РОЛЬ В. А. ЖУКОВСКОГО В ФОРМИРОВАНИИ
ПОЛЕМИЧЕСКОГО ОБРАЗА ШАХОВСКОГО^*

ДМИТРИЙ ИВАНОВ

Авторы многих работ, посвященных полемике «шишковистов» и «карамзинистов», отмечали такую ее особенность, как создание литературного «образа врага». Зловещий или комический, он был, по мнению Л. Н. Киселевой, «первым шагом» к сокрушению противника [Киселева: 16]. Данный прием использовали обе стороны, но молодые оппоненты «Беседы», несмотря на первоначальное стремление к беспристрастной критике, оказались истинными мастерами литературной войны. От текста к тексту «полемические портреты» «шишковистов» получали все новые черты, и к середине 1810-х гг. была создана уже достаточно прочная традиция, отлившаяся в форме «арзамасской галиматьи».

В 1815 г. «карамзинисты» окончательно взяли на вооружение «личностную критику» и обвинили князя Шаховского в грехах совсем нелитературных. Д. В. Дашков своим «Письмом к новейшему Аристофану» закрепил за драматургом новое полемическое имя — «новейший Аристофан» и совершенно недвусмысленно обвинил адресата в зависти, интригах и, наконец, в гибели В. А. Озерова. По нашему мнению, значительную роль в формировании этого негативного образа сыграло послание Жуковского «К кн. Вяземскому и В. Л. Пушкину».

Что было причиной появления данного текста и какое влияние на литературную репутацию Шаховского он оказал — это вопросы, на которые мы постараемся ответить в нашей работе.

Интересующее нас послание не раз привлекало внимание исследователей в связи с «войной на Парнасе». Уже А. А. Гозенпуд отметил, что одной из причин появления комедии Шаховского «Урок кокеткам» было стремление драматурга «расквитаться» с Жуковским и «другими обидчиками», возлагавшими на комедиографа вину в сумасшествии Озерова [Гозенпуд 1961: 33].

Необходимо отметить, что до этого послания Жуковский, по-видимому, имевший некоторые разногласия с Шаховским¹, открыто на драматурга не нападал и был верен своей позиции неучастия в полемике. Тем более интересно, что побудило его в октябре 1814 г. написать столь полемический текст.

В. Э. Вацуро, отмечая возрастание напряженности между «Беседой» и «карамзинистами» осенью 1814 г., осторожно предположил, что причиной этого были «какие-то полемические резкости», содержавшиеся «в допечатных редакциях» поэмы Шаховского «Расхищенные шубы» [Вацуро 1994: 18].

По нашему мнению, кроме этого, конфликт мог быть вызван спорами вокруг различной трактовки патриотической темы. «Певец во стане» (1812) Жуковского противопоставлялся «Гимну лиро-эпическому» (1812) Г. Р. Державина, где библейские аллегории создавали «высокую», героическую картину победы русских над антихристом-Наполеоном [Альтшуллер: 74]. Соревнование продолжилось весной 1814 г. , когда падение Парижа дало новый повод для воспевания побед Александра I. От «архаистов» выступил П. И. Голенищев-Кутузов, а от «новаторов» — Н. М. Карамзин, В. Пушкин и Вяземский [Арзамас: II, 530]. Как сообщал последнему в письме от 25 июня Дашков, патриотические стихи Карамзина и Вяземского позволил себе открыто критиковать Шаховской [Арзамас: I, 225].

Первым на эти вести в июле–августе [Арзамас: II, 530] отозвался В. Пушкин посланием «К князью П. А. Вяземскому». Поэт осуждал «мнимых знатоков», которые не оценили по достоинству «прекраснейшие» стихи Карамзина. Метя в Шаховского, своего давнего врага, Пушкин обращался к ранее уже разработанному полемическому образу драматурга. Поэт соединил тему зависти, прочно привязанную к имени Шаховского, с легендой об интригах драматурга против Озерова, — соперник превратился в одного из «завистников», чьей «жертвой» «учинился» «творец Димитрия» [Арзамас: II, 277]. Однако слова «Зоилы» и «завистники» автор поставил в форму множественного числа, что, по нашему мнению, указывает на всю «Беседу», а не на кого-либо конкретно. (Напомним, что основная критика трагедий Озерова шла от Державина и Шишкова [Гордин: 156]). Пушкин использовал тот же прием, что и К. Н. Батюшков в письме к Вяземскому о чтении «Расхищенных шуб» 27 февраля 1812 г. [Арзамас: I, 179], — имя Озерова актуализировалось в связи с выпадом в адрес Шаховского, т. к. оно было неотделимо от полемического образа драматурга, но в гонениях на трагика и Карамзина Пушкин обвинял всех «беседчиков».

Дипломатичный Вяземский написал «Ответ на послание В. Л. Пушкину», ни на кого не указывая, но сохраняя оппозицию «талант — завистники». В его послании Карамзин вновь противопоставлялся всем «шишковистам».

Оба текста вскоре были отправлены Жуковскому. Авторы желали «херов» [Жуковский 1956: 151], т. е. критики и исправлений, однако, думается, не без умысла. В обоих посланиях ставился вопрос о позиции поэта, явно не безразличный для Жуковского. Не соглашаясь с сетованиями Пушкина на «зависть» и «пачкунов», бессмысленность борьбы с которыми принуждает поэта молчать [Жуковский 1956: 152], Жуковский пишет свое послание, прославляя позицию Карамзина и «труд». Именно «труд», а не «хвала», дает поэту блаженство и признание «необольстимых» потомков. Описание судьбы Озерова здесь необходимо лишь как пример неправильной позиции, однако отталкиваясь от послания Пушкина, Жуковский значительно усилил явно слабую трактовку «озеровского сюжета». Полемический импульс оскорбленного Шаховским Пушкина, обработанный талантливым поэтом, превратился в сильнейшее оружие, от которого ни что не спасало:

Увы! «Димитрия» творец
Не отличил простых сердец
От хитрых, полных вероломства.
Зачем он свой сплетать венец
Давал завистникам с друзьями?
Пусть Дружба нежными перстами
Из лавров сей венец свила —
В них Зависть терния вплела;
И торжествует: растерзали
Их иглы славное чело —
Простым сердцам смертельно зло:
Певец угаснул от печали [Арзамас: II, 251].

Именно образ «Зависти», которая погубила Озерова, прикрываясь личиной «Дружбы», должен был указывать на Шаховского. Напомним, что постановками всех трагедий Озерова занимался, в первую очередь, Шаховской, восторженно встретивший дебют своей будущей «жертвы».

Вольно или невольно, Жуковский создал самый сильный текст, направленный против Шаховского, окончательно закрепивший легенду о драматурге как о губителе и завистнике Озерова.

Все три послания были вскоре опубликованы в «Российском Музеуме» В. В. Измайлова, как справедливо отметил А. С. Немзер, «в расчетливой последовательности — вначале личностный, задиристый пасквиль Василия Львовича, затем более респектабельное слово Вяземского и как финальный аккорд — послание Жуковского» [Немзер: 170]. Не ответить на подобное нападение было невозможно.

Комедия Шаховского «Урок кокеткам, или Липецкие воды» ударила точно по Жуковскому — автору самого сильного и самого ясного по своим намекам текста. Досталось также В. Пушкину и другим (см. [Немзер: 171–176]). Показательно при этом, что автор самого «миролюбивого» послания — Вяземский — затронут в комедии не был.

Дальнейшее форсированное развитие полемического образа Шаховского было обусловлено ситуацией литературной «войны». «Арзамасцы» использовали все ранние наработки в этой области, актуализировав кличку «Шутовской», образы Ежовой и Макара, известные эпиграмматические характеристики, мотивы «тучности» и общей карикатурности облика драматурга, однако наряду с этими комическими составляющими образа более чем серьезно зазвучали обвинения в зависти и преследованиях Озерова.

Сторонники Шаховского после успешной премьеры «Урока кокеткам» организовали торжество, на котором, по образцу античных обрядов, устроили увенчание автора комедии лавровым венком. Возможно, такой жест осознавался как попытка «обезвредить» интенцию Жуковского, — увенчание ставило драматурга на место Карамзина, чей «венец» завистникам «не разорвать» [Арзамас: II, 253]. Однако за отсутствием свидетельств данное предположение мы высказываем только как гипотезу.

Факт торжества не преминули отметить «арзамасцы», и гимн Дашкова «Венчание Шутовского» окончательно закрепил мотив «венца», но в явно издевательской трактовке, с опорой на предшествующую традицию (напр., диалог «Князь Ш. и актриса Е.» А. Е. Измайлова).

Крайне значимым для обеих враждующих сторон было «Видение в какой-то ограде» Д. Н. Блудова. Это произведение дало название обществу и, во многом, предопределило форму «арзамасской речи». Кроме того, по замечанию К. Ю. Рогова, создавая свой текст по образцу «Видения Шарля Палиссо» (1760) аббата Морелле, Блудов устанавливал новую «параллель», соотнося Шаховского с Палиссо [Рогов: 86]. Последний был автором скандальной комедии «Философы» и за ее памфлетность получил кличку «Аристофан» [Гозенпуд 1986: 39]. Подобная проекция напрямую вела к использованию имени «отца комедии» в русской «войне на Парнасе» [Там же].

Эту линию в развитии полемического образа Шаховского продолжил Дашков. Его «Письмо к новейшему Аристофану» было напечатано в «Сыне Отечества», что позволило данному тексту выйти далеко за рамки кружковой литературы. Комическая составляющая «портрета» драматурга полностью редуцировалась, а на первый план выходили почти «уголовные» [Киселева: 22] обвинения в гонениях на Озерова и балладника-Жуковского. То, на что в послании Жуковский лишь тонко намекнул, Дашков высказал почти открыто. Имя «новейшего Аристофана» в таком контексте усиливало данные обвинения, отсылая к общекультурному мифу об Аристофане, якобы из зависти высмеявшем в комедии «Облака» Сократа, что способствовало вынесению смертного приговора философу.

Вацуро отметил, что впервые данный миф в полемике между «архаистами» и «карамзинистами» был использован графом Д. И. Хвостовым [Вацуро 1989: 169]. В оде 1806 г. «Гремушка» под «Аристофаном» подразумевался И. И. Дмитриев, нападавший на Хвостова. Имя «отца комедии» здесь обозначало «завистника», хитрого насмешника, который «языком копает гробы» для дарований (цит. по: [Там же]). По нашему мнению, это свидетельствует лишь об актуальности данного сюжета для полемики. Однако явная неудача Хвостова при попытке закрепить за «русским Лафонтеном» полемическое имя «Аристофана» не дает основания возводить прозвище Шаховского к этому прецеденту. Французская традиция, несомненно, оказывала огромное влияние, но создание предпосылок для наполнения данного образа «русским содержанием», по нашему мнению, — заслуга Жуковского.

Необходимо отметить, что в ноябре 1815 г. из печати вышел первый том «Стихотворений Василия Жуковского», содержащий послание «К кн. Вяземскому и В. Л. Пушкину». В контексте «войны на Парнасе» републикация самого сильного полемического текста должна была восприниматься как очередной выпад в адрес Шаховского. В отличие от первой публикации, где за намеками можно было не разглядеть комедиографа, после «Письма к новейшему Аристофану» данное послание читалось уже совершенно однозначно.

Фактически, издание «Стихотворений» Жуковского на время завершило «войну» с Шаховским. 11 ноября в «Арзамасе» было решено «заключить перемирие, а смотря по обстоятельствам и мир, с водяными скоморохами Липецкого переулка» [Арзамас: I, 291]. В № 44 «Сына Отечества» была помещена статья «Мнение постороннего», которая была официальным объявлением перемирия. Правда, московские «арзамасцы» еще долго продолжали воевать, но в мае 1816 г. Шаховской уехал в Италию [Шаврыгин: 29]. В его отсутствие прекратила свое существование «Беседа», начался новый спор о балладе и, наконец, умер Озеров, давно отпетый Жуковским.

Вернувшись в марте 1817 г. (см. речь Ф. Ф. Вигеля 16 марта [Арзамас: I, 400]), Шаховской вновь оказался в центре полемики. Его полемический образ продолжал активно эксплуатироваться. Летом вышло первое издание «Сочинений» Озерова с явно «арзамасской» статьей Вяземского. Автор предисловия настаивал на том, что причиной сумасшествия трагика были интриги завистников из числа не признавших новый слог писателей. При этом Вяземский дважды отсылал к посланию Жуковского, используя для описания интриг образ, созданный поэтом: «Новые лавры вплетены были признательностью в венец сочинителя “Эдипа”: новые терния готовились ему рукою зависти» [Вяземский: II, 28]. Вяземский создавал легенду о «мученике» Озерове, опираясь на текст Жуковского.

Это частично объясняет, почему в новой комедии Шаховского «Своя семья» вновь появилась пародия на Жуковского. Описывая «сантиментальный вояж» отрицательной героини, драматург точно воспроизвел детали и топику элегий Жуковского: «стада», «дубрава», «могилы», «ручей», «холм». Весь этот набор завершался, как отметила И. В. Александрова [Александрова: 95], перефразированной цитатой из «Сельского кладбища»: «Дарили бедную, горячею слезой». Шаховской раскрывает смехотворность «дара» комментарием другого персонажа: «Не разорило ж вас такое подаянье» [Шаховской 1961: 322]. Комедия «Своя семья», по нашему мнению, с одной стороны, была ответом на статью Вяземского, а с другой, — продолжением нападок на «балладника», имевших место в 1817 г. со стороны «младо-архаистов» и М. Н. Загоскина². В дальнейшем Шаховской перестает высмеивать Жуковского, что, вероятно, связано с изменениями в литературных взглядах автора «Урока кокеткам».

Необходимо отметить, что в 1823 г. драматург сближается со своими бывшими противниками. Он пишет комедию «Урок женатым», используя сюжет переведенной Жуковским повести «Взыскательность молодой женщины». Тогда же Шаховской мирится и становится, по словам Вяземского, «приятелем» с В. Пушкиным [Арзамас: II, 388], а позднее, налаживает отношения и с самим Вяземским (см. [Пушкин: 70]). Однако эти биографические обстоятельства, на наш взгляд, не снимали ни вопроса о негативном образе Шаховского, ни продолжавшейся скрытой полемики драматурга с трагедиями Озерова.

Полемический образ драматурга, созданный Жуковским и его сторонниками, никуда не исчезал, что было крайне невыгодно для комедиографа, постоянно наживавшего себе новых врагов в литературе и в театре. Отсюда — стремление Шаховского в конце 1810-х – начале 1820-х избавиться от негативной составляющей образа «новейшего Аристофана».

Уже в «Своей семье», привлекая Грибоедова и Хмельницкого к написанию комедии, Шаховской, по мнению Гозенпуда, «выступал в роли покровителя молодых талантов», т. е. стремился «обезвредить» «арзамасскую» легенду о завистнике и гонителе дарований [Шаховской 1961: 777]. Эта попытка, ничего не изменившая, свидетельствует, что одной из центральных проблем «пост-арзамасского» творчества комедиографа была проблема собственной литературной репутации. Трудность заключалась в том, что, с одной стороны, полемические тексты 1815 г. продолжали оставаться актуальными (в конце 1818 г. вышло второе издание «Стихотворений Василия Жуковского»), а, с другой, на негативный образ Шаховского постоянно ссылались его новые литературные враги.

Выход из такого положения драматург, по нашему мнению, увидел в «переосмыслении» имени «новейшего Аристофана». Почва для этого была подготовлена. Бывшие «арзамасцы» в неполемической ситуации положительно отзывались об Аристофане. С. С. Уваров в статье «О греческой антологии» (1817) писал, что «без Антологии и Аристофана мы не знали бы греков» [Арзамас: II, 103]. В том же 1819 г. , когда данная статья готовилась к изданию, перевод скандально-известной комедии Аристофана «Облака» осуществил бывший «беседчик» И. М. Муравьев-Апостол. В своем предисловии он защищал имя «отца комедии» от обвинений в преследованиях Сократа. Такое изменение в общем восприятии Аристофана было на руку Шаховскому. Кроме того, в лице П. А. Катенина он нашел себе сильного защитника, который во время полемики с «безруким инвалидом» 1820 г. первым попытался подорвать «арзамасский» образ «новейшего Аристофана» и очистить его от обвинений в гонениях на Озерова.

Опираясь на эти мнения, Шаховской выступил с переоценкой фигуры Аристофана в статье «Предисловие к “Полубарским затеям”» (1820). Рассуждая о неизменности основной сути комедии, он проводил линию от Аристофана — Шекспира — Мольера к себе, тем самым, укрепляя свои позиции. Тогда же, как отметила Александрова, в пылу полемики, Шаховской задумал комедию об античном комедиографе [Александрова: 46].

Достаточно долго этот замысел оставался неосуществленным. Хотя в 1823 г. Шаховской читает и публикует отрывки из «Аристофана, или Представления комедии “Всадники”», по нашему мнению, основная работа была проведена в 1824–1825 гг. Вероятно, Шаховской изначально планировал придать пьесе полемическую направленность, но появление собрания сочинений Жуковского (где было вновь перепечатано интересующее нас послание), а потом и Озерова (со статьей Вяземского) должно было подтолкнуть его к усилению данной направленности — ведь образ «новейшего Аристофана» вновь актуализировался именно в интерпретации «арзамасцев».

Ранее Шаховской наметил лишь основной конфликт комедии: Аристофан боролся против «завистников»-клеонцев. Среди последних были несомненно полемические фигуры — трагик, трусливый комик и говорящий с «умильным приятством» льстец. Все они — прислужники торгаша Клеона. На последнем этапе работы Шаховского конфликт пьесы приобрел достаточно ясную проекцию на ситуацию «войны на Парнасе». Отметим только некоторые параллели.

Преследование клеонцами Аристофана вызвано его комедиями, в которых все они высмеиваются, но ни один из героев не признает данный факт решающим. Позиция клеонцев примерно такова: «Ах, пусть он меня повсеместно ругает: / Поэт не способен на личную месть» [Шаховской 1828: 34]. Однако каждый из них добавляет свое «но» и под предлогом защиты «порядочных граждан» или памяти Еврипида требует «крови» комика [Там же]. Вскрывая лицемерие клеонцев, Шаховской, по нашему мнению, намекал на несоответствие манифестов карамзинистов (в первую очередь Жуковского) с их реальной полемической практикой.

Помимо этого, крайне важным в данной комедии для нас оказывается внесценический образ Еврипида. В отношениях двух враждующих лагерей он занимает то место, которое занимала фигура Озерова в «войне на Парнасе». Как отмечал Ю. Н. Тынянов в связи со статьей Катенина (в «Литературной газете» 1831. № 43) и «Аристофаном» Шаховского, нападки «архаистов» «на “жеманного” Еврипида являются более нападками на Озерова, чем на Еврипида» [Тынянов: 97].

Отметим также, что «миролюбивая» позиция клеонцев, отказ от «личной мести» грозит Аристофану гибелью и тем, что «в тернии» ему «преобразятся розы» [Шаховской 1828: 25]. Мотив «терний», в которые зависть превращает венок поэта, явно отсылает к посланию Жуковского, сильнее всех ударившему в 1815 г. по Шаховскому. Таким образом, ставя своего протагониста на место Озерова, драматург стремился опровергнуть обвинения в свой адрес.

Не только отмеченная проекция, но и вся пьеса должна была «обезвредить» полемический образ, созданный «арзамасцами». Победа Аристофана-Шаховского над «клеветниками» становилась своеобразным реваншем драматурга, но не в реальной литературной борьбе, а в пространстве художественного текста.

Несмотря на тезис о необходимости «личностей» в комедиях, высказанный устами Аристофана [Шаховской 1828: 158], Шаховской не делал своих образов портретными. Реальный и легко узнаваемый прототип имел лишь центральный герой, остальные же представляли собой обобщенные образы, связанные с комедийной традицией или с пьесами Аристофана. Лишь внимательное рассмотрение всех деталей комедии, сопоставление героя с автором и знание контекста давали проекцию на современность.

Однако такая поэтика намеков и аналогий могла быть понятна лишь небольшому числу зрителей, знакомых с литературно-полемической ситуацией середины 1810-х гг., что заранее делало комедию «Аристофан» нерепертуарной. Недолгая и сложная сценическая судьба пьесы не позволила ей в 1820-е гг. реально изменить литературную ситуацию.

Полемический образ Шаховского — завистника и губителя Озерова, «новейшего Аристофана» — поддерживался сильнейшей поэтической интенцией Жуковского и сохранился даже после смерти Шаховского, когда исследователи творчества комедиографа столкнулись с необходимостью снова и снова опровергать легенду о гибели Озерова и о его «завистнике».

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ В конце 1810 г. была издана трагедия А. Н. Грузинцева «Электра и Орест», текст которой предваряла хвалебная статья издателя (по предположению П. Р. Заборова — им был Шаховской [Заборов: 164]). В № 7 «Вестника Европы» Жуковский поместил рецензию, в которой защищал первенство Озерова в трагедиях, «заимствованных от греков» [Жуковский 1985: 266]. Вслед за этим появился резкий ответ анонима и отповедь на него А. Ф. Воейкова (см. Вестник Европы. 1811. № 9).

² 12 ноября 1817 г. была поставлена комедия Загоскина «Вечеринка ученых», в которой высмеивались, помимо сентиментальных повестей, «милые безделки в немецком мрачном роде» [Томашевский: 255].

ЛИТЕРАТУРА

Александрова: Александрова И. В. Драматургия А. А. Шаховского. Симферополь, 1993.

Альтшуллер: Альтшуллер М. Предтечи славянофильства в русской литературе (Общество «Беседа любителей русского слова»). Michigan, 1984.

Арзамас: Арзамас: Мемуарные свидетельства; Накануне «Арзамаса»; Арзамасские документы. Сб.: В 2 кн. М., 1994.

Вацуро 1989: Вацуро В. Э. И. И. Дмитриев в литературных полемиках начала XIX века // XVIII век. Л., 1989. Вып. 16.

Вацуро 1994: Вацуро В. Э. В преддверии пушкинской эпохи // Арзамас: Мемуарные свидетельства; Накануне «Арзамаса»; Арзамасские документы. Сб.: В 2 кн. М., 1994. Кн. 1.

Вяземский: Вяземский П. А. Соч.: В 2 т. М., 1982. Т. 2.

Гозенпуд 1961: Гозенпуд А. А. А. А. Шаховской // Шаховской А. А. Комедии. Стихотворения. Л., 1961.

Гозенпуд 1986: Гозенпуд А. А. Пушкин и русский театр десятых годов XIX века // Пушкин: Исслед. и мат. Л., 1986. Т. 12.

Гордин: Гордин М. Владислав Озеров. Л., 1991.

Жуковский 1956: Жуковский В. А. Стихотворения. Л., 1956.

Жуковский 1985: Жуковский В. А. Эстетика и критика. М., 1985.

Заборов: Заборов П. Р. Русская литература и Вольтер: XVIII – первая треть XIX века. Л., 1978.

Киселева: Киселева Л. Н. Проблема литературного авторитета в русской критике 1800–1810-х гг.  // Литературный процесс: внутренние законы и внешние воздействия / Тр. по русс. и славян. филологии. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia. II. Тарту, 1990.

Немзер: Немзер А. С. «Сии чудесные виденья…» // Зорин А. Л., Зубков Н. Н., Немзер А. С. «Свой подвиг совершив…»: О судьбе произведений Г. Р. Державина, К. Н. Батюшкова, В. А. Жуковского. М., 1987.

Пушкин: Пушкин А. С. ПСС: В 17 т. М., 1996. Т. 13.

Рогов: Рогов К. Ю. Идея «комедии нравов» в начале XIX века в России. Автореф. дис. на соиск. уч. степ. канд. фил. наук. М., 1992.

Томашевский: Томашевский Б. Пушкин. М.; Л., 1956. Кн. 1.

Тынянов: Тынянов Ю. Н. «Аргивяне», неизданная трагедия Кюхельбекера // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.

Шаврыгин: Шаврыгин С. М. Творчество А. А. Шаховского в историко-литературном процессе 1800–1840-х годов. СПб., 1996.

Шаховской 1828: Шаховской А. А. Аристофан, или Представление комедии «Всадники». М., 1828.

Шаховской 1961: Шаховской А. А. Комедии. Стихотворения. Л., 1961.

© Дмитрий Иванов, 2004