В русском языке словом "сирота" обычно
называется ребенок, лишившийся одного или двух родителей. Согласно словарю В.И.
Даля, диалектным словарям, так же обозначается "вообще беспомощный,
одинокий, бесприютный, бедняк; в этом значении и старики, и старухи зовут себя сиротами, и так же зовут нищих и
побирушек"[1].
В Древней Руси сиротами назывались крестьяне. Б.Д.
Греков пишет, что "сиротами" на территории северо-восточной Руси
назывались крестьяне-смерды[2].
Слово смерд (более распространенное
на русской территории) Фасмер соотносит со смердеть,
смородъ: "Это слово носит
отпечаток презрения к земледелию, которое расценивалось как низменное
занятие"[3]. "Сирота" становится синонимом слова "смерд" по причине того, что обозначает человека, стоящего на
низкой ступени социальной лестницы.
Сиротами считаются все оставленные. Нас в большей
степени будут интересовать дети-сироты, хотя в нашей работе нам придется
говорить и о других категориях людей, называемых словом сирота, таких как вдовы, нищие. Особым образом маркируются приемные
дети.
В пословицах словом
"сирота" называются вдовы: "Без мужа жена всегда сирота" вещи, дома, не имеющие
хозяина: "Без хозяина товар сирота"[5]; "Без
хозяина дом - сирота"[6].
В различных фольклорных жанрах сиротой называются
персонажи, лишившиеся опекуна, защитника, например, девушка, оставленная
любимым:
Только я одна сиротка
Да без милого дружка...[7]
Этим же словом определяются
вещи, дома, не имеющие хозяина: "Без хозяина товар сирота"; "Без
хозяина дом - сирота"[9].
В диалектах русского, украинского
и сербохорватского языков дериватами от корня сир- называются некоторые растения: русское сирота – bulbocodium rutenicum = Romulea
bulbocodium (брондышка,
снедок); украинское сиротень – crocus
raticulionis (пролеска, подснежник, крокус), сирiки viola tricolor (фиалка
трехцветная, анютины глазки) сербское сирота,
сиротица – viola tricolor, сирота muscari
racemosum (гадючий
лук), сирочица – Capsela
bursa pastoris.
К ним же относится русское название сын-без-отца
– Colchium automnale (луговой шафран, зимовик). Все эти растения относятся к
первоцветам, что и послужило причиной появления таких названий. Можно
предположить, что растения, согласно традиционным представлениям, порождают
друг друга, то есть растения, появляющиеся и цветущие в августе, «порождены»
июльскими, последние, в свою очередь, июньскими и так все, кроме первоцветов,
которые воспринимаются как происходящие не от растений, а от иных сил. Это
подтверждается многочисленными приметами, которые по урожаю одних культур указывают
на урожай других, в частности по первоцветам: «Если цветок подснежника
родится густо и вообще вся трава весной густая – к урожаю»; «Если
весною на полях много вырастет пестов (трава сосенка, хвощ) – к хорошему урожаю
овса (Владимирская губ.)». Следовательно, эти
диалектные названия растений фиксируют представления о
"нерожденности" сироты (его эпитет настойчиво повторяющийся в
различных фольклорных жанрах, об этом см. ниже). Мотив
"нерожденности" в противоположность "рожденности" значим в
традиционной культуре. Он проявляется, например, в широко распространенном
ритуале купли-продажи ребенка в семьях, в которых дети умирают во младенчестве.
Новорожденного передают через окно человеку, не имеющему отношения к семье
ребенка, иногда воспринимаемому представителем иного мира иного (напр., первому
встречному, нищему и т.п.), после чего выкупают младенца за символическую
плату. С помощью этого ритуала ребенок отделяется от семьи, которую преследует
"недоля", переводится из разряда "рожденного" в разряд
"купленного", при этом снимается вопрос о происхождении ребенка, кто
его родил оказывается неважным[11].
Другой синоним слова "нерожденный", наряду со словом
"купленный", - "сотворенный", именно такое значение, на наш
взгляд, имеет слово "сирота" в названиях первоцветов. Следовательно,
мы можем предположить, что в данном случае мы имеем дело с очень архаичными
представления о сироте, возможно, это отпечаток славянского этиологического
мифа о происхождении человека.
Славянский миф о происхождении человека не сохранился.
Позволим себе обратиться к совершенно иной традиции. Рассматривая эпические
сказания тюрко-монгольских народов Сибири, Е.М. Мелетинский замечает, что часто
в текстах сиротой называется первый человек, например, в бурятском улигере об
"Аламжи Мергене":
"Зародился он сам собою
...
Так он родился-появился
На том серебряном холме,
Где не было еще народа...
Сиротою двух лет
От отца он остался.
С однолетней сестрицей
От матери остался.
Из приведенных отрывков совершенно ясно, что Аламжи
Мерген и его сестра являются первыми людьми на земле. Упоминания о его
сиротстве - явно позднейшая вставка"[12].
Автор показывает, что аналогичная подмена происходит в эпосах других народов
этого региона, например, у якутов[13]
и эвенков[14].
Основываясь на работе Е.М.
Мелетинского мы можем говорить о том, что мотив "нерожденности"
сироты, сохранившийся в языке и фольклорных текстах, основывается на
представлениях, аналогичных представленном в эпосе тюрко-монгольских народов Сибири.
Теплая зима называется сиротская зима (Забайкалье, Даль – без указания места).
Термин подчеркивает ненормальность, "слабость" зимы.
Довольно часто название дождя при солнце включает
слово "сирота": сирота замуж
идет/женится (Белоруссия)[16],
Сироты плачут (Приамурье).
Такой дождь в традиционной культуре воспринимается как аномалия, для него есть
отдельные названия. В Полесье и у южных славян эти названия связаны с женскими
демонами: русалки купаются, родилась вила.
Нами зафиксировано название утопленник
портянки сушит.[19]
Такое разнообразие не случайно. Утопленники и все заложные покойники (умершие
неестественной смертью, или "до срока"), способны оказывать
воздействие на дождь[20].
Сирота также участвует в плювиальных обрядах, что обусловлено тем, что ему
покровительствует Бог. Вместе с тем, поверья и обряды демонстрируют связь
сироты с русалками и прочими женскими демонами. Соответственно, этот ряд
названий закономерен. Он обусловлен многогранностью представлений о сироте в
традиционной культуре.
Русскому слову "сирота" соответствуют
украинское сирота, древнерусское,
старославянское сиръ, болгарское сирота, сербохорватское сирота, словенское siro*ta, чешское,
словацкое siry "сиротливый,
осиротевший", польское sierota, верхнелужицкое, нижнелужицкое syrota. Значение у этих слов
одинаковое: ребенок, лишившийся одного или более родителей, нищий. Для этого
значения мы можем реконструировать праславянское *sir-ota. Праславянский корень *sir- встречается в литовском s%eiry=s "вдовец", s%eire= "вдова",
авестийском sae_- "сиротливый,
осиротевший". М. Фасмер приводит мнение Х. Педерсена, Г. Хирта и др.,
сближающих с данным корнем латинское he_re_s "наследник", греческое ch=roV "лишенный,
осиротевший"[21],
которое по фонетическим причинам отвергается другими исследователями. Однако
связь между терминами "сирота" и "наследник" в
индоевропейских языках безусловно существует. Об этом свидетельствует
соответствие приведенных латинского he_re_s "наследник" и греческого ch=roV "лишенный,
осиротевший", а также связь между словами со значением "сирота"
греческого w’rjanóV, армянского orb, латинского orbus, и немецкого Erbe, èðëандского orbe – "наследство". О связи этих значений Э. Бенвенист пишет,
что в эпоху индоевропейской общности "сын не назывался наследником;
таковыми считались лишь те лица, которые наследовали в случае отсутствия у покойного сына".
На индоевропейском уровне в понятие "сирота" вкладывалось не только
значение "оставленный", но и "получающий наследство".
То, что слово это общеславянское, более того,
индоевропейское, указывает на его древность. Соответственно, сирота был выделен
из общей массы людей на довольно раннем этапе развития человечества.
Термины родства для приемных детей выделились позже,
чем появилось слово "сирота". Об этом пишет О. Н. Трубачев:
"Термины сводного родства представляют собой позднее приобретение
славянских и других индоевропейских языков"[23].
В русском языке эти слова являются производными от корней, обозначающих
"нормального" родственника: пасынок,
падчерица, отчим, паотец, мачеха, паматерь. Общим также является малоупотребительное на
восточнославянской территории слово пасерб
(пасербица), обозначающее приемного
ребенка. М. Фасмер соотносит корень этого слова с украинским присербиться "присоединиться".
О.Н. Трубачев определяет значение корня серб-
как "сосать", указывая, что значение слова пасерб – "неподлинный ребенок".
Р.М. Цейтлин определяет значение приставки па-
в этих словах как "родственные отношения через посредство другого
родственника, отсутствие прямого родства"[26].
В "Словаре русских народных говоров"
широко представлены различные терминологические значения слова
"пасынок". Эти словом называются: 1. годовой побег дерева (Пермская
обл., Красноярская обл.); 2. крупный отросток дерева, меньшее из двух деревьев
одного корня (Архангельская обл., Вологодская обл., Костромская обл.,
Красноярская обл.); 3. крупный сук в доске (Томская обл., Архангельская обл.,
Новгородская обл.); 4. Подпорка (Пермская обл., Свердловская обл., Среднее и
нижнее течение реки Урал, Костромская обл., Калужская обл.); 5. колышки,
поставленные вокруг стожара наклонно, как основа стога (Тверская обл.,
Вологодская обл.); 6. Обрешетины (кровли), к которым прибивается крыша
(Архангельская обл.), 7. Деревянная надставная часть мачты (Волжское); 8.
Перекладина между оглоблями (Пермская обл., Архангельская обл.); 9. Деталь
ткацкого станка – стержень навоя, на который наматываются нити основы
(Вологодская обл., Архангельская обл.); 10. Более узкая часть (рыболовного
снаряда) с горлом, ведущим в сетяной мешок (Пермская обл.); 11. Веревка, идущая
от лодки к якорному канату (Псковская обл.); 12. Ответвление холма, оврага
(Воронежская обл.). В.И. Даль и Б.Д. Гринченко также приводят значение
"лишние, бесполезные ветки растения, отнимающие у него соки",
в Каргопольском районе Архангельской области пасынками называются камни, набранные во время игры "в
камушки" сверх нормы[28],
а также вторая сердцевина в дереве[29].
В данном случае приставка па-, согласно Р.М. Цейтлин, имеет "значение ответвления,
подвида, внешнего сходства, близости"[30].
Слова пасынок и падчерица употребляются только на
восточнославянской территории, в прочих славянских языках обозначения для
приемных детей другие (сербохорватское пасторак,
пасторка; болгарское доведеник, завареник; словенское pastorok, pastorkyn%a;
польское pasierb, pasierbica, – "пасынок,
"падчерица"). Только в польском встречается слово pasynek "пасынок".
Окружающий мир оказывается весьма враждебен к
сиротам, это отражается в пословицах: "Житье сиротам - что гороху при
дороге, кто мимо идет, тот и урвет"[31];
"В сиротстве жить - день-деньской слезы лить";
"Как поле без огорода: говорится о сироте".
На наш взгляд, будет правомерным предположить, что
эти тексты соотнесены с действительностью напрямую, то есть непосредственно
иллюстрируют реальные бытовые факты.
Положение сирот в обществе было действительно
незавидное. Девочки-сироты довольно рано нанимались няньками, мальчики шли в
подпаски: "В подпаски чаще всего попадают круглые сироты, [...] Жизнь
подпаска весьма тяжела: [...] обращение пастухов с подпасками редко бывает
человечным. [...] Пастух все сваливает на подпаска, который собственно и
пасет"[34].
Свидетельства такого рода есть из Харьковской[35],
Вологодской[36] губерний.
Очевидно, в этом случае мы видим иллюстрацию вполне
объяснимого человеческого желания: получить выгоду за счет беззащитного члена
общества.
Пасынок претерпевает множество притеснений со
стороны мачехи: "Из дому гонит мачеха, а из лесу медведь";
"Удобрилась мачеха до пасынка: велела в заговинье щи выхлебать".
Восприятие сироты как самого беззащитного и
обездоленного в обществе, способствовало проникновению его в подблюдные песни
(под эти песни доставали мелкие предметы участников святочного гадания, которые
до этого опускали в блюдо с водой) в которых значение самого текста обычно в
трактовке меняется на противоположное:
Сидит сироточка
На загнеточки.
Ина сидить,
Да й ў печку глядить. –
Хозяйкой быть[39].
|
Сидить сиротычка на
загнетычки,
Пякеть пиряпечечки.
К замужеству[40].
|
Такой текст предвещает бедность, в той традиции,
которая предполагает его буквальное толкование:
Как сидит сирота да на
припечку,
Хоть кашки дадут, хоть у лоб
щелкнут.
Нам встретились два свидетельства принесения сирот в
жертву. Е.Р. Романов приводит обычай, некогда бытовавший в Гродненской
губернии, закапывать под мельничную плотину при постройке живых сирот, чтобы
она стояла[42]. В
Белоруссии же записана история, мотивирующая присловье "У пацацких жывымi
хаваюць": "Каб спасцiся ад нейкай страшэннай
хваробы, што касiла людзей [...], вырышылi
каго-небудзь закапаць у зямлю жывым i гэтак уратавацца ад лiха.
Зразумела, нiкому не хацелася нi самому памiраць, нi страцiць сваiх
родных. Тыды вырашылi закапаць сiрату"[43].
Трудно предположить, что выбор человека для
жертвоприношения (если таковые были), осуществлялся по принципу "на тебе,
убоже, что нам не гоже". Мотивировка такого выбора в последней истории,
безусловно, поздняя. Даже в том случае, если факты эти не достоверные (хотя
зафиксированы случаи человеческих жертвоприношений при постройке дома),
они достаточно ярко освещают специфическое отношение к сиротам. С одной
стороны, этого человека не жалко, с другой стороны, он, в качестве жертвы,
может быть благосклонно принят иным миром.
Существуют некоторые нормы, нарушение которых ведет
за собой сиротство, что, естественно, нежелательно. Обычно, так пугают детей.
Так, в Каргопольском районе ребенку, оставляющему недоеденные куски хлеба,
велят их доесть, а не то он от матери и отца "останется".
Смысл этого запрета раскрывают, во-первых, семантическая параллель –
"оставить хлеб" – "остаться от родителей", во-вторых,
большое значение хлеба в традиционной культуре, ср. пословицу "Хлеб всему
голова"[46]. На Украине
распространено такое поверье: "Не треба ходыты в одному чоботи: батько або
маты вмре"[47], – в котором проявляется мотив связи обуви с
человеком, она выступает в ряде обрядов как его неотделимая часть, с этим
связаны запреты, например, ходить в хлев босиком[48].
Д.К. Зеленин указывает на связь старой обуви с домовым и предками-покровителями.
Ребенок, надев только один "чобот", забывает про вторую
"половину", соответственно, один из родителей должен умереть.
В народной культуре существует представление о том,
что сирота опасен: его участь может передаться окружающим. В Черниговской
губернии зафиксировано такое поверье: "Если женщина выйдет за вдовца, у
которого грудной ребенок от первой жены, то вышедшая замуж должна несвоевременно
умереть"[50]. Оно
отразилось и в свадебном плаче девушки, выходящей замуж за вдовца с детьми:
Чужи-то да малы детоньки -
Без ветру они тебя высушат
Без морозу да серце
вызнобят.[51]
В этих представлениях отразились архаические
верования в противостояние родов, наиболее полно реализующиеся в сказках. По
отношению к приемному ребенку мачеха и отчим – представители другого рода.
Соответственно, силы этих родов вступают в борьбу, и верования фиксируют
представление о большей "агрессивности" рода приемного ребенка.
Характерно, что дерево с двумя сердцевинами (то есть
с "пасынком") запрещено использовать в строительстве, среди
объяснений есть и такое: "У меня дом, [...] там есь, говорят, пасынок:
там брёвно, а там ещё вросшее как брёвно, другоё [с двойной сердцевиной] Так,
говорят, выживает, мушчины, вроде, не жывут в этом доме. У нас война тогда была
- все женшчины остались"[52].
Эти представления реализуются и в пословицах: "Горько живется от мачехи
пасынку, да не сладко и мачехе от пасынка"[53].
И.И. Иллюстров приводит такие пословицы: "Не рожден - не сын, не куплен -
не холоп"[54], "Не
рожденный - не сын, не купленный - не холоп,[55]"
- поскольку: "З чужого чортяти не зробиш свого дитяти",
"З чужого чортяти не буде свого дытяты".
Отсылку к представлениям о "нерожденности" сироты содержат пословицы
первой из приведенных групп, это прилагательное настойчиво в них повторяется,
при этом ни в одной нет указания, на то, кем именно он "нерожденный",
это не считается важным. Слово "чортя", применительно к сироте, также
демонстрирует восприятие сироты как "чужого", или как мифологического
персонажа. Эти тексты демонстрируют принципиальную чуждость рода приемных детей
и рода мачехи (или отчима).
Сирота оказывает негативное
влияние и по другой причине. Представления о том, что дети без родителей (и
некоторые другие группы людей), несут в себе “тоску”, которая является
следствием "сиротства" и может передаваться людям, находящимся с ними
в контакте, фиксируют формулы русских любовных заговоров. В присушках это
качество пересылается с сирот на объект страсти: "Подите вы, семь ветров
буйных, соберите тоски тоскучия со вдов, сирот и маленьких ребят, со всего
света белого, понесите к красной девице (имя рек) в ретивое сердце..."; "Четыре
зорницы, четыре сестрицы: первая Мария, вторая Марфа, третья Марина, четвертая
Мокрида, подьте вы, сымайте тоску и великую печаль с гостей и властей со
кручинных потюремных людей ... с малых младенцев, которые титьку сосали и от
матерей осталися..."[59] Нам встретился один текст
заговора, в котором тоской переносят с животных-сирот
("ососочков-поросеночков"), которые также тоскуют о родителях.
Распространена пословица: "З паном не братайсь,
жiнцi правди не кажи, а чужой дитины за свого не бери".
Ее объясняет новеллистическая сказка, герой которой стал другом пана, спрятал
его любимого лебедя, своей жене сказал, что его убил. Жена рассказала об этом
всем соседям, мужика выдали, пан решил его повесить. Свое имущество перед
казнью он разделил на три части, одна из которых должна была пойти в церковь,
вторая жене и приемному сыну, третья тому, кто его зарежет. Зарезать вызвался
приемный сын[62].
Представления о
"недоле" сироты распространены у южных славян. Сирот не допускают к
участию в свадебном обряде. В Сербии муку для свадебного печенья могут
просеивать только девушки, имеющие родителей. Считается, что это избавит
молодую от одиночества и бед семейной жизни. В некоторых свадебных ритуалах
обязательно должны участвовать мальчики, при этом следят, чтобы их родители
были живы[63]. Зафиксирован
также запрет участия сирот в родильном обряде. В Болгарии, например, не
приглашают сироту на третий день после родов, когда задабривают наречниц
(орисниц), которые определяют судьбу новорожденного.
Столь же характерен сербский запрет сиротам первый раз зажигать огонь в новом
доме.
Сирота может передать свою участь окружающим, поэтому в ряде обрядов его
следует отстранить от участия в них.
Эти мотивы присутствуют не
только в славянской традиционной культуре, но распространены намного шире. В. Н.
Харузина в своей статье “Об участии детей в религиозно-обрядовой жизни”,
приводит свидетельства представлений о вредоносности сирот и прочих
обездоленных у народов, живущих совершенно в ином регионе: "Например, у
гайлуитов (Британская Колумбия) Вдовцам и вдовам, сиротам, незамужним не
позволяется есть первую семгу улова. Если бы они попробовали этой первой рыбы,
ход семги оказался бы ничтожным"[66].
Н.Ф. Сумцов пишет: "В древней Греции мальчик, имевший в живых отца и мать,
управлял лошадьми молодых и брал для новобрачных воду из священного
источника"[67].
Таким образом, представление
о вредоносности сироты состоит из трех компонентов: в первом случае она
определяется противостоянием родов сироты и его приемных родителей, во втором
случае его принадлежностью оказывается "тоска", в третьем "не
долей", ему присущей. И "не доля" и "тоска" могут
перейти к другим людям. В случае противостояния родов мы встречаемся с
реализацией представления о "нормальных" и "не нормальных"
детях, последние не могут считаться настоящими, и из-за этого могут принести
вред.
В судьбе оставшегося без родителей принимает участие
вся община. Она назначает опекунов, обычно нескольких. В том случае, если у
сироты нет имущества, ему избирают воспитателя, который о нем заботится
"до тех пор, пока они не смогут пропитываться именем Христовым".
Есть такое свидетельство из Владимирской губернии: "Община заботится о
сиротах: до взросления оброк распределяется между общинниками".
Имущество отца принадлежит сироте, более того, П.П.
Ефименко указывает: "Дедом завещанное внуку отец может отнять, если же
завещано дедом сироте, тогда никто не вправе отнять завещанного".
Опека длится до вступления в брак, который изменяет
статус любого юноши и девушки, они перестают быть холостыми и незамужними,
становятся женатыми и замужними, наличие родителей перестает быть важным.
В свадьбе сироты принимает участие вся деревня, вот
свидетельство из Воронежской области: "Если выдают замуж сироту, у которой
от матери мало или ничего не осталось, то перед свадьбой крестная обойдет всех
женщин по селу; все, за исключением самых бедных, считают своим долгом дать
сироте какой-либо ткани – полотнище на рубаху или полотнище на поневу".
Община ведет денежные дела сироты, готовит приданое.
"Режим наибольшего благоприятствования" для сирот, который явно
вырисовывается в обычном праве, контрастирует с представлениями о сироте,
описанными выше. На наш взгляд, во-первых, это связано с тем, что обычное право
(и любое вообще) призвано заботиться о соблюдении справедливости, во-вторых, с
мотивами покровительства сиротам со стороны Бога, который следит за соблюдением
справедливости в сиротских делах. Община берет на себя, в некотором смысле,
функции родителей, как и Бог. Община, мир в системе традиционных представлений
выступает как высшая сила, стоящая между человеком и Богом. Об этом
свидетельствуют многочисленные пословицы: "Что мир порядил, то Бог
рассудил"[72]; "На
мир и суда нет, мир один Бог судит"[73].
Соответственно, сироте покровительствует высшая сила, Бог.
Традиционная культура предполагает и совершенно иное
отношение к сироте. Широко представлены тексты, в которых выражена связь сирот
с Богом: "Дал Господь сиротинке роток - даст и хлеба кусок"
"За сиротою сам Бог с калитою"[75],
"За бедным в мире сиротою сам Бог ходатай с калитою",
"Над сiратою - Бог с калитою"[77],
"Сиротскую обиду Бог оплатит сторицей"[78],
"Отца с матерью Господь прибирает, а к детям пристателя приставляет",
"Бог заступник сирым и вдовым"[80],
"Сирый да вдовый плачут, а за сирого да вдового Бог на страже стоит",
"Сиротам Бог опекун"[82],
– и т.д. Бог выступает в качестве покровителя сироты, заменяет родителей,
потому что традиционное сознание стремится к гармонии: в том случае, если у
человека нет опекуна (родителей), их место должен кто-то занять, и в случае с
сиротами их им становится Бог. Эти представления отразились не только в
пословицах, но и в поверьях: "По взгляду крестьян, "сиротское добро
больше всего беречь надо, - за него Богу ответишь".
Согласно белорусской легенде, волков Бог создал специально для того, чтобы
сироты могли пастушеством зарабатывать себе на жизнь: "Засталiся дробныя
сiроты ад бацькi, ад маткi. Некаму было кармiць iх, а нi даглядаць: нейдзе було
iм падзецца. Тады Бог зжалиўся над iмi i здзелаў ваўкоў. А ўперадзi скот быў
без пастухоў, самапасам хадзиў. Ну, ваўкi як сталi скот есцi, шкоду дзелаць,
людзi i давай наймаць пастухоў. I гэтых сiрот нанялi. Сталi яны i сыты i
адзеты. А ваўкi так i пашлi адгэтуль"[84].
Наделение сирот долей считается задачей Бога: "Каторый Бох нарадил, тэй и
долю даст, тэй и кармить будет"[85].
Возможно, представления о покровительстве сиротам со
стороны Бога могут быть связаны и с "нерожденностью" сироты – Бог
воспринимается как "родитель" сироты.
Это верование проявляется в текстах колыбельных
песен. Задача этого жанра – обеспечить ребенку защиту во время сна. В них
содержатся просьбы к Богородице, ангелам-хранителям, апостолам, Христу
заботиться о нем[86]. В
колыбельных песнях появляется мотив "мнимого сиротства" – в тексте
говориться что у ребенка нет, например, бабушек, с тем, чтобы его во время сна
опекал Бог[87]:
Баю-бай Денисоньку.
Нету бабушки родной –
Водиться некому с тобой,
Люли-люли-люли-лю.
Одна бабка далеко,
Друга залита глубоко.
Характерно, что эту колыбельную исполняла нам
бабушка (родная) Денисоньки, укачивая его.
Принесший сироте добро имеет все шансы быть
вознагражденным за это. В этом отношении весьма показателен ряд текстов, в
которых в качестве магической формулы, позволяющей достичь желаемого,
появляется обещание одарить частью полученного сирот: "Заговор при
отыскивании кладов. Подаждь, Боже, мне (имя рек) приставников злых от поклажи
отогнати, злата из земли на добрые дела взяти, сиротам малым на утешение,
Божиих храмов на построение, всей нищей братии на разделение, а мне (имя рек)
на честну торговлю купецкую"[89].
Крестьянин перед севом просит "хлеба на нашу семью, на вдов, на сирот, на
нищую братию и на весь мир православный"[90].
Или:
"Пошли,
Господи, милость свою
На всякую долю,
На нищую долю,
На сиротскую
долю,
На птиц
небесных,
На свое
семейство,
Пошли, Господи,
милость свою"[91].
Нам представляется, что ту
же самую природу и функцию имеют действия Ильи Муромца, который распределяет
выкуп за Соловья Разбойника, полученный от его дочерей следующим образом:
"Первую ношу кладет во
Божью церковь,
Другую сиротам православным,
Третью во красен Киев
град"[92].
Во всех текстах действия по своей структуре
одинаковые: человек жертвует или обязуется пожертвовать (что в данном случае
одно и то же) часть полученного дохода в пользу сирот. В первых двух текстах
функция этого действия прозрачна: исполняющий этот текст желает приобрести
покровительство Бога в получения прибыли: кладоискатель в поисках клада,
земледелец в получении урожая. По аналогии можно предположить, что богатырь
жертвует часть добычи для того, чтобы впоследствии также получать военную
добычу.
Покровительство со стороны Бога обусловливает
способность сироты влиять на погоду. Мы уже писали о связи сирот и дождя на
примере названий дождя при солнце. Кроме того, об этом свидетельствуют широко
распространенные по восточнославянской территории детские заклички:
"Дождик, дождик,
перестань,
Мы поедем на Ристань,
Будём Богу молитси, царю
поклонитси
У царя, у Христа, есть и
дочка сирота,
Сиротиночка,
ягодиночка"[93].
Или:
"Дождик, дождик,
перестань,
Мы поедем на рестань
Богу молиться, кресту
поклониться
У креста, у царя есть
дочка-сирота..."[94]
Или:
"Дощик, дощик припусты,
Я поiiду пiд кусти
Богу молиться -
Христу поклониться.
Я у Бога сирота
Отворила ворота
Ключиком, замочком,
Золотим платочком".
Обращает на себя внимание
указание на то, что сирота - дочка Христа в первых двух текстах, это
подтверждает наши выводы о том, что Бог в некотором смысле заменяет сироте
родителей.
Есть южнославянские данные относительно участия
сирот в плювиальных обрядах. В сербском обряде вызывания дождя сиротой должна
была быть его главная участница – "додола".
В аналогичном болгарском обряде ветками и листьями украшали девочку-сироту –
"пеперуду"[97].
В.Вс. Иванов и В.Н. Топоров трактуют способности
сирот влиять на дождь "как отражение сюжета ссоры Бога Грозы с его женой
Солнцем и наказания Солнца и его детей, которые оказываются свергнутыми на
землю. В рамках этой схемы становится понятно, почему действующие лица ритуала,
обращаясь к Солнцу или дождю, выступают как дети,
сироты".
Исследователи подтверждают это утверждение текстом столь же распространенной
заклички:
"Солнышко, ведрышко,
Выгляни, высвети!
Твои дети на повети
По камушком скачут..."
На наш взгляд, такая трактовка в некоторой степени
не соответствует употреблению слова "сирота", примеры использования
такого названия для детей родителей, находящихся в ссоре, нам не встречались.
Рассматривая эти примеры в свете концепции основного мифа, разрабатываемой
В.Вс. Ивановым и В.Н. Топоровым, скорее можно предположить сопоставление сироты
с первым человеком, который воспринимается как сын "Бога Грозы", и,
соответственно, имеет на него некоторое влияние. Наше предположение, конечно, в
высшей степени спорно и практически недоказуемо.
А.Л. Топорков приводит интересный текст, в котором
содержатся представления о том, что способны вызывать дождь все, кому
покровительствует Бог, в данном случае - сироты и вдовы: "Штоб жэ
земля-матушка знала, што удовы рыдали и Госпада умаляли, мы плачэм и землю
цэлуем:
Явиса к нам
На помоч нам
Спасы нас, Госпади,
Спаси сират и ўдоў.
Мы ж тебя умаляем
И к сабе прызываем:
Явиса к нам
На помоч нам,
Спасай нас, Господи,
Ат такия жары.
Падуй, ветрыгам,
|
Начани хмарачку,
Господи, сам Господь
Исус Христос
Пашли нам дошчыку,
Аджыви расьтения
И напой зямельку,
Сухую зямельку,
Земля жаждушчая,
Жаждушчая
И вады хочэ"[100].
|
По словам информанта, этот текст исполнялся при
обходе вдовами полей во время засухи. Характерно, что особая сила придается
просьбам именно вдов и сирот, их слезам. Вдовы могут призывать дождь, возможно,
по тем же причинам, что и сироты, ср. поговорку "Бог заступник сирым и вдовым"
и т.п. Сироты же могут влиять на погоду из-за представлений о покровительстве
сиротам со стороны Бога. Это объяснение, на наш взгляд, справедливо, во всяком
случае, для более поздней стадии развития славянской культуры, чем
реконструируемая В.Вс. Ивановым и В.Н. Топоровым.
Поверья фиксируют связь сирот с русалками,
богинками. Богинки – женские демоны, верования в которых распространены в
Малопольше, в районах польско-украинского и польско-словацкого пограничья.
"Для богинок дети являются главным объектом действия, принято считать, что
богинки ненавидят мальчиков и опекают девочек, особенно сирот (стирают им
одежду, причесывают их)"[102].
Объясняется это происхождением: "Богинками становятся женщины, умершие во
время родов или "до вывода" (послеродового церковного очищения)",
– то есть богинка старается продолжить то, что при жизни на земле осталось
недоделанным – воспитание ребенка, оставшегося после ее смерти сиротой. Соответственно,
всех сирот они воспринимает как своих детей.
Связь с русалками проявляется в первую очередь в
том, что исполнительницей главной роли в обряде проводов русалки, по данным из
Полесья, иногда становилась сирота: ""Хорошу, самостоятельну деўку
брали" ( Ручьевка, Кирово), "Котора сирота, нема матки, дак за
русалку тую убирают" (Дубровица); "Выбирают дзеўку, у якои бацьки
няма" (Кирово)[104]".
В некоторых случаях русалкой становилась пожилая женщина, а когда обряд носил
игровой характер ("русалка" бегала за участниками обряда), то и парни.
Сам обряд "проводы русалки" структурно схож с "проводными"
ритуалами, такими, как проводы весны, похороны кукушки и т.п. Направлен он на
изгнание русалок из мира людей. Происходит он так: человека (девушку или
женщину) рядят русалкой, украшают ее венками, цветами, колосьями, зеленью.
Ряженую "водили" по селу, после чего выпроваживали за его пределы.
Участники обряда, при возвращении в село, "всячески подчеркивали своим
поведением и репликами, что русалок больше нет".
Зелень, которой была украшена девушка, по ряду свидетельств, участники обряда
разделяли между собой и относили на свои огороды, чтобы на нем лучше росли
овощи. Л.Н. Виноградова отмечает, что русалки, с одной стороны, вредоносны,
"страшны", с другой стороны, связаны с растительностью, урожаем ржи,
то есть культом плодородия[107].
Разбрасывание зелени из костюма русалки стимулирует плодородие огорода.
Итак, русалку в обряде могли изображать сироты,
благополучные девушки, старухи и парни. Л.Н. Виноградова отмечает, что, по
полесским данным, старухи и парни изображают русалок в тех локальных вариантах
обряда, в которых акцентируется "страшное" начало образа русалки.
Можно предположить, что при выборе сироты или благополучной девушки на роль
русалки акцентируется плодородное начало обряда. В случае с благополучной
девушкой – это пример симильной магии, когда подобное призывается подобным,
выбор сироты обусловлен теми же причинами, что и участие ее в плювиальных
обрядах, то есть покровительством Бога. Заметим, что участницы сербского обряда
"додола" и болгарского "пеперуда" также украшались зеленью.
Таким образом, появление сироты в обряде проводов русалки обусловлено
способностями сироты влиять на плодородие, о чем уже было сказано выше.
В поверьях встречаются
представления о покровительстве ребенку со стороны покойных родителей. Вот
текст, записанный в Белоруссии: "Есь такие, когда ты заблудиш, так надо
здумать отца мертваго и матер, да имя назвать. Што от мой батько зваўся Андрей,
а мать зваласи Зося. А я взяў да заблудиў, а мене баба научила: это там,
километроў коло двадцати она жыве, там я буў у мельници, она стала учить меня:
“Ўот, детка, як ты заблудиш, у леси, здумай батька и матер мертвых”. Я гукаю: “Тато,
я заблудиў, ваш сын Тихон”. И так говору: “Мамо Зося, я, Тихон, ваш сын,
заблудиў.” И ўоны вам дадуть, тошно так дадуть знать куды идти".
Совершенно иначе относятся к своим детям покойные
родители-персонажи быличек о ходячем покойнике. Умершая мать всегда
представляет угрозу и для окружающих и для детей: "Муж у меня фураж возил,
ночевал в одной деревне. Вот приехал он в эту деревню, а в доме, где ночевал,
давно уж не был. Постучал. Женщина открыла, постелила постель. Старуха и дед
спят. Стала ребенка кормить. Он думал, его сноха. Утром проснулись, дед и
старуха спрашивают: “Кто тебе открыл дверь?” - “Сноха.” - “Она умерла!” -
отвечают. - “Она мне ето сделала,” – постель то есть. Испугались, что задушит
ребенка, еще сорок дней не было, вот и приходила";
"[...] И вот она [мать] каждую ночь придет, берет девчонок, наливает воды
и купает. И так каждую ночь. Аж замыла детей, они такие худенькие стали";
"[...] Умерла одна вроде после родов. А у их тут кладбище, они под
кладбищем жили. И вот она летит оттуда - только саван раздувается! [...]
Слышат: девчонка сосет. Но и худеть, худеть, худеть девчонка-то стала… [...] А
девочка-то умерла"[112].
В этих быличках умершая мать представлена как
заложный покойник. На самом деле, абсолютно логичным было бы отнести родителей
сирот к этой категории покойников, поскольку заложными становятся, в частности,
“люди, умершие прежде срока своей естественной смерти".
Соответственно, покойные родители сирот в поверьях
выступают как предки-покровители, а в
быличках, как заложные покойники, приносящие вред живым. Последнее обусловлено
спецификой жанра былички: в большинстве случаев она описывает негативные
примеры контакта с иным миром, учит человека, как себя вести в подобных
случаях.
Смерть и похороны родителей – это время, когда
человек становится сиротой. Комплекс погребальных обрядов и ритуалов имеет две
связанные друг с другом цели: помочь преодолеть покойному путь между миром
людей и миром мертвых, тем самым обезопасить домашних от его посмертного пагубного
влияния. Выполнение соответствующих ритуалов входит в обязанности всех
родственников и домочадцев покойного. В ритуалах "сторону живых"
представляет обычно вся семья, а не конкретно тот или иной ее представитель.
С.Б. Адоньева выделяет третью задачу погребального ритуала: социализацию
"сирот", появившихся после смерти человека.
Причитания совмещают в себе задачи семьи покойного и
личные чувства исполнителя. Сиротство – одна из основных тем похоронных
причитаний: "Тематическое звено "сиротская участь" – главное.
Причитание может быть построено на одном этом тематическом звене при отсутствии
всех других. Звено это сложное и распадается на ряд более мелких, частных
тематических звеньев: на звено "скитание по чужим улушкам", на звено
"отсутствие работника", "отсутствие заступника",
"отсутствие наставника", на звено "одиночество" и
несбывшееся надежды"[115].
Все причитающие, независимо от степени родства с покойным называют себя
"сиротами". Так называет себя и мать, причитая по сыну, тетка,
причитая по племяннику, жена по мужу и т.д.
Общим местом всех причитаний является призывы к
покойному встать, подняться из могилы:
Стань, пробудись, мой
родимый батюшко,
От сна крепкого,
От сна мёртвого...
Исследователи традиционно рассматривают их как
формулы невозможного. А.К. Байбурин и Г.А. Левинтон пишут, что стандартный в
причетах призыв встать из могилы "в синхронной интерпретации осмысляется
именно как призыв к невозможному и, в сущности, даже нежелательному".
Эти призывы имеют заговорную структуру, на это указывают многочисленные
императивы. Характерно, что себе в помощники причитающая призывает силы
природы:
"Подымись, мать
погодушка,
Со цетыре со сторонушки,
Ты развей мать сыру-землю,
Ты лети калена стрела,
Расшиби гробовую доску.
Ты встань-ко мило цадо,
На свои на резвы ноги".
Иногда вместо "погодушки" оживить умершего
должны слезы причитающей:
"Припаду, горька горюха
Я к желанному тятеньке
Ко белой груди
Со слезами со горькими.
Ты уцуй-ко, желанный мой,
Жалосливый мой тятенька,
Ты мои слезы горькия,
Ты возстаньк-ко желанный
мой..."[119]
На помощь призываются Ангелы:
"Уж вы
Ангелы-Архангелы,
Опуститесь с неба на землю!
Вы кладите свету-батюшку
Во белы груди – здыханьице,
Во ясны очи –
гляденьицо!"[120]
Здесь мы встречаемся с тем же набором мотивов, что и
в плювиальных обрядах, в которых участвуют сироты и вдовы. Этому не
противоречит то, что эти призывы осмысляются как "формула
невозможного". Причитание не преследует цели "оживить" умершего,
наоборот, стремится отделить его от мира людей. Но в нем заложена идея контакта
с покойным в его новой ипостаси предка-покровителя. В причитаниях его
приглашают "во гостбище", но придти он может не как человек, в виде
животного или прилететь птицей:
Хоть ты поутрышку приди да
горностаюшком,
Аль повечеру да серым
заюшком,
Ай во полночь да перелетной
птицынькой![121]
Вера в то, что покойник слышит причитающего,
отражается в том, что с ним передают "привет" умершим до него:
"И батюшку да матушке, там хто умер, дак передай привет".
Этот контакт безопасен для живых, поскольку он обрядово оформлен. Для его
достижения причитающая использует средства, доступные ей по причине ее
"сиротства", – она призывает на помощь силы природы.
Соответственно, можно предположить, что в тексте
причитающая демонстрирует, что даже те способы, которые ей подвластны, не дают
"требуемого" результата.
Мотив "нерожденности" сироты человеком,
проникает в похоронные причитания, его родитель – природа:
"Уж мы какие горе
бессчастные,
Какие горе да злыденны,
Во бессчастный день мы видно
засеяны,
Во злыденный день спорожены,
Во бессчастный день бедны –
во среду,
Во злыденный день – во
пятницу,
Не отцом видно мы засеяны,
Не матерью бедны спорожены,
Засевали нас ветры буйные,
Спорожала нас мать-сыра земля".
Нерожденность является в
причетах признаком "недоли", плакальщица сомневается в наличии
родителей у провожаемых на войну, которые выходят из социума:
"Дитя да ты сердечное,
Безродно было будто
бесплеменно,
У тя не было будто
отца-матери,
Ты не горой будто был да
засеянной
Будто не матерью был
спороженный,
Тя засеяли будто желты
пески,
Тя спородила да мать-сыра
земля"[124].
Сиротство рассматривается как изначальное состояние
человека. Следует принять во внимание такой механизм архаического сознания, как
“отождествление сущности и происхождения”[125],
то есть толкование происхождения, исходя из бытия предмета: если у человека
умер кто-то из родителей, значит, его никогда и не было. Естественно, что
оценивается оно негативно, как "недоля": "нерожденный" не
воспринимается как "нормальный" член социума.
Такая же аномалия – смерть родителей до замужества
девушки, которая нарушает установленный порядок течения времени. А.К. Байбурин
и Г.А. Левингтон делают вывод о том, что свадебный обряд сироты совмещает в
себе элементы и свадебного обряда и похоронного.[126]
К этому добавим, что похороны родителей незамужней также совмещают эти два
ритуала: "Если умирает отец или мать и оставляет дочь невыданною замуж, то
последняя расплетает косу, как делается это на свадьбе, и идет так за гробом,
чтобы всё-таки дать возможность родителям видеть дочь в брачном одеянии".
Свадьба сироты, в первую очередь, невесты-сироты,
имеет некоторую специфику сравнительно с обычной. Одним из ключевых моментов
свадьбы является получение родительского благословения. Сирот благословляют
замещающие родителей отчим, мачеха, воспитатели, крестные родители. Но это не
считается достаточным, о чем свидетельствуют тексты сиротских причетов и
некоторые отличия в свадебном ритуале. Невеста-сирота обязательно должна
получить благословение собственных родителей, для этого она едет до венчания на
кладбище, где причитает. Это связано с представлением о повышенной роли семьи и
рода невесты, который должен оказать ей поддержку при переходе в новый род.
Так, есть свидетельства того, что даже невесты не-сироты просят благословения у
покойных родственников – предков:
"Выходите мои родители,
да из сырой земли матери,
Дайте мне, родители, велико
благословеньица"[128].
Об этой практике пишет и Т.А. Листова в статье
"Благословение, молитва, венчание в свадебном обряде".
Но в сиротской свадьбе мотивы получения благословения с того света представлены
более отчетливо. Более того, покойные родители, как и живые, должны участвовать
в одном из свадебных ритуалов – расплетении косы: "Если у невесты умер
отец, то она стоит под венцом с левой расплетенной косою, мать – правою;
круглая же сирота венчается с обеими расплетенными косами. Это предвенечное
расплетение волос обыкновенно делается при родительской могиле, куда
сирота-невеста идет пешком за несколько часов до отправления к венцу, и где,
припав к могиле, она вымаливает родительское благословение".
В причетах, исполняемых невестой-сиротой, можно
выделить ряд интересных мотивов.
В большом количестве текстов причетов символически
рисуется отсутствие у невесты родителей, при этом отец сравнивается с верхушкой
дерева, "золотой маковкой":
"В чистом поле у сыра
дуба
Много листья, полистья,
Много листышков зелененьких;
Только нету у сыра дуба,
Золотой нету головочки,
Позолоченной вершинушки.
А (такая-то) сиротинушка,
Благословить-то ее некому,
Проводить-то ее есть
кому..."[131]
Эта метафора реализуется в головных уборах невесты и
жениха. Г.С. Маслова, описывая коллекцию Государственного музея этнографии, в
частности, приводит фотографию и описание свадебных венков (Харьковская губ.)
невесты и жениха, у которых не было родителей. Они представляют собой плоские
головные уборы из шелковых лент. При этом отмечается, что "если родители
молодых были живы, то в середину розетки пришивалась шишечка",
то есть "золотая маковка".
В причитаниях, содержащих призывы подняться из
могилы, обращенных к родителям, содержится тот же комплекс мотивов, что и в
причитаниях похоронных: способствовать этому должны дождь (туча грозная), ветры
буйные, слезы невесты, Бог. В большинстве этих текстов эти призывы также носят
характер "формулы невозможного", лишь в некоторых родитель
откликается на призыв дочери:
Тем не менее, благословение невесте необходимо. Она
получает его от Бога:
"Баславить мине некому
Баславить - мине Бох-судья,
Д родной батюшка (или
матушка)"[133].
Иногда Бога
приглашают на сиротскую свадьбу:
"Ня стой, Божа, пад
вакном,
Вайди, Божа, в ийзбу, -
Сядь, Божа, на куте,
Дай долю сирате,
Щасливую годину
Да харошую дружину".
Благословение воспринимается как "доля".
Как мы уже писали, считается, что ею сирот наделяет Бог. Это подтверждает
сделанные нами выводы о покровительстве сиротам со стороны Бога, который в
тексте свадебного причитания заступает на место родителей сироты и выполняет их
обрядовые функции.
Образ сироты в языке, верованиях и обрядах включает
несколько компонентов. Первый из них – бытовое отношение к сиротам, совмещающее
и жалость, и жестокость со стороны окружающих по отношению к ним. Второй –
восприятие сироты, основанное на архаических верованиях и представлениях о нем.
Он основан, с одной стороны, на представлениях о
вредоносности сироты (как представителя другого рода, иногда иного мира, как
человека, наделенного "недолей"). Это восприятие приводит к
ограничениям на участие таких людей в некоторых ритуалах; принимать их в семью
нежелательно.
С другой стороны, существуют верования о
покровительстве сиротам и всем оставленным высшей силы, Бога. Это восприятие
обуславливает то, что опека над сиротами считается делом почетным, в некотором
смысле даже прибыльным. Благодаря этому покровительству сироты способны влиять
на погоду и становятся главными участниками некоторых плювиальных обрядов.
С последним связан еще один компонент, который
выявляется только в результате реконструкции, – представления о том, что сирота
"нерожден" человеком, и, соответственно, ассоциируется с первым
человеком, созданным Богом.