Шмонина М. С. Функция тютчевских реминисценций
в лирике В. С. Соловьева
Шмонина М. С. Функция тютчевских реминисценций в лирике Вл. Соловьева // Русская филология. – 11. – Тарту, 2000. – С. 64–70.
С. 64
На примере раннего стихотворения «Взгляни, как ширь небес прозрачна и бледна...» (1878, далее – ВКШ) мы рассмотрим влияние тютчевской поэзии (тютчевской темы и поэтического языка) на поэзию Вл. Соловьева.
Взгляни, как ширь небес прозрачна и бледна,
Как тянутся лучи в саду полураздетом...
О, что за чудный час меж сумраком и светом,
Что за святая тишина!
Прислушайся, вглядись... безмолвие и лень!..
Не кажется ль тебе, что мир уж не проснется,
Что солнце из-за туч не вознесется
И что настал последний день?
(66) [1]
1. Темой ВКШ является критический период в природе между ночью и днем, предрассветное состояние [2]. Соловьев обращается к одному из тематических «гнезд», [Пумпянский: 9 и далее] поэзии Тютчева. С одной стороны, это многочисленная группа тютчевских текстов о ночи и дне, смене одного состояния в природе другим – ночи днем или дня ночью, с другой – тексты о парадоксальном моменте появления ночного светила днем («Я знал ее еще тогда…», «Душа хотела б быть звездой...», «Ты зрел его в кругу большого света...»).
Доказательством соотнесенности ВКШ Соловьева и тютчевских текстов на указанную тему является их пересечение на уровне лексики.
У Тютчева предрассветное состояние связано с ленью: «Что хоть лениво и несмело / Луч возникает за лучом…» («Декабрьское утро»). В одном из стихотворений Тютчева полдень, который в тютчевской поэтической системе скорее тоже воспринимается как
C. 65
критический момент, переходное состояние – от первой половины дня ко второй, описывается как состояние лени и дремоты: «Лениво дышит полдень мглистый, / Лениво катится река, / <...> / Лениво тают облака». Ту же характеристику встречаем у Соловьева: «безмолвие и лень».
Описание наступающего дня у Тютчева («Луч возникает за лучом») и у Соловьева («Как тянутся лучи в саду...») обнаруживает также лексические параллели.
В стихотворениях Тютчева переходное состояние связано с тишиной: «повсюду чуткое молчанье» («Молчит сомнительно Восток...»), «Затих повсюду шум и гам, / И воцарилося молчанье...» («Еще шумел веселый день...»). В ВКШ автор, говоря о «часе меж сумраком и светом», тоже подчеркивает тишину и безмолвие.
1.1. Соловьев описывает момент перехода от ночи ко дню через «чужое слово», таким образом главная (тютчевская, как мы предположили выше) тема первой строфы задается в тексте реминисценцией. Второй стих выделен Соловьевым курсивом, обозначен в примечании как «стих Толстого» и является реминисценцией из стихотворения А. К. Толстого «Земля цвела. В лугу, весной одетой…». В оригинале этот стих звучит так: «Был тихий час меж сумраком и светом». Соловьев помещает строку Толстого в тютчевский контекст и существенно трансформирует ее, «вчитывает» в нее Тютчева. Рассмотрим эти изменения:
1) Толстовское прилагательное «тихий» Соловьев заменяет на прилагательное «чудный». Соловьеву важно показать именно тютчевскую напряженность момента, о котором говорит Толстой. Слово «чудный» в поэтическом словаре Тютчева помимо общеязыковых значений – непонятный, необычайный, непостижимый – имеет собственные значения: «чудный» – то есть сочетающий в себе разные, часто противоположные черты. Ср. у Тютчева: лес – «не мертвец и не живой» – блестит «чудной жизнью» («Чародейкою Зимою»), волна полна «чудной жизни», совмещая в себе и «тихий шепот», и «буйный ропот» («Ты, волна моя морская...»), «голос чудный» – это «то лирный звук, то женский вздох» («Графине Е. П. Ростопчиной). «Чудный час»
C. 66
в ВКШ – это час между сумраком и светом, то есть смешение ночи и дня.
2) Соловьев риторически трансформирует стих Толстого, вставляя экспрессивное междометие «о!».
3) Прошедшее время Соловьев заменяет на настоящее, так как прошедшее время невозможно в такого рода (риторическом) тексте.
4) Соловьев изменяет размер – 5-ст. ямб на 6-ст. цезурированный, неурегулированно чередующийся с 4-ст. ямбом. Одним из объяснений этой замены может быть то, что Соловьев использует классические ямбы, отсылающие к традиции элегии XIX века.
Таким образом, Соловьев помещает стих Толстого в тютчевский контекст (тютчевская тема) и изменяет его согласно тютчевскому поэтическому языку.
Вторая часть стиха Толстого остается без изменения. Соловьев оставляет то, что важно и для Тютчева; например, заостряет внимание на временном промежутке.
Толстой в стихе «Был тихий час меж сумраком и светом» описывает реальный пейзаж, предрассветное состояние в природе. На это указывают многочисленные реалии, детали этого пейзажа: луг, ручей, птицы, цветы, принципиально невозможные в тютчевской поэтической системе. Стихотворения Тютчева неконкретны, что, очевидно, повлияло и на рассматриваемый текст Соловьева. ВКШ не имеет конкретных деталей, оно обобщенно-безлично, что подчеркивается использованием абстрактных и обобщенных существительных, таких как, «ширь», «небеса», «сумрак», «свет», «тишина», «безмолвие», «лень», «мир».
Отметим и другое отличие стихотворения Толстого и ВКШ Соловьева. В тексте Толстого описывается тишина, молчание предрассветного часа («ручей молчалив», «был тихий час»), а у Соловьева «святая тишина» спящего мира, что можно сравнить с тютчевскими стихами: «среди всемирного молчанья» («Бессонница»), «есть некий час всемирного молчанья» («Видение»).
1.2. ВКШ четко делится, согласно делению строф, на две части. Первая строфа – восхищение «чудным часом» между ночью и
C. 67
днем, вторая – чувство уязвимости этого часа, сомнение в реальности мира («Не кажется ль тебе, что мир уж не проснется...»). С одной стороны, в последней строфе чувствуется влияние эсхатологической философии Соловьева («последний день»). С другой – хрупкость бытия остро ощущает Тютчев (стихотворения, письма, об этом см. [Лотман 1990: 116 и далее]). Ю. М. Лотман пишет о Тютчеве как о поэте, «проникнутом чувством катастрофы» [Лотман 1999: 286], отмечает «эсхатологизм сознания» поэта [Лотман 1999: 306]. Ср. у Тютчева «Бесследно все – и так легко не быть!».
В ВКШ Соловьев как бы дает свой ответ на поставленный Тютчевым в стихотворении «Молчит сомнительно Восток…» вопрос: «Что это? Сон иль ожиданье, / И близок день или далек?».
В качестве претекстов этой темы второй строфы ВКШ могут выступать как «Последний катаклизм» («последний час природы»), «Бессонница» Тютчева: «Нам мнится: мир осиротелый / Неотразимый Рок настиг...», так и стихотворения В. А. Жуковского и Е. А. Баратынского (сборник «Сумерки»).
2. Обратимся к проблеме влияния тютчевского поэтического языка на поэзию Соловьева. Исследователи (Л. В. Пумпянский, Ю. Н. Тынянов, Б. М. Эйхенбаум, Ю. М. Лотман) отмечают формирование в поэзии Тютчева нового поэтического языка, представляющего собой сплав различных культурных традиций, «сплав Шеллинга с Державиным», «соединение несоединимых: романтизма и барокко» [Пумпянский: 51 и далее], «догматической поэмы» и «философского послания» [Тынянов: 42].
Влияние державинской школы, по замечанию упомянутых исследователей, сказалось на фрагментарности (стих начинается как продолжение предыдущей мысли), дидактичности, риторичности (ораторские формулы, императивы, риторические вопросы, восклицания и обращения с междометием «O!», одическая фразеология и «спотыкающийся» синтаксис) тютчевских текстов.
2.1. К тютчевскому поэтическому языку отсылают следующие элементы ВКШ: глагольные императивы с семантикой взгляда и слуха: «Взгляни... Прислушайся, вглядись...» (ср. у Тютчева «Смотри, как запад разгорелся», «Смотри, как роща зеленеет»,
C. 68
«На месяц взглянь:...» и др.); риторический оборот с определительным наречием «как»; риторическое экспрессивное междометие «о!»; трехчастный риторический вопрос в конце предложения.
ВКШ во многом отличается от других стихотворений Соловьева. Во-первых, уже описанными элементами риторического текста (у Тютчева это отсылка к «барокко державинской школы», у Соловьева к Тютчеву). Во-вторых, ВКШ не имеет сюжета, а представляет собой развертывание одной мысли, что характерно для тютчевского жанра фрагмента и нетипично для поэтической системы Соловьева. О развертывании мысли свидетельствуют и отточия в тексте стихотворения. В-третьих, в ВКШ появляется несвойственная поэзии Соловьева местоименная система. Все стихотворения Соловьева имеют устойчивую местоименную систему с двумя противопоставленными друг другу семантическими центрами: небесное «ты» и земное «я», а сюжет обычно развивается по одной линии: один из героев, чаще «Она», спасает своего друга и это знаменует торжество любви и добра над злом [Минц: 31]. В ВКШ «ты», к которому обращается герой («взгляни», «прислушайся», «вглядись»), условно, это семантически пустое риторическое обращение. Ср. в стихотворениях Тютчева: «О, нашей мысли обольщенье, / Ты, человеческое Я,», «Ты, риза чистая Христа...», «Как хорошо ты, о море ночное...» – то есть «как хорошо море ночное». Все стихотворение Соловьева носит обобщенно-безличный характер. Это «ты» адресовано самому себе: «не кажется ль тебе» – то есть, «не кажется ли мне», твой взгляд – это завуалированный мой.
Стихотворение Соловьева имеет «тютчевскую» двухчастность и представляет собой единое синтаксическое развитие, одну фразу, состоящую из восклицаний (cр. со ст. Тютчева «Как он любил родные ели...», «Тихой ночью, поздним летом...»).
3. ВКШ написано разностопным неурегулированным ямбом, с кольцевой рифмовкой. Выбор Соловьевым размера во многом показателен. Размер может служить дополнительной отсылкой к поэзии Тютчева, который является «по преимуществу ямбическим поэтом» [Новинская: 220]. Метр (ямб) в сочетании со сред-
C. 69
ней длиной тютчевских текстов (2-3 катрена) дает ту ритмико-строфическую форму, которую заимствует Соловьев у Тютчева.
В ВКШ Соловьев использует готовые синтаксические и ритмико-синтаксические конструкции тютчевского поэтического языка: у Тютчева «Как сладко дремлет сад темнозеленый», у Соловьева «Как тянутся лучи в саду полураздетом...». Общее – это начало стиха, типичное для Тютчева, с определительного наречия «как», использование двусоставного прилагательного в фиксированной позиции, в конце стиха. В этом стихе Соловьев использует синтаксическую конструкцию тютчевской строки из стихотворения «Тихой ночью, поздним летом»: «Как блестят в тиши ночной». Привлекает здесь внимание положение сказуемого в начале стиха после наречия. Такая позиция, по мнению Б. М. Эйхенбаума, увеличивает в стихотворениях Тютчева интонационную амплитуду, каданс [Эйхенбаум: 405].
Примером большей ритмико-синтаксической конструкции, используемой Соловьевым в ВКШ, является схема целого тютчевского стихотворения. Ср.:
|
Смотри, как запад разгорелся
Вечерним заревом лучей,
Восток померкнувший оделся
Холодной, сизой чешуей!
В вражде ль они между собою?
Иль солнце не одно для них
И, неподвижною средою
Деля, не съединяет их?
(95) |
Смотри, как на речном просторе,
По склону вновь оживших вод,
Во всеобъемлющее море
За льдиной льдина вслед плывет.
<...>
О, нашей мысли обольщенье,
Ты, человеческое Я,
Не таково ль твое значенье,
Не такова ль судьба твоя?
(130) |
Стихотворения Тютчева и ВКШ Соловьева начинаются с императива с семантикой взгляда («Смотри, как...», «Взгляни, как...»), таким образом, начало текстов – поднимающийся взгляд и расширяющаяся точка зрения. В первом стихе стихотворений содержится призыв обратить внимание на процессы происходящие в природе («запад разгорелся», «за льдиной льдина вслед плывет», «ширь небес прозрачна и бледна»). В стихотворениях Тютчева, а вслед за ними и ВКШ Соловьева, происходит отмеченный выше сдвиг в системе местоимений: адресант подменяется адресатом. Риторические вопросы всех трех текстов строятся при помощи
C. 70
отрицательной конструкции: у Тютчева: «иль... не одно», «неподвижною», «не съединяет», «не таково ль», «не такова ль», у Соловьева: «не кажется ль <...> не проснется <...> не вознесется». Можно выделить общую структуру тютчевских текстов и ВКШ: начало – императив, конец – риторический вопрос (синтаксическая конструкция), все три текста написаны одним метром – ямбом (ритмическая конструкция).
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Стихотворения цитируются с указанием страницы в тексте в круглых скобках по изданиям: Соловьев В. С. Стихотворения и шуточные пьесы. Л., 1974; Тютчев Ф. И. Лирика: В 2 т. М., 1966. Т. 1.
[2] Пристальное внимание Тютчева к границе, переходным моментам Ю. М. Лотман объясняет мифологическим мироощущением поэта. Он отмечает, что в переходных точках устойчивый мир в поэзии Тютчева становится текучим, склонным к метаморфозам [Лотман 1999: 297-298]. Ср.: во второй строфе ВКШ Соловьев говорит о возможности катастрофической метаморфозы мира.
ЛИТЕРАТУРА
Лотман 1990: Лотман Ю. М. Поэтический мир Тютчева // Тютчевский сборник. I. Таллинн, 1990. C. 108–141.
Лотман 1999: Лотман Ю. М. Русская философская лирика. Творчество Тютчева (спецкурс, прочитанный в Тартуском университете весной 1981 года) // Тютчевский сборник. II. Тарту, 1999. С. 272–317.
Минц: Минц З. Г. Владимир Соловьев – поэт // Соловьев В.С. Стихотворения и шуточные пьесы. Л., 1974. С. 5–56.
Новинская: Новинская Л. П. Роль Тютчева в истории русской метрики XIX – начала XX вв. (К постановке проблемы) // Русская советская поэзия и стиховедение. М., 1969. С. 218–226.
Пумпянский: Пумпянский Л. В. Поэзия Тютчева // Урания: Тютчевский альманах. 1803 – 1928. Л., 1928. С. 9–57.
Тынянов: Тынянов Ю. Н. Вопрос о Тютчеве // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 38–51.
Эйхенбаум: Эйхенбаум Б. М. Мелодика русского лирического стиха // Эйхенбаум Б. М. О поэзии. Л., 1969. С. 327–512.
|
