М.С. Устюжанинова

ОБОЗНАЧЕНИЯ ВРЕМЕННЫХ ЕДИНИЦ КАК ЛЕКСИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СТАРОСТИ

Для традиционного сознания существенной особенностью человеческого мира является его временная измеренность. В диалектной лексике наступление старости описывается с помощью терминов год, лето, век и различных дериватов последнего. Год и лето по причине тождественности временных периодов, охватываемых их значением, в диалектных описаниях старости занимают почти идентичные лексические позиции. При этом год и лето имеют два полюса значений: они могут быть единицами измерения как времени, объективного для всех носителей традиции, так и жизненного срока каждого конкретного человека: в третьем годе – 'в позапрошлом году', в моих годах – 'во время жизни кого-либо'. При таком ракурсе рассмотрения, выражения, описывающие старость с использованием понятий года, лета могут толковаться двояко.

Рассмотрим некоторые из них: выйти из годов, из лет выйти, с лет вышедши, из лет вон, – все эти выражения имеют семантику 'состариться, достигнуть конца жизни'. В состав данных лексических единств входят глаголы со значением преодоления границы - выйти, уйти, обойти, а также наречие вон в той же семантикой. Наименования же временных единиц стоят здесь в позиции объекта, который покидается действующим лицом. В этих контекстах старость может иметь семантику возрастной категории, для которой жизненные параметры, в данном случае ход времени, перестают быть актуальными, что можно проиллюстрировать, в частности, поговоркой: Не годы мрут, люди. Для понятия век значение единицы летоисчисления ('столетие') в диалектной лексике весьма второстепенно, и, думается, поэтому, век не образует словосочетаний, подобных приводимым выше.

Кроме того, множественное число лексем года, лета, а также слово век, выступающие в роли субъекта, могут быть количественным (но не численным) аналогом понятию 'жизненный срок' (ср.: на моих годах, на моих веках – 'при моей жизни', лети – 'жизненный путь'). Слово век как более масштабная единица, охватывает весь жизненный срок целиком и поэтому употребляется чаще в единственном числе: на (чьём-то) веку, при (чьём-то) веку – 'в период чьей-либо жизни', во весь век, свой век – 'во всю жизнь', вековщúна – 'срок жизни'. Итак, если остановиться на 'жизненном сроке' как денотате интересующих нас лексем, старость в диалектной лексике осмысляется, с одной стороны, как возрастной период, стоящий как бы вне жизненного пути: года ушли, из лет выйти (подобных выражений, в состав которых входил бы термин век, нами не обнаружено; возможно, это объясняется тем, что преодоление границы века имеет совершенно иную семантику). С другой стороны, старость описывается как этап, не выходящий за рамки жизненного цикла: года уходят, лета дойдут, вековщина кончается.

Контекст употребления наименований единиц летоисчисления выявляет также другие особенности соотношения старости и времени. Старость приходится как на период иссякания количества лет и годов, выделенных каждому отдельному индивиду: года вышли, года кончились, так и наоборот, на время их наибольшего накопления: много лет, большие (глубокие) года, под годами (что может быть интерпретировано как 'под "грузом" годов'), веку много. Двойственное восприятие старости в традиционной культуре связано с таким же осмыслением всей жизни, во время которой человек не только тратит предназначенное ему количество времени и жизненной потенции, но и накапливает некоторые характеристики (ср., например, представление об особой мудрости пожилых людей, и выражение из ума выжить, употребляемое в отношении к ним же).

Семантика словоформ года и лета в определенном контексте могут охватывать не весь жизненный срок, но отдельный его период. Годами и летами могут обозначаться только полноценные в социальном и физическом отношении периоды жизни: приходить во лета – 'становиться взрослым', годистый – 'человек в годах, в зрелом возрасте', без годов –'несовершеннолетний'.  На этом фоне потеря социальной полноценности описывается, в частности,  с использованием указанных лексем: Какая она уж невеста! Из годов вышла, – в этом высказывании невозможность выйти замуж мотивируется завершением  определенной возрастной фазы, однако, выражение из годов выйти относится здесь не столько к обособленному факту, что человеку исполнилось некоторое количество лет, сколько ко всей ситуации в целом: несвоевременная реализация социальной роли влечет как бы выпадение человека из строго регламентированного течения традиционной жизни. Ту же связь социально-физической неполноценности и исключение из измеренной во временном отношении жизни акцентируют наименования старой скотины: безгодная лошадь – 'у которой не видать уже лет по зубам', излеток – 'старая лошадь или иная скотина'. Показательно также, что В.И.Даль при описании семантики слов употребляет определения "вышедшая из лет" и "неплодная" как синонимы, например: старка – "вышедшая из годов, неплодная корова"[1]. Старость человека, для характеристики которой используется та же лексика, оказывается изъятой из жизни социума: старики оказываются исключенными из общества и лишенными продуктивных социальных ролей.

Старость характеризуется не только социальной неполноценностью. Употребление большинства лексических конструкций, где старость обозначается через временные единицы, напрямую связывают с переходом в возрастную категорию старости наступление недееспособности: Я долго в колхозе-то робила, а теперь уж вышла из годов, дак сижу вот дома; Я всё на ферме была, дояркой, а года вышли – мне пенсию назначили, не стала больше робить; Рад бы ещё побурлачить, да, брат, веки изнемогают; Скоро и вековщина кончится, раз не встаю. Данные примеры отражают взаимоопределяющую связь старости и недееспособности: с одной стороны, непригодность к физическому труду является индикатором старения человека, а с другой – с наступлением пожилого возраста человек лишается возможности работать. Неспособность к труду мотивируется не состоянием здоровья, а принадлежностью к конкретной возрастной категории, и, следовательно, неполноценность, в данном случае физическая, представляет собой неотъемлемую составляющую социальной роли стариков (ср., например, Сижу дома год годский. Никуда не хожу: остарела). Физическая активность стариков, напротив, воспринимается как нечто необычное, выходящее за рамки возрастного стереотипа: Ирина ходова старуха, веку-то много, а еще ходова и за коровами ходит.

Если лета и годы обозначают скорее количественные единицы жизненного срока, то понятие век может иметь семантику как временной, так и качественной категории. Временное значение концепта век проявляется в первую очередь, в текстах, которые соотносят его с единицами летоисчисления. Век представляет собой совокупность выделенных человеку лет или годов: Много ли тебе веку? -  Двадцать [лет]. На качественный оттенок значения указывает этимология слова век: она "обнаруживает исходную индоевропейскую семантику жизненной силы"[2] – ср., например, лит. vĩekas 'сила, жизнь', vykis – 'жизнь, живость', др.-исл. veig – 'сила'[3], лат. vis, vitalis[4]. Вышеупомянутое выражение веки изнемогают подчеркивает не количественную, а качественную наполненность концепта век: изнемогать значит 'слабеть, терять силы, истощаться', а все выражение можно интерпретировать как 'истощение жизненных сил'.

Итак, старея, человек утрачивает типичные социальные жизненные характеристики и постепенно приближается к концу своего земного бытия  - смерти. Смерть интересует нас в той степени, в какой её характеристики выражены через временную лексику. Во-первых, окончание земной жизни соответствует верхней границе анализируемого возрастного периода. Семантику конца жизни имеют в одном из своих значений концепты года и век: года подошли, век подошел – 'смерть пришла'. В фразеологизмах, пословицах и поговорках, содержащих существительное век в таком значении, синхронизируются время исчерпания выделенного каждому лимита жизненной потенции и момент смерти (Прежде веку не помрешь; Помрём, вот и век наш…) , и надо заметить, что именно век как окончание предопределенного количества жизненной силы обусловливает приход смерти. Следовательно, расходование ровно такого объема жизненной силы, который предназначен каждому отдельному индивиду, является непременным условием "правильной" смерти.

Соответственно, "неправильное", "нечистое" преодоление жизненной границы происходит в случае выхода за рамки собственного века и описывается языковыми конструкциями, семантика которых связана с покушением на "чужое": заесть – 'присваивать, захватывать' (Он чужой век заедает (заживает);  Аль я не рожен, не крещен, аль я чужой век заел? ср. зажив – 'добывание, прибыль, прибавка, приращение'). В последнем примере посягательство на чужой век полагается в один ряд с рождением и крещением, непременно стоящими на пороге полноправного вхождения человека в традиционный социум, соответственно "не-рождение" и "не-крещение", ровно как и заедание стриками чужого века, являются маркерами неприналежности индивидуума к обществу. При этом лексические обозначения других временных единиц в контекстах, связанных с покушением на чужую долю, не употребляются: Ёна уже с год вышла, с ей не сговоришься; Она уже давно из годов вышедши, ничего не помнит – преодоление временной границы здесь приводит только к потере человеческих характеристик – ясного сознания, памяти и прочих. По-видимому, это объясняется тем, что ситуация посягательства на "чужой век" связана именно с присвоением чужой "жизненной потенции" (ср., например, болгарские поверья о том, что глубокий старик может превратиться в вампира). Здесь важна качественная наполненность века как жизненного периода, и отсутствие такой характеристики у других временных единиц.

Разнообразие семантики и контексты употребления обозначений единиц времяисчисления обнаруживают не только временную обособленность периода старости по отношению к жизненному сроку, но и ее социальную изъятость из нормальной традиционного жизни, мотивированную физической неполноценностью и непродуктивностью общественной роли стариков.