<< На главную страницу "Фольклор и постфольклор"

Заключение

В этой работе прослежена история одного из «сконструированных» в XVIII веке божеств псевдославянской мифологии Зимцерлы, от появления ее имени в «Книге историографии» Мавроурбина благодаря ошибке переписчика и до включения ее в устойчивый перифраз, использовавшийся русскими литераторами для описания рассвета.

Никогда не имевшая никакого отношения к славянскому язычеству Зимцерла оказалась обязана своим рождением ошибке переписчика. Впервые это слово встречается в переводе на русский язык книги дубровницкого бенедиктинского монаха, аббата монастыря на острове Млете и историка в духе поздней ренессансной учености Мауро Орбини «Il Regno de gli Slavi» (1601), который выходит в Санкт-Петербурге в 1722 году под названием «Книга историография почятия имене, славы и расширения народа славянского… Собрана из многих книг исторических через господина Мавроурбина, архимандрита Рогужскаго… Переведена с Италианского на российский язык». В переводе пассажа о первой религиозной реформе князя Владимира «Зимцерла» появляется на месте «Simaergla», то есть итальянской транслитерации имени славянского бога Семаргла.

Орбини и его идеи прекрасно «приживаются» на русской почве, его сведениями пользуются при написании своих историй и Ломоносов, и Татищев, и Карамзин. Кроме того, на протяжении всего XVIII века «Книга историография» остается практически единственным переведенным источником по истории всего славянского мира.

Знаменательным кажется тот факт, что именно в переводе этого сочинения и появляется впервые героиня третьей главы этой работы ― еще загадочная и не наделенная никакими свойствами или функциями в славянском мифологическом пантеоне ― Зимцерла. Постепенно в работах мифологов она обретает плоть и кровь ― благодаря этимологизации ее имени «от имени зима и глагола стерть»[1], обрастает многочисленными атрибутами и в конце концов занимает свое место в литературе. Сделавшись частью языкового украшения, устойчивого перифраза, использующегося поэтами и прозаиками для описания рассвета, «перстоалая Зимцерла» заменит в русской литературе гомеровскую «розовоперстую Эос».

Нам кажется, что история Зимцерлы позволяет сделать выводы об общих механизмах сотворения славянского язычества и подобных ему национальных мифов.

Во-первых, достоверность используемых мифологами источников крайне сомнительна. Как показано в первой главе этой работы, сведения по истории и мифологии славян были заимствованы не столько из исторического, сколько из риторического, литературного произведения ― «Regno de gli Slavi» бенедиктинского монаха Мауро Орбини. Автор подобного труда не заботится о верности источникам, так как своей главной целью считает не изложение славянской истории, а доказательство древности и величия этих народов.

Во-вторых, мифологические реконструкции отчасти напрямую, отчасти косвенно ― через источники ― связаны с идейным и идеологическим контекстом времени. Обращаясь к язычеству, они обращаются к славной древности, сплачивающей все славянские народы. Потому, как нам кажется, неслучайно один из основных в XVIII веке источников по славянской дохристианской религии неоднократно оказывался в самой гуще политических событий: в эпоху Католической реставрации и во время начинающихся дипломатических отношений России с Рагузской республикой. По замыслу переводчика «Книги историографии», выдающегося коммерсанта и дипломата своего времени Саввы Лукича Владиславича-Рагузинского, книга Орбини воплощала витающие в воздухе настроения. Как мы показали, именно пафос этнического и лингвистического единства славян, содержавшийся в переписке Петра I с Дубровницким сенатом, подсказал Владиславичу выбор Орбини.

Позже и мифологи воспримут идеи и даже риторические построения Орбини: например, оправдание скудности сведений о славянской истории малочисленностью образованных людей.

В-третьих, представления о славной древности побуждали мифологов ориентироваться на великие культуры античности. Именно античность станет «шаблоном» описания славянского мифологического пантеона. То есть бралось встретившееся в средневековой хронике, летописи или народной песне имя, и ему приписывались функции античного бога. Так Зимцерла стала Флорой или Авророй. Инструментом «атрибуции» становилась этимология ― в случае Зимцерлы «от имени зима и глагола стерть»[2].

В-четвертых, реконструкции славянского язычества тесно связаны с литературой и во многом на нее ориентированы. Потому «перстоалая Зимцерла» наряду с другими «лжеидолами» довольно быстро входит в художественную литературу. Используется в словесности она так же по античному образцу ― в составе перифраза, калькируя гомеровскую «розовоперстую Эос».

В-пятых, сам жанр реконструкции славянского язычества, мифологического словаря претерпевает изменения. В «Кратком мифологическом лексиконе» (1767) М. Д. Чулкова короткие, немногочисленные статьи о славянских божествах располагаются среди статей об античной мифологии. «Описание древнего славянского языческого баснословия, собранного из разных писателей и снабденного примечаниями» (1768) М. И. Попова полностью посвящено славянскому язычеству, его автор старается «связать» между собой божеств (например, семейство Лады, состоящее из Леля, Полеля и Дидилии), выстраивая собственно пантеон. «Древняя религия славян» Г. А. Глинки (1804) становится апофеозом реконструирования. В ней в литературной форме «восстановлены» связи практически всех божеств. В Зимцерлу, например, оказывается влюблен Догода. Глинка откровенно преследует прежде всего литературные и дидактические цели. А. С. Кайсаров пишет «Славянскую и российскую мифологию» (1804) параллельно с Глинкой, но намечает выход мифологической науки на новый уровень, стремясь к научности и в силу возможностей критикуя источники и предшественников.

Мне кажется, что у этой работы есть две равно привлекательных и интересных перспективы продолжения: либо сравнение с аналогичными процессами в Европе (например, в Германии, где в это время тоже активно создается национальная мифология), либо расширение хронологических границ исследования вплоть до наших дней. Дело в том, что и рассматриваемые в моей работе тексты, и порожденные их авторами божества ― зимцерлы, лели, услады, радегасты, белбоги и другие ― внезапно актуализировались в конце XX века в связи с всплеском неоязычества и обитающей рядом с ним псевдонауки. Характерно, например, что единственным переизданием «Древней религии славян» Глинки и «Славянской и российской мифологии» Кайсарова является вышедшая в Саратове в 1993 книга «Мифы древних славян», где мифологи XVIII века соседствуют с «Велесовой книгой» и статьей Б.А. Рыбакова «Рождение богинь и богов».

Материал размещен на сайте при поддержке гранта СARN99-WEB-II-27 Американского Совета по Международным Исследованиям и Обменам (АЙРЕКС) из средств, предоставленных Корпорацией Карнеги - Нью-Йорк.