<< На главную страницу "Фольклор и постфольклор"

3. Место церковных таинств и обрядов в народном ритуале похорон.

Погребальный обряд принадлежит к так называемым “переходным ритуалам”. Для них характерна 3-х частная структура: отделение от своих (живых) – погребение – присоединение к предкам или возрождение в потомках. В обряде ритуально закрепляется перемена статуса человека: из разряда живых он переходит в число предков. Цель обряда – полностью реализовать все этапы этого перехода: до и в момент смерти, собственно погребение и поминки, которые после 40 дня причисляются к общим календарным дням поминовения усопших. Считается, что даже частичное несоблюдение установленных этапов влечёт опасность для социума со стороны покойника.

Погребальный обряд на Русском Севере к ХIХ в. представляет собой сложный комплекс, в котором переплетаются язычество с христианством. С одной стороны, погребальный обряд входил в сферу деятельности русской православной церкви до ХХ в. Священник был наделён юридическим правом констатировать факт смерти, за исключением случаев насильственной смерти. С этого момента и до конца похорон церковь исполняла все действия согласно с чином погребения, описанным в Требнике. Другое дело, что “многие церковные обычаи на местах рождались из народно-бытовых форм”[1]. Региональные особенности в проведении обрядов допускались, если они не противоречили духу православной церкви. С другой стороны, церковь не могла до конца искоренить народные представления о смерти и покойнике, носящие языческий характер. Местные священники боролись как могли с проявлением суеверий среди своих прихожан, однако не всегда они имели такую возможность. Этому много причин. На Севере, в условиях раскола, священник был не только пастырем, но и миссионером. Для привлечения как можно большего числа крестьян в православие, ему приходилось идти на компромисс, степень которого зависела от личности самого священника. Ещё одна сложность состояла в удалённости церквей, а во многих северных областях население и вовсе обходилось без церкви. Часто представлялось невозможным пригласить священника для отправления необходимых обрядов. Вот выписка из рапорта еп. Нифонта от 22 января 1839г.: ”…некоторые из вотяков Ильинской и Можгинской волостей (Вятская губ.- Ю.Б.) умерших в своих семействах погребают самовольно при своих селениях без церковного чиноположения и без ведома приходских священно-церковно-служителей…, из них некоторые представляют к своему оправданию, что погребали умерших при своих селениях по дальности расстояния от приходского села; а другие, что приступили к этому по причине, что священники отказались ехать для отпевания умерших”[2]. В таких случаях существовала практика посещений священником отдалённых деревень своего прихода с целью проведения общих заочных отпеваний, крестин и других таинств и треб по желанию населения. Деятельность приходских священников строго контролировалась благочинными[3]. Во время отсутствия священника, а порой и при его наличии некоторые обряды исполнялись выдвинувшимися из среды прихожан “вековушами” (“богомолками”, “монашками”). Так называли старых дев, которые обмывали и одевали покойников, читали по ним Псалтирь, заупокойные каноны, а нередко руководили всем ритуалом, пользуясь авторитетом в деревне за свои моральные качества: набожность, соблюдение постов и посещение церкви. К ним обращались с просьбами окрестить, отпеть, совершить молебен, на что часто жаловались священники: “Родится – старухи его окрестят, умрёт – старухи похоронят.”[4] На Русском Севере этим часто занимались старообрядцы. Вот один характерный пример: “Иной помор сам православный и семья его православная, но старообрядцев поощряет: приглашает к себе старух-старообрядок петь панихиды по своим предкам староверам, наделяет их деньгами, чаще рыбой, мукой, чаем, сахаром и другими припасами, богато угощает тем, что есть лучшего в его доме.”[5]

После 1917 года в результате многочисленных антирелигиозных кампаний деятельность церкви приостанавливается, а к 1930 году на Севере закрыты практически все церкви, священники находятся в опале, исполнение треб прекращено[6]. В годы Советской власти церковь ушла в подполье, соответственно требоисправление было крайне затруднено. В деревнях поддержанию религиозной традиции способствовала деятельность старушек – “богомолок”. Народная память сохраняла отдельные элементы церковного погребального обряда, по-своему осмысляя их. В таком трансформированном виде он продолжал существовать в рамках традиционной культуры. О том, какое значение им придавалось в ХIХ в., в советский и в постсоветский период и пойдёт речь в этой главе.

3.1. Предсмертная исповедь

Исповедь – одно из основных таинств, совершаемых как в церкви во время литургии, так и дома в случаях смертельной опасности над всеми православными, за исключением младенцев, души которых свободны от греха. Священник наделён особым даром прощать грехи на исповеди, а приобщившись Св. Тайн, верующий обретает благодать и духовные силы. В ХIХв. повсеместно в России принято было призывать к больному священника для исповеди, “напутствовать” умирающего. С этого таинства начинался весь комплекс церковных обрядов, призванных помочь умирающему подготовиться к переходу в мир иной. Крестьяне заботились о том, чтобы не умереть без исповеди. После исповеди священник причащал больного, относительно чего существовало такое народное верование: “если больному предстоит умереть, то вложенная в потир частица тела Христова, напитанная Животворящей кровью Христовой, непременно погрузится на дно, если предопределено выздороветь, то частица эта будет плавать наверху”[7]. После исповеди принято было прощаться с умирающим, а он в свою очередь просил прощения у всех близких и благословлял детей. По данным архива кн. Тенишева,  в Кадниковском у. Вологодской губ. исповедь на дому стоила от 10 до 15 коп., в церкви от 1 до 5 коп.[8] Не всегда крестьяне имели материальную возможность призвать священника для исповеди, особенно в период полевых работ, а также в случае большой удалённости от церкви. На этот случай существовали другие средства, способные заменить собой, по мнению народа, церковное таинство. Особенно часто при этом обращались к разным апокрифическим текстам, используемым в качестве молитв: “Сон Богородицы”, “Молитва священномуч. Никите”. Считалось, что одно наличие таковых в доме, освобождает от грехов, о чём говорится в самом тексте. Принято было читать такие молитвы также во время агонии: верили, что они имеют силу освобождать душу от грехов, и умирающий после прочтения над ним такой молитвы легче отходит. В церкви на этот случай существовал специальный “Канон на разлучение души от тела”, так называемая “отходная”[9]. По народным представлениям, лёгкая смерть – удел праведников, а когда человек долго мучается, считается, что грехи ему не дают умереть. В связи с этим распространена практика “сдавать” грехи, особенно это относится к колдунам. С чтением молитв над умирающим связаны и другие верования. Приведу пример одного из них, записанного Баловым А. в Ярославской губ.: “Страшные молитвы” читаются некоторыми священниками над больными младенцами. В действительности это молитвы св. Василия Великого, заключённые в большом Требнике, предназначенные для изгнания из человека нечистых духов. У баб же на этот счёт сложилось поверье, что у того или иного батюшки “руки легки”: как почитает над ребёнком “страшные молитвы”, так ребёнок скоро и умрёт. Поэтому у кого ребёнок долго трудится и не умирает, идут к таким батюшкам читать “страшные” молитвы. Справедливость требует заметить, что таких священников, которые бы читали страшные молитвы, не много. В большинстве случаев священники убеждают их приобщить ребёнка Св. Тайн, но убеждения как правило ни к чему не ведут”[10]. 

После 1917г. требоисправление было официально прекращено. Но сама практика исповеди была усвоена и закреплена в народном сознании как осознанная необходимость. В современных записях, сделанных от старых людей, сохраняются ещё осколочные воспоминаний о ней: “А вот бывал у нас была чужая нянька жила бабушка, она вместо своей бабушки, дак она приводили ей, што она уш лежала худая дак приводили, тогда обязательно привозили попа, а я сидела на окошке, небольша така была, ноги на скамейке. У нас така рудна изба была, окна, дак на окно сядешь, а у ей тут он исповедал го…спрашиват у ей, она фсё токо говорит: “Грешна, батюшка, грешна.” И фсё.”(зап. от Шпякиной А.С. 1922 г.р.).[11] Отсутствие исповеди воспринимается многими как нарушение целостности обряда, влекущее за собой необходимость компенсации: “А надо поминать так: “Помини, Господи, душу усопшего раба Твоего, напои его, Господи, накорми райской пишчей, не лиши его, Господи, Царствия небесного Твоего, прости ему, Господи, все прегрешения егонные, и вольные, и невольные.” Надо особенно просить…вить больша половина умирает-то бес покаяния…Иная старушка не бывала на исповеди фсю жисть и вот так умираё, со фсема грехами, со фсем грузом грехов.”(зап. от Горловой Е.Ф. 1923 г.р.)[12]. Свойство освобождать умирающего от грехов приписывается земле, что восходит, видимо, к древнему религиозному обычаю – исповеди земле, особенно распространённому среди старообрядцев-беспоповцев, отрицавших все церковные таинства. Известно из материалов ХIХ в., что перед смертью земле кланялись, просили у неё прощения. Вот пример современной записи: информантка, рассказывая о том, как она ухаживала за своим парализованным отцом, сообщает: “Я не соблюла, щитаю, што всево, што он просил, и вот он как бы мне мстил. Просил он покаяца перед смертью, просил принести земельки с заваленки, и вот туда, подвал у нас там, изнутри надо было взять с заваленки земли, принести и он на земельку все свои грехи расскажет, какие на душе. <А куда эту земельку потом?> Не знаю…ну, можно вот обратно положить.”(зап. от Коробковой З.Г. 1932 г.р.)[13]. В деревнях, где работала фольклорная экспедиция РГГУ, очень много воспоминаний сохранилось о старообрядческом течении  странников-бегунов, которые также не принимали все церковные установления, считая что царство Антихриста уже наступило. Одна информантка, рассказывая о старушке, бывшей скрытнице, как та перед смертью “сходила с лесом простиласи”, сама добавила: “Мать-сыра зимля, прости миня от фсех моих тяжких грихах. Каки у тибя есть грихи – зимельки-матушки выскажи фсе и зимля-мать простит. <Для чего нужно так прощаться?> А как жи, штобы тибя, ты простися, так в лишных грихах и простиси”(зап. от Черепановой Т.В. 1920 г.р.)[14].

Часто искажённое представление об исповеди присутствует в сознании информанта, но действия священника истолковываются как магические. Вот пример такой записи, сделанной в Уржумском р-не Кировской обл.: “Когда человек долго болеет, приглашают священника. Тот открывает Евангелие и читает. Если он о мёртвых читает – значит, скоро помрёт, если о живых, выживет”[15].

Экспедицией РГГУ в Каргополье зафиксирован обычай,  связанный с действиями при трудной кончине: “И вот стала она умирать. Это я сама очевидец. Никак умереть не может. Неделю уж не ела ничего, а всё равно умереть не может. И до тех пор не умерла…маме говорит в один прекрасный вечер: “Матушка, прости меня грешную,-она говорит,- Матушка, подойди-ко ко мне”. Мама подошла. Она говорит: “Матушка, разреши мне умереть”.- “Да я тебе не матушка, умирай, цого уш. Отжила свой век, да мы с тобой простились.”- “Нет, стань надо мной. Прости меня. Возьми веретено и встань надо мной”. Мама: “Да как так?”- “Да так, стань надо мной.” Мама взяла веретено, принесла <и поднесла> к этому-то месту <поперёк низа живота>. А она ей и говорит: “Прости меня в грехах. Худо я тебя держала. Всё я от тебя прятала. Тебя полуголодную…” Всё-всё высказала, что помнила. – “И сломи веретено.” Мама говорит: “Ну, я тебя прощаю. Прости, матушка, что было, всё прощаю. Поди на тот свет.” Мама пополам, пополам-то сломила, вышла, бабка как расстаяла. Я сама очевидец”(зап. от Громовой П.И. 1925 г.р.)[16]. В этом случае перед нами не просто обычай перед смертью просить прощения у близких. Умирающая исповедует свои грехи и просит совершить определённое действие над ней. Обычай разламывания “веретёшек” встречается только в западной части Каргопольсого района.[17] В этом месте он граничит с Карелией. У карел района Ингломантси также при агонии принято было разламывать веретено, если умирающая - женщина,  сетевязальную иглу, если мужчина.[18] Таким образом можно наметить ареал, в котором распространяется этот обычай. Сурхаско Ю.Ю. относит его к  приёмам уподобительной магии. Можно привести в пример использование этого приёма в волшебных сказках, где герой  должен сломать иглу, чтобы одолеть врага.

Представленный материал показывает, что в народном сознании существует понимание необходимости предсмертной исповеди, хотя толкование её отличается от церковного. Суть исповеди в восприятии народа сводится к освобождению от грехов, без чего душа не может покинуть тело и умирающий долго мучается. Исповедать грехи часто   означает физическую передачу их какому-то лицу, земле. В связи с этим характерна употребляемая лексика: “сдать” грехи, “брать” себе. 

3.2. Соборование

          В ХIХ в. это таинство совершалось над тяжело больными. Священника в таком случае также, как и для совершения таинства исповеди приглашали на дом. Корреспондент Тенишевского бюро в 1899г. сообщал из Череповецкого у. Новгородской губ., что к таинству елеосвящения крестьяне “относятся по-своему, не как к молитве об исцелении больного, а как к началу погребения и на этом основании соборованных называют “наполовину отпетыми”[19]. В Вельском у. Вологодской губ. к соборованию  больного одевают уже в “умиральное платье”, а по совершении таинства больной в присутствии священника благословляет всех членов семьи, просит у всех прощения.[20] В Кадниковском у. Вологодской губ. елеосвящение происходило так: “Больного моют, надевают всё чистое и лучшее и кладут на лавку. Зажигают свечи перед образами, болящему дают свечу. На стол ставят чашку с житом, втыкают в неё 7 лучинок, обёрнутых куделей или ватой и 7 свечей. Собираются соседи, молятся, иногда и им дают по свече, а по окончании обряда все подходят к болящему поочерёдно и просят у него прощения. Болящий тут же иногда оглашает и духовное завещание, отдаёт что-то в церковь “на помин души”[21]. В Устьсысольском у. той же губернии, напротив, соборуются все больные, иногда даже по нескольку раз, при этом отмечается, что в старину было так, что соборовавшихся считали мертвецами и боялись их.[22] С этим таинством связано немало представлений. Надо сказать, что оно вообще совершалось реже, чем исповедь. По некоторым данным соборовались только богатые крестьяне, плата за него была, например, в Сольвычегодском у. Вологодской губ. 2-3р.[23] При этом соборованному больному священник старался прочитать отходную в момент смерти, и когда тело  везли в церковь для отпевания, его встречали колокольным звоном. Вероятно, другая причина того, что к этому таинству прибегали гораздо реже, кроется в отношении к нему крестьян. В  Пошехонском у. Ярославской губ. “принявший таинство или, как говорили, “особоровавшийся маслом”, если он выздоровеет, должен вести полумонашескую жизнь: ходить в чёрном, не должен есть мяса, не должен вступать в брак”[24]. Именно поэтому особенно молодых соборовали лишь только в полной убеждённости, что больной находится при смерти. Корреспондент Тенишевского бюро приводит целый перечень ограничений в случае выздоровления соборовавшегося, в Череповецком у. Новгородской губ. ему предписывают: “носить тёмную одежду, запрещают есть мясо, вступать в супружество и иметь отношения с противоположным полом, пить вино, веселиться, начинать некоторые важные дела – делать основку дома или двора, бросать 1-ю горсть посева, быть сватом, участвовать в свадебном поезде и т.п.”[25] Существовала и самая крайняя позиция, по которой собороваться и не умереть считалось грехом, поэтому вместо таинства предпочитали обращаться к другим способам облегчения агонии: поили водой, над которой читали молитвы, травами[26]. Если всё-таки больного соборовали, тот тут существовало много примет, выживет он или нет. Если “после потушения священником “стручков”- палочек, которыми помазывают больного, дым идёт в двери – вон из избы, то болящий умрёт, а если дым остаётся в комнате, то болящий выздоровеет”[27]. При помазании елеем также примечали, “вошёл ли он в тело больного или нет, если вошёл, то больной выздоровеет, если нет, то это признак смерти”[28].

          Современных записей о соборовании очень мало. Чаще всего соборование просто упоминается в числе обрядов, которые совершают над умирающим: “Перед смертью причастят. Священника вызовут. Маслом пособоруют…”[29]. Сведения о соборовании оказываются настолько приблизительными, что суть таинства полностью теряется: “Больных соборовали, которые при смерти. Называется. Севодня такую-то соборовать будут…А это соборовали к чему? Человек верит, что севодня умрёт. Одёжа вся приготовлена. Во што похоронят. Но, конечно, гроба нет, без гроба, на стол, или куды там. Нарцы сделают. Саваном закроют, лицо откроют и на карточке снимут. Живой ещё. Штобы сам-то себя видел, как он будет в мёртвом-то виде. Это значит называют так – соборовать. Звали священника, приглашали попа, как всё равно похоронят, в каком виде. Ноне этово нет ничево”(зап. от Боронина А.Т. 1909 г.р.)[30].

Факт почти полной потери представления о соборовании сам по себе красноречив. Причина , видимо, в сложности его для понимания и закрепления в народной традиции. Поэтому с закрытием церквей оно полностью было вытеснено из сознания народа. Другая причина этому кроется в непопулярности его в ХIХ в. среди крестьян в связи с общепринятой искажённой трактовкой его, по которой особороваться и не умереть считалось грехом, а выздоровевший после соборования должен был от всего воздерживаться. Встречается немного  записей, в которых сведения о соборовании почерпнуты уже из современной церковной практики.: “Я соборуюсь, в кажном году соборуюсь, у миня масло есть от соборования, так покойника побрызгать, вот миня, когда примерно я умру, и вот как соборована буду. А соборование – прощаюцы фсе грихи. Там иногда раньши любому чиловеку пирид смертью соборуют, а типерь соборуюца фсякии…<Для чего нужно собороваться перед смертью?> А потому што грихов-то вот много…Ну фсех нас миром мажут, нас вон миром, как Исус Христос мазал, как народ… <Соборуют> в умёршом платье, сошито на смерть платье, в том платье и соборовались, положено вот так…<Надо собороваться в том, в чём умирать будешь?> Да, пусть хоть ни в том, но нать всё равно одивать чистоё платьё, штоб у тибя ни хожино нигде было в этом платьи.”(зап. от Черепановой Т.В. 1920 г.р.)[31].  

3.3 Отпевание

          Церковный обряд погребения состоит из отпевания и предания тела земле. По церковному установлению погребения без отпевания не должно быть, за исключением некоторых случаев. Согласно 78 статье Уголовного уложения 1909г. виновный в погребении христианина без христианского обряда, если для исполнения этого обряда приглашение духовного лица не представляло затруднения, наказывается арестом сроком не более 3-х месяцев[32]. Из разных документов ХIХв. следует, что это был больной вопрос для церкви. Особенно часто сложности возникали там, где церкви отстояли далеко друг от друга, где население в большей своей массе состояло из новокрещёных инородцев: удмуртов, марийцев. Интересные в этом отношении материалы собраны о православной миссии на Вятке[33]. Среди них есть уникальный документ – жалоба вотяков Пужеучинского прихода Вятскому епископу Нилу на пономаря местной церкви от 15 июня 1836г. Среди разного рода обвинений в адрес злополучного пономаря есть и такое: “сверх того кто помрут в деревни воле Бужею не получавше 4 цылковых к нему не пуедет и не храняет.”

          Материалов о народных обрядах при отпевании сохранилось довольно много в Тенишевском архиве. В ХIХ в. крестьяне считали отпевание необходимым в обряде похорон. Обряды, связанные с отпеванием, начинались в доме покойника, включали в себя перенесение тела в церковь, где происходило основное действие, и на кладбище. Сразу после смерти шли к священнику сообщить о смерти и договориться о дне погребения. В Кадниковском у. Вологодской губ., если умер состоятельный крестьянин, соборовавшийся перед смертью, то “приглашаются “попы”, т.е. причт “с выносом”, устраивают торжественный вынос. Прежде выноса и до положения умершего в гроб, совершается краткая лития; потом приготовляют гроб: вниз кладут лист берёзовый, куделей устилают, покрывают всё это “новиной” – холстиной, в изголовье кладут подушку. Священник окадив гроб, выливает часть св. воды, а если умерший соборовался, то и масло соборованное в гроб, соседи или родные берут покойника и кладут в гроб. Причт начинает петь “Св. Боже”, поднимают гроб и с плачем выносят ногами вперёд. Ещё раз на улице священник провозглашает “Вечную память”, поднимают покойника на плечи и несут в церковь. Это бывает почти всегда на другой день смерти. Кто-нибудь из родственников причитает. Приносят в церковь и вносят на паперть.[34]”В этом случае покойника оставляют на ночь в церкви, а заупокойная обедня совершается на следующий день. Такой обряд называется отпеванием “с выносом”, т.е. с колокольным звоном, в сопровождении священника. В Ярославской губ. он имеет другое название – похороны “с подъёмом”: приходит священник, служит литию в доме и окропляет приготовленный гроб св. водой. За данное требоисправление платили причту от 50к. до 1р. Менее состоятельные крестьяне кладут покойника в гроб без священника и приносят его в назначенный день в церковь. Состоятельные крестьяне заказывают в день погребения заупокойную обедню (от 50к. до 1р.). Умершего в таком случае приносят в церковь к началу обедни. Бедные довольствуются одним отпеванием[35]. Другой корреспондент Тенишевского бюро сообщает, например, что в Сольвычегодском у. Вологодской губ. похороны “с выносом” бывают редко, а чаще так: “Крестьянин привозит гроб в церковь и объявляет об этом священнику. Священник назначает день похорон и велит поставить гроб в покойницкую. Крестьяне стараются похоронить быстрее. Но хоронят на 3 сутки, плата за похороны 20 коп”.[36] В Устьсысольском у. Вологодской губ. описан следующий обычай при выносе: “Гроб до прихода священника лежит на дворе (имеется в виду хозяйственная часть дома, на Севере дом и двор соединены одной крышей – Ю.Б.), как только последний войдёт в дом, тотчас все выходят из него и снова входят сначала один кто-то, неся гроб, а затем все прочие. Такой обряд, по словам крестьян, предохраняет от смертности в доме”[37]. В Тихвинском у. Новгородской губ. похороны “с выносом” предполагали приход священника в дом  покойника с церковным покровом, служение там панихиды и проводы покойника для отпевания в церковь.[38] В этом же уезде священник в доме кропил гроб св. водой перед тем, как туда клали покойника. Если навстречу гробу попадался человек, ему дарили холст – “погробину”[39].В Костромской губ. такой же обычай носил название “стрешника”, смысл его передавали словами: “чтобы покойника на том свете также встретили”. Получивший холст может отдать его нищему. Про холст также говорили, что он нужен, чтобы на том свете было во что одеть голую душу.[40] В Нижегородской губ. холст подавали, чтобы ангелам было на чём нести душу усопшего на тот свет.[41] В Пошехонском у. Ярославской губ. существовало суеверие, связанное с пронесением гроба сквозь церковную ограду, при этом гроб вносили в одну калитку, а все сопровождающие его входили в другую.[42] Церковная ограда здесь сопоставима с порогом дома, забором – границами, на которых производили определённые действия с гробом, имеющие цель – обезопасить жизнь живых от действий смерти. Например, в Олонецкой губ. принято было при выносе из дома трижды поднимать и опускать гроб над каждым порогом.[43]

          Известно, что в ХIХ в. было много случаев, когда хоронили людей в состоянии литаргии. В случаях естественной смерти вскрытия не производили, священник давал разрешение на похороны и таким образом по ошибке совершали обряд над живым человеком. В связи с этим распространено поверье: “Случится, что оживёт покойник по принесении его в церковь, - причт должен убить ожившего и схоронить, если оживший успеет из церкви скрыться, то за упуск его изведётся весь причт, по другим версиям – помрёт подряд 12 священников. В том случае, если побег совершится, причт отпевает пустой гроб и провожает его на кладбище, как бы в нём был покойник. Любопытно, что смерть подряд 2-3 священников в одном и том же селе народ иначе не объясняет, как упуском ожившего покойника”.[44] В Ветлужском у. Костромской губ. от крестьян записано несколько кровавых историй о том, как по приказу священника убивали мнимоумерших, очнувшихся в церкви.[45] В описанных поверьях устанавливается связь пустого гроба, из которого сбежал оживший покойник, со смертью священников. Можно предположить, что это поверье находится в зависимости от существующего запрета оставлять гроб или могилу пустыми, что может повлечь за собой ещё чью-то смерть.

          Отпевание совершалось обычно около полудня. Во время службы родственники стояли со свечами. В Карелии существовало верование, будто грехи не покаявшегося умершего переносятся на живых и именно на тех, которые присутствуют при отпевании. Поэтому родственники кланялись в ноги всякому приходившему в церковь во время отпевания, а иногда всякому вообще, с кем встречались в течение 2-3 недель после похорон и просили у всех прощения за него.[46] В конце службы принято было прощаться с умирающим: покойника целовали в губы, либо маленькую иконку у него на груди. Крестьяне Уржумского у. после отпевания подходили к гробу и, прощаясь с покойником, дотрагивались до его ступней.[47] Если не удавалось отпеть покойника сразу, хоронили без отпевания, а потом отпевали заочно. После отпевания гроб с плачем относили на кладбище, как правило, недалеко от церкви. В некоторых случаях покойника провожал священник с причтом: звонил колокол, причт пел “Святый Боже”, на могиле с краткой заупокойной литией священник ещё раз возглашал “Вечную память”. Там же священник благословлял покойника, посыпал его землёй крестообразно и закрывал крышкой. В других случаях священник в церкви совершал обряд “предания земле”, посыпая землю крестообразно на саван, гроб закрывали и несли уже без священника на могилу. Распространено было верование, что мёртвый, пока не пропоют “Вечную память” и не посыплют землёй, чувствует и слышит всё.[48]

Отпевания лишены  самоубийцы. В Вологодской губ. про наложившего на себя руки  говорили: “чёрту баран”, тогда как про умершего младенца, например, говорили: “Богу свечка”. В некоторых губерниях даже поминать самоубийц считалось грехом. По сообщению Е.В. Барсова, самоубийц в Воезерском погосте Каргоп. у. Архангельской губ. “зарывали в 5-ти верстах от церкви; проходящие обыкновенно кладут здесь камни или палки, когда последних наберётся много, их сожигают. Удавившихся в Андоме зарывают на горе между елями, поворачивая их лицом в землю”[49]. Про некрещёных младенцев в Вологодской губ. говорят, что они “не увидят света Божия и лица праведного Судьи”, хотя и будут определены в хорошее место. Некрещёных младенцев не отпевали, хоронили за церковной оградой, в подизбище.[50]

          Современные записи фольклора содержат мысль о необходимости отпевания. Но понимание его может быть различным. Чаще всего отпевание представляется как обряд, совершаемый в церкви: “<Шапку мужчине в гроб клали?> Клали. <На голову надевали?> Нет, рядом клали. <Почему?> А потому што нехорошо в церковь итти в шапке, потому што отпевают.” (зап. от Тихониной А.П. 1912 г.р.)[51].

          “Раньше в церкви отпевали…Если церкви не было, перед выводом зовут специально старушку, окуривали покойного.” (зап. от Роговой М.М. 1925г.р.)[52].

          “Покойника в церкви отпевают. Поставят в церкви и поют. Теперь всех можно, это раньше нельзя было.”(зап. от Суздаловой Е.А. 1918г.р.)[53].

          В некоторых случаях в памяти информантов сохраняется, что покойника для отпевания выносили из дома: в церковь, в часовню.

          “Помер, он обязательно должен побыть в часовне. <Он лежал там, а потом его выносили?> Да. Поп кадилёнкой машет да всё прочее…<покойник> обязательно должен там побыть. <Долго?> Ночь оставляли. <Наутро хоронили?> Аха.”(зап. от Артамонова В.М. 1931 г.р.)[54].

          “<Раньше гроб с покойником в доме стоял?> Нет. Вот намоют, гроб сделают и несут в часовню.” (зап. от Евдокимовой А.А. 1914г.р. Новгород. обл.)[55].

          В Новгородской обл. даже сохранилось воспоминание о похоронах “с выносом”: “<Раньше как-то по-особому хоронили?> Да всё также. Вынос, вынесут да этот <нрзб.> звали попа. С выносом поп. Идёт поп с выносом, поёт там что-то и кадит до самого выгона, и там останавливает гроб, и там прощаются и <нрзб.>. А поп сначала ещё отслужит молебен в избы. Это был такой обряд.” (зап. от Шубиной А.И. 1910г.р.).[56] В Кировской обл. тоже помнят о таком обряде: “Батюшка приходил с певчими, со звоном выносили. Вынос называется.” (зап. от Ивиновой Е.Я. 1913г.р. и от Осташовой Н.Я. 1916г.р.)[57]. Полевые записи А.П. Новицкой в Карелии в 1961г. свидетельствуют об употреблении “коровьего колокола” на похоронах: его звон должен был сообщить предкам на кладбище, что “везут нового”[58].

          Практически повсеместно сознают, что отпевание в церкви  совершают только над крещёными: “Отпевать-то можно, вот как он крещёный, так ищё отпоют в церкви. <Отпевать> только крещёных можно, а некрещёного не....не отпевают.”(зап. от Шабуниной Е.П. 1915 г.р.)[59]. С некрещёными младенцами сложнее. Существует запрет отпевать и хоронить их у церкви. Но встречаются рассказы, как  священник крестит некрещёного младенца и тут же отпевает: “<Мёртвых некрещёных детей> всё равно святой водой…имя нарекают, а святой водой опрыскивают. Священник как окрестит, а потом уже отпевают.” (зап. от Чуриловцевой А.Н. 1916 г.р.)[60]. Самоубийц, утопленников не отпевают: “Таких людей почитают, што их дьявол пихнул.”[61](зап. от Вешняковой М.Г. 1963г.р.). По многочисленным сообщениям, раньше и хоронили их отдельно: “Сам застрелился, дак того в церкви не разрешили хоронить. <Похоронили> в лес. В пожне, в лесу. В церкви, гърят, поп не разрешил хоронить.”    (зап. от Садофьевой А.С. 1922 г.р.)[62] “<Самоубийцу отпевают?> Нет, самоубийцу раньше и на кладбище не пускали. Они Божьего света никогда не видят: сидят в темноте. У них свет бывает, когда посреди обедни поют “Иже Херувимы” – тогда свет как молния у них промелькнёт.”[63]. В нынешнее время самоубийц в подавляющем большинстве случаев хоронят на общем кладбище, рядом с родственниками. Но относятся к ним с опасением, считается, что они могут “ходить”. Одна из причин этого – он не был отпет. Например, запись из Уржумского р-на Кировской обл.: “<Как у вас считается, если человек умрёт не своей смертью, нехороший покойник?> Да, да. Вот не отпетый человек он может казаться.”[64] Более того, считается, что не только самоубийца, а вообще любой не отпетый покойник опасен для близких. Вот ряд таких записей, сделанных в Каргопольском р-не:

“Обычно, когда <покойника> в церкви не отпевают, тогда сняца...Обычно когда человек умирал, дак и наказывал: “Я вам спокою не дам, если не отпоёте в церкви.” А раньше не отпевали хоронили.” (зап. от Плешкова Н.А. 1938 г.р.)[65].

          “<Покойник стал ходить к жене.> Стали мне люди говорить, надо тебе его отпеть…В церкву пришла, батюшка мне сказал: “Вам надо отпевать его в Троицку субботу. А в Троицу как раз был 40 день.”(зап. от Поздняк В.И. 1938 г.р.)[66]. “Я ездила хозяина отпевать, дак земельки дали мне. <Когда это делают?> До сорокового дня надо успеть, штобы сорок дней не исполнилось по…как умер.”(зап. от Шпякиной А.С. 1922 г.р.)[67].

          “Возьмёшь это - душа ходит, дак земельцы с могилки возьмёшь, да надо штобы в церковь сносить – типерь церкви работают – в церкву сносить да отпить эту земельку до 40 дня, а потом принести да снести на кладбище. Вот, вот, а потом душа не будет уж больше <ходить>.”      (зап. от Никоновой А.И. 1928 г.р.)[68]. 

В последних цитатах происходит наложение двух обрядов: отпевания и поминок в 40 день, отпевание заочно приурочивается к 40 дню. Можно допустить, что это местная церковная традиция. Во всех примерах отпевание воспринимается как средство от “ходячих” покойников. Существует ряд быличек о “ходячих” покойниках, в которых причиной их хождений является то, что они не были отпеты.

          “Когда отпоёшь, всё – не приходит…Я старика похоронила, дак отпела плохо, видно, его, не понравилось, дак приходил по одну ночь. Приходил на 9-й день. Пришёл, я одна спала. Лежу, вдруг это пробудилась. Слышу стук-стук, кто это стукает? Не знаю, лежу. Лежу, поглядела, двери отворились, послушала, бежит из дверей, прямо эдак хлоп на стол. Я вскочила: “Ангел мой, хранитель мой, сохрани меня на всю ночь без греха!” Сразу нет…Чего делать теперь. Пришла, тут одна у нас Богу верует, молится. Я пришла к ей. Так и так, говорю. Как раз в 9 день. Она говорит: знаешь штё, поезжай, сегодня пятница, завтра суббота. Поезжай, говорит, в церковь, закажи панафидку по ёму. Я уехала в церковь, панафидки заказала, отпела там, всё земельки привезла оттоля, ему на могилу понесла: “Я к тебе приду, ты ко мне не ходи. Тут ему вывалила, всё – больше не бывал. Вот так. Надо Богу веровать”(Костромская обл.)[69].

Интересно здесь то, что отпеть можно “плохо” и по этой причине отпеть повторно, чего в принципе не существует в церкви: отпевание принято совершать только один раз. Церковному обряду в этом случае придано не свойственное ему значение, характерное для народного обряда, при котором нарушение последовательности действий может быть  причиной хождений покойника. Для сравнения приведу ещё несколько быличек.

          “Я так тосковала по мужу! Во сне видела. Годов шестьдесят жили вместе. Страшными снами видела. На кухне брякалось. До 40 дней меня одну нельзя было оставлять. <далее следует характерный для быличек эпизод прихода покойника> У меня сын живёт на Украине, в Одессе, у них там церковь есть. Они приезжали его хоронить, дак мне сказала невестка: Я вам отпою его да землицы пошлю, говорит, в посылке. Дак ты, - говорит,- земельку эту неси на могилку: дак он как отпетый будет. Он ведь крещёный, его надо отпевать. Как только она послала земельку, как мы съездили в 40 день на могилку, его помянули, этой земелькой, я вывалила, так с меня гора свалилася”[70]>.(зап. от Степановой Л.Д. 1906г.р.)

          “Одна, значит, девка вышла замуж. Муж у ней Бога не признавал. Стали молотить, он снопы подавал, его фартуком в молотилку затянуло. Его похоронили и не отпели. Он и ходил все двенадцать часов: Отпой меня. Она съездила, взяла землю, отпела и не ходил больше. А раньше ведь не хотел отпеваться.”[71](зап. от Подсухиной С.Г. 1914г.р.).

Во всех быличках суть отпевания сводится к получению в церкви земли, которая наделяется определённой силой – помогать от “ходячих” покойников. Интересно сравнить их с быличкой, где в такой же ситуации используется земля с могилы. Женщине посоветовали: “Пойди на кладбище в праздник какой после молитвы в церкви, собери земли в платочек с могилы, но штёб никто не видел, и побросай у входа-то: у дверей, у окошечков.”[72] (зап. от Румянцевой А.И. 1908г.р.). Подобное сопоставление помогает установить синонимическую связь отпетой земли с землёй с могилы, которая используется в разных магических целях, в том числе как оберег от  ходячих покойников. Подробнее об этом будет сказано в 4 главе, где речь специально пойдёт об отпетой земле.

          То, что к отпеванию относятся как к своего рода наговору подтверждается тем фактом, что его можно использовать во вред.  Существует следующий обычай: “Слышала я, баба, ежели разозлиться на мужика, то отпевает живого. Он постепенно исчезнет, заболеет и умрёт. Раньше это шибко существовало. А теперь без документа не отпевают.”[73](зап. от Мергасовой Е.И. 1913г.р.). Отпевание принадлежит к сфере смерти и этим объясняется использование его,  подобно тому, как используются предметы, бывшие в соприкосновении с покойником, в магии.

  Считается, что после отпевания и посыпания тела землёй, крышку гроба заколачивают и открыть уже нельзя. Мотивируется это обычно так: “Нельзя, нельзя, она отпета и земелькой засыпана, нельзя, грех, превеликой грех открывать.”[74] “Вот верующих старых пожилых людей, вот возят в церковь отпевать. Там минут сорок идёт эта служба и её отпевают. Там есть специальное такое отделенье и ставят гроб на этот, на постамент, такой специальный под гроб у них постамент есть. И там уже батюшка отпоёт, песочком перекрестит её, да там в церкви заколачивают и на кладбище уже не вскрывают, всё.”(зап. от Курямбина В.П. 1933 г.р.)[75]. Это верование появляется в рассказах как мотивация запрета на вскрытие гроба:“У нас схоронили девушку схоронили. Ну она старая дева была. Схоронили живую. Раньше ведь три дня да и теперь через три дня хоронят. И ей на четвёртый день схоронили. А утром пришли в церковь, там было кладбище кругом церкви. Пришли, а она ривит. Почему-то её не разрыли, могилу не вырыли. Стали колоколами звонить и заглушили, потом всё стихло. Она уж видно задохлась там. Вот этот случай я помню. А не знаю, почему не вынули, грех, что ли. Раньше с попом хоронили, дак не вынули.”[76]  (зап. от Фадеевой А.А. 1922 г.р.). Вот ещё один пример: “А крышку-то в церкви заколацивают и повезут закрытого, а которые как открытые, это уж они в церкви не были. А сегодня ведь я поглядела в окошко – ой, батюшки, покойного везут! И он закрытой, уж он заколоцён – уж это в церкве был. А потом нельзя открывать, когда в церкве был. Вот слушай, батюшко, раньше – это ишшо в старину, в старину-ту люди-ти говорили, слыхала я, штё якобы, как покойного этого отпоют, закроют, да вот если его открыть опеть, дак этому причту церьковному (батюшку, церьковным этим) каки-ти неприятности полуцятся, плохоё штё-то будёт.”[77] (зап. от Косаревой М.Ф. 1910 г.р. Костромская обл.). Вскрытие гроба с отпетым покойником в данных рассказах, в одних случаях, воспринимается как большой грех, в других, считается,  что это обернётся неприятностями священнику. Здесь уместно вспомнить приведённые выше истории о смерти 12 священников, если мнимоумерший оживёт в храме и сбежит, в связи с чем в них содержится приказание священника убить его, а если ему удастся бежать, то отпевают и хоронят пустой гроб. В этих рассказах, помимо комплекса представлений, связанного с покойником, отражено отношение народа к обряду отпевания, чем объясняются устанавливаемые запреты на раскапывание могилы и на вскрытие  гроба отпетого покойника.

Церковный обряд отпевания переосмысляется в народной традиции и наделяется определёнными функциями. Прежде всего, он реализует саму идею полноты обряда, его завершённости, что очень важно в похоронном ритуале. Это можно продемонстрировать существующим  представлением о “ходячем” покойнике как о не отпетом. Другое свойство, отмеченное традицией, – соотнесение его с покойником, со сферой смерти – реализуется на примере использования данного церковного обряда во вредоносной магии. 

3.4 Поминовение

          В погребальный обряд входят и поминки по усопшему, которые совершаются сразу после погребения и в дни, установленные церковью, т.е. в 3, 9, 20, и 40. Народная традиция поминовения в ХIХ в. предполагала  поминание в церкви за упокой и обед в память об усопшем. В Вельском у. Вологодской губ. начинают поминать ещё до погребения, после того, как гроб принесут в церковь. Если умерший был из дальней деревни, то поминали прямо в сторожке при церкви. На этих поминках бывает и вино. Тут впервые заводят разговор о дележе имения. В ночь перед похоронами хозяйка занимается стряпнёй. Пекутся длинные и тоненькие шаньги (вид блинов) из ячменной муки, которые кладут на канун для священника и причта.[78] В день похорон устраивают поминки сначала прямо на могиле, а потом все идут в дом усопшего. Принято было делать обед только по взрослому покойнику. На поминки положено было приглашать священника и причт. Часто это зависело от благосостояния семьи умершего. Если семья была зажиточная, то  созывалась вся деревня, включая и нищих. К примеру, в Пошехонском у. Ярославской губ. на поминки по богатому крестьянину собиралось от 200 до 1000 человек. Старались, чтобы на столе было много всяких кушаний, особенно тех, что любил умерший. На них всегда присутствует на самом почётном месте священник, причт с супругами, а после обеда духовенство снабжается пирогами[79]. Обязательными блюдами на таких поминках повсеместно на Севере считалась кутья из пшеницы, ржи или риса с мёдом, шаньги, рыбники, кисель. На стол ставился прибор и для покойника, считалось, что он незримо присутствует на обеде. Вот описание поминок сразу после похорон, совершаемых в доме причетника: “Тотчас после похорон ближайший родственник покойного приглашает помянуть его. Сначала весь причт и их жёны, потом церковные сторожа и, наконец, всех, кто подвернётся на погосте. Поминки не начинают никогда до прихода священника. При входе его все поднимаются, совершается краткая лития по усопшем, псаломщик читает “Отче наш”, священник благословляет рыбный пирог (обязательное и первое кушанье на поминках), все садятся и принимаются за трапезу. В постный день не подают мясной и молочной пищи. Пива и вина бывает немного, вина бутылка, а пива баклушка (около ведра). Остатки от поминок одни увозят домой, другие оставляют в пользу причта, причём отделяют часть нищим. Дома устраивают поминки для родственников и знакомых”[80].

          Поминки в 3, 9, 20 и 40 день состоят из служб церковных и обеда в доме усопшего, на который помимо родственников приглашался причт. В этом случае говорили: “Хорошо поминали и попов поднимали”. В Вологодской губ. в эти дни крестьяне обязательно служили панихиду, которые побогаче заказывали сорокоуст, т.е. сорок обеден по рублю за каждую. Некоторые набожные крестьяне ещё до смерти начинают вносить деньги в церковь на помин своей души. Которые победнее, ограничиваются поминовениями на литургии.[81] Из материалов по Вологодской губ. следует, что сорокоуст заказывался редко. Например, священник Юзского прихода пишет, что за 35 лет отслужил всего 3 сорокоуста[82], в другом уезде той же губернии ежегодно бывает от 2 до 6 сорокоустов[83]. В Тихвинском у. Новгородской губ. в 9 день по смерти состоятельные крестьяне заказывали обедню, а бедные приходили с кутьёй к священнику и просили отслужить панихиду. В этот день принято было также варить кутью из риса или пшеницы с мёдом, печь пироги и разносить по деревне, прося помянуть умершего[84]. В Псковской губ. пекли поминальники и подавали нищим, чтобы те помянули[85]. В Олонецкой губ. существовал обычай печь крестики из теста и раздавать в память об усопшем. В Вологодской губ. в эти дни служили по покойнику панихиду в церкви, а односельчанам разносили крендели по две штуки на каждого[86]. В Каргопольском у. принято было по смерти отдавать корову бедняку со словами “коровка покойнику” или в монастырь[87].В Вятской губ. для поминовения умершего подавали нищим 40 милостинок : 40 булочек, в каждую запекалось по копейке[88]. У народов Карелии в один из указанных поминальных дней в хозяйстве обязательно должен быть зарезан и съеден за поминальным обедом баран или бычок. Верили, что если этого не сделать, то одно животное всё равно погибнет и перейдёт в распоряжение умершего[89].

          Особенно по значимости выделяются поминки в 40 день. В основе народных представлений о 40 дне лежит церковное учение о мытарствах (См. 1 гл.). Церковь учит, что именно в течение первых сорока дней по смерти нужно усердно молиться за усопшего, подавать милостыню, чтобы испросить прощения грехов усопшего. Вот, например, некоторые темы проповедей в дни поминовений и на похоронах: “Напоминание о 40-дневном пути усопшего к престолу Божию. Необходимость молитвы за усопшего, особенно в эти дни. Утешение родственникам: он не умер, но жив”[90]. В народной традиции с 40 днём связано много обрядов, вытекающих из веры в то, что до 40 дня душа умершего незримо присутствует в доме, её носят ангелы по тем местам, где она жила, а после 40 дня относят туда, где ей определено быть до Страшного Суда[91]. Как правило, именно до 40 дня носят траур, реже это распространяется на весь год. Важное значение придавалось молитвам об усопших. Почти у каждого крестьянина в доме был помяник, куда вписывались имена всех умерших родственников для поминания дома. Этнографические материалы ХIХ в. свидетельствуют о существенной роли в народных представлениях о молитве таких категорий, как время суток и возраст.  Поминать умершего принято было утром. В Карелии считалось, что нельзя молиться за умерших вечером, потому что этим можно их потревожить и они будут приходить ночью[92]. Считалось, что детская молитва всего угоднее Богу. Так, в Ярославской губ. говорили, что детская молитва до “седьмого неба” доходит – прямо к Богу, а молитва поживших людей только до “первого неба” – до ангелов, а они уже просят Бога[93]. Для доставления умершему лучшей загробной участи, помимо молитвы, народ изобрёл другие способы. Например, в Вологодской губ. холст, на котором несли покойника, развешивают на 6 недель (40 дней) по иконостасу “для указания предстоящим того пути, по которому душа идёт в Царство Небесное и для пособия самой душе без труда идти по этому пути”[94]. В Костромской губ. крестьяне говорят, что до сорокового дня душа “непредставленная” и только на сороковой день ей “определяют”, где быть – в раю или в аду[95]. По народным представлениям в 40 день душа в последний раз приходит проститься со всеми. К этому дню приурочен обряд “отпуска”, “проводов” души. В Карелии “отпускать душу на сорочинах” принято было следующим образом: “Крестьяне оповещают священника за несколько дней (…). Накануне известного дня священнослужители отправляют вечерню, поют над кутьёй (мочёный горох в густом отваре из сухой репы) панихиду или литию и готовятся к предстоящему завтра служению литургии. В доме умершего  же  собираются все родственники и знакомые, женщины готовят рыбные пироги, калитки, колобы, кисель и пр., а вечером топят баню. Когда баня готова, общим мнением решают, что “пора посылать за душой”.  Мальчик-подросток верхом на запряжённой лошади едет за душой на кладбище (если умерший погребён на чужой стороне, едут вёрст за 15 по дороге в ту сторону, где находится место его погребения). У кладбища он делает поворот и, постояв 2-3 минуты, возвращается домой. Там готова баня. Все выходят встречать душу с причитаниями (…) и провожают её попариться в бане (…). В это время готовят для души постельку в большом углу. Спала она или нет – утром покажут “ямочки” на подушке и постеле. Утром душа в сопровождении родных идёт в церковь. После службы все возвращаются домой на поминальный обед. Душа приходит позже вместе со священником. Завидев издали спутника души – батюшку, все домашние, родные и знакомые выходят на улицу.  Впереди всех – баба с ржаным киселём, а за ней ещё 10 родственниц с полными тарелками яств. По примеру священника все, положив на себя крестное знамение, берут по ложке киселя, подходят под благословение к батюшке. Затем все идут в избу, где причт поёт литию за умершего. Затем чаепитие и обед. Во время чая и обеда по правую сторону священника “на уголку” ставят прибор для души (…) Причити звучат, пока все не встанут из-за стола и не поблагодарят хозяев за угощение. Родственников и соседей на “сорочинах” бывает много, поэтому ставят 2-3 стола. Когда обед закончен, со столов прибирают, оставляя в большом углу блюдо с киселём и пустую тарелку. Батюшка возлагает на себя епитрахиль, а псаломщик берёт с божницы просфору и ставит её на тарелку. Поётся лития и со слов “Со духи праведных” псаломщик берёт тарелку с просфорой и выходит из избы, за ним следует священник, затем баба с киселём и все присутствующие. Так шествие идёт на кладбище, впереди всех мальчик на лошади, который встречал душу. Пройдя 30-40 сажень, все останавливаются, батюшка возглашает “Вечную память”. Душа садится в приготовленный экипаж и возвращается туда, откуда прибыла. Продолжительное каждение священнослужителя провожает её в дальний путь. Снова все поминают киселём, подходя за благословением к священнику. “Слава-ти, Господи, слышится среди баб,- Отпустили душеньку раба Божьего Имярек”[96]. По словам священника, описавшего этот обряд, каждый крестьянин считает своим долгом справить “сорочинный обед” и тем “отпустить” – успокоить душу умершего. В Новгородской губ. считается, что после сорочинного обеда душа уходит вместе со священником и ему дают с собой похлёбку, “чтоб душа спокойнее с ним пошла”[97]. В Новгородской губ. те, кто победнее, заменяют обед с проводами души на разнесение опекишей (особого печенья)[98]. Повсеместно существует мнение, что если не сделать поминок, душа будет печальная. При отсутствии священника в Карелии, например, хозяйка в 40 день выходила на улицу с кутьёй и киселём, молилась в сторону церкви или кладбища, где похоронен покойник[99]. В Ярославской губ. в 40-й день бывает обряд – “отпивание чаши”. Для этого смешивают пиво или вино с мёдом. После поминального обеда при пении молитв священник, присутствующий на обеде, разливает эту смесь по  стаканам и раздаёт присутствующим. Всякий берёт из рук священника стакан, крестится и выпивает за упокой души усопшего[100].

          Описанные поминальные обряды удивительным образом сочетают церковные службы с народными обычаями и представлениями о поминальной трапезе как жертве покойнику. При этом важное значение придано фигуре самого священника, его роли в обряде. Во многом это определяло авторитет священника среди крестьян, что показывают материалы ХIХ в. Его роль в обряде двойная. С одной стороны, он выступает как его совершитель, а с другой, что видно из приведённых материалов, он рассматривается как главный спутник умершего: с ним он приходит на обед и уходит с него, рядом со священником ставят угощение для покойника. Таким образом, в восприятии народа священник осуществляет связь между  живыми и покойником. 

          Особое отношение у народа к умершим от чрезмерного употребления алкоголя, самоубийцам, что проявляется в обычаях поминать их. В Вологодской губ., например, существовал обычай для поминания их подавать нищим петухов, а в церковь носить колокольчики, считалось, что колокол вызвонит, а петух выкричит из ада[101]. По этой же причине распространён обычай жертвовать тайно на церковный колокол, чтобы спасти души самоубийц.

Современные записи показывают хорошую сохранность народных обычаев в поминальные дни, другая же сторона поминок – церковные службы потеряли то значение, которое они имели до 1917 г. В последнее десятилетие в связи с восстановлением церковной практики, в тех сёлах, где есть церковь,  возрождается традиция церковных поминаний. Повсеместно днями частных поминок считаются 3, 9, 20 и 40. Главным образом поминки состоят в устраивании поминального обеда в эти дни. Поминать начинают прямо на могиле. Например, в Кировской обл. это происходит так: “Закапывают его. Скатерть на моилку кладут, пирог с рыбой, кутью, яичко, оладышки, блины…У кого колбаска, селёдоцка. Кутьёй все должны помянуть. А еду не крошат на могилу. Раньше не крошили, а теперь оставляют”, затем идут в дом и там продолжают поминать за столом. Вместо положенной литии, с которой начинались поминки в доме при священнике, существует следующий обычай: “Все встанут и говорят: Помяни, Господи, рабу Божью”[102].(зап. от Роговой М.М. 1925 г.р.). Таким же образом начинаются поминки после похорон в Каргопольском р-не Архангельской обл.: “Фсе собируться, фсе встанут. Вот фсе встанут перед иконой, свицки зажгут вот цитают циловек < молитву>. Ну, молитву сощитат и ска: “Ну помини, Господи, на сёднишний день. Господи избавь ё Господи, муки ветьные, огня горящиго, смолы кипятей, морозу лютова, змия тоцюцива. Напой и накорми Пресвятая Богородица да Господь перет Твоим Царским Судом. Царство ему Небесное, Ветьны покой.”[103] (зап. от Третьяковой А.А. 1923 г.р.).

            Относительно установленных дней поминок в народе существует некоторое  представление о мытарствах. “Ну умер добром, значит, пойдёшь ты, куды Господь направит. Вот до сорока дней ты будешь ходить по мытарствам на том свете, тебя никуды не определят, где ты будешь находиться. А вот 40 дней пройдёт – вот там в Писаньи – у меня вон Библия есть, в Библии написано, значит, вот помер человек, помяни обязательно на девятый день, это ей будет в пользу и в двадцатый, а особо в сороковой. Сороковой кончился, у ней это последний день человека этово, который на тот свет ушёл. Вот в сороковой день определят, куды ево душа пойдёт. То ли в это – как говорят – хорошо, а то ли худо, всяко бывает”[104](зап. от Андониной Е.В. 1920 г.р.). В некоторых сообщениях о мытарствах ссылаются на мнение священника, что, видимо, определяет один из источников этих знаний: “Шесть недель он ходит…и батьшко говорит, што он ещё ходит по мударствам. Когда где-кова, куда он попадёт. Што вот у нас Лидия померла, дак она сичас по мударству ходит сорок дней, а потом уш определитсе там где, в какое место. В ад, дак в ад, а в рай, дак в рай.”[105] (зап. от Конториной З.И. 1918 г.р.). Показателен случай, записанный Каргопольской экспедицией РГГУ, в котором источником знаний о судьбе души по смерти является текст причитания. Так, одна и та же информантка сообщает: “Девять дней душу-то водют, страсти показывают, в Писании написано, что и в смолу горячую садят. Потом до сорокового дня тоже надо всё поминать – душа жива-то всё ещё. Поведут на первое причастие – увидишь Господа Исуса Христа и Пресвятую Богородицу, станет лучше. Потом на второе причастие – увидишь великую церковь, родню увидишь да природу, встретися, говорят, со своими. На третьем причастии увидишь судьбу свою венчальную. С сорокового дня уш на одно определённое место твою душу положат, больше уж никуда не водят и ничего не показывают; только рассветало да потемнало, молись да и всё.”[106] (зап. от Патровой К.В. 1910 г.р.). От неё же было записано причитание:

Ты, подружка моя милая,

Ты, крестовая моя кумушка,

Там ты перво причастие примёшь,

Второе да третье:

Ты пойдёшь на первоё причастие,

Дак ты увидишь

Всю родню да природушку.

(Там родственники, вроде, похоронены)

А на третье–то причастие,

Ты увидишь свою венчальную судьбу

(Мужа милого)

В повествование о 40-дневном странствии души вставлен эпизод о причастиях, заимствованный из причети и получивший независимое от неё существование в нарративе. 

          Повсеместно считается, что до 40 дня душа “не у места”, например, в Пыщугском р-не Костромской обл. записано: “Вот как объяснить сороковой-от день? Мы-то, стары-ти, верим, штё душа есь. Да. И она до сорока дней не приставлёна на своё место там, на том свите, а после-то уж приставлёна. Вот и справляют, штё сороковой-от день.”[107](зап. от Косарёвой М.Ф. 1910 г.р.). Этот смысл вкладывается в обряды, совершаемые в течение 40-дневного пребывания её на земле. Считается, что до 40 дня душа “ходит по подоконью”(Арханг.). Для души на окно или на божницу ставят стакан с водой (рюмку с закуской), на кровати покойного до 40-го дня нельзя спать, там ему стелят постельку. Но после 40-го дня всё меняется: все обряды теперь направлены на то, чтобы оградить семью от нежелательных вторжений: втыкают нож в порог, кладут под подушку ножницы. Если до 40 дня принято было поминать: “Упокой Господи душу раба <имярек>”, то теперь поминают: “Царство Небесное рабу <имярек>”. После 40 дня начинают раздавать вещи покойного. В Кировской обл. этот обычай объясняют так: “На тот свет он придёт, там ангел с бесом грехи взвешивают, так может платочек его или рубаха перевесят”[108]. С целью помянуть усопшего жертвуют в церковь сразу после похорон: “Давали, там платок шикарный, полотенце вышитое. Это дань как бы Господу Богу. Ну вот когда хоронят, прям заходят – на кладбище церковь же всегда ведь. <Священнику отдавали?> Нет,…просто там куда-то весили”[109]. (зап. от Петровской З.К. 1938 г.р.) В Кировской обл. такой обычай: “Ведь вот покойника в церковь везут отпевать и накрывают скатёркой самотканною. Эту скатерть уже оставляют в церковь. Стелят, наверно…Это уже как по покойной душе поминок. Это я ещё наслушалась от бабушки.”[110] (зап. от Шерстковой Е.И. 1930 г.р.). Существует поверье, что до 40 дня ничего нельзя отдавать из вещей умершего. Церковь же учит, что, наоборот, лучше делать добро за умершего именно до 40 дня: “Когда надо ходатайствовать за судимого – до суда или после? Так и здесь: душа проходит мытарства, совершается Суд, надо ходатайствовать за неё, молиться и совершать дела милосердия.”[111]. Относительно церковных поминальных богослужений, совершаемых в эти дни, обычно информанты  сообщают следующее. Представление о сорокоусте у основной массы населения существует приблизительное, в Костромской обл., к примеру, так называют сам сороковой день. Вот запись из Новгородской обл.: “<На сорок дней опять поминают?> “Да, на сорок дней. Сорокоуст заказывают в церкви, если церковь есть, а потом поминают. Ну а что, церкви нету, дак какой там сорокоуст. Собирают просто народ: сродственников да соседей.”[112](зап. от Игнатьевой Г.Ф. 1930 г.р.). Есть ряд типичных историй о том, как покойника помянули, после чего он приснился и благодарил, или наоборот, говорят, когда покойник снится – поминок просит. К такому типу рассказов относится запись, сделанная в Костромской обл. о том, как жена отслужила панихиду по мужу, который “на вине помер”, после чего увидела его во сне: “Она сходила в сороковой-от день, отслужила панахиду там, церьковну панахиду служат. Пришла домой и лёгла спать, отдохнуть. Лёгла отдохнуть,- говорит,- вижу во сне: он пришёл и говорит мне: “Спасибо, - говорит,- Овдюшка, ты по мне сходила, панахиду-ту отслужила. На мне хотили,- говорит,- совсем воду возить в Никольское…да ты отмолила.”[113](зап. от Косарёвой М.Ф. 1910 г.р.).

Большой комплекс поминальных обрядов связан с угощением односельчан. “А ещо вот панихидку-то носят, поминать-то. Как панихидку-то снесёшь на сороковой день, я так снесла конфеток да печенюшек, штобы там ей, кумушку-то, кормили тоже хорошо, не забывали.”[114](зап. от Патровой К.В. 1910 г.р.). Считается, что до 40 дня “душа с протянутой рукой стоит”[115], поэтому принято было всем подавать: “Как схоронят покойника, в девятый день носят девять кусочков, а не жалко, дак и сорок режь. Их разносят по деревне. Положишь на тарелочку, платком накроешь и несёшь поминовенье”[116].(зап. от Литвиновой Д.С. 1925 г.р.). Есть сообщения, в которых разнесение поминальников по деревне воспринимается как замена поминаний в церкви: “<Чтобы покойник не снился,> надо сходить в церковь помолить или кому-нить, потом церквей не стало, здесь вот поминальник снесут. А поминальник – это снесут в деревнях у нас, говорят, надо поминальник снести. Какой-нибудь бабушка или дедушка плохо живут. Вот рыбничек испекут или што и вот это помяни, снесут: Помяни этова, моево усопшево. Вот это называеца поминальник. Вот чем-то угощали и сказали, штоп помянули”[117](зап. от Смолко Н.М. 1931 г.р.). Обычно поминание усопших в деревне входит в сферу деятельности старух-староверок: им носят милостыню и просят помянуть умерших родственников: “<Нищим, которые ходили, им подавали?> Да, подавали. <Это чтоб они помянули?> Не штоб помянули, они ничё, они просто милостыню, скажут им, а поминать – это давали другим уже, староверы, которые поминали уже умерших. Это другим уже, другая вера там, поминали. Так как монашки, всё звали, а это уже другие. Староверы. Вот этим говорили, штоб поминали родителей. Или кто в семье там помер, этих поминали. Или придём, дак молебин, молебин пропивали. Молебин. Молилися.”[118](зап. от Треханина В.А. 1935 г.р. и Треханиной П.А. 1928 г.р.).

  Некоторые записи фиксируют запреты при выборе блюд для  поминального стола. Так, принято соблюдать постный стол на поминках, если они приходятся на постный день. Другое ограничение связано с обычаем выпивать на поминках. Вот несколько цитат. “<Чем обычно кончают поминки?> Киселём. Обычно киселём. Но сейчас-то…ну да, щас запивают кисель водкой. Не положено. <Почему?> Вот у моего деда дядя был попом. Ну и наставили вина, закуски. Они пришли с кладбища…Не пложено ему. И даже – сказали ему – даже еду надо постную. Мясом нельзя поминать покойника. Боле постну надо делать. Ну а теперь что? Праздник! Теперь похороны – праздник! Теперь этого ждут. <Почему?> Да потому что напиться. Стоко вина накупят да всё. Ну и вот перед киселём, когда вот выйдут…не выйдут со стола ещё, помянут. Перед киселём становятся, читает “Отче” кто-нибудь там. Свой или кто-то, кто там эти молитвы знает. Вот “Отче” прочитает, киселём помянут и выходят из-за стола.”[119](зап. от Игнатьевой Г.Ф. 1930 г.р.). Традиция заканчивать поминальный обед киселём сохранилась с ХIХ в. В Каргопольском р-не Архангельской обл. распространено мнение, что поминая водкой, приносят вред покойному: это “кладётся на чашу весов”.[120] “Пьют тут сидят у могилы. Это говорят: “Заливают вином. Душу его заливают вином”. Это священник говорит: “Нельзя этого делать”.[121] Ослушание священника наказуемо некоей силой: “А у нас батюшко был, батюшко-т, вот мы хоронили моего-то мужа, пригласили батюшка. Вот батюшко сказал, сто вином ни поминайти. На…вот у могилы ни пейти, мы отошли от могилы-то, на второй-от день, налили стопку первую ему, стопка изломаласи. Дно выпало и так напополам. <Почему?> Вот ни знаю, видишь, он говорил, што ни пейти, это…вином дак биспокоит и мучит душу…Вот Валя привозила попа, дак от поп вот это фсё сказал, могилу освитил и фсё. Может из-за этого у нас фсё приломалось”[122].(зап. от Редькиной М.В. 1928 г.р.). Запрет на спиртное в некоторых случаях распространяется и на традицию наливать стопку покойнику: “На поминки рюмку с водкой покойнику ставят, кто на подоконник, кто на божницу. У меня муж умер, мы не ставили – грешно”[123].

Ещё один из способов помянуть усопшего – молиться за него. В основном это неканонические молитвы. Существует представление о большой силе молитвы. “Вот поминают-то и им там бываёт отрада. А отрады у них там разные – куда попадут.<Куда?> А в ад дак в ад. <Им отрада бывает?> Им бывает, кристьяне когда Бога молят о них – им бываёт отрада. Это не так муциют. <Нужно молиться> дак Господь простит. Только сто усердно, стобы Он услышал. Сто веть это…умрут, дак у нёго вить там…у них веть там фсё записано.”[124](зап. от Редькиной М.В. 1928 г.р.). Тексты молитв бывают такие:           

Напой, Господи,

За Престолом святым,

Просвирой белой

Избавь Бог[125] (зап. от Фединой Е.М. 1911 г.р.)

“Помяни, Господи, за святым Престолом за святым  трапезаньем, за Святым Духом. Напитай, Господи, усопшего раба Божия, будь пухом земелька, вечный покой”[126]. (зап. от Мироновой А.К. 1925 г.р.).

Подытоживая материалы о поминальном обряде в ХIХ  и в ХХ вв., надо сказать, что в народной практике поминок по усопшему сохраняются церковные установления относительно дней, когда принято поминать умершего, и основных способов: молитва, милостыня. Наряду с этим продолжают существовать и древние обряды, связанные с представлением о поминальной трапезе, как жертве покойнику, без которой душа останется неудовлетворённой. Принятые в церкви способы поминовения усопших осмысляются в народной традиции часто по-своему, наделяются дополнительными характеристиками и функциями. Примером в данном случае может служить существующий запрет на вечернее поминание усопшего в домашней молитве  (“покойник ходить будет”). Взаимоотношение церковной и народной традиции можно наблюдать в случае поминок в 40 день. Подробно описанный обряд “отпуска” души сочетает церковные службы с народными обычаями, основанными на вере в окончательное в этот день расставание души со своим прежним местом жительства. Это представление некоторым образом соотносится с церковной традицией выделять 40 день в связи с учением о мытарствах. 

В рамках традиционной культуры неисполнение обрядов влечёт за собой тяжёлые последствия. В погребальном обряде правом карать наделён тот, для кого собственно этот обряд предназначен – покойник. Существует много поверий о том,  как покойник тем или иным образом вредит, когда что-либо в обряде не соблюдено. Вот одно из них: “Слыхала я, ежели не угодили родителю, не отпевают, не поминают, то он может мань напустить. Молись Богу, на колени вставай. Он может всё сделать. Не зря ведь в пословице говориться – Покойник у стола не стоит, а своё возьмёт.[127]”(зап. от Мергасовой Е.И. 1913 г.р.). Это представление о целостности обряда осложняется в ситуации с конфессионально смешанным населением. Для Русского Севера характерно проживание старообрядцев в нестарообрядческих сёлах. Согласно замечанию С.Е. Никитиной, занимающейся изучением конфессиональных групп, –  “все проявления самосознания становятся особенно обострёнными в ситуации “своё-чужое”[128]. Различия в обряде осознаются обеими группами, а старообрядцами постулируются. В качестве примера такого отношения к своему обряду старообрядцев приведу цитату из причитания староверки над покойником-старообрядцем: 

Больше всех ты оставил нам заботушку,

Что ты умер не по нашему,

Не по нашему, а по мирскому;

Что ты сделал – исповедался,

Велел схоронить себя попу с дьяконом,

Чего с роду у нас в роду не было[129].

Особую позицию в обряде занимает священник. С одной стороны он воспринимается как одно из главных действующих лиц в совершении всех обрядов, о которых речь шла в этой главе. Как правило, на мнение священника ссылаются, как на авторитетное. В таких случаях обычно прибавляют: “и священник тоже…”, либо его мнением подтверждают какие-то собственные изречения, которые порой совсем не соответствуют церковным установлениям. В народном сознании, помимо знания обряда, священник наделён ещё знанием иного порядка: действия священника при совершении обрядов порой трактуются как магические. К нему обращаются в случаях с “ходячими” покойниками, и он помогает: “Вот долго мы с этой штукой бились. Вот долго ходила к нам. Пока мамка не съездила к попу. Он там чего-то сделал, почитал. С той поры больше не манило”[130]. Интересно здесь использование глагола “сделать”, обычно он употребляется, когда речь идёт о колдовстве (“сделать на кого-то”, значит, навести порчу). В народном сознании право священника прощать на исповеди грехи воспринимается наряду с представлением о физической передаче грехов. Священник, согласно такой логике, на  исповеди “берёт” грехи себе. Особенно данное представление  проявляется в случаях облегчения агонии колдуна:  “Ну там еси никто ни возьмёт, в церковь снеси туда, в церковь снеси колдовство туды, там книжка ли што ли, там сниси и там батюшке, тогда ты умрёшь. <Батюшке надо что рассказать?> Наверно, надо што-то рассказать, штобы чиловек не может умереть. Он там, наверно, чево-то сделает, батюшка-то”[131](зап. от Аксёновой Р.Ф. 1932 г.р.). В этом примере изложено представление об исповеди, как она осознаётся в традиционной культуре.

  В период гонений на церковь обряд погребения в трансформированном виде сохраняется в народной памяти и практике, что само по себе является фактом усвоения его народной традицией. При этом в интервью информанты часто ссылаются на то, каким был обряд, когда в деревне существовала церковь, осознавая его неполноту в советское время. Сведения о богослужении (панихиде, отпевании) стали содержанием быличек. При анализе материала были подробно рассмотрены верования, связанные с тем или иным церковным обрядом при погребении, указаны выработанные традицией средства, способные заменить собой церковный обряд. При этом важно было проследить, на чём основывается то или иное верование и почему один церковный обряд сохраняется в практике, хоть и в искажённом виде, а другой нет. Для ответа на эти вопросы важно было показать динамику в восприятии церковного обряда населением в ХIХ в., в советское и постсоветское время. Пример этому – практически полное отсутствие представлений о соборовании в советское время, чему в соответствующей главе были названы причины. Другой пример связан с поминовением усопших: минимальное представление о церковных поминальных службах характерно для населения в советское время, тогда как хорошо сохранились обряды семейных поминок по усопшему в первые сорок дней по смерти.