[ предыщущая часть ] [ содержание ] [ следующая часть ]
Свое как чужое
Одной из проблем общения христиан разных конфессий в России остается проблема протестантского миссионерства. Рассматривать современное положение вещей следует в рамках международного права, признания основополагающих юридических и этических норм, регулирующих религиозную жизнь общества, а главное, рассуждая обо всем в духе экуменического взаимоуважения, христианской терпимости и братской любви.
Позиция по отношению к иноконфессиональным, в основном протестантским, миссионерам различных групп православных верующих может быть определена в зависимости от признания Декларации прав человека в качестве безусловно требующей соблюдения или же, напротив, могущей игнорироваться национальным законодательством. Я полагаю, что если признание Декларации ведет к уравниванию различных конфессий в их праве на проповедь и не дает преимущества православию, то выбор должен быть сделан в пользу Декларации. Однако определенное число православных считает, что в таком случае России не следует признавать Декларацию в части, касающейся свободы совести. Аргументировать обе точки зрения бессмысленно — сторонники одной из них никогда не согласятся с теми, кто придерживается другой. [160]
Если правовой аспект определен и понятен, то гораздо более сложной и тонкой интерпретации требует социокультурный аспект проблемы.
Протестантская традиция в России есть, но истолковывается и понимается она порой превратно самими протестантами. Порой как в частном общении, так и в публичных выступлениях, русские протестанты, прежде всего неофиты, выказывают свое понимание протестантизма как феномена, сущность которого определяется словом «протест». Удивительно, что иногда подобное толкование можно встретить в работах и выступлениях людей, осведомленных о политическом, а не богословском происхождении термина «протестантизм» от протеста, поданного несколькими германскими князей на Шпейерском рейхстаге в 1526 году.
Слишком велико желание свести сложное религиозно-культурное явление к чисто поведенческим, психологическим, чертам, якобы свойственным протестантам всех времен и народов. Следствием этого является то, что позитивное религиозное, культурное, историческое содержание протестантизма, по существу, игнорируется, он сводится к совокупности негативных характеристик. И приводит это к негативной самоидентификации некоторых русских протестантов–неофитов не в качестве протестантов, а в качестве неправославных и некатоликов. Что касается такой болезни, как осознание себя церковью «чистых» то ей подвержены христиане всех конфессий с самых первых веков христианства, порой тяжелый дух избранничества и враждебного высокомерия по отношению к тем, кто не входит в свою общину, встречается в протестантской среде. Но православное высокомерие проявляется чаще и более активно. В том числе и по отношению к протестантским проповедникам, приезжающим из-за рубежа.
Часто именно иностранное происхождение миссионеров, а не их конфессиональная принадлежность становятся причиной неприязненного к ним отношения. Определенные различия между субкультурой русского протестантизма и теми культурными феноменами, которые сложились на его основе в других странах мира, все же существуют.
Во всем мире протестантская культура не представляет единого целого. Если католицизм и православие разнятся по национальным вариантам, то несхожесть культурных феноменов, обязанных своим происхождением, скажем, англиканству или пятидесятничеству, лютеранству или адвентизму более разительна, чем то, что разделяет немецких и русских баптистов. И все же наиболее существенным является более чем семидесятилетнее пребывание под властью тоталитаризма, в изоляции от всего мира.
Исторические церкви в условиях советского тоталитаризма оказались в несколько лучших условиях, чем протестантские общины — централизованная структура внутри страны и существование зарубежных религиозно-культурных и церковно-административных центров, хоть и опосредовано, хоть и не постоянно, хоть и по-разному, но все же оказывали влияние на положение [161] и развитие различных конфессий в стране. Гонения же на протестантов, начавших выходить из изоляции перед Октябрьским переворотом 1917 года, приводили порой к катастрофическим последствиям. Именно поэтому в России сложились представления о протестантской, прежде всего баптистской субкультуре, как о феномене примитивном, не- и даже антиинтеллектуальном, а потому не имеющем шансов быть достойно представленным в информационном обществе.
Впрочем, бытует и другое мнение. Отмечая, что баптизм является второй по численности конфессией после православия, некоторые православные священники и богословы полагают, что это стало следствием того, что баптисты лучше всего приспособлены к проповеди на среднем уровне, а значит и к тому, чтоб действовать по законам массовой культуры. Независимо от справедливости подобного суждения надо признать его в общем-то уничижительным. Кроме того, в таких утверждениях содержится еще и попытка оправдания собственных неудач в средствах массовой коммуникации.
Вообще отношение к Церкви как к заповеднику, весьма распространенное в России, исключает миссионерство. Спонсоры одного монастыря рассказывали мне, что планируют отселение с острова, где находится обитель, всех жителей, потому что там была «сто первая верста», там селили тех, кого не хотели видеть в соседнем городе. По-моему, можно не комментировать.
Весьма показательно, что слово «секта», употребляемое мною исключительно по отношению к псевдорелигиозным образованиям вроде «АУМ Синрике» или группы Дэвида Кореша, в России порой применяется и по отношению к протестантским деноминациям. Принципиальные отличия одного типа сообществ от других, полагаю, очевидны. Остановимся лишь на одном, весьма существенном, хотя и не единственном и, естественно, не главном для религиозных явлений отличии, — социальном. Так называемые тоталитарные секты характеризуются в первую очередь стремлением вывести человека из системы социальных отношений, суть же христианской миссии, евангелизации, какой бы конфессией она ни проводилась, состоит в осмыслении и освящении повседневной жизни свободного индивидуума. Проблемы некоторых протестантских деноминаций начинаются в том случае, если члены общин поддаются соблазну избранничества и исключительности, что в сочетании с определенным культурным уровнем производит в целом удручающее впечатление и способствует формированию негативных стереотипов восприятия протестантов в общественном сознании. Эти стереотипы порой проецируются на иностранных проповедников, приезжающих в Россию, будучи носителями иной субкультуры, нежели российские протестанты.
Неприятие протестантского миссионерства возникает под влиянием нескольких факторов, относящихся исключительно к социокультурной сфере. Обыденное сознание, свойственное определенному числу социально активных православных, как правило, не в состоянии расчленить категории социокультурные [162] и вероучительные, построить иерархию ценностей, иерархию черт сходства и различия. Негативное отношение ко всему иностранному (бытовая и политическая ксенофобия), а также неприятие всего иноконфессионального внутри страны, отождествление русского и православного (конфессионализм, перерастающий в конфессиональный шовинизм) становятся основой антимиссионерской активности, доходящей до требований законодательного запрета деятельности тех людей, в чьих словах, если внимательно вслушаться, нет ничего, что противоречило бы догматическим основам православия, — к чести протестантских проповедников надо отметить, что они, как правило, не затрагивают того, что разделяет христиан разных конфессий, в частности, толкования таких таинств, как евхаристия и священство, особенно в связи с женским священством.
Таким образом, мы имеем дело с сакрализацией своих и демонизацией чужих культурных феноменов. Причем, что весьма существенно, демонизируются те социокультурные элементы, которые, собственно, «чужими» не являются и не могут быть «чьими-то». Речь идет о том, что связано с современными средствами массовой коммуникации, овладение которыми должно привести к качественным изменениям в отношениях между православием и обществом.
Сакрализация и демонизация внешних, социальных, культурных феноменов — это основная черта сознания фундаменталистского, выдающего случайное за вечное, отождествляющего вечное с древним, склонного к каноническому утверждению не только добродетели, но и греха. То есть сознания таксономически бессильного, неспособного к структурированию, иерархизации, оперирующего исключительно видовыми, но не родовыми понятиями, точнее сказать, постоянно их путающего и подменяющего одно другим.
«Свое» же может оказаться «чужим», а «чужое» — «своим». Протестантизм в России имеет корни не только в общинах разных деноминация, но и в истории русского православия, причем именно в той сфере, которая считается наиболее характерной для него, независимо от ее оценки. Речь идет об отношениях между Церковью и государством.