, тем обильнее будет урожай огурцов; если же паразитов мало, то урожай будет малый[75].

Тот же принцип лежит и в основе ритуального закапывания/сжигания чего-нибудь мелкого на огороде: скорлупы, костей, мусора. Как правило, эти действия совершаются во время какого-либо праздника, либо после его завершения, что «диктуется необходимостью устранения их несоответствия новому времени»[76].

На багату кутью позаметають и сметье ужэ у кучку заметають и виносять обсыпають им садовину, яблони, грушы. Пидсыпають тым сметьем и пидвязывають кулем, соломою, шоб добре родило. Скольки того сметья, шоб стольки родило[77].

В некотором пределе идея множественности может доходить до идеи изобилия, сверхдостатка. Хорошим примером для доказательства этого тезиса будет анализ группы ритуальных текстов, широко распространенных в системе народного огородничества.

В предыдущей главе мы отмечали, что перед началом каких-либо работ, в том числе и огороднических, существует обычай обращения за помощью к Богу – исполнение общеизвестных молитвенных формул типа помоги, Боже/уроди, Господи и т.п.

В сфере народного огородничества этот тип формул может использоваться также с некоторыми дополнениями. Так, помимо обращения к Богу еще называются те, на кого должна распространиться требуемая помощь. Основной посыл этих текстов – “заложить” и обозначить некоторую долю будущего урожая для перечисленных лиц. Все подобные тексты можно разделить на несколько групп.

В первой группе текстов к обращению к Богу прибавляется просьба уродить на себя и на людей:

Господи, зароди на все души[78];

Пусть Господи уродит побольше, штобы нам хватило и людям хватило[79];

Уроди, Господи, мне и всем крещёным[80];

Дай, Боже, урожай всем православным христианам[81].

В ряде ситуаций, когда следует обратиться к множеству людей или к незнакомым людям, распространено использование выражения крещёные, православные, добрые люди. При этом под словом крещёные/православные могут пониматься люди вообще, а не те, кто действительно прошел обряд крещения. Доказательством этого утверждения может служить следующий текст:

Вообще раньше было, вот допустим если нас бабушка за стол приглашала, так никогда не говорила: «Давай, идите все обедать». Так нельзя говорить. Нечистой силы столько, говорит, за стол сядет, всё у вас перепробует и ... Она всегда говорила: «Крещёные наши, садитесь есть!» А я всё время не понимала: как это – наши крещёные, то есть те, что наши, а кто пришёл чужие, те за стол не садитесь? Грю: «Ты уж, бабушка, так скажешь, дак обидно». Она грит: «Крещёные наши – это все, кто ну крёстные вот люди, прошедшие крещение, но не нечистая сила». Это так говорили. [А некрещеные как же?] Суть не в том, крещёный ты или некрещеный, ты – человек, то есть, живое существо, а не нечистая сила: крещёный. Раньше все были крещёные[82].

То же самое понимание применимо и к наименованию добрые люди.

Среди анализируемых текстов очевидно выделение двух самостоятельных групп, в которых отбор лиц совершается конкретнее: на меня и на нищих и на меня и на воров.

[Слова при посадке] Уроди Господи себе и нишщим. Штобы себе хватило и нищему подать[83];

[Когда первый раз ехали сеять, говорили:] Чтобы Бог уродил хороший урожай нищим на пищу и нам на корысть;

Капусту сажают дак там приговаривают чё-то наверно, а я ничего ни… я токо приговариваю: «На себя и на вора, рости так, чтобы на себя и на вора». А боле ничё[84].

Если сравнивать подборку текстов этих двух типов, можно заметить, что тексты типа на меня и на воров представляют собой прямую установку на желаемый результат без апелляции к высшим силам, тогда как, напротив, в текстах типа на меня и на нищих апелляция к Богу есть почти всегда. Объяснением этому может служить статус “божьего человека”, которым наделяется нищий в народной культуре, о чем будет сказано ниже.

Кроме того можно заметить, что эти два типа текстов строятся по одной модели, т.е. исполнитель текста “закладывает” в будущем урожае долю на себя и на другого. Интересным в данном случае является выбор фигуры чужого – нищего или вора. Между этими фигурами обнаруживается определенное сходство – оба связаны с идеей уменьшения имущества, поскольку и один, и другой забирают что-то. Хотя, конечно, различие мотивировок в ситуациях, когда что-то берет вор или что-то берет нищий, очевидно, тем не менее, обе фигуры объединяет то, что это чужие, с которыми неизбежно приходится делиться.

Важно сказать, что в традиции восточных славян существует некоторый запрет на отказ нищему в милостыни или в выполнении его просьбы. В народной культуре нищий отмечен особым статусом “божьего человека”[85], поскольку с христианской точки зрения нищенство рассматривается как одна из моделей праведного поведения[86]. Так, например, нищие просят подать милостыню “ради Христа”:

Нищими свет стоит, через них Господь терпел всему народу грешному, и считается нищий Божьим гостем, которого грешно не накормить и не подать ему[87].

Стоит также отметить, что нищий отмечен особым пограничным статусом: поскольку нищие были, как правило, странниками, то их воспринимали как пришельцев с “того” мира. Эта связь обуславливала восприятие фигуры нищего и отношение к нему – он был тесно связан с миром мертвых, а поминовение покойников считалось одной из его главных обязанностей:

Если нищих не будет, то как же душу спасать, кто будет молиться за покойников?[88].

Таким образом, поданное нищим, по одной версии, передавалось покойным родственникам, а по другой – шло после смерти самому подателю (ср. сюжет СУС 804, ATU 804: Грешная мать (мать св. Петра): сын (ангел) получает позволение вытащить из ада душу матери на луковке (луковка – единственная милостыня, которую эта женщина когда-то подала нищим); другие души хватают мать, и она падает вместе с ними обратно в ад). Исходя из этого милостыня считалась «благом не только для самих нищих, но и для тех, кто ее подает»[89]. Таким образом, подача милостыни нищему является в некотором смысле обязательным пожертвованием, правилом, нормой в деревенском обществе.

Если рассматривать восприятие вора и отношение к краже в народной традиции, то стоит остановиться на понятии “ритуальная кража”. В деревенской среде ритуальное воровство является популярным магическим приемом, используемым для различных бытовых нужд, поскольку оно трактуется как способ выведения предмета кражи «из привычного ряда, придания ему черт чужого… посланного из иного мира»[90] и, соответственно, используется как способ «наделения утилитарных вещей магическими свойствами»[91]. Таким образом, ритуальная кража воспринимается не как действительная кража, а как нормальное бытовое явление, поэтому в некотором смысле вору так же нельзя отказать. Так, например, считается, что украденная рассада лучше растет и приживается:

[У вас не говорят, что какое-то растение лучше ворованное растет?] Ну, это говорят. [Про какое?] А про любое. [Про любую рассаду?] Чё… чё украл, то и лучше выросло, даже про цветочки. [Про овощи так говорят?] И про овощи так говорят, про рассаду. Овощи – ведь это рассада. Или тот же лук вот например, и даже… это даже правда[92].

Стоит отметить, что в современной деревенской среде подобный прием ритуальный кражи является наиболее актуальным именно в сфере народного огородничества. Можно предположить, что это связано с тем, что в современной деревне огородничество является практически единственной живой формой ведения хозяйства.

Если проследить отношение к воровству в этнографических материалах начала ХХ в., то можно заметить, что срывание с огорода овощей не всегда рассматривалось как воровство – «определяющими факторами признавались социовозрастные характеристики, причины и способ кражи»[93]. Так, например, «походы ребятишек за горохом, как и за ягодами черемухи, растущей в приусадебном саду, хоть и преследовались крестьянами, но воровством не считались»[94]. Как мы уже отмечали в первой главе, кража овощей молодежью также не являлась сильно предосудительной: «Срывание овощей – моркови и репы, и стручков гороху, часто преимущественно молодежью, чтобы тут же съесть, не считается кражей, хоть и делается “украдуючи”»[95].

Таким образом, приведенные тексты показывают, что в народном огородничестве воровство в разных его проявлениях (бытовом и ритуальном) является неотъемлемой его частью, поэтому система заранее стремится “компенсировать” возможные убытки, что выражается в стремлении к избытку, сверхдостатку.

Интересно также отметить, что в некоторых текстах вместо фигуры вора используется фигура цыгана:

Уроди, Господи, / На всякую долю, / На нищую братию, / На цыганскую долю[96].

В традиционной культуре восточных славян цыган – это еще один персонаж, наделенный характеристиками “чужого”, с которым, с одной стороны, связаны негативные представления об его специализации на воровстве, а с другой – представления о нем как о носителе благополучия[97]. Так, например, цыгане принимали участие в весенних обрядах, считалось, что среди них лучшие магические специалисты. Кроме того, существует представление о том, что цыганам разрешено воровать, потому что цыган спас Христа (ср. легендарный сюжет: Когда распяли Христа, ему хотели вбить гвоздь в сердце. На груди у Христа сидела муха, цыган сказал, что уже не надо вбивать гвоздь, и так спас Христа[98]). Таким образом, в некотором смысле цыгана также можно рассматривать как “чужого”, с которым нельзя не поделиться, поэтому при посадках овощей на него также требовалось “заложить” долю будущего урожая.

В следующей группе рассматриваемых нами текстов содержатся довольно подробные перечисления тех, для кого должен предназначаться урожай.

[Что говорили при посадке?] Как говорица, уроди, Господи, на голодного, на жадного, на молящего, на просящего, на всех крещёных[99];

«Бедному, богатому голодному, и ленивому». Когда вот огород вскопал, надо вот садить. Первый рас когда вот что-то например, вот лук или что-то там начинаешь садить первый раз. […] Дак я говорила: «Бедному, богатому, холодному и ленивому». Чтобы всем хватило[100];

[Сажая картошку] Рады, Божэ, на ўсякого долю, на военного и на пленного, на папову, на якову, и на циганьску и на мужикову[101].

Использование подобных перечней можно объяснить установкой на универсальность, т.е. полноту представляемого в тексте. Можно заметить, что основной принцип построения таких текстов – использование противоположных понятий (бедный – богатый, голодный – сытый, нищий – жадный). Выделение подобных оппозиций также претендует на всеохватность. Таким образом, используемые в некоторых случаях дополнения на всех или на меня являются, по сути, избыточными элементами.

Итак, в используемых в народном огородничестве текстах важной становится идея излишка на долю другого, чужого (уроди, Боже, и на чужую долю; Ради, Боже, на всякую долю, и ести, и каму что дать[102]). Этот “заложенный” излишек должен был гарантировать богатый урожай.

Важно отметить, что слова сажу на всех вовсе не выражают действительного желания исполнителя раздать свой урожай. В традиционной культуре раздача и дар соотносятся с представлением о будущей прибыли и благополучии и являются своеобразными магическими способами обеспечения богатства. Таким образом, отказ от дарения, по народным представлениям, может грозить отсутствием собственного урожая:

Я, знаете, такой один случай слышу, а… помнила, от бабушки. Бабушка говорит, соседка пришла, да и говорит: «В этот раз редьки насадила, никому ни дам» – «А ты чиво, – гът, – так? Наоборот вить надо отдавать всем» Э… вопщем сажать да и приговаривать: «Посажу на бедного, на богатого, на приезжего, на нищего…» ище на кого-то, очинь много, а она гът: «Никому ни дам, своей, – гът, – редьки» У неё ничего ни наросло. А когда приговариваешь, то вот… «И на бедного, и на богатого, и на приежиго, и на нищиго, и на проежиго» Тогда все вырастёт[103].

Идея “заложенной” чужой доли реализуется и в магическом приеме приглашения на трапезу. В приведенном тексте содержится не только перечисление тех, на долю кого садится огород, но и присутствует приглашение, чтобы все названные приходили есть, когда урожай поспеет:

[Что говорят, когда садят редьку?] «Для вора… да для голодного, для вора – для всех я редьку сажу, приходите все есть». [Так говорят, когда садишь?] […] «Для вора…. Для… для голодного, для жадного, для вора – для всех, кому… на всех нарощу, всем будё. А не наращу, так никому не будё»[104].

Подобные тексты с мотивом приглашения исполняются и для защиты огорода от птиц: во время посадок их приглашают на гряды, мотивируя это тем, что в будущем они не придут:

[Сажали первую рассадину с закрытыми глазами?] С закрытыми. У меня Катюша Уворина была, она у меня все птички залетят и фсё склюют. Она: «Ты, такая, ничего не толкуёшь, закрай глаза-те, да и говори: “Птички, там воробушки, сороки, вороны, прилетайте, клюйте фсё!”» Я грю: «Так ты, чево, заставляешь их склевать?» Она говорит: «Вот и не прилетят. И не будут»[105].

Символическое приглашение на трапезу широко используется в магических целях, чтобы установить с приглашенными необходимые отношения. Обращение с просьбой явиться к тем, кто может нанести какой-либо вред, предполагало, что в дальнейшем они не придут в неурочное время и не смогут навредить. Так, например, в канун Рождества приглашали на ужин мороз, чтобы в будущем он не смог повредить посадкам.

Стоит сказать, что начало зимы может символически связываться с началом огородных работ, потому что «в народной культуре существует представление о некоторой симметрии зимнего и летнего полугодия»[106].

В подобных ритуальных текстах-приглашениях формула перечня может реализовываться и по-другому: исполнитель перечисляет те объекты, которые следовало защитить от воздействия приглашаемого персонажа. Как отмечает С. М. Толстая, для защиты выращиваемых культур «полевой и огородный перечни могли принадлежать изначально разным исполнителям текста: первый – хозяину, сеявшему в поле, второй – хозяйке»[107], о чем свидетельствует запись П. В. Шейна из полесского села Кочищи (соврем. Ельский р-н Гомельской обл.): «...последня страва – куцця, господар, зачерпаўши ложку, трэба каб зваў мороз, постукаўши кулаком ў сцену сказаў: “Мороз, мороз, ходзи куцци есьци! Штоб ты не морозiў ячменю, пшаницы, гороху, сочевицы, просо гречки и ўсяго, што мне бог судзиць посеяць”. А господыня, набраўшы ў ложку куцци, пойдзе к тому окну, то на супротив печи, постукае ў окна и скаже: “Мороз, мороз, ходзи куцци есьци! штоб ты не морозiў расады, гуркоў, гарбузоў, моркви и буракоў и ўсяго того, што мне бог судзиць посадзиць и посеяць”»[108].

В ритуальных текстах, направленных на увеличение количества урожая, основополагающей является идея “заложенного” избытка, которая становится актуальной во время посадки. Корпус подобных текстов различается составом упоминаемых лиц, на которых “предусматривается” доля в будущем урожае, в тесной зависимости от этих фигур находится обращение или его отсутствие к высшим силам.

2.3 Концепт плодородия

Концепт плодородия занимает ведущее место не только в системе огородничества, но и в земледелии. Если рассматривать традиционную культуру восточных славян в целом, то можно сказать, что основной целью большинства календарных, семейных и хозяйственных обрядов является стимулирование и сохранение плодородия, реализация которого происходит в трех сферах (растения, животные, человек)[109]. В связи с характерной для традиционной культуры антропоморфизацией среды концепт плодородия реализуется через символику и магию, ориентированную на репродуктивную сферу человека и физиологию женщины, основная функция которой – рождение ребенка, т.е. продолжение рода.

В первой части работы мы говорили о том, что в ритуалах земледельческого календаря можно проследить проекцию семейно-брачных отношений. Так, в основных функциях мужчины – обработке земли и севе – «сохраняются следы мифологического представления об этих занятиях как о “половом акте и оплодотворении” земли»[110]. А в действиях женщин, которые должны были следить за посадками и участвовать в уборке урожая, прослеживается символика “зачатия”, “вынашивания плода” и “родов”[111]. В целом можно сказать, что связующим звеном между женщиной и землей является идея материнства. Выражение этой идеи можно проследить на уровне народной терминологии – про землю говорят так же, как и про женщину (земля родит, земля питает, земля брюхата). Так как земля в целом символически воспринималась как роженица, то весь комплекс магических практик, поверий и запретов, направленный на обеспечение плодородия земли, как правило, находится в тесной связи с женщиной.

В сфере народного огородничества это реализуется, например, в поверьях о том, что овощи должна сажать женщина, или что при посадках женщина не должна смотреть на мужчину – в обоих случаях нарушение предписания грозит тем, что посевы пойдут в стебель и не дадут плода:

Если посадит овощи мужик, они зацветут, но не дадут плода[112];

Редька обязательно пойдет “в ствол”, если во время посева хозяйка станет засматриваться на мужчин[113].

При совершении посадок также важно, чтобы женщина находилась в репродуктивном возрасте, иначе растения не смогут плодоносить:

«Лучше садить гарбузы девкам или молодицам, шо ще дитей водять; а як стара посадыть, то гарбузы не вяжуться – одын гуд»[114].

Для магического воздействия на плодородие растений могли специально привлекать беременных или детей (как “продукт” репродукции). Так, особо были отмечены лапти беременной женщины, которые кидали в огурцы, чтобы они были большие и толстые, а мальчик и девочка должны были совершать посадки, чтобы был хороший урожай:

Постолы клали на гуркы коб гуркы лучче вилися на грядце. Особэ жинку шукаи, котора бэрэмэнна, то з ее постолы брали. То гурки будуть таки тоўсты, як тая жынка[115];

Кажуть, як мальчик сее, так урожай буде хароший. Эта так кались старые луди гаварили. А девачка далжна гурки пасеяти, гарбузки пасадить. На девачкину долю харашо расте, кажуть[116].

Можно предположить, что мотив передачи плодородия от человека огороду прослеживается также в действиях, совершаемых с последом – его следовало закопать в огороде:

Мисто нэ выходыть, ёго одризалы од пуповыны и закопувалы на городи [117].

Значительная часть магических практик, реализующих тот же мотив передачи плодородия от человека к огороду, носит имитационный характер. В сфере огородничества широко распространены обрядовые действия, предметы и тексты с эротической символикой, прагматика которых – повышение продуцирующей силы земли. При посадке овощей совершался ряд магических приемов, в которых в разных вариантах присутствует имитация совокупления: хозяин с хозяйкой должны были совершить половой акт, мужчина должен был покататься по земле или полежать на ней:

Як сиють картошку, то жинка словыть мужика чи хлопца и валить його на зэмлю – шоб картошка була хороша[118];

Пакачаца надо на зямле без штаноў, тада будут гурки[119];

Ну я знаю, что раньше вот как, чтобы был урожай, то, значит, муж жену обизательно надо в борозде. Когда он посеял, посадил всё, то, значит… произвести интимную связь в борозде обизательно надо было. Муж с жене… с женой. [Перед тем, как сеяли?] Да нет, когда уже все сделал, посадил. И пусть растет Богом все. Как… и пусь родится также хороший красивый ребеной. [Что посадили?] Ну вот картошку там ли посеяли, лен… пшеницу там[120].

Нередко эти действия сопровождались обнажением – действием, которое самостоятельно рассматривается как «способ стимулирования плодородия»[121]. Это реализуется в предписаниях сажать овощи голыми и, например, в магической практике, направленной против пустоцветов огурцов:

У старину мать говорила, шо и партки бывала скидаить дед, шоб урожай по пояс был[122];

[У нас одна женщина делала так:] Як сие моркву, и поднимёт юбку и седет на гредку. И кажэ: «Росты ж, морква, большая, солодка, як хлопцям потка»[123];

[Не говорили, что когда капусту сажают, нужно на грядку голым задом сесть?] Нет, это обычно говорят, репу сеют, ходют женщины бис трусов, а больше не знаю. [Зачем без трусов?] Ну наверно тоже, чтоб как бы репа была хорошая[124];

[Огурцы] Ну, уже станут цвисть. Косы распутют, а огурков нема. Пустоцветы, пустоцветы, пустоцветы. Вот, говорят, посылай мужика, да нехай косой и покосит. Тады, говорят, огурки будут. […] [По-настоящему косить?] Не-не-не. Ну, вот… Помахать по… пройтись по гряде и косой помахать[125].

Эта же идея закреплена в паремийных текстах, связанных со святыми-покровителями определенных овощных культур. Так, посадки огурцов должны были совершаться в день Юрия, женщины снимали рубахи и произносили магические тексты с обращением к Юрию:

На Юрия сеють гурки. Да ўжэ цэ жэнка скине сорочку и сие, шо с вечора рядочка ужэ поробила. Ўжэ сие и говори: «Юрию, Юрию, роди гурочки, бо я без сорочки!»[126]

В качестве отступления заметим, что исполнение любых текстов/песен при совершении посадок само по себе должно стимулировать плодородие, поскольку «звук вообще и голос в частности обладают продуцирующей силой»[127]. Например, современные записи показывают, что несмотря на утрату в традиции устойчивых магических текстов все равно существует практика воздействия на растения с помощью голоса – современные хозяйки разговаривают с растениями, чтобы они лучше росли:

Вообще вот когда что-нибудь сажаешь, нужно… посадил и разговаривать. […] Я вот посажу, прихожу к себе в теплицу и всегда говорю: «Здравствуйте, мои дорогие. Ну как вы тут без меня?». У нас брат и сестренка… Они сажают огурцы и у них рассада такая хорошая, а у нас всегда такая, сначала заморенная. Ну, мы сажаем, и я всегда говорю: «Ну, посмотрите, у соседей какие… А вы у меня? Давайте тоже»[128].

Возвращаясь к основной теме этого раздела, следует сказать, что некоторые предметы, используемые в сфере огородничества, также как и совершаемые действия, имеют эротическую окраску – например, кол или острые части земледельческих орудий. Так, зубья бороны «обуславливают [её – Н. С.] фаллическую символику (подобно другим предметам сходной формы: песту, палке, суку), противопоставляя борону земле как мужское начало женскому»[129]. Это позволяет утверждать, что рытье колом ямки или втыкание его в землю направлено на символическое оплодотворение земли:

Когда садят рассаду в гряды, то пробивают для этого ямы сырым березовым колом[130].

Этим же обусловлено поверье о том, что в огуречные гряды нужно закапывать пест[131] или лапоть[132], чтобы родились большие огурцы и не было пустоцветов:

Чтобы большие огурцы родились, зарывают в гряды пест[133];

Постолы [лапти – Н. С.] на гурки бросають – нэ будэ пустоцвету, будуть добрэ гурки[134].

Следует сказать, что использование лаптя в качестве средства, стимулирующего плодородие, обусловлено также его связью с плетением или вязанием:

Як густо сей личак [лапоть – Н. С.] плівся, щоб так і мої огурки густо в'язались в огудині[135].

Чтобы повысить урожайность овощей и избавиться от пустоцветов на огурцах, кабачках и тыквах, их символически уничтожали – били палкой[136]. В этих ритуальных действиях выражается не только символика уничтожения, но и оплодотворения[137], поскольку в традиционной культуре битье может использоваться для повышения рождаемости (ср. обычай бить молодых на свадьбе или бить корову при выгоне на пастбище).

Магические огороднические практики, связанные с использованием предметов, наделенных семантикой плодородия, имеют много общего с продуцирующими ритуалами, посвященными деторождению, приплоду скота и т.д. Так, например, черепки горшка, из которого ели кашу на крестинах, должны были повлиять на деторождение и на урожай овощей:

[На крестинах разбивали горшок из-под каши.] Тому на голову клалы, у кого дитэй нэма (мужчыне) хватают тие чэрэпки на голову [себе], шоб деты родылись [и женщины и мужчины]. На хрэстынах разбиралы тэ чэрэпкы жэншчыны, кажут, гарбузы будут расти – на граде поклады, капуста шоб завьязывалась[138].

Как мы уже отмечали в предыдущих главах, при использовании горшка в сфере огородничества эксплицируются такие его свойства, как прочность, круглость, крепкость. Черепки разбитого горшка в данном случае выполняют не только функцию передачи плодородия, но и функцию множества. Например, это можно сравнить с обычаем разбивать на свадьбе горшок, чтобы у молодых родилось много детей (отметим при этом, что для обозначения детей используется символика растительного кода: ребенок – корешок):

[Горшки не били на свадьбу?] Дак били. Шмякнут вот об матитцу. [Что в горшке было?] А чово? Пустой. [Когда кашу съедят?] Да. [А с черепками что делали?] А чцерепки, что? Разлетятца, кто на ково улетит дак, потом соберут, да и всё. [Что значит “сколько черепков полетит”?] А то, горшок разобьётца, кто знает? Сколько чцерепков, столько у тебя будет пареньков, у молодой. […] [Что говорят, когда горшок бросают?] «Горшок, горшок, навари корешок». [Корешок – это что?] А корешок – мужик, да баба, да што? Робята штобы родились[139].

Для стимулирования плодородия земли часто применяются обрядовые предметы, используемые в ключевых праздниках восточных славян: Пасха, Троица, Крещение, Иван Купала и т.п. Так, для обеспечения всхожести картофеля посадки окропляли крещенской водой[140]; в огороде закапывали кости от пасхального поросенка (шоб родыла усяка пашня)[141]; на грядки клали скорлупу от крашенок (крашенных яиц)[142]; на грядки клали освященные ветки вербы или троицкую зелень[143]; на кочаны капусты надевали венки, оставшиеся после проводов русалки[144], или купальские венки (штоп кочанилась)[145]. Все эти предметы концентрируют в себе признаки, символизируемого ими времени, и имеют сакральную значимость, поэтому применяются в различных магических практиках с целью повышения плодородия (ср. скорлупу от крашенок дают домашней птице, чтобы она водилась; корову бьют ветками вербы, чтобы она обгулялась и т.п.) Помимо продуцирующей функции все эти предметы имеют также апотропейную функцию, т.е используются для того, чтобы защитить хозяйство от возможного негативного влияния:

На Юрья закопвалы святыя лушпаўки, коб ужэ поле было святое, от злых, от людэй. Кости радом закопвалы[146].

Стоит отметить также то, что в силу своей сакральности все эти предметы требуют особого обращения с ними – от них нельзя избавиться так же, как от простых бытовых вещей, не имеющих ритуального статуса. Как правило, все упомянутые предметы необходимо было сохранить в пределах “своего” пространства: закопать их под крыльцом/в хлеву/в огороде.

Можно говорить о том, что в сфере огородничества концепт плодородия реализуется не только в практиках, направленных на стимуляцию плодородия, но и в практиках, направленных на его сохранение. В традиционной культуре восточных славян существует представление о споре – благополучии и достатке в хозяйстве. Представление о споре реализуется в ряде предметов, символизирующих дом и хозяйство. Например, такой семантикой обладает сор, который образуется в доме – «это символ родовой “доли” и принадлежащего дому общесемейного “блага”»[147] – поэтому, мусор не следовало выносить за пределы “домашнего” пространства и его, как правило, закапывали в огороде:

Мусор [выбрасывали] на агарод али ў адын куточэк ў дваре, а на улицу нэ ўыносют[148].

Спор можно передать/забрать вместе с каким-то предметами. В сфере народного огородничества существует ряд предписаний для поведения человека, регламентирующих время, место и способы передачи каких-либо предметов. Так, например, запрещается отдавать овощи или семена совсем бесплатно, нужно взять хоть что-либо взамен:

[Когда сажают что-то, рассаду можно передавать или как-то ей делиться?] У меня свой чеснок северный… очень был хороший. Крупный нарос такой. […] Потом одна тут у меня соседка. […] «Ой! Какой у тебя чеснок-то хороший! Дай-ка мне!» Я, не подумавши, это сняла... одну. [...] И ей через калитку подала. […] Вобще не было больше. Всё - как обрезало. На следуший год… о, чесночок. Не растёт и всё. И вывела весь и до сих пор не могу развести. […] [Это из-за того, что именно через калитку передали, да?] Да, не надо было давать. Ну, лук не дают и чеснок не дают[149];

[Не слышали, что нельзя отдавать лук и чеснок?] [1:] А вот да, это… это да. Если так отдашь, значит ты со своей гряды передашь этому человеку. [Нельзя давать или нельзя давать даром?] Нельзя давать и… если чево-то взамен, поменять вот… [2:] А осо... особенно в ведре... в ведре дак.
[1:] В своей посудине нельзя отдавать. Вот. Например, у меня на семена остаётся лук, от семян остаётся лук-от, да лишний – я, если кому-то мне надо отдать, значит мне давают чёго-то обратно взамен[150].

Такие же предписания действуют в отношениях купли-продажи: продавец должен забрать у покупателя символическую часть своего товара, чтобы вернуть свою “долю”:

А как лучку продаваш ли что ли, дак: «Тебе, мне и матушке земле». Эти свешаешь лучку, так, поку… поку… покупателю-ту, вот сичас-то тожо мне и подсказали люди: ты дак вот луковички три из егоного-то, из свешанного-то и возьми себе: «Тебе, мне и матушке земле!» [Куда положить?] К сибе. [Обратно?] Обратно, вот так[151].

С представлением о доле связан ряд запретов на контакт посадок или семян с покойником, поскольку считается, что он может “забрать” свою “долю” и увести таким образом весь урожай:

Это вот у нас умерла одна бабушка в апреле месяце. И вот летом все приметили, что картошка у них на полосе совсем не уродила, а рядом полосы – везде очень хороший был урожай: у соседей справа и слева. И другие стали говорить, что вот бабушка эта как была самая старшая в доме – хозяйка – мол, большая голова увела урожай. Поэтому и не уродилось[152];

Значит, моя ма… покойница, мама лежала уже... слабая, слабая она была. […] Я посадила огурки, на тый вечер посадила огурки. […] Осталось у меня там трошку. Я положила так на сарайчик там маленький… […] думаю, уже больше не надо мне... [Дочь] идет, бегить, смотрит: «Ты знаешь, матка по… помёрла». […] Обычно огурки всходют быстро. Если дождь проходит, то они через три дни, через четыре – вскочили. […] Не… а то нема моих огурков. Неделя прошла, другая прошла, огурков моих нема. […] Откопали, там нигде ни одного огурка не нашла. Так тыи огурки мои не взошли. […]. Думаю, возьму-ка я тыи посажу. Тыи самые, что садила, осталися. […] Я их намочила опять, они уже засохли, измокли, засохли. Опять намочила и посадила – все вскочили. Вот у чём, у чём причина? Что это такое? [Непонятно?] Непонятно. Вот на тый день, як помёрла моя матка, не взошёл ни один огурок. А после тыи самые огурцы, тыи самые, что осталися у мене, посеяли – все вскочили[153].

Итак, реализация концепта плодородия в сфере народного огородничества происходит главным образом с ориентировкой на репродуктивную систему человека и физиологию женщины, что обусловлено характерной для традиционной культуры антропоморфизацией среды. Вся система народного огородничества направлена на стимулирование плодородия овощных культур и его сохранение, что осуществляется в тесной связи с человеком.

2.4 Концепт слепоты

Концепт слепоты – последний выделенный нами – можно проследить на всех уровнях этой системы. Реализуется он по-разному: как в мотиве собственно слепоты, так и в более широком мотиве невозможности или неспособности видеть.

Распространенным является представление о том, что любые работы, связанные с огородом, необходимо совершать так, чтобы никто этого не видел. Например, такое предписание существует для времени посадки овощей, поэтому работы в огороде должны производиться поздно вечером, ночью или рано утром:

[Капусту сажают вечером, после захода солнца, или рано утром, чтобы “лишние люди” не видели][154];

Чтоб никто не видел, когда садишь лук: стараются и либо утром рано, либо вечером поздно, чтоб никто не видел[155].

Предписание сажать овощи так, чтобы никто не видел, имеет и рациональные мотивировки, связанные с нуждами огородничества: чтобы днем под солнцем посадки не завяли; чтобы птицы не разрывали свежевскопанных гряд. Впрочем, для носителей традиции рациональные и ритуальные действия часто неразделимы:

Капусту так всегда ночью сажали. Приживалась штоб быстрее дак по холодной погоде, днём же жарко... Вечером капусту всегда сажали, вечером поздно[156];

 А лучок садят после заката, когда курочки на месте: «Курочки, идите есть лучку!» А они сидят, уже не встанут, значит они не придут уже никогда и не будут портить[157].

В отношении первых плодов также действуют предписания о том, что их никто не должен увидеть. Такие плоды нужно съесть/закопать, чтобы обеспечить хороший урожай в будущем:

Вот я знаю, што советуют первый огурец, когда вот созрел первый огурец, то нужно закопать, штоб никто не видел, не есть, а закопать, я слыхала. [Зачем?] А штобы был большой урожай, штоб никто не видел[158].

Отметим, что нежелательность встречи с кем-либо в критический период времени относится не только к огородничеству, но и ко многим другим видам деятельности (ср. запрет на встречу с кем-либо для рыбака/охотника, когда они уходят на промысел, или аналогичный запрет для человека, над которым совершился лечебный магический обряд).

Стремление избежать “чужих глаз” при совершении работ в огороде в ряде случаев объясняется боязнью, что кто-то сглазит посадки или уведет урожай. Обоснованием для этого служат представления о людях с нехорошим/дурным глазом, встреча с которыми грозит негативными последствиями:

«Если кто недобрым глазом подсмотрит посадку огурцов, то будет много желтых, раньше времени поблекших плетей»[159];

Вот у меня уже в крови: я не люблю, когда подсматривают, пойдут вот смотреть, я не люблю этого. Вот буквально два или три... три года тому назад. Сажаю вот я капусту вот в этом вот, в этой грядке. Глеб Андреевич идёт. «Чево опять Николаевна там садит?» – а я так не люблю, когда мне под руку, да ещё он именно, у него глаз нехороший, как говорят, я говорю: «Да капусту сажу». А ночью заморозок. Утром проснулась, капуста замёрзла[160].

Для защиты от дурного глаза могли использоваться также предметы с апотропейной семантикой: нож, осиновая ветка, веник. В некоторых случаях их использование могло подкрепляться исполнением ритуальных текстов:

Дэркача [веник – Н. С.] якось затыкaлы [на капустной грядке], коб нихто нэ поўрочыў, хорошая капуста [была]. От уже дэркачa постaвять[161];

Осову [осиновую – Н. С.] ветку поставять на гредку, шоб нэ протывилась [не подвергалась порче, сглазу], нэ боелася, шоб ныхто нэ спротывил, шоб росла велыка [капуста]^[162];

Когда лук садят, то ножик землю воткыкают. Вот это вот я слыхала. [Для чего?] Ак это шобы лук рос, не сглазили тожа, потому шо ведь всякий человек, всякий человек бывает. [Со словами втыкают?] Да, вот и говорь… да, да, шобы не сглазили, дак вот: «Рости лук, шобы меня лука... э… лук никто не видел». Мы садим всегда вечером поздно. А утром-то уже всё. Вь… утром э… вечером надо садить лук[163].

Е. С. Самойлова приводит записи из Вологодской области, показывающие, что использование магических предметов призвано защитить не только от дурного влияния другого человека, но и от собственных мыслей, связанных со страхом перед сглазом:

Когда садишь [нужно – Е.С.], чтобы этот ножик был воткнутый в дерьмо, чтобы никакие колдовства не пристали. Или ножницы или нож. Если ножницы, чтобы перестригнуть свою мысль, а если нож, чтобы перерезать. Свои мысли дурные перерезаю. А если без ножа посадишь, мне кажется, все равно, кто-то увидал и сглазил. Если неурожай, а я все равно на кого-то думаю. А как воткну, дак ничего не думаю – все равно никто не сглазит[164].

Стоит отметить следующий ритуальный текст, который использовался для защиты от сглаза:

«Прикосники – урочники[165] не видят у себя затылка. Так не видьте моего луку. Веки – повеки. Это не довеки». Тьфу, тьфу, тьфу. Как вроде бы прикрываю вот этим [заговором][166].

Исполнение магического текста понимается как символическое “прикрывание” овощей от чужого взгляда. Для этих же целей могло совершаться прикрывание овощей в прямом смысле слова – с помощью каких-либо предметов. Идея закрывания овощей связана со стремлением сделать их невидимыми и таким образом защитить их от негативного воздействия. Например, для этих целей мог использоваться горшок:

[Капусту] покрывалы розбитым горшком, то добрэ – нэ боица урокоў – всех зверэй поймаў под горшок[167].

Таким образом, горшок мог использоваться не только как предмет, обладающий определенный свойствами (“прочный”, “большой”, “круглый” – см. раздел «Концепт нормы»), но и как предмет-апотропей.

Можно предположить, что в использовании скатерти/платка/тряпки для покрывания посадок так же реализуется не только идея передачи посадкам „нужных“ свойств (белая), но и идея закрывания посадок от возможного негативного воздействия (ср. с функцией фаты невесты – укрыть от чужих глаз), хотя в текстах на это нет прямых указаний:

Як капусту садылы, тым настулнычком [на котором святили пасху] расаду накрывають[168].

Стоит обратить внимание, что в приведенном выше тексте про использование горшка действия направлены не только на то, чтобы уберечь посадки от сглаза, но и от негативного воздействия животных, которые могут наносить реальный урон огороду: птицы раскапывают гряды, животные топчут посадки, грызуны портят собранный урожай, лежащий на хранении и т.п. Исполнение текста направлено на то, что горшок должен “поймать”, т.е. заключить возможных вредителей в пределах одного пространства и не допустить их попадания в огород. Такой же мотив “заключения” вредителей вне огорода прослеживается в обрядовых действиях для защиты посадок от птиц. Отметим, что здесь использование тряпки как предмета-апотропея выражено намного очевиднее:

Обирек надо делать в Великий читверк, шоп курицы в огорот не ходили, штоб ни портили твой огорот, берут красную тряпочку и привязывают на забор. […] Со словами привяжут и оп… уже курицы в огорот ф твой никогда не зайдут. Будут ходить, а огорода твоево не видят. «Как эту тряпочку… ни видит никто… – ну стараешься завязать, штоб она в глаза ни бросалася, где-нибуть она пониже была к зимле, – так и куры мой шоп огорот никогда ни видели». И они никогда к тибе в огорот ни зайдут. Будут шатаца, ходить около огорода, а в огорот ни зайдут, ни будут шорхаца[169].

Еще один интересный пример реализации мотива “заключения” можно обнаружить в магической практике для защиты от вора, в которой концепт слепоты эксплицируется через соприкосновение с покойником.

В доме, как умрет человек, так, чтобы гроб сделать, его измеряют палкой какой-нибудь. Так эту палку потом тихонько подобрать, омерить свой огород и сказать: «Как покойник не видит, так и вор не увидит». И вор, если зайдет во двор, не сможет оттуда выйти, только хозяин сможет его вывести[170].

Отметим, что в приведенных примерах ритуальный текст строится по формуле 'как кто-то не видит, так и потенциальный вредитель не увидит'. Можно сказать, что в этой формуле, а также в приведенных нами примерах совершения обрядовых действий, помимо концепта слепоты реализуется также концепт нормы, потому что совершается символическая передача “правильных” свойств на объекты, связанные с огородничеством.

Исполнение текстов на основе упомянутой формулы может сопровождаться закрыванием глаз. На Русском Севере традиция совершения этих обрядовых действий называется садить слепком – т.е. женщина закрывает глаза и садит первую рассадину/первые три рассадины/ первый ряд и т.п.:

Надо слепым садить три рассадины, или три луковицы, штобы никакая... никто не видел твоё, твою рассаду. И куры штоб не видели. Даже якобы куры не будут видеть[171].

Закрывая глаза, человек в символическом смысле становится слепым, а «в мифологической слепоте содержится идея обоюдности – это некое качество, заключенное между субъектом и объектом… позиции воспринимающего и воспринимаемого суммированы: слепой – не только невидящий, но и невидимый[172]». Таким образом, исполнитель этих обрядовых действий в некотором смысле соотносится с посадкам – они должны стать такими же невидимыми, как и он.

С другой же стороны, человек с закрытыми глазами уподобляется потенциальным вредителям его посадок (птицам, животным, ворам), поскольку они должны так же не видеть посадки, как и он сам, т.е. в основе совершаемых действий лежит магический прием имитации. Как правило, это соотношение вербализуется – т.е. исполняются тексты, в основе которых лежит упомянутая нами формула ‘как я не вижу, так и вы не увидите’.

[Заговор, чтобы птицы не клевали овощи:] Сажаю я, сажая, не вижу и вы не видьте моего огорода. Ни сегодня, ни завтра. Ни птицы, ни кошки, ни собаки, во веки веков, аминь. [Просто сказать] с закрытыми глазами. Ещё хорошо какой-нибудь железный предмет воткнуть. Это старый ножик воткнуть в землю, в конец капустиной грядки. [Это только для капусты?] Всё можно. Вот когда сеять начинаешь, кидаешь три горсти: «Я слепая, вы будете слепыми. Ни сегодня, ни завтра, ни кошки, ни собаки, ни птицы, ни вредный человек, не ходите по мой план [огород]»[173].

В обрядовых практиках, совершаемых для защиты посадок и овощей, можно выделить мотив ослепления, который выражается через использование специальных предметов, способных испортить зрение потенциального вредителя (нож, соль, спички и т.п.):

Я когда сажу сама лук, беру нож, беру соль. Нож в землю втыкаю, соль выкидываю вот так [показывает движение рукой от себя]. «Но… нож в землю, соль в глаза». Чтоб никто не видел, когда садишь лук: стараются и либо утром рано, либо вечером поздно, чтоб никто не видел[174];

Картошку вот кладут как в яму, дак кидают сперва картошину туда, [когда убираешь на зиму]. Картошину кидали и говорили: «Это хозяину, а мышам, да кротам – камень там и смоленных спичек в глаза». Заговорят - и не едят картошки[175].

Отметим, что в последнем магическом тексте для защиты от грызунов символически используется образ камня. Следует сказать, что образ камня часто используется в магических защитных текстах (ср. Горячий камень змею в зубы, золотая ложка в рот[176] для защиты от змеи или Камень в зубы[177] для защиты от укуса собаки). Как средство ограждения от опасности и своеобразного отворота возможно также действительное использование камня (например, гадающие ставят вокруг себя камни, чтобы оградиться от нечистой силы; камни бросают вслед покойнику, чтобы не бояться; на горячий камень мать сцеживает молоко, чтобы оторвать ребенка от груди). В ситуациях огородничества камни могли использоваться в защитных целях при закладывании урожая на хранение – в яму или погреб кидали несколько камней:

[Чтобы мыши не ели картошку.] Кладут камни, кладут, кладут камни в углы, в этот, в яму, кладут, кладут эти камни [во дворе] тожо, хто как[178];

[Что делали, чтобы птицы и мыши не ели засыпанное зерно?] Камешки клали. Возмешь три камешка положишь: «Нате мыши вам камень, [нрзб.] во веки веков грызите, а зерна на шевелите»[179].

В ряде ситуаций, связанных с народным огородничеством, можно косвенно выделить мотив слепоты. Как правило, это ситуации, связанные с защитой урожая от всевозможных вредителей. В этих случаях концепт слепоты не является ведущим, однако он важен при исполнении некоторых практик: предполагается, что вредитель как бы станет слепым, т.е. не увидит то, что нужно защитить.

Например, это представлено в ряде магических практик с использованием камня, в которых центральным становится мотив подмены. В этих случаях в магических текстах происходит своеобразное программирование: камень подменяется другим объектом, который представляет угрозу для вредителей. Можно сказать, что в основе этих магических практик лежит прием ритуального обмана. Его особенностью является то, что адресат воспринимается как “пришелец” “чужого” мира, поэтому ему неизвестны установленные законы “этого” мира и совершаемые обманные действия принимаются им “за чистую монету”. Таким образом, исполнение этой практики направленно на то, чтобы вредитель не увидел то, что нужно сохранить[180].

[Камень в огород не бросали?] Камень в огород бросала, у нас кроты тут были, дак сажала всё, бобы гоўорят, бобов бояца кроты. Они всё рыли. Я вот камень бросала. Вот бросаю, […] гоўрю: «Бросаю не камень, бросаю кота, чтоб не было в огороде крота!»[181]

Подобная практика встречается и с использованием хвои: в севернорусских областях в яму для картошки закладывали иголки вереса (можжевельника), чтобы защитить картошку от мышей. На этой территории верес широко распространен как растение, обладающее магическими свойствами (например, ветки вереса втыкают также в гряды, чтобы защититься от насекомых):

[Чтоб мышей не было] клали хвою на засеки; верес. А ещё когда картошку ложишь в яму, то говорят: «Ложу не кортошку, а кошку с котятами, рысь с рисятами» – это мне знакомые со Свиди рассказали[182].

Стоит отметить, что, хотя в данном случае используется, скорее, физическое свойство отпугивать мышей (поскольку они боятся колких иголок), это не отменяет мифологических свойств можжевельника – «в самой народной традиции физическое и символическое не различаются»[183].

Еще один пример магической практики с мотивом слепоты – практика ритуальной кражи, поскольку исполнитель должен действовать скрытно, незаметно для других. Как мы уже отмечали, ритуальное воровство является популярным магическим приемом, используемым для различных бытовых нужд, поскольку оно трактуется как способ выведения предмета кражи «из привычного ряда, придания ему черт чужого… посланного из иного мира»[184] и, соответственно, используется как способ «наделения утилитарных вещей магическими свойствами»[185]. Реализацию таких представлений можно обнаружить, например, в представлениях о том, что нужно украсть с чужого огорода корень или рассаду овощной культуры, чтобы получить богатый урожай:

Надо не спрашивать, брать. Тогда будет лук родиться[186];

Надо три луковки своровать, чтобы никто не видывал, дак вот, тогда луку нарастет[187],

[Не слышали, что ворованное хорошо растет?] Угу. Ну вот цвет укради где-нибудь… Незаметно посади, дак он обязательно вырастет. Если украдёшь. [Все равно какое растение?] Да всё равно. Любой цвет[188].

В отношении некоторых культур считается, что воровство – единственный способ их разведения (например, хмель, хрен), также эта практика относится к комнатным цветам.

Единственное средство – украсть маточек и разводить хмельник; так действительно и практикуется[189];

[Говорят, надо у соседа выкопать корешок, и тогда будет хорошо расти?] [Смеется:] А это обычно вот эти цветы-то бывают комнатные: надо, гът, украсть. Да. Так вот да, вот бывает, что вот попросила, те дали, а он никак не рос, погиб, а надо, гыт, украсть. [Лучше расти будет?] Угу. [Это про цветы, в основном?] Да, про цветы[190].

Можно сказать, что концепт неведения реализуется также в действиях, направленных на защиту спора – благополучия и достатка в домашнем хозяйстве. С этим явлением связан целый ряд предписаний и запретов одалживать, угощать или давать что-либо чужим в определенные моменты – считается, что спор можно отдать вместе с какими-либо предметами, имеющими символику благополучия дома. В сфере огородничества это прослеживается в отношениях купли-продажи: продавец должен незаметно для покупателя забрать у него одну луковицу, чтобы у него не перевелся лук.

Продают лук, вот, например, то, шобы тому человеку, которому ты продаёшь, вот того чь… не видел. Вот того че… человека на[д]а незаметно вз… взять себе луковицу. [То есть стянуть одну у продавца?] Ну, ко… это у покупателя. [Нужно незаметно у покупателя утащить?] Да, вот чтобы одну луковицу взять себе обратно, чтобы у тебя лук не вывелся[191].

Таким образом, с концептом слепоты в сфере народного огородничества связан широкий круг представлений и магических практик, основная цель которых направлена на то, чтобы уберечь овощные культуры от возможного сглаза, защитить от потенциальных вредителей и сохранить в своем хозяйстве символы благополучия.