<< На главную страницу "Фольклор и постфольклор"

2.Христианская литература и народные представления о смерти.

Один из путей распространения христианского знания среди малообразованного населения – это популяризация его. Этот процесс “обмирщения”  происходил во 2-ой половине XIX в. в разных направлениях. С одной стороны, известную активность в этом вопросе проявляли местные священники. Помимо проповедей во время служб, одна из задач которых была - понятным языком изложить суть праздников, сведения о постах, поминовении усопших и пр., приходские священники устраивали внебогослужебные религиозно-нравственные чтения в храме. Так, например, священник Ал. Пр-ский на страницах Олонецких Епархиальных ведомостей (1908. № 10) публикует программу таких чтений, проведенных им в местном приходском храме в с. Большая Шалга, Каргопольского уезда во время Великого поста. В ней, например, 2-го марта была прочитана лекция на тему Страшного Суда.

Во второй половине XIX в. появилась церковная периодическая печать. Наиболее популярными среди журналов были “Странник” (1860-1917), “Душеполезное чтение” (1860-1917), “Русский паломник” (1885-1917), а также журналы, специально посвященные событиям в епархиях – “Епархиальные ведомости”. С 1879г. по 1917г. иноком Троице-Сергиевой лавры Никоном Рождественским специально для простого народа издаются “Троицкие листки”, маленькие брошюры объемом не более 10 страниц. Они продавались по цене 1 коп. или раздавались бесплатно миллионами экземпляров (в 1879-1899гг. тираж доходил до 90 миллионов). В них печатались краткие поучения, пояснения к важнейшим молитвам и богослужению, жития святых и отрывки из проповедей[1]. Вот что пишет об этом издании Мих. П-ский в статье “Кое-что о народных чтениях”: “Женщины особое пристрастие питают к “Троицким листкам”, объясняя это следующим: “Жизнь наша скорбная, а в них много утешительного”[2].

Понятие о Боге и дьяволе, жизни и смерти, добре и зле народ получал из лубочных изданий. Религиозный гравированный лубок постоянно пребывал в доме в виде  настенных  картинок:  Страшный

Суд, Аника воин и Смерть, Богач и бедняк, Семь смертных грехов, Казнь лихоимца, Душа чистая[3]. Большой популярностью пользовались и народные гравированные книги: Сотворение мира, Страсти, Апокалипсис, Синодик, Букварь и т.д[4]. Синодик - в XVII и XVIII вв. под этим названием имелась в виду книга, которая кроме помяника (списка имен умерших родственников для поминания их в церкви за упокой), содержала в себе разнообразные “предисловия” к нему в виде рассуждений и рассказов о необходимости поминовения усопших, о состоянии души после разлучения ее с телом. Вот как определил его роль Буслаев Ф.И.: “…удовлетворяя набожным интересам наших благочестивых предков, Синодики принадлежат к самым распространенным на Руси народным книгам. Соединяя в себе выписки из Патериков и Прологов с народными рассказами, эти сборники составляют в нашей литературе естественный переход от древнейшей письменности к позднейшим народным книгам и лубочным изданиям, которым они предшествуют своими  миниатюрами…”[5]. С XVIII в. Синодик, как народная книга, издается наряду с другой лубочной литературой. Е.В. Петухов подробно описывает содержание “предисловий”, которые по его замечанию “очень рано стали получать преобладающую роль и вытеснять собою поминания”[6]. Он выделяет 2 типичные части «предисловий». В первую входят объяснительные замечания и мелкие статьи теоретического, исторического и церковно-практического характера на тему о состоянии души в первые 40 дней после смерти и о поминовении усопших в эти дни. Во вторую часть входят рассказы, доказывающие существо того, что излагается в первой. Одна из целей “предисловий” – подвигнуть читателей к исполнению церковного установления о поминовении усопших. Для этого привлекаются в изобилии цитаты из отцов церкви, тексты из Деяний апостолов, Апокалипсиса. Например, поучительные слова против устраивания пиров по усопшим, где бывают пьянство, бесчиния[7]. Для доказательства приводятся разного рода рассказы, которые сами тесно связаны с устной традицией и пользовались большим интересом со стороны читателей. Часто они представляют собой переложения известных апокрифов, таких как Хождение Богородицы, рассказ о встрече Макария  Египетского  с  черепом идольского жреца, видение ап. Павла. В них содержится и церковное учение о мытарствах, которые проходит душа после смерти, объяснение поминок по усопшим в 3, 9 и 40 дни. Основные темы таких рассказов: Страшный Суд, расставание души с телом, мучения грешников в аду, представления о рае, месте пребывания праведников.

Один из популярных сюжетов “предисловия”, наиболее обильно сопровождаемый рисунками, - это описание прихода Смерти с ужасными орудиями убийства и со смертной чашей. В Синодике Дедовской пустыни такого рода рисунками сопровожден “Чин, бываемый на разлучение души от тела”, взятый из Требника[8]. Оттуда же, из Последования погребения, взята иллюстрированная статья, текст которой представляет как бы размышление на тему: “Видите братие богатого житие, кии успех многоразличные ризы и одр украшен, предстоящих множество и брашна сладкая, а душа его нага и скверна яко в кале грешнем телеси будуще. Кая бо есть полза, аще и всего мира богатство соберет, а душу погубит?… О како златом красимся, без красоты лежит и без лепоты, яко прах от ветра разыдется…”[9]. На тему смерти в Синодике много назидательных стихов, размышлений лирического характера, частично заимствованных из богослужебных текстов: “Зрю тя гробе и ужасаюся видения твоего, сердечно каплющия слезы проливаю… Смерть, кто может избежать тя? Увы смерть, земля бо наше смешение, и земля покроет нас… О человече…аще доидеши величества сана и всея мудрости и храбрости навыкнеши, сего же друга не минеши, но земля еси и паки в землю поидеши”.

Вот пример того, как бытует Синодик в среде современных старообрядцев: “…У нас утопленников не отпевают. <Никогда?> Ну так вот, молятся панахиду – из Синотика вычитывают…Это у нас вот есть такая книга, Синотик, вот там всех поминают, в этом Синотике – угорелых, убило там молнией или… всех… заблудился там… <Кто раньше времени умер?> Да. Без покаяния. Вот этот Синотик учитывает (учитывают. – Ю.Б.). А так, на имя не отпевают. <И не поминают?> Да так-то молятся, только вот этот Синотик читают, в любое время читают. У меня вот брат тоже умер скорочастно, не покаялся… <А если покаялся, отпевают?> Отпевают на имя, молются на имя”[10].(зап. от Лубягиной К.Ф. 1930 г.р.) В этом конкретном случае Синодик в среде   старообрядцев,   известных   своим   пристрастием   к  старым книгам (Синодик еще в XIXв. бытовал и как рукописная книга), выполняет свою прямую задачу – служит в качестве помяника, вместо отпевания для тех, кто умер без покаяния, напрасно. Напрасная смерть (Вт.,Крг., Пт., Лп.) – нечаянная, преждевременная. Говорили: “Дай Бог доброй смертью умереть, не напрасной!”[11].

Представление о неизбежной смерти, о ее моменте, о ближайшем состоянии души за гробом и назидания о необходимости поминовения усопших, подаяний в монастыри и церкви, милостыни нищим, своевременное покаяние – вот основное содержание Синодика. Эти идеи были близки народу и находили практическое применение в его жизни и творчестве. Об этом пели в духовных стихах бродячие слепцы: о двух братьях: богатом и убогом Лазаре, о суете жизни и покаянии, о прощании души телом, об Алексии человеке Божием, о нищей братии и пр. Не надо забывать, однако, что жанр духовных стихов стоит на стыке народной традиции и церковного учения. Чисто народную обработку тема смерти  получает в похоронных причитаниях:

Кабы знала, победна, про то ведала,

У крыльца да стоит скоряя смертушка,

Я любимоей семейки не будила бы,

С простоты дверей я не отворила бы,

Низашто этой злодейки не пустила бы![12]

Здесь возникает традиционный для причети мотив прихода злой “скорой смерётушки” и сетования на то, что не удалось преградить ей путь к постели “любимой семеюшки”. Этот комплекс представлений связан с дохристианским верованиями. Именно поэтому церковь всегда выступала против причитаний на похоронах. “В старинных сборниках (XV, XVI, XVIIвв.) мы нередко встречаем поучения «о еже не много плакати по умерших”, - пишет Барсов, известный собиратель и исследователь причети, и  приводит  для  примера  цитаты  из 2-х проповедей, помещенных в них[13]. Цитаты эти интересны ещё и с другой стороны. По смыслу они одинаковы, но этот смысл передан по-разному. Приведу обе. Из сборника XVIв. приведена цитата из проповеди: “…многажды вас молих о сем и еще глаголю спохвалением приимати чад ваших и сердоболь оумертвие <…>. Не раздираем риз своих, но паче душу смирим, не бьемся в перси, да не оуподобимся Елином и не терзаем влас главы нашеи, не многи дни плачем, да неверовати начнем воскресению и языком не изречем хулы, да ни мертвым не сотворим пакости, ни себе”[14]. В другом сборнике (XVIIв.) содержится проповедь на ту же тему, вот эта цитата: “Одна женщина, лишившись сына, так долго оплакивала его, что “едва ум не изступи” – и вот, наконец, после сильных рыданий она видит: идут два юноши, давно умершие и ей знакомые, довольные собой и веселые, а сзади тащится покойный сын ее “прискорбен и уныл”. “Что, любезный сыне, прискорбен еси и един грядеши”, - воскликнула она, обращаясь к нему. Сын указал ей на свою тяжелую одежду, которая вся была мокра и не позволяла идти. “Мати моя! – сказал он при этом, - се тягость моя – слезы твои, их же без меры и не в требу изливаеши…”[15]. Бесспорно, что из этих двух текстов простому прихожанину запомнится последний, наглядно воспроизводящий тот же самый смысл, доступным языком, отвечающим его образному ряду. Свидетельство этому – огромное количество подобных рассказов, зафиксированных и в XIXв., и в современных экспедиционных записях. Для таких рассказов характерен типичный сюжет: смерть члена семьи, сверхмерные переживания и тоска по нему кого-то из близких родственников (чаще – матери), после чего умерший снится этому человеку по шею в воде стоящим, либо просто мокрым и говорит, что причина этого – слёзы по нему. После чего логическое завершение – скорбящий вынужден утешиться. Здесь важно следующее. С одной стороны, задача проповедника сказать просто о подчас сложнейших истинах христианского учения, недоступных человеческому разуму. Для этого нужно большое умение. Поэтому пастырь избирает такой ход: использует готовую форму, усвоенную традицией, для передачи нужного ему содержания. С другой стороны, этот тип рассказов близок церковному учению. Идеи, заключающиеся в нем: о непрекращающейся связи живых с почившими, о смиренном принятии смерти и необходимости поминовения – глубоко христианские. Может быть в данном случае следует говорить об определенного рода литературе “прицерковного” круга, а после 1917 года о факте существования околоцерковного “самиздата”, заменившего церковные издательства на протяжении Советской власти[16].

К разного рода эсхатологическим сказаниям восходит сюжет расставания души с телом, так называемая «малая эсхатология»[17]. Этот сюжет часто возникает в проповедях, словах отцов церкви. В народной традиции он сформировал большую группу духовных стихов, объединенных этой темой. Помимо духовных стихов сюжеты о смерти очень распространены в рассказах. Среди них сюжет о солдате и смерти, существующий в разных вариантах[18]. Вкратце  содержание 1-й из версий таково. Солдат служил Богу и государю. Победив нечистую силу, он получил власть над нею, а от государя – милости и почести. Родился у него сын и был при смерти. Тогда призвал солдат чёрта и спросил как вылечить. Черт научил его распознавать, выздоровеет человек или умрет: поставить больному у изголовья стакан с холодной водой. Если в стакане увидит Смерть в ногах у больного, – он будет жить, а если в головах – умрёт. Далее следует сюжет как солдат Смерть обманул, заключив ее в торбу, и на это время все умирать перестали, но потом по вразумлению одной дряхлой старухи выпустил, а сам все живет. По другому варианту способность видеть Смерть в головах или ногах умирающего получает мужик, но от жадности нарушает обещание, заболевает сам и видит Смерть у себя в головах. Стал он просить родственников положить его к изголовью ногами, но как ни крутили его, Смерть его взяла.

Интересна связь этих сюжетов с традицией ставить у изголовья умирающего стакан с водой для того, чтобы душа обкупнулась, выходя из тела, поэтому еще у умирающего сидят – “душу караулят”.

  В других версиях легенды акцентируется мотив одурачивания Смерти. Солдат стоит на часах у пресветлого Рая (по народным представлениям, все солдаты после смерти стоят на часах у дверей Рая). Смерть трижды является к Богу за повелением, кого уморить. И трижды солдат обманывает ее, давая ей трудные задачи. В конце концов узнал об этом Господь и велел ему смерть 9 лет носить на плечах. Далее повествуется о том, как солдат хитростью смерть упрятал в рог с табаком, а потом в гроб. Вот так об этом говорится: “Господь освободил смерть и приказал ей уморить солдата. Стал солдат   готовиться  к  последнему  концу,  надел  чистую  сорочку притащил гроб. – Готов? – спрашивает смерть. – Совсем готов! – Ну, ложись в гроб! Солдат лег на бок. – Ах, какой ты! Разве не видал, как умирают? – То-то и есть, что не видал. – Пусти, я тебе покажу. Солдат выскочил из гроба, а Смерть легла на его место. Тут солдат ухватил поскорее крышку, накрыл гроб, наколотил на него железные обручи и бросил пойманную смерть в торбу…”. Сюжет заканчивается тем, что солдат выпускает смерть и та скорее спасается от него бегством. Как вариант приведу карельское сказание о смерти[19]: “Прежде смерть приходила к людям сама. Бог посылал ее. Она говорила человеку, чтобы он готовился, ибо в такой-то день умрет. Так, однажды Бог послал смерть сказать кузнецу, чтобы он приготовился. Кузнец выпросил у смерти срок сделать для себя железный гроб и отдать приказание похоронить его в оный. Смерть разрешила. Кузнец сделал для себя железный гроб к сроку с 12 замками, и такой, что, когда замыкается ключом один замок, в то же время замыкаются и другие 11 замков. Пришла Смерть. Кузнец сказал ей: “вот, смерть, я сделал гроб для себя, попробуй лечь в него, - я посмотрю, в раз ли и для тебя он. Я никому не дозволял в гроб ложиться. Буду спокоен, если он в раз и для тебя. Попробуй лечь! Смерть согласилась и легла. Кузнец закрыл крышку гроба, щелкнул одним замком и все 12 замкнулись. Смерть и осталась лежать там, в гробе. Бог ждал смерть, и когда узнал, где она, то освободил ее, как Всемогущий”. А вот ненецкая сказка о смерти[20]. В ней вместо солдата, мужика выступает богатый старик остяк, колдун. Увидел его как-то Бог с неба и подумал, что ему пора бы умереть. Он посылает ангела к смерти, чтобы та убила его. Смерть пошла выполнять, а старик как колдун, уже все знает. Он приготовил спирт, угостил Смерть и пьяную закупорил в бочку, а бочку зарыл в землю. После он прожил еще 50 лет и Бог увидел, что он еще жив, и послал ангела найти Смерть и спросить. Долго не мог тот найти ее, а когда все-таки нашел, выпустил ее, велел ей набраться сил, а потом пойти и умертвить старика. Смерть пошла к старику, а он опять все узнал, обернулся птицей и улетел еще на 50 лет. Потом Бог догадался и велел истребить всех птиц, но старик опять спасся, вернулся домой и прожил еще 50 лет, пока Бог вновь не увидел его и снова не послал ангела к смерти с повелением убить старика. А старик давно знал об этом и сам умер, а душа его полетела птицей. Пришла смерть, а его уже нет, так она и не могла убить старика.

Легенд   с   похожим  сюжетом  много.  Попробуем  выделить

повторяющиеся эпизоды. Во всех случаях Бог посылает Смерть, везде присутствует мотив одурачивания Смерти посредством заключения ее: в торбу, в гроб (сделанный якобы для себя),  в  рог,  в бочку. Причём, торба со Смертью подвешивается высоко на дерево, бочка с ней зарывается в землю, Смерть ложится в гроб – все это символические похороны Смерти. Таким образом, в легендах косвенно присутствуют элементы похоронного обряда: смертная одежда, делание гроба, предчувствие смерти, да и сам мотив прятания от Смерти, желание обмануть, не допустить ее можно сравнить с аналогичным в похоронной причети[21]. В народе так говорят: “Бог по душу не пошлёт – сама душа не выйдет”, “Как ни биться, а от смерти ни отбиться”, “Смерть в глаза не смотрит”[22]. Эти мотивы встречаются и в современных описаниях обряда похорон, рассказах о смерти: “Собаке смерть видится. А собака дак на дверь кидается. Хоть дверь вышибет, да все тявкат, ревёт. А у нас еще была Денькова Анна-то. Я кричу: “Не отпирай, не открывай дверь, не открывай! Как она открыла, так мама – дух-от… И она обкупнулась, душенька, и сразу увидели парок-от”[23]. С этим связан обычай открывать окна, двери, печную трубу при трудной кончине, чтобы душа быстрее вышла.

Рассмотренные выше легенды о смерти перекликаются с обычаем, встречающимся повсеместно у славян, - приготовление гроба заранее. Обычно изготавливают гроб в день, когда происходит вынос покойника. До этого тело обряжают и кладут на лавку в красном углу. Наряду с этим, встречается обычай делать себе гроб заранее и хранить его на чердаке, при этом он не должен быть пустым. В Костромской губ. в начале XXв. существовал обычай делать гроб до смерти и хранить в нем зерно, которое подавали в качестве милостыни[24]. Этот обычай сохраняется и в современной традиции. Вот пример записи, сделанной в 1993г. в с. Кривцы Даровского р-на Кировской обл.: “Мы дяде заранее гроб делали. Он заказывал. Дак в гараже стоял”[25]. В описаниях похоронных обычаев пермяков есть сообщения, что к смерти готовились, начиная с 40 лет: сколачивали сосновый гроб, сыпали в него зерно, печёный хлеб и раздавали нищим[26]. В Заонежье также бытовал обычай готовить гроб заранее и насыпать в него жито по самый верх. По смерти старика, согласно завету, это жито принято было раздавать нищим “на погляжение”, чтоб жизнь на том свете была”[27]. Изготовление гроба заранее аналогично обычаю приготовления до смерти “умершего платья” – так на Севере называется одежда для покойника. Кроме этого, на Севере встречаются и другие названия снаряжения покойника: “умиральное платье”, “приданое”, “смертное”. Готовить себе одежду на смерть - более распространённый обычай, особенно среди старшего поколения. В  Костромской обл. при этом говорят, что тот, кто заранее припас смертное – дольше живёт[28]. Про тех, кто приготовил гроб заранее, в Каргопольском р-не Архангельской обл. говорят, что, мол, гроб сделал, а живет уж столько лет после этого. Среди таких записей ряд сюжетов о многожёнцах, один из которых, Пеша Хромой, известен тем, что сам сделал себе гроб:

“Моево двоюродново брата он в гроб заколотил – не помнит, он маленький был – у нево там гроб наверху был, под крышей на верёвках повесил. Сам для себя гроб сделал: говорит, я не надеюсь. А он столяр был хороший. Сам себе доски обстрогал, всё, гроб соорудил: “Серега, иди-ка сюда, я тебе покажу чево я тут сотворил!” У нево в крышке четыре гвоздика забито, по углам гвоздики забиты, но не полностью: крышка сымаецця, всё… “Ну-ко, ложись, посмотри, как это мне тут лежать-то придецца. Мне, - говорит, - долго лежать-то”. Серега лег. <Показывает, как старик забил гвозди.> Тот там орёт. “Во! Епона мать! А мне каково!?”[29].

Интересно, что эта история перекликается с сюжетом карельской легенды, как кузнец Смерть хитростью в гроб заманил, чем продлил себе жизнь, и другими подобными сюжетами, описанными выше. Вот еще истории о Пеше Хромом:

“Пеша Хромой, дак с двуми-то женами жил? Дак тоже, он хромой наверно уж в армии был, я-то ведь худо его знаю, далеко они это жили… Он потом жил овдовел, бабка одна умерла, потом вторая умерла, а потом он. А вот он последний он гроб-то себе и сделал.

А Марфа-то померла, он и…

Он себе сделал гроб-от, а жена-то умерла – ему пришлось отдать, а потом может другой сделал? Говорили, что Пеша Хромой гроб себе сделал”[30].

“Пеша Хромой – так я знаю тоже <…> Там сторож ли что ли, он там жил, у нево две жены было. <Одновременно?> - Да. Была Луша и Марфа. <Смеётся.> Сперва себе гроб сделал, схоронил Марфу, первую жену, второй гроб сделал - Лушу схоронил…”[31].

  В таких случаях, на вопрос, для чего он делал гроб, даётся объяснение прагматического характера: опасался, что близкие не сделают гроба или сделают, но плохо. Впрочем, то же можно услышать и о приготовлении заранее “умершего платья”.

  Интересно сопоставить обычай приготовления гроба заранее с описанными выше легендами об одурачивании смерти посредством заключения ее в бочку, гроб и пр. Совпадений много. В легендах гроб или его субституты (рог, бочка, торба) используются для того, чтобы, хитростью упрятав туда смерть, самому остаться жить. Это и происходит во всех случаях: солдат (мужик, колдун-остяк, кузнец) живёт, пока смерть находится там. Стоит ей выбраться оттуда, он вновь оказывается под угрозой смерти. Обычай приготовления гроба заранее часто осмысляется подобным же образом. На это есть прямые указания информантов. Они сами говорят, что такой-то гроб сделал и живет с тех пор по сей день, таким образом, сознательно устанавливая эту связь. Подчёркивается и то, что гроб не хранят пустым. В некоторых регионах после смерти принято было раздавать то, чем был наполнен гроб, нищим. Чаще всего это было зерно, жито. При этом в Заонежье говорили: “чтоб жизнь на том свете была”[32]. Само по себе жито в народной традиции символизирует жизнь, а фигура нищего важна как замена покойника. По народным верованиям, жертвуя нищему, наделяешь этим покойного. Особенно интересна связь легенд с рассказами о Пеше Хромом. Сделав гроб для себя, он сначала в шутку закрывает в нём мальчика (ср. с карельской легендой о кузнеце и смерти, описанной выше), а потом туда по очереди попадают его жёны, а сам он остаётся жить. Из этого сопоставления напрашивается вывод: сделанный заранее гроб продлевает жизнь тому, кто его сделал, действуя как магический предмет.

Корреспондентами Тенишевского бюро зафиксировано множество описаний Смерти, историй про нее. Вот некоторые из них. Смерть, по верованиям крестьян Кадниковского у. Вологод. губ., представляется невидимым мифическим существом, которое ходит по свету с косой и подкашивает под ноги тех, кому настала пора умереть[33]. Каждому человеку при рождении суждено Богом жить известное число лет, что ведомо ангелу хранителю, лукавому и смерти. Этот век можно на несколько лет удлинить или уменьшить, что зависит от поведения человека. Умирающий видит смерть за несколько секунд до конца. Интересно, что среди предзнаменований смерти названо желание покойника переменить место, на котором он лежал (ср. с похожим эпизодом легенд). Крестьяне Белозерского у. Новгородской губ. говорят, что Смерть живет у дверей ада. Ее посылает Бог из ада умертвить человека. Она ходит каждый день к Богу и спрашивает, какого роста умерщвлять людей. Потом возвращается в ад и говорит, сколько умертвила. Смерть приходит на землю с оружием. Сначала подсекает человеку ноги, потом руки и голову, хотя этого не видно[34]. А вот современная запись, сделанная в 90-е гг. в Каргопольском р-не Архангельской области: “Смерть-то к одному приходила, к мужику, так он и говорит, что я, говорит, - я ещё молод летами, ещё не готов. А Смерть-то и говорит: а было, говорит, тебе время, пришло, говорит, тебе время, надо идти…Он и говорит, говорит: “Дай мне-ка сходить в церкву, Христа приобщить, малых малюток крестом осенить.” Дак а потом смерть-то и говорит. – А было, говорит, тебе время идти, не знай куда, забыла…Теперь, говорит, тебе время на идти… Ручки, ножки <косой> по этому человеку…”[35]. (зап. от Хабаровой А.В. 1909 г.р.).

Очевидна близость всех этих текстов. На мой взгляд, они восходят к одному источнику. Описание смерти и способов, которыми она действует, поочередно  отсекая  все  органы  чувств  человека,  очень

напоминает средневековые христианские легенды. Подобные сюжеты входили в содержание Синодиков. Вот как выглядит Смерть в “Слове св. отцов о умерших душах”, помещенном в Синодике псковского Cпасо-Мирожского монастыря: “Оружие носяще всяческое, мечи и пилы, и серпы, и рожны пришедши, разъемлет вся уды человеческия по суставом и посем главу отсечет, и горести лютыя наполнив чащу и даст пити”. Порой в таких рассказах в роли Смерти выспупает ангел. Так, в Вологодской губ., когда видели падающую звезду, говорили, что это полетел ангел за душой умирающего. При этом нужно было непременно зааминивать (3 раза сказать “Аминь”) звезду, чтобы она скорее погасла, не успев долететь до земли[36]. Появление ангела здесь не случайно, дело в том, что в некоторых западно-европейских легендах о расставании души с телом за душой праведника прилетает ангел-хранитель и бережно вынимает душу (по одной версии – поцелуем), а за душой грешника прилетают злые ангелы, «немилостивые», нагоняющие страх на умирающего, и с криками, руганью вынимают душу, поэтому часто его конец страшен. В сборнике Афанасьева есть легенда, разрабатывающая этот сюжет – “Смерть праведного и грешного”[37]. По записям, сделанным в конце XIXв., следует, что жители Ветлужского у. Костромской губ. верят, что смерть посылает Бог через ангела[38], в Макарьевском у. той же губернии считается, что Бог посылает ангелов взять душу человека, от чего и происходит смерть[39].

Народные представления о смерти невозможно свести к одному какому-то источнику. Корнями они уходят в дохристианское время. Христианство же значительно повлияло на них, но не вытеснило из сознания народа. Важную роль в этом играла массовая православная литература: периодические издания, сборники проповедей и поучений, популярные книги о явлении умерших, обмираниях, чудесах[40]. Не всегда их содержание соответствовало катехизису, часто они имели апокрифический характер. Апокрифические сказания в ХVв. ещё включались в Палеи, Четьи-Минеи, Хронографы, широко отразились в иконописи[41]. Книги религиозного содержания пользовались большим интересом со стороны простых прихожан. Известно, что народ охотнее, чем Библию (от чтения которой “сходят с ума”, по мнению крестьян), читал книги апокрифического содержания, среди которых особенно распространён был “Сон Богородицы”, функционирующий как молитва-оберег. “Народ в массе своей не любит отвлечённого рассудочного мышления,- оно ему не понятно. Он мыслит образами, взятыми из той среды, в которой он обращается,”- пишет Н. Заварин о характере народного чтения[42]. Собиратели в ХIХв. часто встречали в крестьянских избах кроме того сборники житий, Псалтирь, творения св. отцов. После революции выпуск христианской литературы прекратился. Книги некоторыми бережно хранились и переписывались. Как правило, деревня не обходилась без таких грамотных крестьян. Носителями книжного знания среди населения  на Русском Севере зачастую являлись старообрядцы, в обращении у которых были старопечатные и рукописные книги. Их знали и уважали: “Таки люди были – старухи жили – дак у них книги-ти были вот тонь толсты. Все позолоченные и маленький крючёчек такой. <Про что там написано?> Как человек умирает, да как чево – много там. <Как?> Ну как? Кто лехко, кто тяжело – кто как помучится. <И там всё написано?> Всё написано было. Кто куда свою душу определит.”[43] (зап. от Кошелева С.А. 1925 г.р.). Запись показывает уровень восприятия христианской книги остальным населением. В народном представлении по отношению к такой книге сложился некоторый стереотип,  как правило, книга описывается как нечто внешнее и наделяется мистическими чертами: в ней про всё написано на непонятном “латынском языке”. Это лишний раз свидетельствует об устном способе передачи христианского знания среди основной массы населения.