Я.Ю. Соловьева
СПИСКИ СВЯТЫХ В НАРОДНЫХ МОЛИТВАХ
(к вопросу о структурной
организации текста)
Народная молитва как
жанр не имеет четких характеристик, отграничивающих ее от заговора, но она
существенно отличается от молитвы в конфессиональном ее понимании. В народной
среде функционирует сравнительно небольшой корпус текстов, представляющих
канонические молитвы, которые используются чаще всего как универсальные
апотропеи и сохраняют отпечаток книжного происхождения (по строению и лексике
они отличаются от так называемых «народных молитв»). Разграничение народной
молитвы и заговора также условно: одни тексты более похожи на
христианизированные заговоры, другие стоят ближе к каноническим молитвам и
являются результатом народной рефлексии на тему Священного Писания. Не случайно
сами информанты испытывают затруднения при жанровой идентификации подобных
текстов, называя их то заговорами, то молитвами.
Народная молитва
используется в быту, чаще всего с обережной целью. Генетически она связана с
заговором, но возникает под влиянием христианства; выполняет магическую функцию,
но содержит имена святых; в ней представлена христианизированная картина мира, а
сопровождающие ритуальные действия вписываются в традиционную языческую модель
отношений человека с потусторонним миром.
При создании
христианизированной картины мира важнейшую роль играют сакральные имена и
предметы. Конкретное имя оказывается связанным с определенным кругом
возможностей в силу церковных, околоцерковных и народных представлений о его
«первом», архетипическом носителе. Этот набор возможностей влияет на
сочетаемость имени, способность/неспособность выступать в тех или иных текстах и
обрядовых ситуациях, с одной стороны, с другой– сам текст, его жанровая
отнесенность и целевая установка иногда навязывают персонажу определенные
функции. Данная работа преследует две задачи: 1)определение набора персонажей
христианского «пантеона» в народных молитвах, их частотности; 2) выявление
внутренней логики их последовательности в перечислительном ряду (списке святых)
и возможных вариантов компоновки имен.
В отношении имени стоит
отметить, что в списках мы имеем дело с так называемыми «слабыми вариантами»
(определение А. В. Юдина). Если сильные, то есть выступающие в функционально
сильных позициях, варианты характеризуются сохранностью значительной части
исходного набора атрибутов и функций, то в «слабых» сохраняются лишь важнейшие
из них. «В слабых вариантах (…) выступают имена, универсальные с этой точки
зрения, так сказать, «всеобщие» (…) или длинные перечни, в которых
индивидуальные особенности отдельных персонажей в значительной степени
нейтрализуются» (Юдин1997, 31). К этому хочется добавить, что длинные, подробные
перечни святых встречаются, в основном, в письменных заговорах, а в устных
список редуцируется за счет персонажей, не обладающих прочными сакральными
коннотациями. Как в народных, так и в канонических текстах наблюдается
стремление выразить максимум смысла в минимуме слов. Для полного охвата
выбирается наиболее значимый персонаж, остальные же мыслятся как включенные в
сферу его влияния и, таким образом, присутствуют в тексте имплицитно, ср.:
«…спаси, сохрани и помилуй, Господи, Михайло Архангел, со своими ангелами»
(РЗиЗ № 2371; на дорогу); «Помогай ми со Святою Госпожею Девою Богородицею и
со всеми святыми…» (молитва Честному Кресту).
Таким образом, в
народной молитве представлен весьма ограниченный круг имен. Наиболее сакральные
- Иисус Христос, Богородица, Архангел Михаил, Георгий Победоносец, Николай
Чудотворец– используются независимо от целеустановок говорящего. Патронажные же
святые (св. Власий, Васса, Параскева, Иван-воин) появляются в молитвах,
направленных на достижение определенной цели: охрана и благополучие скота,
помощь в женских работах, воинский оберег и т.п.
На включение имени в
список и его функциональную нагруженность может также повлиять культ святого,
распространенный в той или иной местности. В результате в функционально и
тематически сходных текстах могут быть представлены различные персоналии, либо
одни и те же, но в неодинаковой последовательности. Б.А. Успенский
(Успенский1982, 29) дает пример такого соответствия: культ Николы на севере
России - культ св. Георгия на юге. Подобная общность семантики может по-разному
влиять на компоновку списка: в одном случае имена вступают в отношения
взаимозаменяемости (например, в заговорах от болезней св. Михаил и св. Николай
могут выступать в одном и том же контексте), в другом–формируют однородную
цепочку (Егорий Храбрый, Михаил Архангел, Иисус Христос–в заговоре от укуса
змеи).
В случае с развернутым
списком представляется возможным разложение его на подобные цепочки имен;
причем, чем длиннее список, тем больше вероятность обнаружить механизмы,
организующие перечень изнутри и облегчающие запоминание.
Самый простой способ
создания цепочки–формальное сходство, например, упоминание имени
Иоанн может «вытащить» за собой следующий ряд: «Иван Меститель, Иван
Златодей, Иван Крепкий « (РЗиЗ № 358; от сглаза);
«Иван Поститель, Иван
Богослов, Иван Многострадальный, безглавый Иван» (РЗиЗ № 2264; от
болезни).
Более сложный случай–
расподобление – связан, прежде всего, с именем Богородицы. В текстах
заговоров оно часто замещается или сопровождается названиями икон Божьей Матери,
что нельзя не связать с традицией почитания последних, однако и полностью
отрицать формальное сходство не представляется возможным: «Устюжска,
Владимирска, Скорбная, Райская» (РЗиЗ № 358; от сглаза); «Богородица (…)
Казанская, Калужская, Пречистая, Скорбящая» (РЗиЗ № 2250; от всех
болезней).
Кроме того, в заговорах представлены парные и групповые имена,
употребляющиеся всегда вместе и занимающие в списке одну позицию. К первым
относятся Петр и Павел, Кузьма и Дамиан, Фрол и Лавр, ко вторым - святые
евангелисты. В «Ономастиконе русских заговоров» (Юдин 1997) дается
последовательность: Матфей, Марк, Лука, Иоанн. На нашем материале можно сделать
несколько иные выводы. Самые устойчивые элементы в этом перечне – Марк и Лука –
обычно встречаются в паре (можно предположить здесь влияние близнечного культа
Петра и Павла: Лука был последователем Павла, а Марк – Петра, что известно из
житийной литературы). Место Иоанна Богослова в списке менее устойчиво, что
объясняется включением его, во-первых, в функционально‑семантическое поле имени
Христа, и, во-вторых, в ряд Иванов (см. выше).
Среди списка евангелистов часто появляется весьма неожиданный четвертый
персонаж – Никита‑великомученик. Причину его попадания в перечень объяснить
невозможно, но само включение очевидно, поскольку персонаж не только «следует»
за настоящими евангелистами, но может и «разбивать» их, ср.:
1)
Матвей, Лука, Микита ‑великомученик;
2)
Лука, Марка, Никита;
3)
Марко, Лука, Никита мученик, Иван Богослов
Возможно, что это лишь результат механической перестановки, но тоже
показательный, так как при устойчивых синтагматических связях варьирование менее
вероятно.
К
весьма распространенной в устной традиции ситуации должна быть отнесена и такая,
когда вместо четырех персонажей, обозначенных в тексте заговора, в
перечислительном списке имен реально представлено меньшее число: «Шло четыре
евангелиста: Матвей, и Лука, и Микита-великомученик» (Русские заговоры
Карелии № 335).
Интересно, что в молитвах наблюдается стремление к единочислию: в
вышеприведенной молитве на сон упоминается «четырехугольная хоромина», а другая
молитва организуется на основе троичности: «Есть у меня три креста (…)
Есть на границе три ангелицы: Лука и Марка, и Никита-мучельник» (АКФ
2002, т. 9 - Кировская обл.).
Иконописная традиция также может влиять на формирование списка, вернее, на
сочетаемость имен. В первую очередь это замечание касается деисусного ряда,
поскольку он является своего рода доминантой иконостаса. Классическая
трехфигурная композиция включает изображения Христа, Предтечи и Богоматери,
ср.: «Припадаю на колени Господу нашему Иисусу Христу, Пресвятой Богородице,
Иоанну Крестителю, Предтече Крестителю» (РЗиЗ № 1198; на здоровье скотины).
В иконописи нашли также отражение специфические народные представления: вместо
Иоанна Предтечи в деисусе может изображаться Николай Чудотворец (как имеющий
особое значение для русского религиозного сознания), ср.: «Я прошу и призываю
на помощь к рабе болящей Матерь Божию, самого Иисуса Христа (…) Николая
Угодника» (РзиЗ №№ 2185, 2186; от сглаза). Б. А. Успенский указывал также на
устойчивость сочетания имен Христа и Николая (вплоть до отождествления их),
приводя в качестве примера традиционное напутствие: «Никола в путь, Христос
подорожник!» (Успенский 1982, 11). На нашем материале подобный пример:
Богородица – Иоанн Креститель – Николай Чудотворец – в заговоре на остановку
крови (РЗиЗ № 1640), где можно предположить вытеснение имени Христа.
На
основании общей функции посредничества возможна замена имен Николая Чудотворца и
Архангела Михаила (иногда через промежуточную ступень: Иоанн Предтеча> Архангел
Михаил). В таком случае образуется цепочка: Господь Бог
– Богородица – Михаил Архангел (РЗиЗ № 1167). Что касается синтагматических
отношений, то св. Николай и св. Михаил могут
встречаться в непосредственной близости, причем невозможно решить, присутствует
ли (и где?) замена имени Иисуса Христа в таких сочетаниях: Святая Богородица –
Михаил Архангел – Николай Чудотворец; Михаил Архангел – Николай Чудотворец.
В
иконографии возможно объединение Христа и св. Михаила (оба
мыслятся как судьи на Страшном Суде). Таким образом, семантика имени (в
самом широком смысле этого слова) также влияет на синтагматические, а особенно –
на парадигматические ряды списка.
Стоит несколько слов также сказать и о месте списка в композиции текста, хотя
это и не является основной задачей исследования. Трехчастная композиция заговора
повлияла на организацию народной молитвы, в ней можно выделить традиционные
зачин, основную часть и закрепку с последующим зааминиванием.
Со
своего рода перечнями мы сталкиваемся в закрепках: «Божья Матушка со мной,
Спаситель‑батюшка со мной!» или «Бог со мной, Христос со мной». Персонажи
могут объединяться идеей замыкания, закрывания, таким образом, реализуется
классический вариант закрепки, но действие дается через имя: «Отмыкай,
Михайло Архангел, замыкай, Егор Храбрый, сдавай ключи Пресвятой Богородице за
престол Господний» (РЗиЗ № 2328). Кроме того, имя может вводиться
опосредованно, через предмет: «Ангел – ключ, Богородица – замок и Христос –
подпор». Случаи такого рода представляют «часть вместо целого», причем силой
обладают только атрибуты наиболее почитаемых персонажей: Спасова/Спаса рука,
Богородицын венец, Христова печать, Божья печать, Ангельский крест, Богородицын
крест и т. п. Функция имени в таких перечнях магическая, имена здесь не
представляют номинативной единицы, они придают дополнительную значимость
произнесенному слову.
Что
касается молитвенного зачина, то перечень в нем не используется, поскольку
отнесение имени в начало молитвы указывает на использование его в качестве
апеллятива (это характерно для канонической молитвы), а, следовательно, в
какой-то мере и на «сильное» его использование. Так, например, один из наиболее
частотных персонажей – Ангел-хранитель – практически не встречается в перечнях,
зато его упоминание часто влечет за собой воспроизведение конфессионального
текста в целом.
Кроме того, перечень может инкорпорироваться в сюжетную молитву («Сон
Богородицы» и т. п.) в виде прямой речи героя, либо редуцироваться до приговора
вроде: «Никола в путь, Христос подорожник!» (обычно, если имя присутствовало в
развернутом тексте, то оно сохраняется и в редуцированном).
Таким образом, список активно функционирует на разных уровнях текстовой
организации, являясь важным и логически обоснованным элементом структуры
народной молитвы.
Литература
Успенский 1982 – Успенский Б. А. Филологические
разыскания в области славянских древностей. М., 1982
Юдин 1997 – Юдин А. В. Ономастикон русских
заговоров. Имена собственные в русском магическом фольклоре. М., 1997
