(НЕ)ИЗВЕСТНАЯ АВТОЭПИГРАММА ПУШКИНА:
К ИНТЕРПРЕТАЦИИ ОДНОЙ СТРОФЫ ИЗ «ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА»¹

Д. ХИТРОВА

Комментирование отдельных строф пушкинского романа в стихах давно превратилось в самостоятельную историко-литературную дисциплину. Один из последних и наиболее удачных опытов в этом роде принадлежит юбиляру (см.: (Не)известная эпиграмма Пушкина. К творческой истории VII главы «Евгения Онегина» // Лотмановский сборник. 3. М., 2004). Подражая заглавию этой работы, мы, однако же, преследуем в настоящей заметке более скромную задачу — краткое рассмотрение литературного контекста нижеследующей строфы «Евгения Онегина» (4, XXXV):

Но я плоды моих мечтаний
И гармонических затей
Читаю только старой няне,
Подруге юности моей,
Да после скучного обеда
Ко мне забредшего соседа,
Поймав нежданно за полу,
Душу трагедией в углу,
Или (но это кроме шуток),
Тоской и рифмами томим,
Бродя над озером моим,
Пугаю стадо диких уток:
Вняв пенью сладкозвучных строф,
Они слетают с берегов
                                         (VI, 88)².

В вводных лекциях к спецкурсу по «Евгению Онегину» Ю. М. Лотман подробно проанализировал строфы XXXIV и XXXV, взаимно противопоставленные в мотивном и стилистическом отношении. Интересующая нас строфа выглядит пародией на предыдущую (ср.: «Случалось ли поэтам слезным / Читать в глаза своим любезным / Свои творенья? Говорят, / Что в мире выше нет наград»). Разбор Лотмана, проясняющий место этой строфы и использованных в ней композиционных приемов в структуре романа в стихах (см. Лотман, 422–425), имеет смысл дополнить рассмотрением литературных отсылок, определяющих фразеологию этого фрагмента. Его источник вычленяется без труда — это распространенный в комедии, сатире и эпиграмме тип «мучителя-поэта», готового читать стихи кому угодно и даже против воли слушателей. Примеры бытования этого образа в близком лексическом оформлении многочисленны; среди прочих, укажем на сатирическое послание Княжнина «От дяди стихотворца Рифмоскрыпа», в котором «удушение стихами» соседствует, как и у Пушкина, с обедом (хотя и в обратной хронологии):

<…> Читанием стихов душить меня пустился.
Уже, ударив, час меня к обеду звал,
А варвар чтение лишь только начинал
                                       (Княжнин, 667)³.

Однако лучше всего типаж поэта-графомана был разработан в комедийном жанре (о комедийном пласте в «Евгении Онегине» см. Проскурин). Особое место в этой традиции принадлежит комедии Пирона «Метромания», среди персонажей которой сразу два «метромана», а действие почти исчерпывается коллизиями принудительного чтения. Пушкин упоминает ее в черновиках 2 главы (см. VI, 272) — можно думать, что в рассматриваемой строфе она присутствует в качестве скрытой отсылки. Ср. в вольном переводе Н. В. Сушкова (1820), скорее всего, известном автору «Евгения Онегина»:

Опять придет в восторг, опять в жару читать!
В заплату вновь льстеца душить стихами станет.
<…>
Преследователь злой! ловец неутомимый!
Укрыться места нет! везде неумолимый,
Везде гонитель мой, везде меня найдет!
<…>
Как он угрюм ни будь, а я уж рассмешу;
Прочтем трагедию, а так еще… (кашляет) прошу.
<…>
А ежели его не скоро поимаю,
Кто первый попадет на встречу мне хватаю,
И хоть бы мертвым сном клонило молодца,
Храпи себе, а все дослушай до конца
                                        (Сушков, 21, 24, 94, 96).

Помимо упоминания трагедии и распространенной, как видно, метафоры «удушения»⁴, в приведенных отрывках стоит обратить внимание на мотив «ловли» возможного слушателя. В следующей строфе, не вошедшей в окончательную редакцию, Пушкин распространит его, раскрывая языковые метафоры «ловли» как «охоты», а затем «охоты» как «желания»:

Уж их <уток> далече взор мой ищет —
А лесом кравшийся стрелок
Стихи мои клянет и свищет,
Спуская бережно курок—
У всякого своя охота,
Своя любимая забота,
Кто целит в утку из ружья,
Кто бредит рифмами как я <…>
                                            (VI, 370).

Однако сходством названных мотивов связь пушкинской строфы и Пироновой комедии не исчерпывается. Как и разбираемый отрывок, «Метромания» — один из немногих текстов анализируемой традиции, в котором поведение поэта-графомана не описывается со стороны (в речи сатирика или — как часто в комедии — в репликах жертвы литературных чтений), но произносится от первого лица (ср. два последних фрагмента из перевода Сушкова) и превращается тем самым в своего рода автоэпиграмму. Любопытно, что двойная функция «автора» как затекстового сочинителя и романного персонажа, заложенная в структуре «Евгения Онегина» и позволяющая Пушкину включить в текст романа автоэпиграмму, характеризует и «Метроманию». В обширном предисловии к пьесе Пирон ссылается на собственный опыт, давший ему материал для комедийных героев, то есть фактически признается в «страсти к стихотворству» (см. Piron, 79–116). Пушкин мог держать в памяти и слова Лагарпа, прямо назвавшего Пирона «подлинным графоманом» (“un vrai métromane” — La Harpe, 311).

С комедийной традицией прочно связан и более частный компонент образа поэта-графомана, введенный в первые строки рассматриваемой строфы, — мотив чтения стихов прислуге: «Читаю только старой няни». Как и разобранная выше констелляция тем, этот мотив бытует одновременно в двух планах и связывается как с сочинителями, так и с их персонажами. Так, в комедии Грибоедова и Катенина «Студент» (Д. 3, Явл. 10), захмелевший поэт за неимением иных слушателей читает стихи слуге, который прерывает их «прозаическими» замечаниями:

Беневольский:   <…> Слушай! (Читает).
Дружись, о друг, с мечтой.

Федька:   Ах! барин, только было я подружился с Алексеем, лакеем, да, вишь, и увезли его
                                             (Грибоедов, 226).

На этом примере хорошо виден механизм «перевода» стихов в прозу, заимствованный Пушкиным из комедийного инструментария для стилистической игры в «Евгении Онегине»; сходным «прозаическим переводом» снабжены ламентации Ленского перед дуэлью: «Все это значило, друзья: / С приятелем стреляюсь я». В другой памятной Пушкину комедии — «Уроке кокеткам, или Липецких водах» Шаховского — находим еще один аналогичный диалог поэта со слугой:

Фиалкин:

Насилу я дышу: ах, вы мне показались
Тем мертвецом, что в гроб невесту…

Семен:

Вся беда
От старых мамушек.
<…>

Фиалкин:

<…> В балладах <…>
И полночь, и петух, и звон костей в гробах,
И чу!.. все страшно в них; но милым все приятно,
Все восхитительно! хотя невероятно.

Семен:

И в сказках та же гиль <…>

Кроме любопытного упоминания «мамушек» (ср. у Пушкина «старую няню»), здесь обыгрывается еще одна черта поведения графомана, использованная затем Пушкиным, — чтение стихов природе:

Фиалкин:

Да где ж мне спрятаться?

Семен:

В лесу у ручейка;
А чтобы вам меня смелее дожидаться,
Так пойте. Мертвецы насмерть стихов боятся.

Фиалкин:

Прекрасно вздумано: средь темного леска
Я буду поверять мои страданья ночи.
Прощайте!

                              (Шаховской, 238–239)

Знаменательно, что в другом описании той же сюжетной ситуации к чтению стихов применяется глагол «пугать» (ср. «Пугаю стадо диких уток»): «Он / Покуда мертвецов пеньем своим пугает» (Шаховской, 241; курсив наш. Эта реплика также произносится «прозаическим» слугой).

В «авторском» плане сюжет чтения стихов прислуге восходит к широко распространенной легенде, согласно которой Мольер проверял действие своих комедий на служанке и переделывал отрывки, не казавшиеся ей смешными. Вслед за Буало, впервые обнародовавшим эту подробность (см. Boileau, 285), ею воспользовался все тот же Пирон в «Метромании». Он вложил в уста Мондору, лакею одного из стихотворцев, строку “Molière, avec raison, consultait sa servante” (Мольер не зря советовался со служанкой); по частоте цитирования она уступала лишь стиху “La mère en prescrira la lecture à sa fille”, который Пушкин планировал ввести в примечания ко 2 главе.

Неожиданный фон для пушкинской строфы обнаруживается в мемуарном источнике — в записанных А. И. Урусовым воспоминаниях А. М. Горчакова о встрече с Пушкиным в сентябре 1825 года (интересующая нас строфа датируется декабрем того же года — см. Фомичев, 44): «Пушкин <…> читал <…> отрывки из “Бориса Годунова” <…>. “Пушкин вообще любил читать мне свои вещи, — заметил князь с улыбкою, — как Мольер читал комедии своей кухарке”». Горчаков якобы посоветовал поправить один отрывок. «Пушкин подумал и переделал свою сцену» (ПВС, 377). Двойное сходство этого эпизода с легендой о Мольере и с анализируемой строфой (ср. «Душу трагедией»⁵) выглядит еще разительней с учетом пушкинского изложения тех же событий в письме к Вяземскому: «От нечего делать я прочел ему несколько сцен из моей комедии <…>» (XIII, 231). Рискнем предположить, что непосредственным источником для разбираемого отрывка мог послужить устный каламбур Горчакова (также имеющий характер автоэпиграммы), вспомнившийся ему десятилетия спустя в разговоре с Урусовым.

В заключение вернемся к положениям работы Лотмана. По его мнению, в строфах XXXIV–XXXV доминирует «антитеза “ложная поэзия — истинная поэзия”» (см. Лотман, 424). Как теперь представляется, противопоставление двух типов поэзии релятивируется за счет равно заметных в двух контрастирующих строфах отсылок к комедийному репертуару. Они окрашивают и поведение «автора» в XXXV строфе, и образ Ленского-поэта в XXXIV строфе. (Так, чтение стихов возлюбленной можно сопоставить с действиями Фиалкина, который на протяжении всей комедии пытается спеть свою балладу Лелевой, в то время как та — подобно пушкинской «красавице приятно-томной» из той же строфы, — «совсем иным развлечена»⁶.) «Истинная поэзия», вырастающая, как доказывает Лотман на примере оборота «<…> старой няне, / Подруге юности моей», из «истинной прозы», оборачивается комической графоманией; «автор» смещается в «персонажный» план, неожиданно уступая свой голос комедийному лакею. Налицо прием «обманутого ожидания»: условный читатель всей предыдущей строфой подготовлен к появлению отличного от Ленского «высокого» поэта, но вместо этого вводитcя до предела сниженный образ. Схожий трюк, разыгранный в светском диалоге с реальной читательницей, также ожидавшей увидеть в Пушкине олицетворение «высокого» поэта, но услышавшей только комические жалобы на гастрономическую тематику приходящих в голову рифм («Пишу “Прометей”, а она лепечет: “сельдерей”. Вдохновит меня “Паллада”, а она угощает “чашкой шоколада”»), был реконструирован Лотманом в работе «К проблеме работы с недостоверными источниками» (см. Лотман, 324–329). Наряду с некоторыми характеристиками героя «Египетских ночей» Чарского, он также может быть причислен к жанру автоэпиграмм.

ЛИТЕРАТУРА

Грибоедов — Грибоедов А. С. Полн. собр. соч. Л., 1988. Т. 1.

Княжнин — Княжнин Я. Б. Избранные произведения. Л., 1961.

Лотман — Лотман Ю. М. «Евгений Онегин»: Комментарий. СПб., 1995.

ПВС — Пушкин в воспоминаниях современников. В 2 т. СПб., 1998. Т. 1.

Проскурин — Проскурин О. «Евгений Онегин» и русская стихотворная комедия // Russian Language Journal. 1999. Vol. 53. № 174–176.

Сушков — Сушков Н. В. Метромания или страсть к стихотворству. СПб., 1820.

Фомичев — Фомичев С. А. Рабочая тетрадь Пушкина ПД № 835: (Из текстологических наблюдений) // Пушкин: Исследования и материалы. Т. 11. Л., 1983.

Шаховской — Шаховской А. А. Комедии, стихотворения. Л., 1961.

Boileau — Boileau, N. Oeuvres complétes. P., 1873.

Piron-Piron, A. — Oeuvres choisis. Paris, 1886.

La Harpe — La Harpe J. F. Lycee, ou Cours de littérature ancienne et moderne. P., 1825. T. XI.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Мы благодарим И. Венявкина за помощь в подготовке настоящей заметки.

² Здесь и далее сочинения Пушкина цитируются по изд.: Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 17 тт. М.; Л., 1937–1949. Римская цифра в описании обозначает номер тома, арабская — страницы.

³ Глагол «душить» в том же значении, что и у Пушкина, употреблен также в «Эпиграмме на эпиграмму» (1820) М. П. Загорского и в послании «К перу моему» (1816) Вяземского.

⁴ Описанная Пушкиным ситуация («после скучного обеда») также может предполагать сонливого слушателя.

⁵ Впрочем, более вероятным прототипом «соседа» стоит признать А. Н. Вульфа, вспоминавшего позднее: «…в глазах моих написал он и “Бориса Годунова” в 1825 году» (ПВС, 427)

⁶ Ср. также фигуры двух «студентов»: Ленского и Беневольского.

Кириллица, или Небо в алмазах: Сборник к 40-летию Кирилла Рогова. Содержание

Дата публикации на Ruthenia 8.11.2006.