Когда он все-таки собрался в больницу, мы прощались с ним как-то бегло и легкомысленно: подумаешь, какая-то хворь - да мало ли их у каждого... И хотя он иногда все же напоминал нам о своем немалом возрасте, мы не хотели воспринимать его слова всерьез: время, казалось, не обладало властью над этим человеком. Жизнь в нем била через край, так что самым молодым из нас нелегко было за ним угнаться - и когда он куда-нибудь стремительно шагал, и когда выступал перед публикой, а главное - когда он рассуждал и спорил. Он увлекался новыми замыслами и новыми людьми с энтузиазмом воистину юношеским. Его способность загораться казалась с высоты нашей "жизненной умудренности" порой просто ребяческой. Мы старались остудить его пыл, трезво перечисляя препятствия на пути воплощения его планов. А он верил в очередную свою необычную идею - и, вопреки разумно-скептическим прогнозам, все получалось на удивление здорово.

С Ю.Л. всегда было просто - он отличался предельной честностью и щепетильностью в большом и малом, - он судил о людях по их делам, а не по чужим сплетням, он горой стоял за своих. С ним всегда было тяжело, потому что он требовал многого не только от себя, но и от каждого, кто оказывался рядом.

Он всe всегда помнил. Его пухлый черный ежедневник был похож на книгу судеб - там было записано всe и про всех, и когда он раскрывался, трепет охватывал слабые души: невыполненные просьбы и задания Ю.Л. жгли, как неискупленные грехи. Над повинными головами не гремели громы и не сверкали карающие молнии, но на лице Ю.Л. столь явно выражалось огорчение от ненадежности соратников, что этого бывало достаточно для пробуждения в сердцах искреннего раскаяния и желания начать-таки новую, праведную жизнь.. Он умел требовать от людей, но делал это в какой-то особой располагающей манере: человек, к которому он обращался, и сам не замечал, как оказывался прочно и безвозвратно втянут в очередный невероятный проект Ю.Л., и только спустя какое-то время с удивлением ловил себя на том, что всерьез боится не выполнить непонятно когда и как принятые обязательства.

Сам Ю.Л. трудился неустанно - не ради хлеба насущного, не из чувства долга, не из тщеславия, не по выработавшейся годами изнурительной привычке, но из искреннего и неуемного, совершенно бескорыстного любопытства. Его не интересовали тараканьи бега за званиями, титулами и прочими академическими лычками - ему просто совершенно необходимо было понять нечто очень важное: хоть немного разобраться в том, как устроена жизнь человеческая, и зачем она кем-то придумана.

Это был человек мудрый, но, вопреки Екклезиасту, при этом еще и очень веселый. Он был настоящий...

М.А. Бойцов, О.И. Тогоева