 |
 |
 |
 |
|
ОБ ОДНОМ РАННЕМ ПЕРЕВОДЕ «БОРИСА ГОДУНОВА» M. Г. САЛУПЕРЕ 1. О неизвестном немецком издании «Бориса Годунова» Зарубежная рецепция Пушкина у нас изучена довольно несистематически, а работы иностранных исследователей доходят до нас нерегулярно. Поэтому у автора нет стопроцентной уверенности, что приводимый ниже материал впервые вводится в научный оборот, хотя соответствующие поиски и остались безрезультатными. Однако нет сомнения, что в советском пушкиноведении предмет нашей статьи пока не затрагивался, хотя вовсе не лишен интереса в плане изучения русско-германских литературных взаимосвязей. В советском пушкиноведении довольно мало работ о переводах сочинений великого поэта на иностранные языки (даже работы о переводах на языки народов СССР чаще всего обзорные). В Берлине в последние десятилетия вышли два крупных исследования — X. Рааба о переводах пушкинской лирики1 и Э. Рейснера «Германия и русская литература 1800–1848»2, оба — в серии публикаций Института славистики. Последнее позволяет заключить, что в 1970 г. нижеприводимый материал был Э. Рейснеру неизвестен. Предлагаемая статья связана со случайной находкой во время работы автора в одной из самых уникальных библиотек Эстонской ССР, в библиотеке Исторического архива Эстонии (ИАЭ), где между прочим хранится немало книг из фамильной библиотеки Крузенштернов, частично попавших сюда вместе с архивом имения знаменитого мореплавателя, частично в составе библиотеки Эстляндского рыцарства. В числе последних нас заинтересовала небольшая книжка в белом глянцевом переплете под заглавием «Lindenblüthen» (Липовый цвет), изданная на правах рукописи в Баден-Бадене в 1851 г. Анонимный автор предпослал книге предисловие, в котором рассказал, что он не намеревался издавать ни своих стихов, ни переводов. Однако, благосклонный прием друзьями и некоторыми знатоками изящного, в том числе известным швейцарским писателем Г. Цшокке, побудили его издать этот малотиражный сборник для хороших друзей. Он собрал его в 1850 г., когда жена уехала к больной замужней дочери и он остался один. Предисловие подписано «Der Klausner auf der Lindenhöh» (Отшельник на Липовой горке). Перед титульным листом вклеен отдельный лист с надписью: «Herrn Paul von Krusenstern, Russl-s Kais. Flotte Kapitän zu freundlicher Erinnerung an vergangene Zeiten von dem Verfasser L. v. Harder. Lindenhaus, 1851» (Павлу Крузенштерну, капитану русского императорского флота на добрую память о прошедших временах от автора Л. фон Гардера. Линденгауз, 1851). Сборник открывается переводом трагедии Пушкина «Борис Годунов» (БГ). Это издание в доступной нам научной литературе, а также в каталоге переводов Пушкинского Дома не учтено. По-видимому, ограниченный тираж разошелся по частным библиотекам друзей и до наших дней почти не дошел. Правда, сам перевод науке известен, ибо в 1853 г. был анонимно перепечатан издательством Брокгауза в Лейпциге3, но автор перевода по имеющимся данным до сих пор не не раскрыт. Если быть точным, это третий появившийся в печати перевод БГ на немецкий язык. Первый вышел сразу после долгожданного издания трагедии (напечатана в конце 1830 г., хотя на титульном листе годом издания значится 1831). История написания и издания БГ известна, как и то, с каким нетерпением публика ждала новое произведение Пушкина. О том, какой интерес вызвало новое сочинение Пушкина даже в Лифляндии, говорят письма H. M. Языкова из Дерпта. В марте 1826 г. он писал, что никто из его здешних знакомых еще не читал «Годунова», хотя все уже хвалят4. Лето того же года Н. М. Языков провел у Пушкина в Михайловском и, конечно, читал трагедию. Летом 1827 г. он сообщал со слов Ф. В. Булгарина, что «Годунов» будет напечатан без изменений и что Борг5 ожидает его с нетерпением — хочет перевести6. К. Ф. фон дер Борга опередил в переводе К. фон Кнорринг, в середине 1831 г. опубликовавший БГ во второй части своей «Русской библиотеки для немцев», в третьей части которой, как известно, еще до выхода в печати оригинала была напечатана комедия Грибоедова «Горе от ума»7. Перевод К. Кнорринга выполнен тщательно в смысле буквальной близости, в нем имеются некоторые очень удачные соответствия, непревзойденные и последующими переводчиками, но в целом можно согласиться с оценкой бapoна Е. Розена: «Все, чего в этой драме не хватает, крупно выступает в переводе Кнорринга, а все красоты и национальный колорит безжалостно искажены. Как нам здесь узнать своего поэта?». Возможно, Е. Розен, имевший также готовый перевод трагедии, который так и не появился в печати, был не совсем беспристрастен. В своей рецензии Е. Розен опубликовал по рукописи и с позволения Пушкина пропущенные в русском издании (и в переводе) песню Ксении и сцену у ограды монастырской (оригинал с переводом), сообщив, что эта сцена пропущена по совету Мицкевича и Дельвига и что поэт намерен включить ее в следующее издание. В целом Е. Розен не разделял безоговорочного восторга А. Ольдекопа по поводу русского издания БГ8. Он считал, что долго задерживавшееся издание «Годунова» при выходе в свет разделило судьбу своего героя — в нем скоро разочаровались. Это трагедия судьбы, где воля человека бессильна что-либо изменить или предотвратить. Рецензия Е. Розена занимает 16 страниц, мы указали только на некоторые основные ее тезисы9. По данным Э. Рейснера, перевод К. Кнорринга, несмотря на свои недостатки и несмотря на падение репутации Пушкина за границей после публикации «Клеветникам России» в 1831–1832 гг., вызвал ряд положительных откликов в крупных литературных газетах Германии 1833 г. В «Morgenblatt», по-видимому, повторена рецензия Розена10, в «Literaturblatt» дано сравнение с трагедией Шиллера на ту же тему; в «Blätter fur Literärische Unterhaltung» сочинение Пушкина было поставлено в один ряд с историческими драмами Гете11. Следующий перевод БГ в двухтомнике сочинений Пушкина, изданном в Лейпциге в переводе Р. Липперта в 1840 г., был еще более посредственным. О Р. Липперте пространно пишет Э. Рейснер. Таким образом, можно сказать, что перевод Л. Гардера впервые дал некоторое представление также о поэтических достоинствах пушкинской драмы, но кажется, что равноценного оригиналу перевода этого произведения на немецкий язык нет и сегодня, хотя оно переведено уже десять раз, и имеется большое количество его изданий, как отдельных, так и в составе собраний сочинений Пушкина, достоверный подсчет числа которых автору оказался не под силу. Л. Гардер обосновывает свой выбор так: «Помимо обоснованной славы Александра Пушкина как выдающегося поэта и писателя, что уже само собой оправдывает перевод одного из его известнейших произведений, в данном случае можно усмотреть еще ряд занимательных аспектов, подбодривших нас к этому предприятию: во-первых, предмет разработан в точном соответствии с Русской историей Карамзина, так что по этой драме можно в какой-то мере познакомиться с малоизвестными нам обычаями и нравами, а также со степенью просвещенности русского дворянства и духовенства XVI в.; наконец, еще то обстоятельство, что и Шиллер избрал тот же предмет для своего “Деметриуса”. В силу названных причин, переложение пушкинского “Бориса Годунова”, если только оно не слишком уступает оригиналу в смысле поэтического языка, может вполне рассчитывать на благосклонный прием»12. К сожалению, у нас нет возможности судить о читательском восприятии отдельного издания этого перевода, но по каким-то причинам он, кажется, больше не издавался, в то время как вышедший в 1869 г. перевод Ф. Лëве (на наш взгляд, в поэтическом отношении более слабый) удостоился многократного переиздания и был включен в московское 4-томное юбилейное издание сочинений Пушкина на немецком языке 1949 г. В этом издании перечисляются все существовавшие к тому времени 9 переводов БГ, причем о последнем из них, переводе Г. Гейзелера, говорится, что «он достойно завершает 100-летние и часто бесплодные усилия германских поэтов по воссозданию мощной простоты и красоты пушкинского оригинала на своем родном языке»13. Перевод Г. Гейзелера в действительности был предпоследним, созданным до I мировой войны, но напечатанным впервые в 1935 г., однако с его оценкой можно почти согласиться: более точно следующего за оригиналом переложения пока нет, поэтому тонкий ценитель перевода X. Рааб включил именно его в составленное им 6-томное собрание сочинений Пушкин14. Последним, десятым по счету переводом БГ на немецкий язык является перевод И. Гюнтера, издателя и переводчика 4-томного собрания избранных сочинений Пушкина, впервые напечатанного в ГДР в 1949 г. и неоднократно переиздававшегося15. Этот новейший перевод БГ удивительно близок к анонимному переложению столетней давности. Даже если это только результат одинакового словоупотребления в стремлении к предельной точности перевода — в чем нельзя отказать ни тому, ни другому — то и это с наилучшей стороны характеризует перевод Л. Гардера. Чтобы дать читателю некоторое представление о разных переводах, приведем начальное пятистишие в 5 переводах: Пушкин:
Наряжены мы вместе город ведать, К. Кнорринг (1831):
Die Stadt, doch scheint's, hier gibt es nichts zu hüten Moskau ist leer, an seinen Fersen führt Der Patriarch das ganze Volk zum Kloster. Wie, meinst du, wird sich dies Getöse enden? Л. Гардер (до 1846):
Doch, scheint es, gibt's hier niemand zu bewachen. Moskau ist leer: Dem Patriarchen folgend Zog alles Volk zum Kloster hin. Womit, Meinst Du, wird die Geschichte endigen? Ф. Лëве (1869, самое большое число переизданий):
Doch jede Aufsicht, scheint es, ist hier unnütz. Moskau ist leer; es zog ja alles Volk Dem Patriarchen nach zum Kloster hin. W as meinst du, wie wird dieses Treiben enden? Г. Гейзелер (1911):
Doch scheint mir, zu beschützen gibt es nichts. Moskau ist leer; dem Patriarchen folgend Zum Kloster wandte sich das ganze Volk. Was denkst du nun? Wie wird der Aufruhr enden? И. Гюнтер (до 1949):
Doch gibt's anscheinend niemand zu bewache Denn leer ist Moskau, hinterm Patriarchen Zog das gesamte Volk zum Kloster hin. Wie, glaubst du, werden diese Wirren enden? Нетрудно заметить, что начало перевода Гюнтера повторяет в несколько подправленном виде начало Гардера, у которого двухкратное употребление безличного местоимения во второй строке, действительно, не очень удачно, но зато у Гюнтера нарушается ритм (цезура). Эти отрывки неплохо характеризуют и переводы в целом, и сказанное выше. Например, к слову «тревога» у Пушкина самое удачное соответствие подобрал К. Кнорринг, самое далекое Г. Гейзелер. Балластные слова, никогда не употреблявшиеся Пушкиным, вводит только Ф. Лëве. Сказанное о начальных пятистишиях переводов Л. Гардера и И. Гюнтера можно распространить на весь текст этих переводчиков: очень часто совпадают целые строки, повторяются одни и те же образы и выражения. Я не думаю, что такой прием заслуживает строгого осуждения: если для перевода гениальных авторов не хватает гениальных переводчиков, то в интересах конечного результата, по-моему, разумнее «улучшить» существующий неплохой перевод, чем произвести еще один посредственный16. У И. Гюнтера, вероятно, по вине корректора, встречаются сбои ритма, вызванные добавочным слогом в строке. В таких случаях, очевидно, восстановлены пропущенные в интересах сохранения стихотворного размера гласные — весьма распространенный в немецкой поэзии XIX в. прием (см. первые два примера перевода). Слишком точно следовать переводу Л. Гардера И. Гюнтеру помешали допущенные первым вольности в отношении оригинала, как то: 1. Л. Гардер, стремясь передать все содержание пушкинского текста, вводит дополнительные строки. Например, в сцене «Ночь. Келья в Чудовом монастыре» таких добавочных строк 21, в монологе Бориса (сцена «Царские палаты») — 5, в монологе Пушкина («Дом Шуйского») — даже 7 строк (самое большое отклонение). Следует отметить, что допустимость этого приема оговаривал в своем введении и К. Кнорринг, который тоже не везде укладывался в рамки пушкинского текста. 2. Л. Гардер, по-видимому, считал немецкого читателя неподготовленным к смене стиха, пусть белого, в некоторых сценах прозаическим текстом и дает эти сцены тем же стихом, за исключением сцены близ Новогорода-Северского. 3. В то же время он не обращает внимания на отдельные рифмованные места у Пушкина (четверостишие в сцене у фонтана, Мнишек на балу и др.), где последующие переводчики придерживались формы оригинала, вводя рифмы. В целом перевод Л. Гардера точен, хорошо передает ритмику Пушкина, а также его с виду простой разговорный стиль. Совсем нет неверно понятых или превратно истолкованных мест. Некоторые специфические термины или обычаи объясняются в подстрочных примечаниях, например, о мамке Ксении: «Это прекрасный, поныне распространенный в России обычай, что кормилица ребенка остается в семье и что ей оказывается большое уважение». Всех переводчиков затрудняло слово «юродивый». Л. Гардер приводит к «der Blödsinnige» (слабоумный) примечание, что подобные больные считаются богом избранными. Другие переводы (der Geisteskranke, Idiot, der Gottesnarr) без пояснения гораздо менее понятны. На немецкий не переводится слово «самозванец». Л. Гардер остался при Лже-Дмитрий (der falsche Dmitri); К. Кнорринг перевел «узурпатор», Г. Гейзелер — просто «Димитрий», Й. Гюнтер — «претендент», причем лучшим, наверно, следует признать решение Гардера. Подробный анализ перевода не входит в задачу настоящей работы, которая прежде всего должна познакомить читателей с неизвестным до сих пор переводчиком Пушкина, к тому же уроженцем Прибалтики и подданным России, как мы увидим далее. Л. Гардер «упражнялся» не только в переводах с русского. В его книге за БГ идет перевод «Манфреда» Байрона, затем «Школы мужей» де ла Виньи; в IV части (цикле) — переводы в основном французских стихотворений, посвященных дочери, что определяет их несколько религиозно-дидактический характер. Но наибольший интерес для нашей темы представляет V цикл — «Собственные опыты» (Eigene Versuche), содержащий отдельные размышления о себе и жизни, но, в основном, стихотворения на случай, адресованные друзьям, знакомым и родственникам, которые обозначаются именами или титулами, начальными и конечными буквами фамилий. Этот цикл содержит массу непосредственных биографических сведений, которые легли в основу поиска данных об авторе и его судьбе. 2. Об авторе перевода О литераторе Л. Гардере не говорит ни одно справочное издание, хотя немцами в области библиографирования литературы XIX в. проведена огромная и скрупулезная работа. Поэтому расскажем, что нам удалось установить о его происхождении. Кое-какие данные о его биографии содержатся в V цикле рассматриваемого сборника — «Собственные опыты» (пагинация каждого цикла самостоятельная). Гардер — не слишком редкая немецкая фамилия, но в «Собственных опытах» есть два обращенных к Ревелю (ныне Таллинн) стихотворения (с. 23 и 87), где приводятся воспоминания о детстве, проведенном в этом городе. Это помогло нам выйти на след отца таинственного «Л.» — Давида Иоганна Гардера (1769–1833), достаточно известной исторической личности, которая включена в несколько справочно-биографических изданий1, даже в биографический лексикон выдающихся врачей всех времен и народов2. Так как все печатные источники страдают неточностями, мы будем опираться на обнаруженный в ЦГИАЛ формулярный список 1833 г.3 и упомянутый лексикон врачей. Д. И. Гардер, сын одноименного ревельского купца, родился в 1769 г. в Петербурге. В 1784 г. поступил в медико-хирургическое училище, причем ему было пожаловано дворянство. С 1789 г. лекарь Эстляндского егерского полка, в 1789 г. определен в морской корабельный флот, за ревностную службу и 5 медицинских сочинений в 1797 г. произведен в штаб-лекари и уволен в том же году по болезни, после чего он поселился в Ревеле. В 1803 г. Дерптским (Тартуским) университетом Д. И. Гардеру была присвоена степень доктора медицины и хирургии за первую в России диссертацию об оспопрививании. Оставил Ревель, вероятно, в 1807 г., с 1811 г. служил в Петербурге, в 1825 г. пожалован в лейб-медики великой княгини Елены Павловны. Был в походах в 1789 г. против турок и в 1798 г. с балтийским флотом против шведов; кроме того, побывал с флотом в Англии. Там Д. И. Гардер в 1796 г. женился на Нэнси Кольман (Nancy Coleman, 1774–1848), что, очевидно, и стало причиной отставки. В том же формуляре 1833 г. перечисляются дети:
Рождение первых четырех зафиксировано в метрической книге Таллинского Домского прихода, где под 21 ноября 1799 г. записан мальчик Льюис (Lewis). Родители — штабной хирург Д. И. Гардер и Нэнси, урожд. Кольман. В числе 17 крестных был также англичанин Льюис Вендт5. Данных об учении и службе нашего автора, кроме сообщенных им самим, найти не удалось. Судя по стихотворному ответу 1847 г. П. Крузенштерну, он значительного образования не получил: тот предложил Л. Гардеру участвовать в научной экспедиции, где ему хотели поручить естественно-научные наблюдения и определение широт (в 1849–50 гг. П. Крузенштерн совершил свою известную экспедицию на Новую Землю). Л. Гардер отвечает, что друг размечтался о невозможном и поздно ему теперь заняться изучением наук (с. 64). Об отсутствии учености он сожалеет и в послании к доктору Р (с. 65). Возможно, что служба его была связана с морем. В 1819 г. он, уезжая на несколько лет, посадил в цветнике своей любимой С. Б. миртовую ветку, сопроводив это своим первым стихотворением (с. 35). Новый 1821 год Л. Гардер с группой русских юношей встретил в Марселе (портовый город во Франции) (с. 36). В 1828 г. та же Софья — его верная жена, они хоронят своего первого ребенка, которому было уже несколько лет (с. 38). В 1832 г. он приветствует именины своих двух Софий (с. 39). В 1841 г. автор оставляет довольно блестящую карьеру и родину, чтобы переселиться в Шварцвальд на Рейне, ибо болезненная жена и дочь не выдерживают северного климата (с. 48 и 72). Здесь он живет отшельником, занимается литературой и изредка принимает милых друзей, которые его не забывают, а иногда делают предложения заняться той или иной деятельностью. В 1846 г. Л. Гардер приезжал в Россию, куда его «призывал гражданский долг», радовался свиданию с родным Ревелем, братьями, сестрами, матерью и друзьями, надеялся, что государь позволит ему остаться на юге (стихотворение накануне отъезда) (с. 48–49). Во время этой поездки ревельским друзьям и родственникам адресовано много стихов, из которых явствует, что при множестве племянниц он имел лишь единственного племянника, ставшего впоследствии его наследником. Стихотворения, обращенные к детям старшего брата, Д. И. Гардера (1797–1871), Эмилии (An Emilie v. H., с. 57), Александру (An Alexander v. H., с. 59), и Наталии (An Thalia v. H., с. 58), снимают всякое сомнение по поводу происхождения Л. Гардера. Г. Адельгейм в книге «Ревельские родословные» называет только двух известных ему сыновей Д. И. Гардера — Давида Джона и Вильяма Карла, но также трех детей первого, носящих вышеназванные имена6. Стихотворение «На смерть милой подруги» представляет анаграмму «Mimi Krusenstern» (с. 101) — это жена П. И. Крузенштерна, дочь писателя А. Коцебу, умершая в 1851 г. Дружба с семейством знаменитого мореплавателя И. Ф. Крузенштерна восходила, по-видимому, к пребыванию русского флота в Англии в конце XVIII в. (там находился и Крузенштерн), свидетельством чего является существовавшее в 1914 г. в архиве И. Ф. Крузенштерна 31 письмо Д. И. Гардера7, но этих писем в Архиве ВМФ разыскать не удалось. Дружба передалась детям, ведь именно в библиотеке П. Крузенштерна сохранилась книга Л. Гардера. Имение Л. Гардера на Рейне унаследовал его племянник Александр Гардер (1832–1880), выпускник Дерптского университета, живший там как частный ученый-естествоиспытатель8. Литературой Л. Гардер занялся, кажется, сразу после переезда в свой Линденгауз в 1841 г. Он не переоценивал своих способностей, поэтому и воздерживался от издания своих сочинений, хотя эпиграф к «собственным опытам», обращенный к поэтам-дилетантам, гласит: «До нас пел Шиллер. Друзья! Оставим песню в покое! Ответ: Разве нам нельзя любоваться фиалкой, если до нее цвела роза?» Послание к Г. Цшокке (с. 70–71), датированное 1846 г., позволяет отнести драматические переводы к периоду между 1841 и 1846 гг., так как оно было послано маститому писателю вместе с тремя впоследствии напечатанными в «Lindenblüthen» пьесами, т. е. БГ Пушкина, «Манфредом» Байрона и комедией дe ля Виньи «Школа мужей». Давая краткую характеристику двум последним, Гардер продолжает:
Aus meines Vaterlands entfernten Gauen her; Denn manches schöne Lied ist dort gesungen worden Wovon ein Echo hier vielleicht willkommen wär.9 Эти строки, впрочем, не единственные в этом роде, показывают его как патриота России, а не только Остзейского края, не говоря о том, что русским языком он владел, очевидно, в совершенстве. Обращение к Цшокке заканчивается просьбой судить его по всей строгости, чтобы напрасно не обольщаться — «посредственностей на свете уж и так слишком много». В примечании автор отмечает, что Цшокке дал очень положительный отзыв, отмечая лишь, что он иногда спотыкается в размере, вследствие чего он переработал переводы Байрона и де ля Виньи. Рекомендацию заняться оригинальным творчеством Л. Гардер отвергает словами: «Если я имею некоторую способность узнавать красоты в чужих творениях, то все же лишен дара творить собственные образы и картины»10. Это признание как будто сближает Гардера с Жуковским, также как выраженные в стихах установки. Не исключено, что они могли встречаться, ведь и Жуковский с 1840 г. жил в юго-западной Германии, а русские подданные на чужбине, как правило, старались поддерживать связь между собой. О реальной жизни Жуковского за границей известно очень мало, поэтому пока бесполезно гадать на эту тему. Мы не знаем, когда умер Л. Гардер и продолжал ли он свои литературные занятия после 1850 г. В бумагах П. Крузенштерна сохранилась папка с разными рукописями. Среди них есть стихотворение, датированное 4 апр. 1856 и обращенное издалека к какой-то Мими (имя Вильгельмина носили многие члены семейств Коцебу и Крузенштернов)11. Почерк как будто похож на почерк, которым написано посвящение Л. Гардера, но там слишком мало готического текста, чтобы утверждать это наверняка. Может быть, поисками наследия Л. Гардера займутся немецкие исследователи. Мы же должны быть признательны человеку, который, уединившись от общества, старался служить своему отечеству — приобщать иноязычного читателя к его культуре. Хороший в свое время и во многих отношениях поныне не устаревший перевод бессмертной трагедии Пушкина, напечатанный в самом солидном издательстве Германии (изд. Брокгауза в Лейпциге) в 1853 г. с явным использованием баден-баденского набора сборника «Lindenblüthen», может отныне перестать быть анонимным. Его переводчик — ровесник Пушкина Льюис (он же Лудвиг, Логин) Гардер. 1. О неизвестном издании 1 Raab H. Die Lyrik Puškins in Deutschland (1820–1870). Berlin: Akademie-Verlag. 1964 [Veröffentlichungen des Instituts für Slawistik. № 33]. Назад 2 Reissner E. Deutschland und die russische Literatur 1800–1848. Berlin: Akademie-Verlag, 1970 [Veröffentlichungen des Instituts für Slawistik № 50]. Назад 3 Boris Godunoff. Ein geschihtliches Drama von Alexander Puschkin. Aus dem Russischen übersetzt. Leipzig: F. A. Brockhaus, 1853. Назад 4 Языковский архив. Вып. I: Письма H. M. Языкова к родным за дерптский период его жизни (1822–1829). Пб., 1913. С. 244. Назад 5 Карл фон дер Борг (1792–1848), проживавший в Дерпте с 1811 г. до смерти, неутомимо стремился приобщить немецкого читателя к русской культуре. Библиография основных материалов о нем дана С. Г. Исаковым в VII выпуске «Вопросов истории Тартуского университета» (Тарту, 1979), с. 184. Э. Рейснер (ук. соч.), в целом признавая заслуги Борга, все же проглядел его приоритет, как и В. И. Кулешов (Литературные связи России и Западной Европы в XIX веке (первая половина). Изд. МГУ, 1965). Они утверждают, что первой антологией русской поэзии на иностранных языках была английская антология Боуринга 1821 г. В то же время представляется, что и Боуринг, и Сен-Мор (французская антология 1823 г.), нетвердо владевшие русским языком, опирались на вышедшую в 1820–1823 гг. двухтомную антологию Борга. Назад 6 Языковский архив. С. 329. Назад 7 Russische Bibliothek für Deutsche. Reval. 1831. H. 2. В той же тетради помещена и «Марьина роща» Жуковского. В первом выпуске опубликованы «Бедная Лиза» Карамзина и «Три пояса» Жуковского. После издания «Горя от ума» выпуск серии был прекращен. Назад 8 Russisches Merkur. 1831. 16, 23 Jan. 1831. № 3, 4. Назад 9 Dorpater Jahrbücher für Literatur. Statistik und Kunst, besonders Russlands. Riga: Dorpat, 1833. B. I. S. 43–59. Назад 10 Э. Рейснер рассматривает доступные ему германские издания, но приведенные цитаты и реферируемые высказывания анонимного рецензента точно совпадают со статьей Е. Розена в «Дерптских ежегодниках». Назад 11 E. Reissner. Op. cit. S. 169. Назад 12 Lindenblüthen. T. 1. S. 1. То же в издании Брокгауза 1853 г. Назад 13 A. S. Puschkin. Ausgewählte Werke in vier Bänden. Dritter Band. Dramen und Märchen. Moskva: Verlag für fremdsprachige Literatur, 1950. S. 469. Назад 14 Alexander Sergejewitsch Puschkin. Gesammelte Werke in sechs Banden / Hrsg. von H. Raab. Berlin; Weimar: Aufbau—Verlag, 1968. Bd. 3. S. 213–280. Назад 15 Alexander Puschkin. Ausgewählte Werke in 4 Bänden. Hrsg. und aus dem Russischen übertragen von Johannes von Guenther. 2. vermehrte Auflage. Berlin: Aufbau—Verlag, 1952. Bd. 4. Назад 16 Недавно по этому же пути пошла одна из лучших современных эстонских поэтесс Д. Карева, опиравшаяся в своем переложении поэмы А. Ахматовой «Реквием» на перевод М. Ундер 1967 г. (см. журнал «Vikerkaar». 1988. № 3). Назад 2. Об авторе 1 См. библиографию в Deutschbaltisches biographisches Lexikon 1710–1969. Köln; Wien. 1970. S. 296. Назад 2 Biographisches Lexikon der hervorragender Ärzte aller Zeiten und Völker. Wien; Leipzig, 1886. Bd. III. S. 296. Назад 3 ЦГИАЛ, ф. 472, оп. 2, д. 393. Назад 4 Там же, л. 2. Назад 5 Таллиннский центральный городской архив, ф. 237, оп. 1, д. 25, л. 74. Назад 6 Adelheim G. Revaler Ahnentafeln. Reval, 1935. S. 363. Назад 7 ИАЭ, ф. 1414, оп. 1. д. 17. л. 12. (опись архива И. Ф. Крузенштерна, переданного в Морское министерство). Назад 8 Album Estonorum. Tallinn. 1939. S. 114.№ 473 (№ по Album Academicum — 5707). Назад 9 Lindenblüthen V. S. 71. Перевод: Тогда я смело и радостно вывожу из отдаленной моей родины северную Музу. Ведь там пропета не одна прекрасная песня, эхо которой можно бы и здесь приветствовать. Назад 10 Там же. Назад 11 ИАЭ, ф. 1414, оп. 1, д. 23, л. 3–4. Назад (*) Пушкинские чтения: Сборник статей / Сост. С. Г. Исаков. Таллинн, 1990. С. 144–155. Назад © М. Салупере, 1990. Дата публикации на Ruthenia 30.07.2003. |
