[ предыщущая часть ] [ содержание ] [ следующая часть ]
Социально-экономическое положение швабского дворянстваЭкономическое положение дворянства Юго-Западной Германии не изучалось в историографии как особая тема. Сведения, касающиеся швабских феодалов, фрагментарны, встречаются в разнородных источниках, в частности, в списках ленных пожалований. Эта категория источников требует повышенной осторожности и не поддается простому статистическому анализу. В Юго-Западной Германии термин «лен» имел неопределенное социальное значение, так как в германских землях не существовало качественных юридических различий между дворянским и крестьянским держанием, существовавших в северофранцузском обычном праве (противопоставление фьефа и вилленажа). Источники по аграрной истории Германии XIV–XV вв. подчас не позволяют установить, являлся владелец лена благородным или крестьянином, так как с XIII в. термин «лен» применялся и к недворянскому держанию273.
Как правило, во владении одной семьи находились самые разные земельные участки, привилегии, ренты. В ленном списке австрийского дома 1481 г., отразившем пожалования в графстве Гогенберг и в районе некоторых швабских городов, наименее многочисленной является группа владений, представлявших собой более или менее единый комплекс, — отдельный населенный пункт и судебные привилегии. К ним примыкают пожалования укреплений, бургов, которые делились между членами одной и той же семьи или между различными семьями. Большинство владений были мелкими, чересполосно расположенными274. Судить по этому списку об имущественном положении отдельных владетелей (среди которых было немало бюргеров) невозможно, поскольку многие из них могли владеть ленами от других господ, а также иметь собственные участки. Это видно из документов семьи Эберсбергов, живших в районе Фульдского монастыря. Они получали лены от аббата, а также от епископа Вюрцбурга. Владения этого рода состояли из отдельных бургов, хозяйств, расположенных в различных местах, частей деревень, судебных привилегий275. Встречаются соглашения о дележе судебных доходов, когда отдельным лицам выделялась одна треть или одна шестая часть подобного рода поступлений276. На землях монастыря Св. Максимина в 20-е годы XVI в. было 89 ленов, из которых 71 находился во владении различных дворянских родов и различных церковных институтов277.
Приведенные сведения свидетельствуют о далеко зашедшем процессе трансформации лена, распределении доходов от крестьянских повинностей между увеличивающимся числом владетельных лиц. Но существовали и другие тенденции. Крупные феодалы стремились уберечь от раздробления свою земельную собственность: при заключении брачных сделок от новой семьи [70] требовался отказ от участия в наследстве или же передача брачного имущества в пожизненное пользование родителям, что компенсировалось денежными выплатами278. Развитие товарно-денежных отношений, отчуждение земельных владений и рент открыло путь к концентрации земельной собственности и различных привилегий в руках отдельных феодалов.
В этом отношении интересна история рода Рехбергов. В 50-е годы XV в. этот род получил 7700 гульденов после успешной войны с Ульмом и Равенсбургом279. В середине 60-х годов Йорг фон Рехберг владевший таможнями на дорогах между имперскими городами, продал за 50 гульденов свои ленные права над небольшим владением местному монастырю280. В 1478 г. Йорг был пожалован замком Кронбург, привилегиями и земельными владениями после того, как ему удалось договориться с наследниками из рода фон Верденштейнов о передаче этого лена австрийского дома281. Владение, полученное Йоргом, оценивалось в 60-е годы XV столетия в 2284 гульденов282, а в 1534 г. — в 15 тыс. гульденов283. С 1497 по 1530 г. Рехберги потратили 418 гульденов 455 фунтов на покупку земельных владений и чиншей вокруг замка. Земли и ренты скупались у крестьян и феодалов, вынужденных по частям распродавать ленные пожалования, полученные в основном от австрийского дома284.
Ни размеры купленных держаний, ни характер приобретенных рент не могут объяснить почти семикратное увеличение стоимости владения. Так было оценено иное приобретение, сделанное Рехбергами в 1515 г., когда им удалось значительно увеличить территорию, входившую в сферу их судебного влияния, получив право высшей юрисдикции над всеми деревнями, примыкавшими к замку Кронбург285.
Укрепление и расширение сеньориальной юрисдикции было связано с процессом феодально-сеньориальной реакции, проявившемся прежде всего в Юго-Западной Германии. Как известно, важнейшей стороной этого процесса было развитие института личной зависимости (Leibeigenschaft), который изучался в основном историками, занимавшимися проблемами, связанными с Крестьянской войной 1525 г. Приоритет отечественной медиевистики в изучении данной тематики неоспорим, заслуги М. М. Смирина признаются ныне всеми286. Итогом многолетнего исследования аграрной истории Юго-Западной Германии во второй половине XV — начале XVI в. явилась монография П. Бликле. На основе большого архивного материала и опубликованных источников западногерманский исследователь пришел к выводу, что укрепление института личной зависимости явилось результатом значительного усиления, интенсификации власти феодалов над своими подданными, происходивших в течение ста лет, предшествовавших Крестьянской войне. П. Бликле выделил две стороны проблемы крестьянской зависимости — социальную и экономическую, последнюю он рассматривал с точки зрения потребностей господствующего слоя287. Фиксированные натуральные и денежные платежи по своим размерам и соотношению оставались неизменными с середины XV до [71] 30-х годов XVI в288. Личная зависимость превращалась в важнейший экономический резерв для феодалов Юго-Западной Германии. Но именно в этом регионе она всегда была связана о судебными привилегиями сеньоров289.
Связь личной зависимости с судебной была отмечена М. М. Смириным в Шварцвальдских уставах290. В рассмотренных мною источниках можно найти октроирование феодалом, владевшим высшей юрисдикцией в определенном районе, своих прав над всеми лично зависимыми людьми монастырей и светских сеньоров, проведение принципа Luft macht eigen. Это приводило к тому, что лица, находившиеся в личной зависимости от других феодалов, обязывались выкупать наследство у обладателя высшей юрисдикции, а не у земельного сеньора. К лично зависимым причислялись также все бывшие крепостные других господ, прожившие год и день на подсудной сеньору территории, дети от смешанных браков291. Практиковалось также признание прав юрисдикции с помощью судебных тяжб292.
Два крупнейших феодала Швабии — графы фон Зонненберг и Трухзес фон Вальдбург — получили в начале XVI в. освобождение от юрисдикции всех местных и имперских судов. Единственной апелляционной дистанцией для них стал император как высший судебный сеньор293. Графы фон Циммерн и фон Монтфорт обладали подобной привилегией с XIV в., но для них такой инстанцией был придворный суд в Роттвейле294. Это свидетельствовало как об укреплении личных связей императора с швабскими дворянами, так и о существовании в этой земле устойчивых сеньориальных комплексов.
Состояние источников затрудняет ответ на вопрос об экономическом значении таких владении. Существует, правда, документ, к которому часто обращались историки графства Гогенберг, являвшегося сеньорией, заложенной в XV в. Швабскому союзу городов. Союзная администрация была заинтересована в интенсивной эксплуатации этого владения, но не имела возможности изменить систему сеньориальных поборов295. С точки зрения организации этой эксплуатации, структуры выплат и поборов, источник еще не рассматривался.
По отчету 1449–1450 гг., 47% всех денежных поступлении шло с денежных платежей, 53% — от продажи продуктов сельского хозяйства. В составе графства находились два небольших города — Ротенбург и Хорб, население которых вместе с жителями тринадцати окрестных деревень платило, кроме городского налога, составлявшего 7% от общего числа денежных поступлений, деньги за помол (39% в Ротенбурге, 40% в Хорбе) и унгельт — налог с каждой меры вина (21% в Ротенбурге и 34% в Хорбе). Налог с евреев (два гульдена с каждого члена семьи) составлял 23% в Ротенбурге и 26% в Хорбе.
Эта система обеспечивала более интенсивную эксплуатацию по сравнению со взиманием земского налога, существовавшего в территориальных образованиях. В 1487 г. в Люнебурге с 86 населенных пунктов за год было [72] собрано 670 гульденов, в 1483 г. с 63 поселений — 129 гульденов296. А в Гогенберге два небольших города и тринадцать деревень принесли владельцам только в деньгах 1241 гульден.
В 1450 г. с десятины и мейерских дворов было получено соответственно 58 и 30% всего зерна. В графстве действовала система откупа десятины, но не за деньги, а за зерно. Откупщик вносил натуральную плату за право взимания этого побора в свою пользу.
Переход графства вновь в руки австрийского дома привел к некоторым изменениям. В отчете за 1453–1454 гг. нет упоминания о продаже вина, а количество проданного хлеба и овса резко сократилось. Эрцгерцог потребовал точного отчета по уплате штрафов и поборов, связанных с личной зависимостью, которые составили в этот год 560 гульденов. До этого они приносили в год в среднем 233 гульдена297. Такая перестройка хозяйства стала возможной потому, что хлебный и винный рынок Гогенберга был местным. Основными покупателями являлись служащие союзной администрации и местные жители.
Еще в конце 30-х годов М. М. Смирин сделал вывод, что в Юго-Западной Германии сеньоры стремились к повышению денежных доходов иными способами, чем несколько позже феодалы восточногерманских земель, — не вмешиваясь непосредственно в производство, не налаживая рыночных связей298. Частные наблюдения над источниками подтверждают этот вывод.
Общим местом в историографии является тезис об ухудшении имущественного положения дворянства в конце XV в., признание, что источники не позволяют точно определить его имущественные характеристики299. До сих пор уникальным остается список членов Неккарской четверти Общества Щита Св. Георгия 1488 г., составленный в связи с образованием Швабского союза300. Дворянам следовало указать размеры своего годового дохода, с тем чтобы вносить в пользу новой организации часть поступлений Подобно матрикулу, этот документ содержит только оценку, причем весьма приблизительную, имущественного положения отдельных дворян. Не учитывались доходы, связанные с личной зависимостью, и судебные поступления. Кроме того, дворяне долины были оценивать в деньгах натуральные поступления в их пользу без учета структуры ренты. Несмотря на приблизительность данных, можно выделить группы с различным имущественным статусом.
Из 139 человек наименее многочисленной является группа дворян, чей доход составлял 500–1000 гульденов в год (10 человек — 7% от общего числа). Лица с годовым доходом от 15 по 50 гульденов составляли только 12% от всех членов четверти. 25% оценивали свои доходы в пределах от 50 до 100 гульденов в год. Самой большой была группа дворян со средним доходом от 100 до 500 гульденов (78 человек — 56% от общего числа)301.
Следует, видимо, присоединиться к К. О. Мюллеру, считавшему, что на основании данных этого списка нельзя делать вывод об обеднении большей [73] части дворян в Юго-Западной Германии в конце XV в., поскольку самым многочисленным был средний слой302.
Список 1488 г. представляет особый интерес, поскольку содержит сведения об имущественном положении дворян, большая часть которых не была представлена на рейхстагах. Кроме того, он имеет прямое отношение к истории Швабского союза. Данные источники позволяют заключить, что ко времени образования Швабского союза существовали по меньшей мере три слоя швабского дворянства, из которых наименее многочисленный был наиболее состоятельным.
Однако это статичная, внеконтекстуальная оценка данных источника. Его можно трактовать и в сочетании с тем, что известно о динамике купли–продажи владений, рент и привилегий. Не менее интересен и тот факт, что дворяне должны были приводить общий денежный эквивалент всего того, чем они владеют. Из всего этого следует вывод о тенденции к монетаризации отношений внутри группы феодалов.
А монетаризация — явление не только и не столько экономическое, сколько не культурное даже, а цивилизационное, поскольку является системообразующей формой коммуникации. Всеобщим ценностным эквивалентом деньги никогда не будут, не были они таковым и исследуемый период, но тем не менее некоторые отношения даже внутри весьма устойчивого и вполне традиционного слоя они упрощали, становились все более статусно значимыми, причем именно с точки зрения динамики статуса, а не в том магическом смысле, как в более древние эпохи.
Приведенный материал при его обобщении и сопоставлении отдельных данных позволяет заключить, что, помимо внутригрупповых отношений, социальный статус дворянина был во многом обусловлен его сеньориальной властью. Употребляя термин «социальный статус», я имею в виду единство экономического и политического, их нерасчлененность и единство. Экономически, из материалов, касающихся купли–продажи земельных владений, прав и привилегий, можно судить о том, насколько ценились сеньориальные права, особенно судебные. А из документов по истории дворянских объединений видно, что нарушение границ чужой власти, пренебрежение сеньориальной юрисдикцией рассматривались как тягчайшее оскорбление, как посягательство на честь дворянина. Личность и владение не были отчуждены друг от друга, оставались друг другу тождественны, несмотря на высокую степень монетаризации.
Очевидно, что преимущественно экономическое толкование сеньориальных прав и привилегий, равно как и поиски ответа на вопрос о сущности дворянского статуса исключительно во внутригрупповых отношениях, себя изжили. Обе составляющие дворянского статуса друг другу не противоречили, а составляли единство, находясь в динамическом равновесии. [74]
273 Perrin Ch.-Ed. La seigneurie rurale en France et en Allemagne, Quatrième partie. Paris, 1955. P. 290; Klebel E Territorialstaat und Lehen // Studien. S. 109.
274 Hohenberg. I. S. 134 f.
275 Ebersberg. Ho. 508, 511–514, 516–519.
276 Weistümer. II. S. 192–194; Ebersberg. No. 573, 610, 820.
277 Lamprecht. II. S. 226.
278 Altenberg. II. No. 293; Lamprecht. II. S. 223–226; Neunahrer Herrschaften. No. 105. 94. 102. 147; Kronburg. No. 81, 86.
279 Rieber A. Von der Burg zum Schloss // Deutscher Adel. l. S. 27–28.
280 Kaufbeuren. No. 1014, 1015.
281 Krondurg. No. 54, 55.
282 Ibid. No. 36, 43.
283 Ibid. No. 116.
284 Ibid. No. 72, 74, 76, 94, 95, 97, 102–107, 113.
285 Ibid. No. 93.
286 Trossbach W. «Südwestdeutsche Leibeigenschaft» in der frühen Neuzeit — eine Bagatelle? // GG. Jg. 7. 1981. S. 74; Wunder H. Serfdom in Later Mediaeval and Early Modern Germany // Social Relations and Ideas. Cambridge, 1983. P. 250.
287 Blickle. Die Revolution. S. 32, 36, 39, 40–41, 47–48.
288 Kronburg. No. 22, 26, 31, 33, 38, 40. 58, 77, 78, 83, 84 t 85, 115; Sabean D. W. Landbesitz und Gesellschaft an Vorabend des Bauernkrieges. Stuttgart, 1972. S. 31.
289 Saarbrücker Arbeitsgruppe. Die spätmittelalterliche Leibeigenschaft in Oberschwaben // ZAA. 1974. Bd. 22. S. 10–11.
290 Смирин. Очерки. С. 72.
291 Weistümer. I. S. 18–22.
292 Kronburg, No. 67.
293 Lünig. VII,6. No. CCXIIX.
294 Obenaus H. Recht und Verfassung der Gesellschaften mit St. Jörgenschild in Schwaben. Göttingen, 1961. S. 145.
295 Hohenberg. 11. S. 237–250.
296 Lüneburg. s. 87–91, 92–107.
297 Hohenberg. II. S. 251–275.
298 Смирин М. М. Борьба за землю в Юго-Западной Германии в XV — начале XVI в. // Исторические записки. 1938. Т. 4. С. 191.
299 Kellenbenz H. Deutsche Wirtschaftageschichte. Bd. I. München, 1977. S. 205–206; Sablonier R. Zur wirtschaftlichen Situation des Adels im spaeten Mittelalter // Adelige Sachkultur. S. 16–17; Endres R. Der Niederadel in Tirol und Sueddeutschland zur Zeit des Bauernkrieges // Die Bauernkriege.
300 Müller. 1939.
301 Ibid. S. 289–290.
302 Ibid. 1939. S. 312.