О ПУШКИНСКОМ ПОДТЕКСТЕ
ДВУХ «РЕСТОРАННЫХ ВЕЧЕРОВ»,
ОПИСАННЫХ БЛОКОМ И АХМАТОВОЙ^(*)(**)

Б. А. КАЦ

Из многочисленных сопоставлений стихотворений «В ресторане» Блока (1910) и «Вечером» Ахматовой (1913), образовавших нечто вроде особой традиции в изучении обоих поэтов, я выделю в данном сообщении только наблюдения В. М. Жирмунского, возвращавшегося к этому сопоставлению неоднократно.

Так, в 1970 году В. М. Жирмунский вспоминал свою работу 20-х годов¹, в которой сопоставлялись «два стихотворения Блока и Ахматовой, написанные на аналогичную тему — любовной встречи в ресторане, — как пример “двух направлений современной лирики”, полярно противоположных по своему творческому методу»². Анализируя стихотворение Блока, В. М. Жирмунский вновь подчеркивал, что «для идеалистического восприятия мира <…> характерна и неопределенность локализации переживания: “Где-то пели смычки о любви”, “…что-то грянули струны”». Переходя же к тексту Ахматовой, В. М. Жирмунский отмечал: «Если Блок изображает в своем стихотворении случайную встречу в ресторане с незнакомой женщиной как событие, полное для него бесконечного, таинственного значения, то стихотворение Ахматовой “Звенела музыка в саду…” говорит о простой, обычной встрече, хотя и субъективно для нее значимой. <…> Фон действия точно локализован: отдаленные скрипки поют не “где-то”, а “за стелющимся дымом”. Точной локализации звуков соответствует и точное обозначение их эмоционального содержания, ассоциативно связанного с состоянием души героини: “Звенела музыка в саду / Таким невыразимым горем…”»³.

Не оспаривая безусловных заслуг В. М. Жирмунского в сопоставительном анализе символистской и акмеистской стилистик, именно с этого места и хотелось бы предложить некоторые частные дополнения и уточнения к основополагающим наблюдениям автора «Преодолевших символизм».

Для начала отметим, что последняя из приведенных ученым ахматовских цитат, в которой музыка парадоксально звенит невыразимым горем, лишь на первый взгляд выглядит и ахматовски «точной», и ахматовски оксюморонной. На самом деле это всего лишь аранжировка оксюморонного образа из стихотворения Блока «Россия», где «звенит тоской острожной / Глухая песня ямщика». Между музыкой, звенящей горем, и песней, звенящей тоской, дистанция достаточно близкая, чтобы заподозрить, что с самого начала ахматовский текст ориентирован сам и ориентирует читателя на поэзию Блока. Это ориентирование продолжено и в третьей строке ахматовского «Вечера», ибо строка «свежо и остро пахли морем» ритмически и лексически очень близка к строке «И в переулках пахнет морем» из блоковского стихотворения «Ты смотришь в очи ясным зорям» (1906), а также в заключительной строфе ахматовского стихотворения — упоминанием безошибочно блоковских голосов скрипок. Очевидно, что в дальнейшем, благодаря прояснению сюжетной ситуации, уточняется, что стихотворение ориентировано не просто на блоковскую поэзию вообще, но конкретно на стихотворение Блока «В ресторане», что и привлекло внимание Жирмунского к сопоставлению этих текстов. Можно добавить, что помимо ситуации встречи в ресторане текст Ахматовой еще в ряде мест варьирует блоковский текст чисто поэтически: сравните лексико-синтаксические конструкции строк «Ты сказала: “И этот влюблен”» (Блок) и «Он мне сказал: “Я верный друг!”» (Ахматова), а также рифмы «птицы — ресницы» (в строфе 5 стихотворения Блока) и «птиц — ресниц» (в строфе 3 стихотворения Ахматовой).

Столь же очевидно, однако, что ахматовская вариация на блоковский текст отнюдь не подражательная, а скорее полемическая, стремящаяся заменить символистскую обобщенность и расплывчатость конкретными и точными деталями. Напомним еще раз Жирмунского: «Переживание этой встречи опосредствовано бытовыми подробностями, необычными по теме для традиционной “высокой” поэзии, но четко запомнившимися во всех мелочах: “Свежо и остро пахли морем / На блюде устрицы во льду”»⁴.

Эти ахматовские «устрицы», ставшие не менее знаменитыми и знаковыми для ахматовской поэзии, чем перепутанные перчатки, действительно резко нарушают ориентацию на блоковскую стилистическую атмосферу. Пахнущие морем устрицы были «свежо и остро» восприняты современной критикой, увидевшей в них в первую очередь отголосок ряда текстов Игоря Северянина. Детально исследовавший эту проблему Р. Д. Тименчик очертил генезис этого образа, проведя параллели с творчеством Иннокентия Анненского, с поэзией французского символизма и с рядом произведений русской классической прозы и поэзии XIX века. Одновременно он наметил дальнейшие осмысления этого образа вплоть до замеченного самой Ахматовой совпадения с одной фразой Хемингуэя⁵. Между тем сопоставление блоковского «В ресторане» и ахматовского «Вечером» позволяет указать на гораздо более очевидный (и потому, видимо, остававшийся незамеченным) случай использования слова «устрицы» в русской классической поэзии.

Единственный гастрономический объект, встречающийся в ресторане, описанном Блоком, — это «золотое, как небо, Аи», а единственный упоминаемый поэтом предмет посуды — это бокал, в который вставляется еще и вполне декадентская черная роза. Замена бокала шампанского с черной розой на блюдо с устрицами во льду, конечно, полемична. Но тем более интересно, что обе гастрономические детали заимствованы не только из ресторанного меню, но и из одного и того же поэтического источника. Возможно, Блок не осознавал, что соединение в одной строке музыки и «золотого Аи» звучит эхом пушкинских строк из «Отрывков из путешествия Онегина» — вплоть до повторения не самой звучной рифмы «любви — Аи». Имею в виду знаменитую строфу, посвященную музыке Россини:

Он звуки льет — они кипят,
Они текут, они горят,
Как поцелуи молодые,
Все в неге, в пламени любви,
Как зашипевшего Аи
Струя и брызги золотые…⁶

Вполне возможно также, что более чуткая к подтекстам Ахматова легко обнаружила происхождение блоковского шампанского и в поисках противопоставления ему другой гастрономической реалии не пошла дальше предшествующей строфы того же пушкинского текста. Ибо в этой строфе, описывающей ресторанные наслаждения, можно было прочитать:

Но мы, ребята без печали,
Среди заботливых купцов,
Мы только устриц ожидали
От цареградских берегов.
Что устрицы? пришли! О радость!
Летит обжорливая младость
Глотать из раковин морских
Затворниц жирных и живых,
Слегка обрызнутых лимоном.
Шум, споры — легкое вино
Из погребов принесено
На стол услужливым Отоном;
Часы летят, а грозный счет
Меж тем невидимо растет

К имени Отона Пушкин предусмотрительно сделал примечание: «Известный ресторатор в Одессе». Процитированная строфа, таким образом, могла бы получить то же название, что и стихотворение Блока — «В ресторане».

Если мои рассуждения небезосновательны, то можно было бы сказать, что Ахматова в своей полемике с Блоком утверждала, что устрицы не менее достойный предмет для поэзии, чем шампанское, косвенно ссылаясь при этом на тот же пушкинский источник, который позволил Блоку почти автоматически упомянуть марку знаменитого вина как предмет в высшей степени поэтический.

Однако заявлять определенное о путях поэтической мысли — занятие опасное. Потому ограничусь гипотезой о том, что стихотворения Блока «В ресторане» и Ахматовой «Вечером» не только сходны меж собой (при очевидных и известных отличиях), но и независимо от авторской осознанности/неосознанности имеют общий пушкинский подтекст в виде двух соседних строф из «Отрывков из путешествия Онегина». Ибо эти 28 строк объединяют темы ресторана, музыки и любви и содержат конкретный лексический материал, использованный и Блоком, и Ахматовой. В подтверждение напомню, что на стыке этих строф появляется и тема вечера («Но уж темнеет вечер синий»), с которой начинается стихотворение Блока: «Никогда не забуду (он был, или не был, / Этот вечер)» — и которая заявлена Ахматовой в самом названии ее стихотворения. Другим подтверждением подтекстовой роли пушкинского фрагмента для двух поэтов XX века может служить тот факт, что знаменитое пушкинское сочетание трех гласных (зияние, или гиатус) — «зашипевшегО АИ» — подхвачено не только Блоком — «как небА АИ», но и Ахматовой, опять же при упоминании гастрономической реалии — «свежО И Остро»⁷.

Сказанное выше может служить лишним подтверждением того достаточно очевидного факта, что полемика акмеистской поэтики с поэтикой символизма не была в поэтической практике столь острой, как это казалось ее непосредственным участникам и современным наблюдателям.

¹ Жирмунский В. М. Два направления современной лирики // Жирмунский В. М. Вопросы теории литературы. Л., 1928. С. 182–189. ^Назад

² Жирмунский В. М. Анна Ахматова и Александр Блок // Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977. С. 334. ^Назад

³ Там же. С. 334–335. ^Назад

⁴ Там же. С. 335. ^Назад

⁵ Тименчик Р. Д. Устрицы Ахматовой и Анненского // Иннокентий Анненский и русская культура XX века. Л., 1966. С. 50–54. ^Назад

⁶ Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. М.: Изд-во АН СССР, 1937. Т. 6. С. 204. (Все остальные пушкинские строки заимствованы с той же страницы того же издания.) ^Назад

⁷ Подробнее о зияниях в этом пушкинском тексте и о их тематической связи с комплексом «наслаждений жизни», сочетающим наслаждения музыкальные, эротические и гастрономические, см. в моей статье «Звуки италианские!» (Кац Б. Музыкальные ключи к русской поэзии. Л., 1997. С. 13–18). ^Назад

^(*) Сердечно благодарю Р. Д. Тименчика за ценные консультации. ^Назад

^(**) Пушкинская конференция в Стэнфорде, 1999: Материалы и исследования / Под ред. Дэвида М. Бетеа, А. Л. Осповата, Н. Г. Охотина и др. М., 2001. С. 485–489. (Сер. «Материалы и исследования по истории русской культуры». Вып. 7.) ^Назад