ГАБРИЭЛИАДА. К 65-летию Г. Г. Суперфина.

ХРУПКОСТЬ СТЕКЛА

Т. В. ЦИВЬЯН

Очень поздним («черным») летним вечером 1973 г., где-то в районе Бронных и гиршевских домов Владимир Николаевич Топоров, Татьяна Яковлевна Елизаренкова и я столкнулись с Габриэлем Гаврииловичем Суперфином. Совершенно не могу вспомнить, как оказались там мы, а спросить уже не у кого. Мы с большой радостью и оживлением кинулись к Г. Г. (помимо всего прочего, это были, хотя и на излете, годы счастливого тартуско-кяэрикуского братства). Однако Г. Г. был сух, более чем несловоохотлив и постарался как можно скорее кончить разговор и расстаться. Как неожиданно возник из темноты, так в ней и растворился, оставив нас в совершенном недоумении. Чуть ли не через несколько дней его арестовали. Узнав об этом, Владимир Николаевич потрясенно воскликнул «Так вот почему! Он не хотел подвергать нас опасности!». Я не знаю, помнит ли Гарик эту встречу — мы помнили ее, сначала все трое, теперь я одна.

Выбор темы для юбилейной статьи совпал с разбором архива В. Н. Топорова, и среди материалов по Петербургскому тексту (ПТ) я натолкнулась на две соединенные скрепкой библиографические карточки, исписанные черной шариковой ручкой с обеих сторон, с проставленными номерами страниц (начиная со 2-й). В составленном Владимиром Николаевичем списке предварительных записей к ПТ они были помечены как «О венец<ианском> стекле». Не знаю почему, но сладкое (dolce) обаянье венецианского стекла, столь хрупкого и столь долговечного, соединилось у меня с воспоминанием об этой встрече с Г. Г. Суперфином. Архивная же находка связана с его непосредственными занятиями, и я надеюсь, что юбиляр простит мне неосторожное вторжение не в свою область.

Этот текст представляет собой в высшей степени сгущенный конспект идей, относящихся к интерпретации пространства (философия пространства, семиотика пространства, пространство и вещь, понятие места, место и пустота, пространство и время, пространство и текст и т. д.), одной из наиболее важных для В. Н. Топорова тем. Я не касаюсь этого, а свой краткий комментарий к публикуемому тексту вывожу из посвящения «Памяти Кубе».

Указание точного времени и места написания «Венецианского стекла» (Ленинград, Эрмитаж, 25 IX 83), как и торопливость почерка, обилие сокращений, не всегда поддающихся расшифровке, сам «материал» — библиографические карточки, исписанные «с четырех сторон», — все это свидетельствует о том, что запись была сделана либо прямо в зале венецианского стекла и кружева, либо по горячим следам («на ходу» и «на весу», что было В. Н. весьма свойственно) и отражала непосредственные впечатления от только что увиденного. Но я предполагаю, что это не совсем так: это, скорее, итоги размышлений, которые должны быть включены в определенный контекст и требуют некоторых разъяснений.

Владимир Николаевич прекрасно знал Эрмитаж. Особым удовольствием для него было в каждый новый приезд отмечать изменения в экспозиции: как изменилась развеска, что нового появилось и что исчезло. Особенно это касалось итальянской живописи. В архиве сохранились такие же библиографические карточки-переписи картин «данного посещения».

Менее известно его увлечение западноевропейским прикладным искусством, которое он знал, прежде всего, по великолепным эрмитажным коллекциям (можно сказать, что познакомился и увлекся им в Эрмитаже — а, собственно, где еще была возможность это сделать, учитывая и советское время, и особенности консервативной натуры В. Н.). Началось оно в 70-е годы. Так же, как и картины, он обегал своих «прикладных» любимцев: залы итальянской майолики (с обязательным приветствием фаянсов из Губбио, а среди них — Св. Франциска с добродушным волком), альбареллы, дававшие ему, среди прочего, материал для работ о мировом древе, вазу Фортуни и другие образцы испано-мавританской керамики, мильфлëр «Юноши, бросающие зерна голубям, а розы свиньям», «Монастырскую аптеку» с розовым попугаем — из лиможских расписных эмалей, блюда Бернара Палисси (теперь — школы Палисси), фаянсы Сен-Поршера, веджвудовский сервиз «зеленая лягушка», кабинеты с флорентийской мозаикой, резные деревянные столешницы, в которых он узнавал стол из эрмитажной картины Роймерсвале «Менялы», и т. д. и, конечно, венецианское стекло и кружево. Уже сейчас многое из его рассказов забылось, но пусть это беспорядочное перечисление будет неким памятным свидетельством звуков шагов В. Н. в эрмитажных залах.

Странно было бы предположить, что эти знания и предпочтения были результатами только непосредственных впечатлений. Конечно, «освоенная» литература была огромна, о чем свидетельствовало, в частности, обширное и тщательно подобранное собрание книг по искусству в библиотеке В. Н. (сейчас оно находится «в диаспоре»).

Однако особым, если можно так сказать, эмоциональным, источником, глубинно, как мне кажется, связанным с той же темой ПТ, был для Владимира Николаевича пассеизм начала ХХ века (во избежание упреков не назову его Серебряным), столь расцветший в Петербурге-Петрограде. Тема слишком известная, чтобы здесь, на кратком пространстве ее разворачивать³. Для моих целей достаточно обратиться к ноте вейнеровских «Старых годов, ежемесячника для любителей искусства и старины»⁴, где в декабрьском выпуске 1915 года А. Н. Кубе начал свою статью о сен-поршерах так:

Кем и когда были созданы те очаровательные маленькие шедевры французской керамики, которые мы называем то «фаянсами Генриха II», то «уаронами», то «сен-поршерами»? Чье вдохновение вылилось в изящные формы этих маленьких ваз, кувшинов, чаш, солонок, подсвечников, таких хрупких и легких, похожих на старую слоновую кость и покрытых черным «траурным» узором? Для каких тонких ценителей искусства были предназначены эти миниатюрные керамические изделия, поражающие нас совершенно своеобразной красотой форм и декоративных мотивов, навеянных мечтами не то скульптора, не то архитектора, не то золотых дел мастера, не то художника-переплетчика?..⁵

В это время расцвели столь же «личные» описания разнообразных и приятных для писателя и читателя вещиц — вееров, пакетовых табакерок, фарфоровых статуэток, коралловых украшений, «лучезарной чистоты» изделий из горного хрусталя, бронзовых канделябров и т. д. и т. п. — расцвели, чтобы столь же быстро увянуть по известным историческим обстоятельствам.

Но в 20-е годы и в Москве, и (может быть, в большей степени) в Петрограде/Ленинграде при Эрмитаже силами бывших «пассеистов» удавалось нечто сохранять. В частности, учреждение под изящным названием «Комитет популяризации художественных изданий при Российской академии истории материальной культуры, Ленинград» выпускал маленькие книжечки (с обложкой Д. Хижинского) в серии «Картинная галерея» и «Прикладное искусство», где были те же имена: Бенуа, Паппе, Липгарт, Тройницкий, Кубе (и др.).

Просуществовавшее с 1921 по 1923 гг. и выпустившее всего 22 книги и ими себя прославившее издательство «Аквилон», Петербург (детище В. М. Кантора и Ф. Ф. Нотгафта) выпустило две маленькие книжечки по прикладному искусству (из задуманной серии? — они пронумерованы и имеют одинаковое оформление: «Заставки и концовки работы Д. Д. Бушена. Надписи на обложке рисовал А. Н. Лео»):

I. П. П. Вейнер. О бронзе (1923). 80 с., 11 ил.
II. А. Н. Кубе. Венецианское стекло (1923, последняя книга «Аквилона»). 103 с., XII табл.

Эти книги написаны уже в другом стиле — внешне сухом и деловом, хотя знающему их «истоки» за профессионализмом видится та же «серебряная» тоска по мировой культуре.

Нет сомнения, что посвящение «Памяти Кубе» непосредственно связано с его «Венецианским стеклом»⁶, а опосредованно — с другими его книгами и статьями по прикладному искусству. Несомненно также, что публикуемый здесь текст столь же импровизационен, сколь и продуман, основан на предварительном изучении темы венецианского стекла⁷.

Альфред Николаевич Кубе (1886–1942, умер во время блокады⁸), к счастью, не забыт — ни Эрмитажем, ни потомками. На XI Царскосельской научной конференции «Хранители» (28–30 ноября 2005 года) был прочитан доклад: С. Н. фон Кубе, А. Г. Шабанов-Кубе. Штутгарт, Санкт-Петербург. «А. Н. Кубе — исследователь и хранитель западноевропейского прикладного искусства.»

Здесь я ограничусь самыми краткими и отрывочными сведениями о А. Н. Кубе, поскольку предполагаю, что существует или готовится монографическая работа о нем. Он принадлежал к тому особому кругу интеллигенции начала века (знатоки-пассеисты и превосходные специалисты в своей редкой области), жизнь которых (как, впрочем, и других) была переломлена катастрофой 17-го года, но их не сломила. Кстати, насколько можно судить, никаким комиссаром искусства А. Н. Кубе не был.

А. Н. Кубе был связан с Эрмитажем с 1910 г.⁹ В 1918 г. он был выбран хранителем в отдел средних веков и нового времени (вместе с Э. Э. Ленцем, С. Н. Тройницким и В. В. Макаровым), а через несколько лет, в числе многих, вычищен без права на работу, но, к счастью, вскоре восстановлен. С 1939 г. он был заведующим Отделом истории западноевропейского искусства Эрмитажа. Сейчас стала популярной его «История фаянса» (Р.С.Ф.С.Р. Государственное издательство. Берлин, 1923)¹⁰, выпущен ее репринт (М., 2000), так же как ранее репринт «Итальянской майолики XV–XVIII веков» (М., 1976). Назову еще: Майолика и французский фаянс 18 века из Собрания Штиглица. Составил А. Н. Кубе. С.-Петербург. Государственный Эрмитаж. 1923 г. 44 с. Ему же принадлежат небольшие книжечки по расписным эмалям (Лиможские расписные эмали. Гос. Эрмитаж. Л., 1927. 42, [2] с.: ил.¹¹; Французские расписные эмали XV–XVI вв. М.; Л.: Искусство, 1937. 68 с.), Испано-мавританская керамика (М.; Л., 1940; Каталоги собраний Эрмитажа. II), ряд статей, например, в Сообщениях Государственной академии истории материальной культуры (I. 1926 г.: Глиняные черепки, найденные на южном берегу Крыма в имении Ласпи (Из раскопок М. И. Ростовцева в 1916 г.); Выносной крест XIII века; О происхождении герба Сицилии) и др.

Я оканчиваю свою заметку несколькими иллюстрациями, посвященными хрупкому венецианскому стеклу.

1. Факсимиле заметки В. Н. Топорова о венецианском стекле (с. 4).

2. Обложка книги А. Н. Кубе «Венецианское стекло».

3. Концовка Д. Бушена к главе «Несколько слов о технике стеклоделия».

4. Таблица Х из книги «Венецианское стекло». Три рюмки из прозрачного бесцветного стекла.

5. Флакон из прозрачного бесцветного стекла. Куплен в Мурано 10 апреля 1998 г.

¹ Публикуется с любезного разрешения Т. В. и А. В. Топоровых.

² Описка: имеется в виду «сетчатое» стекло, состоящее «из двух слоев прозрачного стекла с филигранным рисунком, наложенных друг на друга в обратном направлении. Таким образом получался рисунок в виде сетки, в каждой клеточке которого находилось обыкновенно по воздушному пузырьку» (Кубе А. Н. Венецианское стекло. Петербург, 1923. С. 46). Филигранное стекло — бесцветное прозрачное стекло, украшенное спирально скрученными нитями (чаще всего из белого молочного стекла), введенными в стеклянную массу (Там же. С. 45).

³ Я уже писала об этом стремлении вжиться в описываемый период, о свойственном русской культурной традиции «одушевлении» прошлого, усвоении его себе. — Так, пушкинский «Цветок» мог откликнуться в пассеизме начала века, в культе «старых годов», в привязанности к быту, к прикладному искусству, европейскому и русскому, во всем том, что Блок называл «уютным гробокопательством». Далее эта эстафета была передана тем, кто, начиная с 60-х годов, пытался реконструировать утраченное (Цивьян Т. В. Взгляд из разных времен на литературные альманахи Серебряного века (попытка реконструкции) // Материалы конференции «Серебряный век в русской культуре» (22–24 июня 2006 г., Лион. В печати).

⁴ Сотрудниками и авторами которого были Адарюков, А. Бенуа, Верещагин, Н. Врангель, Грабарь, Кубе, Лансере, Липгарт, Н. П. Лихачев, В. и Г. Лукомские, Макаренко, С. Маковский, Муратов, Рерих, Ростиславов, Семенов-Тян-Шанский, Сомов, Столпянский, Тройницкий, Трубников, Фелькерзам, Шмидт, Щавинский, Эрнст, Эттингер, Яремич и др.

⁵ Кубе А. Н. Фаянсы из Сен-Поршера // Старые годы, декабрь 1915. С. 15.

⁶ Возможно, рассуждения В. Н. Топорова о «вторжении пустоты в некую иллюзорную форму» как-то соотносятся с техникой изготовления стекла — свободное выдувание, когда в стеклянном коме на конце трубки образуется все увеличивающееся пустое пространство или вдувание стеклянного пузыря в полые формы (Кубе А. Н. Венецианское стекло. С. 68–69).

⁷ На Мурано В. Н. побывал весной 1998 года во время пребывания в Венеции (его второе и последнее итальянское путешествие) и отметил это в своем путевом блокноте: «10.IV. Сан-Микеле (Стравинск<ий>, Дягилев, Бродский) — Мурано (Музей стекла, магазины) — Сан Джорджо (коротк<ая> остановка) — Сан Марко — домой. Вечером — Campo dei Giovanni e Paolo. Госпиталь, статуя Коллеони (Вероккио). В 4 часа ночи закончил Прилож<ение> V, к 2му тому “Святости”. Конец работы».

⁸ См. свидетельство А. Н. Болдырева: «8, 9, 10-ое марта. Мягкие, настоящие зимние дни. Морозы невелики... Сегодня я был первый день в Эрмитаже. Разбирали заваленную комнату вещами от мертвых и эвакуированных. Сколько хороших книг брошено! Сегодня умерли в Эрмитаже Альфред Николаевич Кубе и старейший комендант Никулин, георгиевский кавалер японской войны» (Болдырев А. Н. Осадная книга (блокадный дневник). СПб., 1998. С. 68).

⁹ В адресной книге «Весь Петроград на 1915 г.» Альфр. Ник. фон Кубе указан «причисленным к Эрмитажу» (вместе с Тройницким, Н. Врангелем, Макаренко и др.).

¹⁰ Омри Ронен вспоминает о необычных книжках, «вроде “Истории фаянса”» А. Н. Кубе, которыми «вдруг соблазнялся у букиниста» его отец (О. Ронен. Из города Энн. СПб., 2005. С. 328).

¹¹ Эту книжечку (прочитанную в библиотеке) В. Н. законспектировал — тоже на библиографической карточке.