К АНАЛИЗУ ОДНОГО ПУШКИНСКОГО ПРИМЕЧАНИЯ^(*)

ИЛОН ФРАЙМАН

В первом томе «Современника» Пушкин печатает рассказ Султана Казы Гирея «Долина Ажитугай»¹. Обстоятельства публикации рассказа коротко изложены в комментариях М. И. Гиллельсона², биографические сведения о Казы Гирее — в обстоятельной статье Г. Ф. Турчанинова³; отдельные замечания о «Долине Ажитугай» в контексте пушкинского журнала содержатся в работе Л. А. Тартаковской⁴.

Публикация рассказа сопровождается примечанием издателя⁵, до сих пор не привлекавшим внимания исследователей. Анализу риторической, художественной и идейной структуры этого примечания посвящена настоящая статья.

В тексте примечания содержится ряд скрытых полемических моментов и высказываний, отражающих особые идейные и художественные установки нового издания. Пушкинское примечание к рассказу соотнесено с другими текстами «Современника» («Путешествием в Арзрум», «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году» и т. п.), что вполне очевидно в связи с тезисом о продуманной, выверенной структуре и содержании пушкинского журнала⁶.

Примечание начинается номинативным предложением с сильным exclamatio: «Вот явление, неожиданное в нашей литературе!»^* . Конструкция с указательной частицей вот — явный галлицизм; ср.: c’est … que или c’est … qui⁷. Ср. первую фразу рецензии Вяземского на книгу Маршана во втором томе: «Вот еще новое любопытное дополнение к загробной литературе Св. Елены…»⁸. Ср. также иронический зачин Гоголя в рецензии на альманах «Мое Новоселье»: «Это Альманах!» (I, 313) и т. п.

Семантическую функцию экспрессивного синтаксиса в критических жанрах (особенно в рецензиях) трудно переоценить. Пушкин внимательно относится к exclamatio и обыгрывает пристрастие сочинителей и критиков к этому приему. Ср. неоконченную рецензию на «Записки Чухина, Сочинение Фаддея Булгарина»: «Г-н Булгарин в предисловии к одному из своих романов уведомляет публику, что есть люди, не признающие в нем никакого таланта. Это, по-видимому, очень его удивляет. Он даже выразил свое удивление и знаком препинания (!)»⁹.

За синонимичностью двух частей сложносочиненного бессоюзного предложения «Сын полудикого Кавказа становится в ряды наших писателей; черкес изъясняется на русском языке свободно, сильно и живописно» скрываются различные смысловые оттенки. Рассказ публикуется в окружении статьи барона Розена «О рифме» и повести Гоголя «Коляска». Таким образом, ряды наших писателей оказываются следующими: остзейский немец, малоросс и русский дворянин африканского происхождения, который является издателем журнала. Теперь к ним прибавился и черкес.

Здесь же содержится завуалированный полемический выпад против наших писателей, недостаточно хорошо владеющих русским языком. Отзывы современников о «Долине Ажитугай» несомненно ориентированы на текст пушкинского примечания. Ср. рецензию Белинского «Несколько слов о «Современнике»: «“Долина Ажитугай” примечательна как произведение черкеса (Султана Казы-Гирея), который владеет языком лучше многих почетных наших литераторов»¹⁰. И. И. Дмитриев в письме к П. А. Вяземскому от 4 мая 1836 г. распространяет упрек в плохом владении русским языком уже и на критиков: «Не правда ли, что он <Султан Гирей> пишет по-русски несравненно исправнее и с большим вкусом, чем некоторые из рецензентов Телескопа, Молвы и фельетона Северной Пчелы?»¹¹.

В третьем предложении издательская точка зрения «Мы ни одного слова не хотели переменить в предлагаемом отрывке» перетекает в читательскую, начинающуюся с неопределенно-личной конструкции «любопытно видеть», что выражено на уровне местоименной структуры — в колебании между эксклюзивным и инклюзивным мы: первое значение закреплено за начальной формой местоимения мы, второе — за формами притяжательного местоимения наш. Таким образом в тексте присутствует игра авторской точкой зрения, колебание между издательской и читательской позициями.

Полемический смысл фразы «Мы ни одного слова не хотели переменить в предлагаемом отрывке» связан с актуальными для середины 1830-х гг. проблемами авторства и вольного обращения с авторским текстом (ср. известный скандал вокруг «Библиотеки для чтения»¹²). В начале 1836 г. Пушкин сам подвергся нападкам со стороны Надеждина и Сенковского, обвинявших его в присвоении авторства перевода «Вастолы, или Желаний» Виланда. Эти упреки Пушкин отводит в том же первом номере «Современника» (I, 303). См. также конфликт с Н. А. Дуровой по поводу изменений, внесенных в журнальную публикацию ее «Записок».

Заключительный пассаж примечания еще более насыщен отсылками и тонкими намеками. Пушкин искусно соединяет образ автора и рассказчика «Долины Ажитугай»: «<…> любопытно видеть, как Султан Казы-Гирей (потомок крымских Гиреев), видевший вблизи роскошную образованность, остался верен привычкам и преданиям наследственным». Заключенное в скобки уточнение преследует двоякую цель. Во-первых, отмечается древность родословной Казы Гирея. О важности этой темы для Пушкина, любившего подчеркнуть свое 600-летнее дворянство, едва ли стоит упоминать¹³. Во-вторых, здесь присутствует явная отсылка к «Бахчисарайскому фонтану» и его главному герою — Хану Гирею. Функция этой отсылки — актуализация в сознании читателей небывалого коммерческого успеха поэмы¹⁴. Необходимость издавать свой журнал, помимо внутренней логики развития творчества Пушкина, была продиктована и финансовыми затруднениями. Кроме того, Пушкина привлекает возможность установить литературное и биографическое родство героя романтической поэмы и автора/рассказчика «Долины Ажитугай» и на этом построить некоторую интригу. Нетривиальное для романтической поэмы соединение европейского и восточного колоритов отыгрывается в тексте примечания.

Под роскошной образованностью Пушкин подразумевает образованность европейскую. Употребление слова роскошь в «восточном» контексте всегда маркировано у Пушкина и полемично по отношению к представлениям о восточной, «азиатской» роскоши¹⁵.

Заявленные темы аристократии и наследственности, «родовой истории» сменяются традиционной элегической темой «памяти сердца» — «индивидуальной историей», которая вводится романтической формулой «волновавшие его отроческое сердце». Феномен автора «Долины Ажитугай» раскрывается Пушкиным посредством перифрастического номинирования: сын полудикого Кавказа — черкес — Султан Казы Гирей (потомок крымских Гиреев) — русский офицер — магометанин.

Заключительное предложение примечания содержит выделенную курсивом цитату из «Долины Ажитугай»: «хоругвь Европы и просвещения», которая трактуется Ю. М. Лотманом как свидетельство размышлений Пушкина над логикой христианской цивилизации, «несущей мораль истинного просвещения»: «Просвещение противостоит ненависти, порождаемой историческими конфликтами. А христианство — основа и сущность европейского просвещения»¹⁶; ср. также: «Еще недавно просвещение с руссоистских позиций бралось под сомнение («Где благо, там уже на страже / Иль просвещенье, иль тиран»). Теперь оно ассоциируется с крестом — «хоругвью Европы»»¹⁷. Такое объяснение представляется недостаточным. Ср. знаменитую пушкинскую формулу «самовар и христианство» из первой главы «Путешествия в Арзрум»: «Есть средство более сильное, более нравственное, более сообразное с просвещением нашего века: проповедание Евангелия. Черкесы очень недавно приняли магометанскую веру. <…> Кавказ ожидает христианских миссионеров. Но тщетно в замену слова живого выливать мертвые буквы и посылать немые книги людям, не знающим грамоты» (I, 27). Травестийное соединение самовара и Евангелия в пушкинском тексте корреспондирует с заключительным эпизодом «Долины Ажитугай», откуда и взяты слова «крест — хоругвь Европы и просвещения», на которые якобы с глубокой думой взирает рассказчик. Этот крест высечен на гранитном столбе и в детстве казался рассказчику гербом какой-то древней фамилии, а уж никак не религиозным символом. Рассказчик обращается к столбу: «Да, Кишик-Сил, ты стоишь чем-то непонятным в этой пустыне, и время и бури напрасно гложут тебя, старого великана, но подожди! Придет и твоя пора: ты в свою очередь падешь, и свирепый ветер беш-тау разнесет твой песок по пустыне!» (I, 167).

Странность конструкции «хоругвь Европы и просвещения» не могла не броситься в глаза Пушкину. Его, вероятно, привлекали в «Долине Ажитугай» не художественные красоты языка и стиля рассказчика, а попытки историософских размышлений, представляющих любопытную параллель к «Путешествию в Арзрум». Для Пушкина было важно дать и другую точку зрения, т. е. то, что он пытался сделать и в «Путешествии», и в «Делибаше», и в «Тазите».

То, что современники читали «Долину» на фоне «Путешествия» — очевидно; ср. отзыв Булгарина, признававшего за одной «Долиной Ажитугай» литературное достоинство первого тома «Современника»: «… для сердца есть одна статья: Долина Ажитугай. В ней одна есть поэзия, есть мысли, есть чувство новое. Но такими ли глазами смотрел на Кавказ, на чудную Иберию и Колхиду сам издатель Современника… <…> Путешествие в Арзрум есть ничто иное, как холодные записки, в которых нет и следа поэзии. Нового здесь: известия о Тифлисских банях, но люди, бывшие в Тифлисе, говорят, что и это не верно»¹⁸.

Текст пушкинского примечания выстроен особым риторическим образом, что связано с прагматикой жанра и соотносится с принципами нехудожественной прозы Пушкина. Лаконизм его критических текстов 30-х годов необычаен. Конспективность и предельная емкость пушкинского стиля обусловили появление в это время большого количества незаконченных критических произведений¹⁹. Такие свойства пушкинского стиля восходят и к его сверхконцентрированной художественной прозе, в частности, к «Повестям Белкина».

Рассказ Казы Гирея удачно укладывается в общую концепцию «Современника». Покровительство молодым авторам было частью литературной политики Пушкина. Пушкин вписывает Казы Гирея в современную литературную ситуацию, помещая его рядом с уже известными писателями, тем самым изменяя литературный контекст. Сложность художественной конструкции примечания и игровая природа текста связаны с большим количеством литературных и критических задач, которые Пушкин решает на небольшом текстовом пространстве.

ПРИМЕЧАНИЯ

^* Здесь и далее цитаты из пушкинского примечания даются курсивом. ^Назад

¹ Современник. Литературный журнал, издаваемый Александром Пушкиным. 1836. Т. 1. С. 155–169. ^Назад

² Гиллельсон М. И. <Комментарии> // Современник. Литературный журнал, издаваемый Александром Пушкиным. Приложение к факсимильному изданию. М., 1987. С. 69–70. ^Назад

³ Турчанинов Г. Ф. Султан Казы Гирей — корреспондент пушкинского «Современника» // Временник Пушкинской комиссии. 1967–1968. Л., 1970. ^Назад

⁴ Тартаковская Л. А. Пушкин и Восток: Ориентальная проблематика в «Современнике» // Звезда Востока. 1981. № 6. ^Назад

⁵ Вопрос о соотношении текста и метатекста в изданиях начала XIX в., приобретающий исключительную важность в случае с «Современником», заслуживает отдельного исследования и не может быть рассмотрен в рамках данной статьи. ^Назад

⁶ В последнее время в пушкинистике с разной степенью удачности разрабатывается основанный на мысли Ю. Н. Тынянова о Пушкине как циклизаторе журнала подход к «Современнику» как к сверхтекстовому единству. См.: Тынянов Ю. Н. Пушкин // Тынянов Ю. Н. Пушкин и его современники. М., 1968. С. 165; Эткинд Е. Г. Журнал или книга? (Перелистывая Современник сто пятьдесят лет спустя) // Эткинд Е. Г. Божественный глагол: Пушкин, прочитанный в России и Франции. М., 1999; Дарвин М. Н. Пушкин — циклизатор «Современника» // Актуальные проблемы изучения творчества А. С. Пушкина: Жанры, сюжеты, мотивы. Новосибирск, 2000. ^Назад

⁷ Пользуясь случаем, благодарим профессора Л. И. Вольперт за консультацию. ^Назад

⁸ Современник. 1837. Т. 2. С. 247. Далее ссылки на пушкинский «Современник» в тексте статьи в круглых скобках с указанием тома римскими цифрами и страницы — арабскими. ^Назад

⁹ Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. М., 1964. С. 324. Ср. также более ранний отрывок из статьи «Опровержение на критики», начинающийся «Мы так привыкли читать ребяческие критики, что они даже нас и не смешат…», в котором Пушкин создает пародийный разбор «Федры», изобилующий восклицательными знаками (Там же. С. 185). ^Назад

¹⁰ Белинский В. Г. Полное собрание сочинений: В 13 т. М., 1953. Т. 2. С. 180. ^Назад

¹¹ Старина и новизна. 1898. Кн. 2. С. 187. Любопытен параллелизм в литературных биографиях Казы Гирея и Е. Ф. Розена: оба в короткий срок в совершенстве овладевают литературным русским языком, на котором и создают свои произведения. ^Назад

¹² «В Библиотеке для чтения случилось еще одно доселе не слыханное на Руси явление. Распорядитель ее стал переправлять и переделывать все почти статьи в ней печатаемые, и любопытно то, что он объявлял об этом сам довольно смело и откровенно. «У нас», говорил он, в Библиотеке для чтения, не так, как в других журналах: мы никакой повести не оставляем в прежнем виде, всякую переделываем: иногда составляем из двух одну, иногда из трех, и статья значительно улучшается нашими переделками» (I, 202). ^Назад

¹³ Ср. факт публикации в «Современнике» отрывка из «Родословной моего героя» (III, 152–157). ^Назад

¹⁴ См.: Смирнов-Сокольский Н. П. Рассказы о прижизненных изданиях Пушкина. М., 1962. С. 80–82. ^Назад

¹⁵ Ю. Н. Тынянов, приводя пассаж из пятой главы «Путешествия в Арзрум»: «Не знаю выражения, которое было бы бессмысленнее слов: азиатская роскошь… Ныне можно сказать: азиатская бедность, азиатское свинство, и проч., но роскошь есть, конечно, принадлежность Европы», справедливо указывает на связь его с рассуждениями о роскоши в «Военном антикварии» Марлинского (Тынянов Ю. Н. О «Путешествии в Арзрум» // Тынянов Ю. Н. Пушкин и его современники. М., 1968. С. 207). Ср. также фрагмент из первой главы «Путешествия в Арзрум»: «Влияние роскоши может благоприятствовать их <черкесов> укрощению: самовар был бы важным нововведением» (I, 26–27).

Употребление эпитета «роскошный» отсылает к пушкинской заметке об «Истории поэзии» Шевырева, где, по мнению П. С. Рейфмана, пародируется неуместность и излишняя частота употребления этого эпитета в первой главе «Истории поэзии» (Рейфман П. С. Две программы пушкинского «Современника» // Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение, II (Новая серия). Тарту, 1996. С. 140–141). Обнаруживаются и другие семантические и текстуальные переклички между пушкинским примечанием и шевыревским текстом, однако их анализ выходит за рамки данной статьи. ^Назад

¹⁶ Лотман Ю. М. Из размышлений над творческой эволюцией Пушкина (1830 год) // Лотман Ю. М. Пушкин. СПб., 1995. С. 305. ^Назад

¹⁷ Лотман Ю. М. Русская литература послепетровской эпохи и христианская традиция // Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии. СПб., 1996. С. 263. ^Назад

¹⁸ Ф. Б[улгарин]. Мнение о литературном журнале Современник, издаваемом Александром Сергеевичем Пушкиным на 1836 год // Северная Пчела. 1836. № 129 (9 июня). Статья 3-я. С. 516. ^Назад

¹⁹ Ср.: Егоров Б. Ф. О жанрах литературно-критических статей Пушкина // Болдинские чтения. Горький, 1978. ^Назад