КОМЕДИЯ А. А. ШАХОВСКОГО «ФИН» КАК ПЕРЕЛОЖЕНИЕ ПОЭМЫ А. С. ПУШКИНА «РУСЛАН И ЛЮДМИЛА» ^*

МАРИЯ РЕППО-ШАБАРОВА

Драматическое произведение А. А. Шаховского «Фин»¹ основано на сюжете отрывка поэмы Пушкина «Руслан и Людмила», где старец Финн рассказывает Руслану о своей судьбе². Следуя исследовательской традиции, мы будем называть его Исповедью Финна³.

Сочинение Шаховского мы будем рассматривать как интерпретацию поэмы А. С. Пушкина, так как драматург не просто инсценирует, а, отталкиваясь от сюжета отрывка, переосмысляет его: появляются новые подробности и сюжетные линии, а также идеи, постоянно встречающиеся в комедиях Шаховского⁴ (бывшего участника «Беседы», архаиста в литературной полемике), и среди них его излюбленная — обличение галломании (или шире — поклонения всему иностранному). Оставаясь верным своим прежним схемам и прославившему его ореолу комедийного писателя, в итоге Шаховской переделывает лирический отрывок в волшебную комедию.

Пик славы драматурга пришелся на 1800 — середину 1810 гг. «Фин» был написан в 1824 г., и все-таки это произведение относится к важному этапу творчества Шаховского, к периоду напряженной борьбы за сохранение своего места в русском театре. В 20-е гг. в русскую литературу входит романтизм. Шаховской, пытаясь не отстать от времени, ищет новые формы, понимая, что старые штампы уже не «работают». Поэтому большинство его произведений 20-х гг. — это переделки чужих сочинений, написанных в последние годы или ставших особенно актуальными (сочинения Шекспира, Вальтер Скотта, Пушкина).

Переосмысляя новые идеи, пришедшие с романтизмом, Шаховской пришел к старым, убедив себя, что «нового давно уж нет под солнцем»⁵ (письмо Шаховского 1823-го года). Эта мысль звучит и в комедии: «Везде одно и то же, и старое везде на новое похоже» (29).

Вопрос о переделках сочинений Пушкина для сцены занимал не многих исследователей — это П. Столпянский, С. Н. Дурылин, А. А. Гозенпуд, Н. И. Эльяш. А исследований, посвященных конкретно произведению «Фин», можно сказать, что нет вовсе, так как самое подробное рассмотрение пьесы занимает 4 страницы (из них на трех излагается содержание «Фина»).

Несмотря на такую незаинтересованость исследователей, «Фин» Шаховского остается интересным фактом в драматургии начала ХIХ в., являясь переводом из одного рода литературы в другой.

Композиция пьесы Шаховского эквивалентна композиции «Исповеди Финна» Пушкина: «Фин» включает в себя три части плюс пролог. Пушкинские фразы: «Пастух, я не люблю тебя» (10, 13) и «Герой, я не люблю тебя» (24, 26) повторяются Шаховским дважды. В первом случае — это кульминация, во втором — подведение итогов. Данные фразы в тексте несут двойную семантическую нагрузку, т. к. появление их маркируется сменой этапов сюжета, а также отсылает зрителя к тексту Пушкина.

Для воспроизведения национального духа оба автора вводят в свои тексты северный колорит, но делают это по-разному. «Исповедь Финна» Пушкина явно ориентирована на традицию оссианизма, и северная тема здесь проявляется с помощью общих для оссианической традиции формул: «угрюмый край», «дремучие дубравы».

Шаховской же для создания северного колорита вводит множество национально-окрашенных собственных имен. Существует несколько источников, из которых автор почерпнул эти имена. Это «Исповедь Финна», откуда Шаховской заимствует имя Наина, «История государства Российского» Н. М. Карамзина, к которой восходят такие имена богов, как Лада и Перкун, а также название финской земли — Тавасландия⁶ (имя главного героя комедии — Тавальс). Имена Юмелла и Курат могли прийти из бытового окружения: Шаховской мог слышать восклицания петербургских «чухонцев».

Однако существует еще один ряд имен, использование которых, пожалуй, наиболее интересно. Объявив, что «действие происходит на финском берегу» (3), Шаховской привлекает литовские имена. Это имена богов: Гордоайтис, Дотанус, Келу-Девос, а также собственные имена персонажей, которые тоже оказываются мифологическими: Белзея, Будунтай, Вейделот, Модейна, Айтворос, Бобинос, Алгес, Ауско, Гандо, Вайгинтос.

Источник, который повлиял на выбор этих имен, нам неизвестен, но можно предположить, что он восходит к произведению польского историка ХVII в. Яна Ласицкого «De Diis Samagitarum…» Это предположение мы делаем, основываясь на сопоставлении обрядового действа в «Фине» и описании литовского обряда sike, приведенного в статье В. И. Иванова и В. Н. Топорова, где авторы пишут: «Историк ХVII-го века Ян Ласицкий сообщает о литовском обряде sike; самая высокая девица <…> становится на стул и обращается <…> к Вайжгантасу (божеству льна): “Вайжгантас, божок, вырасти мне лен, длинный, как я сама, не дай ходить нагой”»⁷. Это описание обряда довольно точно соотносится с соответствующим местом комедии Шаховского. Здесь Наина, выбранная за красоту и высокий рост в исполнительницы обряда, обращается к богу Вайгинтосу: «Растений Бог! роди на нашем поле/ И конопель и лен такой же высоты, / как я теперь: спаси от наготы наш Финский (!) край» (3).

Мы делаем вывод, что для автора не имела принципиального значения национальная принадлежность этих имен, важнее было то, что они «работают» на создание северного колорита. Таким образом, автор «Фина» оказывается на позиции литераторов ХVIII в., которые для создания национального колорита использовали просто экзотическое звучание слова. Вместе с тем, Шаховской продолжает и условность волшебного мира «Руслана и Людмилы».

Каждая часть комедии «Фин» имеет название: «Пастух», «Герой», «Колдун». В первой части Тавальс объясняется в любви Наине и, отвергнутый ею, собирает дружину для военного похода.

В поэме «Руслан и Людмила» молодая Наина — это гордая надменная красавица, она характеризуется эпитетом «равнодушная». У Шаховского Наина — это кокетливая и живая девушка. Но автор явно ставит ей в вину чрезмерную «гордость» и «спесивость», которые проявляются в том, что Наина отказывается выходить замуж, так как не видит ни одного достойного ее мужчины. У противников ее позиции (мать Наины, Тавальс, колдун Будунтай), через которых высказывает свое мнение автор, есть единственный аргумент, доказывающий неверность суждений Наины. Они считают, что красота временна, и пока она имеется, нужно позаботиться о старости.

Для Шаховского, таким образом, важны разумные, рациональные обоснования поступков. Для понимания характера своей героини, ее гордости драматург вводит в текст внесценический персонаж — отца Наины, который по национальности «литвин» (может быть, с этим связаны и литовские имена). Упоминая его, Будунтай говорит о Наине: «В ней с нашею смешалась кровь чужая, / В нее отец вселил такую спесь, / Что сам Курат не скоро сладит с нею» (7). Этим автор в некоторой степени оправдывает Наину, но вместе с тем вводит новую тему — оппозицию «свое»↔«чужое», которая развивается во второй части комедии.

Образ Тавальса, в отличие от Финна «Руслана и Людмилы», «родственно» связанного с Фингалом «Песен Оссиана», близок просветительской традиции. Тавальс у Шаховского рационально подходит к любой проблеме и на каждый вопрос находит простой ответ. Когда герой «Исповеди Финна» говорит о любви как о «роковом пламени» и «небесной отраде», Тавальс спрашивает себя: «Что сделалось со мной? <…> Давно ль овец моих уносят злые волки? Мой невод отчего истлел?» (8) и т. д. Нелюбовь Наины он объясняет тем, что «Отец ее Литвин, вселил презренье / И в дочь свою к всему, что не война» (11). И потому герой комедии, так же, как Финн «Руслана и Людмилы», собирается, подобно рыцарю, заслужить любовь Наины воинскими подвигами.

Большую часть второго действия («Герой») занимает рассказ о походе Тавальса. В поэме Пушкина это описание окружено предромантическим ореолом: финны описываются как культурный народ, который соединяет в себе и высокие идеалы, и гордость, и храбрость, и лиризм. При этом противники финнов равны им — они заслуживают эпитет «горделивые».

Шаховской переосмысляет такую версию. Для характеристики финнов он использует разговорный низкий стиль, и следствием является представление финнов дикарями и «забияками». Приведем несколько фраз: «Нагрянем — и как раз / Всех перебьем», «Никто не брат; все вздор: Бери и бей!» (19). При этом о врагах финнов (ганзейцах) говорится с пренебрежением: «Ганзейцы самохвалы», «Как раки / Ганзейцы сели на мели» (18). Подобное отношение к чужеземцам идет вразрез с представлениями Наины о них, и на основе этого несоответствия Шаховской создает схему, по которой строит несколько диалогов, цель которых — доказать ложность формулы «свое — плохо, чужое — хорошо». Приведем отрывок одного из подобных диалогов:

Наина:Ты видел верно как мужчины
            Там любят жен своих?
Тавальс: Ни жен своих, ни жены их не любят
            И всякой сам в себя влюблен (23).

В понимании Шаховского грубое «рыцарство» финнов и есть истинное, оно противопоставлено галантному, но лживому «рыцарству» ганзейцев.

Оценка чужеземцев как «лицемеров» и «лгунов» к 1820 гг. стала традиционной в творчестве Шаховского. Уже в одной из первых его комедий («Коварный») итальянца Монтони называют «обманщиком» и «лицемером». В «Фине», описывая ганзейцев, драматург использует такие формулировки: «голову вскружили», «заговорили» (15), «умники» (16), «болтливым языком с умишка сводят» (15). При такой расстановке акцентов Наина, предпочитая «чужое» «своему», оказывается не отрицательной героиней, а жертвой обмана иноземцев, и ее разочарование в Тавальсе происходит только по причине их влияния на Наину.

Отсюда — третья попытка завоевания любви Наины. Тавальс идет в обучение к колдуну Будунтаю для того, чтобы умом победить «умников»-ганзейцев: «Тебя наукою заморскою ушибли. / Что ж делать: сам учись, / Пока кудесники не вовсе здесь погибли» (25). То есть Тавальс опять действует, рационально обдумав ситуацию, тогда как для героя «Исповеди Финна» это последняя надежда обрести любовь Наины: «И я, любви искатель жадный, / Решился в грусти безотрадной / Наину чарами привлечь» (Пушкин, 18).

В третьей части («Колдун») Тавальс, став чародеем, внушает Наине любовь, но при встрече его, как и героя Пушкина, постигает разочарование, потому что Наина состарилась. Вовремя появляется волшебник Будунтай, возвращает Наине молодость и соединяет ее с дряхлым Тавальсом. Все заканчивается традиционным счастливым дивертисментом.

В последней сцене «Исповеди Финна» Пушкин меняет лирическую интонацию на ироническую. Комизм здесь возникает как следствие контраста поэтически-возвышенного колорита и ситуации любви старухи, снижается и стилистический регистр. Приведем пример: «Могильным голосом урод / Бормочет мне любви признанье / <…> Так, сердце я теперь узнала; / Я вижу, верный друг, оно / Для нежной страсти рождено» (Пушкин, 20).

Шаховской переносит пушкинское комическое звучание этой сцены и поэтому пользуется методом перифразы. Ср.:

«Фин»: «Пускай змеиным жалом / Изменнику мой будет взгляд» (34).
«Руслан и Людмила»: «Изменник, изверг! о позор! / Но трепещи, девичий вор!» (Пушкин, 20).
«Фин»: «Но мог ли верным быть / Хотя один мущина?» (34).
«Руслан и Людмила»: «Вот мужчины / Изменой дышат все они» (Пушкин, 20).

Также носителями комического в третьей части «Фина» являются новые персонажи: духи Аилос и Пергалос. Но это комизм иного рода — это дидактическая сатира на нравы современного общества. Соседствуя со сценой признания Наины, она вносит иное, чем у Пушкина, звучание — наставительное. Шаховской остается верен своей позиции морализатора и дидактика. Для него важна идея исправления человека, и поэтому после того, как высказана мораль, и герои поняли свои ошибки, возможен «хороший» конец, который одновременно диктуется и жанром произведения.

В итоге можно сказать, что Шаховской, переосмысляя поэму «Руслан и Людмила» со своих позиций архаиста, литератора старшего поколения, создает в середине 20-х гг. произведение, которое включается в контекст русской комедийной традиции конца 1800 — первой половины 1810 гг.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Шаховской А. А. Фин. Волшебная трилогия в трех частях с прологом и интермедией, заимствована из поэмы Пушкина: «Руслан и Людмила» // Пантеон русского и всех европейских театров. 1840. Ч. 2. С. 1–35. — Далее все ссылки на это издание даются в тексте с указанием в скобках страницы. ^Назад

² Пушкин А. С. Собр. соч.: В 10 т. М., 1975. Т. 3. С. 15–20. — Далее в тексте: Пушкин, с указанием страницы. ^Назад

³ См.: Шарыпкин Д. М. Исповедь Финна в поэме «Руслан и Людмила» // Временник Пушкинской комиссии. Л., 1970. ^Назад

⁴ Напр.: «Новый Стерн» (1805), «Пустодомы» (1819) и т. д. ^Назад

⁵ Цит. по: Гозенпунд А. А. А. А. Шаховской // Шаховской А. А. Комедии, стихотворения. Л., 1961. С. 55. ^Назад

⁶ См.: Карамзин Н. М. История государства Российского: В 3 кн. с приложением «Ключа» П. М. Строева. М., 1988. Кн. 1. Т. 1. С. 53, 51, 30. ^Назад

⁷ Иванов В. В., Топоров В. Н. Вайжгантас // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. М., 1987. Т. 1. С. 209. ^Назад