Роман Громов / Сознание и его части

Франц Брентано

Роман Громов

Сознание и его части
Мереологическая модель исследования в психологии Ф. Брентано^*

Введение

Прежде всего, мы хотели бы уточнить цели настоящей статьи, а также пояснить мотивы, побудившие автора к разработке указанной проблематики. Настоящая работа должна стать, по нашему замыслу, частью серии исследований, посвященных развитию теории частей и целого (мереология) в философии брентановской школы^{^[1]} и в феноменологии раннего Гуссерля. Идея проведения такого рода исследования возникла у нас в ходе работы над Логическими исследованиями Гуссерля, а именно в связи с попытками разъяснить намеченный в них гуссерлевский проект наукоучения. Своеобразие же и значимость этого проекта виделось и видится нам в том, что в Логических исследованиях взаимосвязанными и взаимодополняющими оказываются два рода и два направления исследований — разработка проекта чистой логики (исследования “объективно-логических” условий познания, в том числе условий осмысленности наших суждений, т.е. проблем семантики) и собственно феноменологические описания актов сознания (исследования “субъективных” или “ноэтических” условий познания)^{^[2]}. Иначе говоря, речь идет о “старой” проблеме взаимосвязи первого и второго томов Логических исследований, а точнее о проблеме взаимосвязи между концепциями чистой логики и феноменологии, определенной в смысле дескриптивной психологии. Этот вопрос образует нерв Логических исследований, затрагивающий и отзывающийся на всем комплексе поставленных и обсуждавшихся в этой книге проблем. И в то же время значение этой тематики не ограничивается лишь рамками ранней феноменологии. Как подчеркивает Альфонс Зюсбауер, с точкой зрения которого в данном аспекте мы солидаризируемся, центральной в философии Гуссерля на всех этапах его творчества была проблема обоснования теории познания.^{^[3]} Ее узловым пунктом, в котором фокусируется теоретико-познавательная проблематика, является вопрос об отношении между когнитивными актами сознания, значениями и предметами познания. Именно проблематика корреляции между актом сознания, значением и предметностью образует исток и проблемный горизонт философии Гуссерля. Феноменология же как дисциплина, изучающая структуру актов сознания, является лишь частью этого исследовательского проекта, для адекватного понимания которой требуется обращение к тесно связанным с ней исследованиям по теории предмета и значения.^{^[4]} Интересующая нас проблематика, образующая проблемный горизонт настоящей статьи, может быть очерчена следующим образом: как взаимосвязаны у Гуссерля исследования объективно-логических и ноэтических условий познания; можно ли утверждать, что проводимые в Логических исследованиях и в позднейших работах описания когнитивного опыта сознания имели в своей основе определенную онтологическую и семантическую модель (если да, то каковы ее историко-философские предпосылки); в какой мере выбранная онтологическая и семантическая модель определяли ход исследования актов сознания, трактовку генезиса познавательного опыта; можно ли согласиться с оценкой, что проводимые Гуссерлем в Логических исследованиях разработки по теории предмета и значения имели исключительно предметную направленность, и поэтому могут считаться лишь пред-феноменологическими, т.е. могут служить лишь предварительному прояснению феноменологической проблематики.^{^[5]} Особое значение в этой связи получает анализ взаимосвязей между третьим, четвертым и пятым исследованиями второго тома Логических исследований, между развитыми в них чистой теорией предметов, логико-грамматическим учением о формах значения и феноменологией.

Во втором томе Логических исследований, там, где дается позитивное изложение идеи наукоучения, Гуссерль, как правило, не уточняет историко-философские предпосылки своих разработок, и вероятно даже сознательно микширует возможные коннотации с другими авторами, занимавшими по тем или иным вопросам аналогичную позицию. Другие авторы фигурируют здесь чаще всего как объекты критики. В отличие от Брентано, видевшего себя скорее продолжателем традиции научного философствования, берущей свое начало у Аристотеля, Гуссерль нигде явно не идентифицировал себя с каким-либо определенным, предшествующим философским течением или школой, даже в тех случаях, когда он совершал прямые лексические и методические заимствования. В то же время третье, четвертое и пятое исследования можно считать в значительной мере критическим комментарием к психологическим, онтологическим и семантическим концепциям, прежде всего, Франца Брентано и его учеников. Гуссерлевское понятие предмета и значения, его концепция интенциональных переживаний формировались в тесной связи и в критической направленности по отношению теориям “брентанистов”. Логические исследования в явной или неявной форме продолжали те дискуссии, которые уже велись в рамках брентановской школы, и было бы неверно резко дистанцировать феноменологию раннего Гуссерля от философского движения, инициированного Брентано. Скорее, ранняя феноменология Гуссерля может рассматриваться как ветвь этого движения, оказавшая на него со своей стороны значительное обратное влияние. Речь может идти о едином, объединяющем их проблемном поле, в особенности о близости исследований по теории предмета и значения; об общности применявшихся методических и эвристических моделей; об общих фундаментальных “пред-суждениях” в философии языка и сознания. В этой связи, экспликация идей Гуссерля и их имманентная критика вряд ли возможна в полной мере без прояснения их историко-философских предпосылок и, прежде всего, без анализа взаимосвязей между феноменологией Гуссерля и развитием брентановской школы.

В ходе намеченных исследований мы попытаемся обосновать тезис о том, что в основе единства исследований по формальной онтологии, теории значения и феноменологии лежит единая исследовательская модель, единая методическая и эвристическая схема. Воспользовавшись термином, введенным Станиславом Лесьневским, можно назвать эту модель мереологической моделью исследования.^{^[6]} Напомним, что третье исследование, посвященное разработке чистой теории предметов, было названо Гуссерлем “учением о целом и частях”, а понятия “часть” и “целое” отнесены к наиболее общим “формальным предметным категориям”. Таким образом, теория предметов развивалась им в виде формальной теории частей и целого, т.е. описание универсальных структур возможных предметностей, их типология, экспликация их возможных связей ведется в терминах отношений частей целого. Более того, Гуссерль подчеркивал, что значимость исследования отношений частей и целого не ограничивается рамками одной лишь теории предметов, но имеет важные последствия для всего феноменологического проекта в целом.^{^[7]} Действительно, развитое в теории предметов учение о частях и целом становится методическим основанием для построения теории значения (базисная для гуссерлевской семантики классификация значений вводится на основе уже проведенной в третьем исследовании классификации частей предметов)^{^[8]}, формально-онтологические категории части и целого будут использоваться Гуссерлем в пятом и в шестом исследованиях при описании структуры интенциональных переживаний и их классификации. Между тем, указанная модель исследования и используемая в ней терминология были заимствованы (и, разумеется, дополнены) Гуссерлем в брентановской школе. Разработки по теории частей и целого уже активно велись Брентано, Штумпфом, Твардовским в психологии, онтологии, логике. Гуссерль упоминает в этой связи в Логических исследованиях только о Карле Штумпфе. Хотя целый ряд центральных понятий и схем были заимствованы им также у Твардовского и Брентано. Предложенные в Логических исследованиях разработки существенным образом связаны с работами по мереологической проблематике, которые уже активно велись в брентановской школе.^{^[9]}

Мы полагаем, что движение от психологии Брентано и Штумпфа к теории представлений Твардовского и феноменологии Гуссерля может быть представлено в виде развития определенного мереологического проекта, а именно того проекта, который первоначально был намечен в психологических и онтологических исследованиях Франца Брентано. В этом контексте следует различать два круга проблем. Во-первых, традиционные проблемы теории познания, связанные с определением предмета научного исследования, его методологическим обоснованием, эпистемиологическими характеристиками объектов познания, определением их статуса и т.п. К данной проблемной сфере относится, например, обоснование психологии в качестве самостоятельной науки у Брентано, различие у него дескриптивной и генетической психологии, критика психологизма у Гуссерля, обоснование феноменологии в качестве эйдетической дисциплины и т.п. Второй круг проблем, который развивался в брентановской школе и в феноменологии как раз в виде мереологического проекта, скорее следует отнести к разряду проблем теории значения и семантики. Здесь в центре внимания оказывается экспликация собственной структуры актов сознания, значений и предметности; проблема референции и возможной корреляции между значением и предметом, актом и значением. При этом исследование получает формальный характер, поскольку описание структуры объектов исследования происходит уже безотносительно к их эпистемиологическим и онтологическим характеристикам. На первый план выдвигается проблема выбора языка дескрипции, способа репрезентации объектов исследования (например, описание структуры актов сознания и их предметов в терминах частей и целого), речь идет о выборе тех или иных способов систематизации материала, о таксономических принципах, приемлемых или неприемлемых метафорах. Разумеется, вышеуказанные проблемы тесно между собой взаимосвязаны, поскольку традиционные гносеологические вопросы решались на основе развития мереологической теории. Кроме того, использование данной модели исследования, в частности, у Брентано не было простым эвристическим приемом, но имело в своей основе, как мы увидим, ряд принципиальных онтологических и эпистемиологических предпосылок. И все же уже у Брентано произошло ясное разделение проблематики указанных типов, поскольку он сознательно выводит за рамки дескриптивной психологии традиционные теоретико-познавательные вопросы о статусе объектов сознания, мы имеем здесь дело со структурно-аналитическим исследованием актов сознания и их содержания. Используемые в нем термины “элемент” или “часть сознания” являются нейтральными, поскольку они обозначают структурообразующие элементы объектов сознания и не несут в себе особой эпистемиологической или онтологической нагрузки. Таким образом, мы будем исходить из того, что развитие мереологической проблематики в брентановской школе и в феноменологии проходило в известной мере независимо от изменений теоретико-познавательных программ, что говорит о сохранявшейся преемственности в разработках по теории предметов и значения, а также в ряде принципиальных методологических принципов.

Правда, неверно было бы представлять использование этой модели в виде некой неосознанной самими авторами стратегии исследования. И Брентано и Гуссерль тематизировали понятия “часть” и “целое”. Они не являются “оперативными понятиями” в смысле О. Финка.^{^[10]} Хотя, с другой стороны, на фоне того, какое внимание уделяли Брентано и Гуссерль проблемам метода, бросается в глаза то обстоятельство, что они практически не ставили вопросом об обоснованности применения самой мереологической модели исследования и ее границах. В этой связи речь может идти об определенной методологической наивности как Брентано, так и его последователей. В настоящей статье мы намерены рассмотреть предпосылки использования мереологической модели исследования в психологии Брентано, поскольку именно у него эта модель впервые получает значение универсального эвристического средства, и поскольку она представляет собой исток последующих мереологических разработок его учеников. В указанном контексте нас, прежде всего, будет интересовать брентановское понятие сознания и его определение предмета психологии; трактовка отношений между актом сознания и его предметом; онтологические и эпистемиологические предпосылки применения в психологии мереологической модели исследования.

Сознание как предмет психологического исследования у Франца Брентано

Брентано по праву считается одним из родоначальников феноменологического движения и одной из ключевых фигур ранней феноменологии. Его вклад в развитие феноменологии как правило связывают с разработанной им оригинальной концепцией сознания. Вопрос, который мы намерены здесь рассмотреть, может быть сформулирован следующим образом, как тематизируется сознание у Брентано, на какой основе, исходя из каких требований и предпосылок, он выделяет сознание в качестве особого объекта исследования.

Как правило, оценки сходятся в том, что сознание тематизируется у Брентано на основе различения физических и психических феноменов, путем выявления отличительных свойств, присущих исключительно психическим феноменам и, прежде всего, в связи с утверждением интенциональной природы актов сознания. Мы не ставим под сомнение эту схему, такая оценка в целом представляется вполне обоснованной, тем более что она сама уже стала частью феноменологической традиции. И, тем не менее, мы полагаем, что она нуждается в существенной корректировке и уточнении. На наш взгляд, необходимо скорректировать оценку той роли, которую играет у Брентано при определении сознания и предмета психологии различие физических и психических феноменов, а также известный тезис об интенциональности актов сознания. Мы будем исходить из того, что сознание не тематизируется у Брентано исключительно по линии разграничения физических и психических феноменов, или, говоря в более общей форме, по линии разграничения акта сознания и его предмета. Мы полагаем, что в подобных интерпретациях недооценивается то значение, которое имела для Брентано и его последователей, и в том числе для Гуссерля, традиционная пост-картезианская концепция сознания.

Упомянутая нами традиционная оценка брентановской концепции сознания ориентируется на блок его ранних произведений, а именно на опубликованный в 1874 году первый том Психологии с эмпирической точки зрения. Но следует иметь в виду, что многие из ближайших учеников Брентано были знакомы также с его более поздними венскими лекциями по психологии (1885-1889). При сопоставлении же Психологии с эмпирической точки зрения с венскими лекциями бросается в глаза многозначность используемого в них понятия сознания, а также существенное расхождение в тематике этих исследований. В Психологии Брентано, по-видимому, безоговорочно отождествляет сознание с психическим актом, т.е. совокупностью психических феноменов, данных во внутреннем восприятии. “Охотнее всего — пишет он о понятии сознания — я употребляю его как равнозначное с психическим феноменом или психическим актом”.^{^[11]} Между тем в венских лекциях психические феномены обозначаются уже как часть сознания и наряду с ними в качестве элементов или частей сознания называются также интенциональные предметы, на которые они направлены. Сознание здесь понимается как единство всего непосредственно апперципируемого содержания. В результате термины “элемент” или “часть” сознания используются в равной мере как в отношении психических, так и в отношении физических феноменов. Существенно меняется также тематика исследований. В Психологии с эмпирической точки зрения в центре стоит проблема различия физических и психических феноменов, и в этой связи акцентируется внимание не только на их чисто дескриптивно-психологических отличиях. Брентано четко дифференцирует эти феномены также с точки зрения их познавательной ценности и их онтологического статуса. Важное место здесь отводится обоснованию эпистемиологического различия внешнего и внутреннего восприятия (первое, источник познания физических феноменов, является феноменальным, второе абсолютно достоверным и очевидным), а также проблеме интенциональности (кругу вопросов связанных с понятием intentionale Inexistenz des Gegenstandes, различию физических и психических феноменов по онтологическому статусу как, соответственно, интенциональных и реальных явлений). Психологическая проблематика оказывается тесным образом переплетенной с теорией познания и онтологией, а характеристики актов сознания с гносеологическими и онтологическими определениями их объектов. В венских же лекциях речь идет о разработке своеобразного психологического синтаксиса, т.е. в центре оказывается анализ способов взаимосвязи разнотипных “частей” сознания внутри единого целого, при этом способы связи анализируются независимо от эпистемиологических характеристик “частей” сознания, их объективной значимости, познавательной ценности и онтологического статуса. Решающим принципом их классификации становится способ взаимосвязи частей внутри целого. Мы имеем дело с исследованием, которое напрямую уже не связано с теорией познания и непосредственно не определяется ее интересами. Здесь, по всей видимости, теряет свою значимость то, что составляло центральную проблематику первого тома Психологии — различие внешнего и внутреннего восприятия, проблема intentionale Inexistenz eines Gegenstandes. При первом, беглом сопоставлении этих работ может возникнуть впечатление, что Брентано на этих этапах развивает два различные психологические проекта, которые существенным образом отличаются друг от друга, как по тематике, так и по трактовке понятия сознания. Возникают вопросы, как связаны между собой психологические исследования на вюрцбургском и венском этапах творчества Брентано? Является ли его понятие сознания однозначным? В каких смыслах у него говорится о сознании и его частях? Какое значение могла иметь указанная двойственность в брентановском понятии сознания для последующих феноменологических разработок?

Определяющее значение для формирования брентановской концепции сознания имело то обстоятельство, что сознание тематизируется у него в связи с обоснованием психологии в качестве самостоятельной научной дисциплины. Сознание оказывается у него тождественным предмету психологии и изначально рассматривается с точки зрения возможности его научного исследования. Таким образом, те характеристики, в которых определялось сознание, должны были соответствовать требованиям современного научного мышления, предъявляемым к возможному объекту научного познания. В основе брентановского понятия сознания лежит определенная идея науки, а точнее позитивистская модель научного знания. Вышедший в 1874 году первых том Психологии с эмпирической точки зрения был целиком посвящен обоснованию психологии, во-первых, в качестве эмпирической и, во-вторых, в качестве самостоятельной научной дисциплины. Хотя сам Брентано ясно не формулировал условия возможности психология как науки, можно выделить ряд предпосылок, которые он пытался удовлетворить в ходе своего обоснования. Во-первых, психология возможна как наука, если можно выделить сферу собственно психических явлений, т.е. если возможно представить сознание в качестве особого, эмпирического объекта исследования; во-вторых, если данное явление можно рассматривать как автономное, т.е. если сознание может познаваться взятое само по себе без апелляции к каким-либо непсихическим факторам; в третьих, если сознание может быть представлено в качестве предмета в кантовском смысле, т.е. как устойчивое (воспроизводимое) единство разнообразных свойств, связанных между собой закономерным образом; и, наконец, если эти явления доступны эмпирическому исследованию, т.е. наблюдению и индукции.

Как известно, в первом томе Психологии Брентано проводит различие между физическими и психическими феноменами. Тем самым он выделяет круг явлений, которые попадают в сферу ведения исключительно психологии (1). Он отождествляет психику в целом с сознанием, бессознательное относится к разряду физиологических процессов и выводится за рамки психологического исследования. Уже в первом томе Психологии он ясно различает психологическую и психофизиологическую проблематику, психология не занимается причинами возникновения психических явлений, она не рассматривает функциональные связи психических явлений с телесностью или внешним миром. Психические феномены берутся в их непосредственной данности и не рассматриваются как артефакты неких бессознательных процессов. В результате сознание понимается как замкнутое целое, которое может быть проанализировано без апелляции к внесистемным элементам (это является одной из важнейших предпосылок применения мереологической модели исследования, поскольку при таком подходе речь идет о выявлении внутрисистемных связей между частями целого (2)). Акт сознания трактуется у Брентано как единство множества, определенным образом взаимосвязанных психических феноменов. Это единство, которое обладает собственной структурой, отношения психических феноменов внутри акта образуют систему взаимозависимостей феноменов друг от друга. Первичная задача психологии будет заключаться в том, чтобы установить способы взаимосвязи психических явлений в акте сознания (3). Методологического обоснования психологии у Брентано мы коснемся более подробно в конце статьи. Здесь мы хотели бы только упомянуть заявление, сделанное им в четвертом габилитационном тезисе, о том, что истинным методом философии, т.е. в том числе и психологии, являются методы естественных наук.^{^[12]} На всех этапах своего творчества Брентано утверждал единство методов научного познания, при этом образцом научного исследования для него служили естественные науки.

Первостепенное значение для разграничения предмета психологии и естественных наук получает различие физических и психических феноменов, оно в этом контексте является основополагающим. Проводя это различие, Брентано сразу оговаривается, что понятие психических феноменов нельзя разъяснить с помощью обычных родовидовых определений.^{^[13]} Наиболее действенным, по его мнению, является разъяснение с помощью наглядных примеров. Он начинает с того, что приводит обширные примеры физических и психических феноменов, при этом уже как бы предполагая, что эти феномены должны быть известны нам из нашего повседневного опыта, что мы уже обладаем непосредственным, интуитивным знанием о том, что значит судить, представлять, радоваться, надеяться и т.п. Сознание у Брентано описывается как эмпирическая данность, это определенный класс явлений, которые даны нам непосредственно в повседневном (естественном) опыте, и для того, чтобы выявить сознание в качестве объекта не требуется специфических методических процедур (рефлексия, смена установки). Необходимо лишь ясно определить характерные, отличительные признаки психических феноменов, с тем, чтобы можно было выделить их из всей совокупности непосредственных данных. К этому и сводится задача понятийного разъяснения психических феноменов. Как уже было сказано речь в данном случае не идет о том, чтобы дать родовое определений, или “сущностную дефиницию” психических феноменов. Понятийное определение сводится к тому, чтобы указать единые, эмпирически доступные, отличительные признаки указанных феноменов. Приведенные отдельные наглядные признаки в их систематическом изложении должны были предоставить основу для выделения и классификации особого типа явлений — психических феноменов. При этом, приведенные наглядные примеры являются не только отправной точкой их понятийной экспликации, но и ее необходимым основанием.^{^[14]}

Мы не будем перечислять все приведенные Брентано отличительные признаки психических феноменов, остановимся лишь на двух, представляющих значение для нашей тематики. Все психические феномены, по словам Брентано, можно охарактеризовать как определенный способ отношения или направленности на предмет сознания. Такая характеристика психических феноменов не является строгим понятийным определением, скорее это метафора, которая сама еще нуждается в разъяснении, что признает, в общем, сам Брентано, оговариваясь по этому поводу, что такая характеристика не лишена некоторой двусмысленности. Брентано разъясняет это определение, приводя примеры различных психических отношений: “В представлении нечто представляется, в суждении нечто утверждается или отрицается, в любви любится, в ненависти ненавидится, в желании желается и т.д.”. В более поздних текстах он определяет психические феномены как “пассивные претерпевания”^{^[15]}. Можно сказать, что это состояния, которые испытываются или переживаются в связи с представлением какого-либо объекта. Так или иначе относится к предмету означает у Брентано испытывать определенное состояние, связанное с восприятием определенного объекта. Метафора отношения, по нашему мнению, была призвана подчеркнуть неустранимое различие психического феномена и его объекта, и то же время их неразрывную сопричастность. Отсюда следует еще одна важнейшая характеристика психических феноменов — актуально претерпеваемые психические феномены даны в очевидном внутреннем восприятии, и в этом качестве обозначаются Брентано как “вторичные объекты”. Не существует бессознательных психических феноменов. Брентано подчеркивает, что восприятие психического феномена происходит одновременно с восприятием его объекта, в том же самом акте сознания. Таким образом, любой акт сознания представляет собой единство как минимум двух объектов — первичного объекта, на который направлен психический феномен, и вторичного объекта, которым является сам психический феномен, данный во внутреннем восприятии. Речь, таким образом, идет о связи в сознании явлений двух типов — явлений внешнего внутреннего восприятия.

Брентано определяет психические феномены двояким образом, с одной стороны, как отношения, направленные на объект, с другой, как особое содержание сознания, т.е. вторичный объект. Двусмысленность этих определений заключается в том, что сознание истолковывается им как определенный способ направленности на предмет и одновременно как предметность особого рода. Эта двусмысленность возникает вследствие того, что самосознание Брентано трактует по аналогии с восприятием внешних предметов. При сопоставлении внешнего и внутреннего восприятия, он отмечает лишь их эпистемиологическое отличие (первое феноменальное, второе достоверное), таким образом, не указывается каких-либо дескриптивных различий в способах данности первичного и вторичного объектов.^{^[16]} Внутреннее восприятие понимается как самообъективация акта сознания, иначе говоря, это представление, в котором акт как таковой дан в целом в качестве объекта. Это говорит о том, что самосознание в брентановской трактовке принципиально не отличается от внешнего восприятия, оно объясняется на основании той же концепции и типологии психических феноменов, что и восприятие внешнее. Отсюда должно было бы следовать, что сознательный субъект дан себе во внутреннем восприятии сходным образом с тем, как даны во внешнем восприятии первичные объекты. Брентано не проводит различия между самосознанием и самопознанием, между осознанием и рефлексией. И подобные различия в принципе затруднительно провести в рамках его теории сознания, поскольку психические отношения в целом, и соответственно внутреннее восприятие в частности, он трактует следуя традиционной модели субъектно-объектного отношения. Все психические феномены являются предметными, иначе говоря, они либо являются представлениями, либо имеют представление в качестве своей основы.

Амбивалентной является также характеристика психических феноменов, с одной стороны, как отношений, с другой, как “пассивных претерпеваний”. В первом случае, к примеру, если речь идет о рационально мотивированных психических отношениях (суждение, эмоциональное предпочтение, волевое устремления, оценка), подразумевается некий процессуальный или событийный момент, скажем, выбор определенной позиции или самоопределение, сравнение или различение и т.п. Во втором, психический феномен берется уже как данность, объект восприятия, при этом само внутреннее восприятие оказывается совершенно пассивной констатацией факта, это пассивная внутренняя интуиция. Психический феномен, определенный в смысле “пассивного претерпевания”, говоря гуссерлевским языком, уже является исполнением определенной интенции. Это сознание post factum, и с этой точки зрения, сознание анонимное. Здесь из поля зрения выпадает личностный опыт, т.е. не рассматривается как происходит выбор той или иной позиции или изменение в способе отношения к предмету.

Различие между актом сознания и его объектом, Брентано фактически представляет в виде различия двух частей совокупного содержания акта сознания (содержания внешнего и внутреннего восприятия). Сознание выделяется из всей совокупности данных как особый тип явлений, или, точнее, как особый тип предметности. И в то же время различие физических и психических феноменов не совпадает у него с различием предмета естественных наук и психологии. Определение психологии как науки о психических феноменах не является ни полным, ни вполне корректным. Оно может рассматриваться лишь как вводное определение, требующее существенных уточнений.

Различение психических и физических феноменов означает различие двух типов непосредственных данных сознания и уже предполагает в своей основе различие явления и являющейся вещи. Брентано следовал традиционной для новоевропейской философии репрезенталисткой теории восприятия, согласно которой, в сознании непосредственно воспринимаются не внеположенные действительные вещи, но лишь их ментальные репрезентанты. Объектом направленности психических феноменов во внешнем восприятии являются, согласно Брентано, не внеположенные, трансцендентные сознанию вещи, но имманентные актам сознания интенциональные предметы. С точки зрения Брентано, было бы ошибочно отождествлять объекты (содержание) психических отношений с действительными вещами. Это различие фиксировалось также терминологически: понятие “вещь”, как правило, обозначает у Брентано реально существующие вещи, между тем как термины “физический феномен”, “объект”, “предмет”, “содержание” обозначают содержание имманентное акту сознания.^{^[17]} Оно имманентно не в том смысле, что образует реальную часть самого акта (Брентано различает онтологический статус актуального претерпеваемого акта сознания и его первичного объекта — первый реален, второй лишь интенционален), но лишь постольку, поскольку оно неотделимо от акта его восприятия и имеется лишь в качестве его объекта. Поскольку в Психологии с эмпирической точки зрения речь шла о предмете естествознания, то Брентано предпочитал использовать термин физический феномен, который, как правило, обозначал в данном контексте чувственные данные. Различие между физическим феноменом и вещью проводилось здесь по эпистемиологическим соображениям, Брентано подчеркивал феноменальный характер содержания ощущений, и оценивал их как неадекватный репрезентант вызывающих их внешних факторов.^{^[18]} Отношение же между феноменом и вещью трактовалось традиционным образом как причинно-следственная связь; вещи — это непосредственно неизвестные, но гипотетически допускаемые причины ощущений, это некий неизвестный Х, непосредственно не входящий в состав опыта.

Поскольку к разряду физических феноменов Брентано относил не только ощущения, но также явления лежащие вне сферы интересов естествознания (представления фантазии, памяти), и в более широком плане, поскольку объекты внешнего восприятия не отождествлялись у него с объектами естественнонаучного познания, то потребовалось внести существенное уточнение в первичное определение естествознания как наук о физических феноменах. Брентано в этой связи пишет: “Научную задачу естествознания можно было бы выразить примерно так: естествознание — это та наука, которая на основании предположения о влиянии на наши органы чувств пространственного мира, простирающегося в трех измерениях и текущего повсюду в одинаковом времени в одном направлении, пытается объяснить последовательное чередование физических феноменов в нормальных и незамутненных (никакими специфическими психическими состояниями и процессами) ощущениях. Не давая разъяснения о всеобщем устройстве этого мира, естествознание ограничивается тем, что приписывает ему силы, вызывающие ощущения и …констатирует у этих сил законы сосуществования и преемственности”, абстрагируясь при этом от сопутствующих психических условий.^{^[19]} И здесь же вносится уточнение в определение предмета психологии, помимо психических феноменов она должна исследовать те физические феномены, которые оказываются за пределами сферы естественнонаучных исследований (упоминаются феномены фантазии), а также те феномены, “что выступают в ощущении, и которые не могут не быть учтены в учении об ощущении”.^{^[20]} И далее следует уточнение, имеющее принципиальное значение: “Однако очевидно, что они могут стать предметом рассмотрения только в качестве содержания психических феноменов, т.е. в процессе описания своеобразия последних”.^{^[21]}

Очевидно, что простого различения физических и психических феноменов еще не достаточно для четкого и недвусмысленного размежевания сфер познания естественных науки и психологии. Поскольку содержательно сферы их исследований пересекаются, то существенное значение получает также различие в исследовательской установке. Позиция естествоиспытателя совпадает с точкой зрения здравого смысла, он как наивный реалист отождествляет содержание ощущений с процессами в действительности и принимает физические феномены в качестве определений самих вещей. В психологии же содержание сознания берется лишь в качестве коррелята психических актов, т.е. как содержание имманентное им и рассматривается исключительно как характеристика самих актов, безотносительно к каким-либо внешним факторам. За рамки психологии, следовательно, выводится теоретико-познавательная проблематика отношения явления и вещи. Содержание актов сознания берется в его непосредственной данности, абстрагируясь от внешних причин его возникновения. Тем самым, уже в первом томе Психологии с эмпирической точки зрения при разграничении предмета естествознания и психологии было намечено различие дескриптивного и генетического подходов к сознанию, которое в явной форме было зафиксировано в венских лекциях 1887-89 годов. Общий вывод, к которому мы приходим заключается в том, что сознание тематизируется у Брентано на основании двух фундаментальных различий: различия вещи и явления; а также основанного на нем и по отношению к нему вторичного различия психических и физических феноменов.

При сопоставлении окончательного определения предмета психологии в первом томе Психологии с тем определением, которое давалось позднее в венских лекциях, выясняется, что между ними нет принципиальных расхождений. В венских лекциях говорится, что дескриптивная психология “пытается (по возможности) исчерпывающе определить элементы человеческого сознания и способы из взаимосвязи”^{^[22]} и далее, “она нацелена исключительно на то, чтобы дать нам общее понятие совокупной области человеческого сознания, указав все без исключения базисные составные части, из которых состоит все, что внутренне воспринимается человеком и перечислить возможные способы связи между этими частями” (курсив Р. Г.).^{^[23]} Здесь в качестве элементов или частей сознания обозначается вся совокупность феноменов, или непосредственных данных внешнего и внутреннего восприятия. Вместе с тем, Брентано учитывает проведенное в Психологии с эмпирической точки зрения различие между психическими и физическими феноменами. В венских лекциях термин “часть” сознания употреблялся в двояком смысле — различаются части сознания в собственном смысле и части сознания в модифицирующем или переносном смысле. К первым относятся акты сознания и их части (психические феномены), ко вторым интенциональные предметы, данные во внешнем восприятии.^{^[24]}

Видимость разрыва между тематикой Психологии с эмпирической точки зрения и венских лекций возникает вследствие того, что первый том Психологии остался лишь частью намеченного и незавершенного более обширного проекта. За первыми двумя книгами, которые составляют первый том Психологии с эмпирической точки зрения, должны были последовать, в частности, еще три книги, последовательно рассматривающие основные классы психических феноменов: представления, суждения, эмоциональные переживания. Поскольку же представления, согласно позиции Брентано на этом этапе, не различались по способу направленности на объект, но исключительно по представленному в них содержанию, т.е. по предмету, то как раз третья книга целиком должна была быть посвящена анализу содержания актов сознания, что собственно и происходит в венских лекциях. Исчерпывающее определение элементов сознания, о котором пишет Брентано, фактически означает исчерпывающую классификацию его возможных предметов. Намеченный в этих лекциях порядок исследования должен был включать описание предметов ощущений, предметов первичных ассоциаций (представлений памяти), абстрактных представлений, представлений внутреннего восприятия.^{^[25]} Здесь перечислены все выделяемые Брентано основные классы представлений (типы предметов).^{^[26]}

И, тем не менее, можно отметить ряд существенных сдвигов в тематике этих произведений. В Психологии с эмпирической точки зрения в связи с разграничением сфер познания естественных наук и психологии основное внимание акцентировалось на различении акта сознания и его предмета, при этом психические феномены определялись в их специфических отличиях от их возможных предметов. В венских же лекциях речь идет о структурно-аналитическом исследовании всего совокупного содержания сознания, психические феномены определяются и рассматриваются лишь как часть целого. Акт сознания оказывается одним из многих типов предметов, который репрезентируется и описывается по аналогии с прочими предметами (представления внутреннего восприятия фигурирует здесь в одном ряду с иными типами представлений). Это исследование можно назвать нейтральным, поскольку в ходе дескрипции уже не принимаются в расчет эпистемиологические и онтологические различия между частями сознания. Теперь исследование нацелено на выявление внутренней структуры возможного содержания сознания. Тем самым, здесь теряют свою значимость все те дескриптивно-психологические, эпистемиологические, онтологические отличительные характеристики психических феноменов, которые выделялись в первом томе Психологии с эмпирической точки зрения. Части классифицируются уже не с точки зрения тех характеристик, которые они получают в процессе познания, но с точки зрения способа их взаимосвязи внутри целого. Таким образом, в венских лекциях стирается намеченное в первом томе Психологии различие между ноэтикой, как учением об актах сознания, и ноэматикой, как учением о предметности. Дескриптивная психология получает форму общей теории предметов и обозначается как “дескриптивная феноменология”, т.е. наука о всей совокупности непосредственно данных сознания.

Показательный пример. Обычно Брентано различал два способа классификации психических актов: по предмету или по содержанию фундирующего акт сознания представления (по этому принципу, к примеру, представления и суждения различались на единичные, частные и общие); а также по способу направленности на предмет (различие трех главных классов психических феноменов). И вместе с тем, в венских лекциях заявляется, что это различие в способах классификации, в общем, является излишним. Брентано пишет: “…если мы присмотримся внимательнее, то обнаружим, что также достаточно систематизации [Ordnung] различий только самих предметов. А именно в силу того, что психические отношения и их различия сами также причисляются к предметам. И тем самым вполне может хватить одной систематизации в целом по предметам. При этом мы должны будем принимать в расчет только предметы представлений; так как ничто не может быть предметом психической активности, не будучи одновременно предметом соответствующего представления”.^{^[27]} С любой точки зрения акты сознания классифицируются в соответствии с различиями имманентного им содержания, будь-то внешнего, будь-то внутреннего восприятия.

По нашему мнению, это является следствием того, что Брентано, проводя различие между физическими и психическими феноменами, продолжал руководствоваться традиционным для новоевропейской философии понятием сознания, в соответствии с которым, сознание (мышление) отождествлялось со всей совокупностью непосредственно апперципируемого содержания. Позицию Брентано можно оценить как коррекцию традиционной теории сознания. Он стремится преодолеть имманентные для нее трудности и, прежде всего, указать ясные критерии для различия внутреннего восприятия своих собственных психических состояний и внешнего восприятия явлений внеположенных вещей, то есть выделить сферу психических явлений в собственном и строго смысле слова. При этом он попытался избежать кантовской дихотомии внутреннего и внешнего восприятия, показать, что данные внутреннего восприятия (акт сознания) имеют предметный характер в кантовском смысле, т.е. это разнообразие психических феноменов связанных закономерным образом. В результате, сознание выделяется как особая сущность, экспликация свойств которой предполагает не только описание актов сознания как таковых, но вместе с тем и имманентного им содержания, которое, будучи коррелятом актов сознания, не отделимо от них, и в этом смысле также принадлежит духовной реальности. В результате, в сферу психологической дескрипции попадают не только психические феномены, но вся совокупность имманентного сознанию содержания.

В психологии Брентано имеет место двойственная трактовка понятия сознания, которая сохраняется также в последующих разработках его ближайших учеников. Это связано с тем, что, с одной стороны, за основу берется брентановское понятие психических феноменов, которые характеризуются как определенный способ отношения или направленности на предмет (мы отвлекаемся сейчас от разнообразных трактовок метафоры отношения), т.е. подчеркивается интенциональная природа актов сознания и несводимость форм сознания к формам предметности; с другой стороны, акцент делается на характеристике сознания в качестве “вторичного объекта”, т.е. сознание понимается в традиционном смысле как совокупность непосредственно апперципируемого содержания. Развитие проблематики сознания в брентановской школе шло по пути синтеза традиционной, пост-картезианской концепции ментальных явлений (связанной с ней репрезенталистской теории восприятия) и берущей свое начало у Брентано идеи интенциональности актов сознания.

Показательным примером в этом отношении является описание структуры актов сознания у Казимира Твардовского^{^[28]} и “интенциональных переживаний” в Логических исследованиях Гуссерля. Как известно, Твардовский различает актом сознания, его содержание и предмет. Акт понимается как определенный способ отношения к предмету и в этом смысле он аналогичен психическому феномену у Брентано; содержание акта — это тот или иной психический образ предмета, непосредственно схваченный в акте сознания; предмет — это то, на что акт направлен посредством своего содержания. Содержание акта сознания у Твардовского аналогично первичному объекту у Брентано, имеется в виду непосредственно апперципируемое, имманентное акту сознания содержание. Правда, Твардовский проводит различие между содержанием акта и предметном, на который направлен акт и, в отличие от Брентано, мыслит содержание как реальную часть самого акта. Таким образом, он игнорирует брентановское различие частей сознания в собственном и модифицирующем смысле. И вместе с тем это различие оказывается не существенным для хода психологической дескрипции. Твардовский использует для описания содержания сознания тот же концептуальный аппарат, что и Брентано в венских лекция. Несмотря на то, что содержание, согласно Твардовскому, не дано в самом акте предметным образом, оно, будучи репрезентантом внеположенного предмета, по своей структуре с ним изоморфно. Содержание акта сознания или значение (у Твардовского это синонимы) является психическим образом предмета в сознании. Само содержание, поэтому, может быть объективировано благодаря рефлексии и может быть описано по аналогии с предметом, оно может быть представлено в виде предмета особого рода. Поскольку же содержание у Твардовского — это реальная составляющая акта сознания, то само сознание оказывается аналогичным по своей организации с репрезентируемыми в нем предметами, таким образом, оно может быть описано на основе общей теории предметов.

Также у Гуссерля в понятии “интенционального переживания” объединяются два аспекта — переживаемое в акте восприятия содержание, которое трактуется как реальная часть самого акта (реельное содержание), и то, что Гуссерль именует “одушевлением” или “истолкованием”, благодаря которому схваченное содержание получает предметную форму. Оба эти момента тесно взаимосвязаны, поскольку интенциональное отношение, понятое как истолковывающий синтез, предполагает неинтенциональный (гилетический) материал, который подвергается опредмечивающему истолкованию. В понятии “интенционального переживания” одновременно объединяется схватывание смыслового образа предмета и его конституирование. Несмотря на ряд критических уточнений, которые вносит Гуссерль, различие интенционального и реельного содержания сознания проводится у него на основе модели актов сознания предложенной Твардовским. Поэтому в отношении гуссерлевских “интенциональных переживаний” остается в силе все то, что было уже сказано относительно Твардовского. Как у Твардовского, так и у Гуссерля сохраняется связь с традиционной репрезенталистской теорией восприятия, “интенциональное переживание” (в смысле реельного содержания) может быть объективировано и подвергнуто структурно-аналитическому исследованию.^{^[29]}

Акт и предмет

В венских лекциях Брентано заявляет: “Было бы заблуждением полагать, что поскольку наши феномены частично реальны, частично нет, классификацию можно было бы провести таким образом, чтобы сначала рассмотреть одни и лишь затем другие. Познание коррелятивного является единым. Если мы хотим описать психическую область, мы должны показать, как вообще следует понимать предметы наших психических активностей и различия в способах отношения к ним”.^{^[30]} Таким образом, исследования сознания не может проходить за счет выведения за скобки одной из сторон коррелятивной пары (имманентного предмета), но напротив, предполагает также анализ структуры предметного содержания и способов взаимосвязи между актами и их объектами. В этой связи возникает вопрос, в каком смысле у Брентано может идти речь о корреляции между актом сознания и его предметом?

Брентано последовательно отстаивает эмпирическую точку зрения и в принципе не допускает в своих исследованиях сознания какого-либо трансцендентального измерения. Он отрицает кантовское понятие A priori, поэтому тематизация сознания и экспликация его структур не связана у него тематически с кантовской проблематикой условий возможности опыта сознания и его предметов. Брентановское требование единства научного метода познания означало отказ философии в обладании какими-либо особыми способами познания, которые выделяли бы ее в ряду других наук, и это требование могло бы быть также экстраполировано на кантовское понятие трансцендентальной рефлексии. Акт и интенциональный предмет обозначаются у Брентано в качестве коррелятов лишь в том смысле, что они невозможны друг без друга, но при этом они берутся как непосредственные данные внешнего и внутреннего восприятия, в качестве частей единого содержательного целого. В тех случаях, когда затрагивается вопрос о связи между предметом и актом, мы большей частью имеем дело с генетической постановкой вопроса, речь идет происхождении тех или иных определений, которые приписываются предмету. Акту не придается какого-либо специфического функционального назначения, и он не рассматривается как конститутивный для его предметности.

Изменением в способе отношения к предмету не подразумевает изменения способа его данности. В таком случае меняется лишь часть совокупного содержания сознания — содержание внутреннего восприятия, т. е. самосознание. Строго говоря, мы не воспринимаем первичный объект как хороший или плохой, существующий или возможный, настоящий или бывший и т.п., но лишь самих себя в том или ином модусе психической активности, как оправданного любящих его или ненавидящих, признающих или отрицающих и т.п.^{^[31]} При этом в рамках брентановской психологии не только не исключается, но напротив предполагается возможность различного способа отношения к одному и тому же предмету. Эта возможность основывается в фундирующей функции представлений.^{^[32]} Связь психических феноменов (различных классов) внутри акта сознания представлялась Брентано в виде отношений односторонней зависимости. Представления являются базисным классом психических феноменов постольку, поскольку “первичный объект необходимо и повсеместно присутствует в сознании только тем способом интенциональной присущности, который свойственен представлению”.^{^[33]} Иначе говоря, представление задает содержание фундированных в нем суждений и эмоций. Следовательно, содержание представления и базирующегося на нем суждения не различаются (не проводится различие между предметом и содержанием суждения). Более того, изменение суждения или эмоционального отношения не модифицирует содержание фундирующего представления, они являются вторичными или “надстраивающимися” (supraponierte) отношениями. В данном случае меняется качестве самого акта, но не его материя.

Это дает возможность Брентано анализировать структуру актов сознания безотносительно к их предметности. Но с другой стороны, из этого следует, что исследование когнитивных процессов, в ходе которых формируется содержание актов сознания (внимание, абстрагирование, сравнение и различение и т.п.) со своей стороны также тематически не связано с описанием структуры актов сознания как таковых. Брентановская теория психических отношений непосредственно не связана с теоретико-познавательной проблематикой экспликации субъективных условий познания. Психические акты, представленные в виде отношений, рассматриваются лишь как один из возможных объектов исследования. Поскольку первичный и вторичный объекты могут варьироваться независимо друг от друга, то и их описание, т.е. описание модификаций содержания внешнего и внутреннего восприятия, происходит изолировано.^{^[34]}

В психологии Брентано можно выделить сразу два словаря и два направления исследований — первый словарь можно назвать структукрно-аналитическим, с его помощью описывается структура актов сознания как таковых (“психический феномен”, “психическое отношение”, “частичный феномен”, “дивизив”, “элемент”, “психический элемент”, “часть сознания”); второй можно назвать теоретико-познавательным или функциональным, с его помощью описываются когнитивные функции и процедуры, в ходе которых формируется содержание фундирующих акт сознания представлений (схватывание (Bemerken), внимание, сравнение, различение, синтез и т.п.). Понятия первого рода обозначают структурные составляющие сознания, его части, данные во внутреннем или внешнем восприятии. Вторые обозначают функциональные моменты опыта сознания, благодаря которым формируется содержание представлений. В виду вышесказанного нет противоречия в, казалось бы, двойственном определении психических феноменов у Брентано — с одной стороны, как психических отношений, с другой, как элементов или частей сознания. Первое, по-видимому, предполагает неразрывную связь между актом и предметом, второе возможность его изолированного рассмотрения. Между тем эти термины принадлежали к одному и тому же словарю и использовались в одном и том же контексте, а именно при описании строения акта сознания как такового. Идея определения психических феноменов в качестве разнотипных отношений развивалась у Брентано исключительно в качестве принципа классификации самих психических феноменов, т.е. она используется лишь как принцип структурирования актов сознания как таковых. Понятие психического отношения не несет у Брентано “функциональной” нагрузки и не использовалось им для экспликации собственно когнитивных процедур, благодаря которым оформляется предметность сознания.

Если Карл Штумпф соединяет оба эти аспекта в своем понятии “психических функций”, то Гуссерль уже в “Философии арифметики” проводит различие между “психическим актом” и “психическим событием”. “Психические акты — это представления, утверждения, отрицания, любовь, ненависть, воля и т.д., о которых нас извещает внутреннее восприятие (reflection Локка). Совершенно иначе обстоит дело с анализом. Никто не может внутренне воспринимать анализирующую активность. Мы можем на опыте убедиться, что сначала непроанализированное содержание затем становится проанализированным; там, где раньше было одно содержание, теперь схватывается множество. Но больше чем это post hoc внутренне ничего нельзя констатировать. О психической активности, благодаря которой из непроанализированного единства возникает теперь множество, внутреннее восприятие не говорит ничего”.^{^[35]} “Психические акты” и “психические события” различаются Гуссерлем по способу их познания. В качестве примеров психических актов он приводит основные типы брентановских психических феноменов. Их характерная особенность заключается в том, что они являются данными внутреннего восприятия и могут быть объективированы благодаря рефлексии. Между тем, в случае с “психическими событиями” (частично это психические функции Штумпфа) речь идет, по существу, о до-предметном опыте сознания, благодаря которому формируется предметность когнитивных актов. Они могут быть эксплицированы лишь косвенным путем, на основании анализа генезиса содержания актов сознания. Фактически речь идет о реконструкции опыта сознания исходя из анализа различных типов предметностей. Таким образом, если в первом случае анализ предметности акта не является необходимым условием экспликации его собственной структуры, то во втором, анализ предметности становится необходимым условием и ориентиром для исследования психических активностей. Если акты — это один из возможных объектов познания, то “психические события” понимаются Гуссерлем как субъективные условия самого познания. По-видимому, он подразумевал также приоритет исследования “психических событий” по сравнению с описанием “актов”, поскольку последние уже предполагают предмет в качестве данного и в этом отношении являются вторичными.

Предпосылки использования мереологической модели исследования в брентановской психологии

Рассмотрим вопрос о тех явных или неявных допущениях, на основании которых стало возможным у Брентано описание структуры сознания в терминах отношения частей и целого. Можно выделить два рода таких предпосылок: онтологические, связанные с брентановской метафизикой и разрабатывавшимся им категориальным учением; и эпистемиологические, связанные с его ориентацией на позитивистские стандарты научного знания и позитивистскую психологию.

Переходя к рассмотрению онтологических предпосылок, следует оговориться, что мы не претендуем на исчерпывающий и всесторонний анализ мереологической проблематики в философии Брентано. Интересы нашего исследования ограниваются его психологией, поэтому обращение к теории частей и целого в онтологии и логике будет происходить исключительно в этом контексте.

Особая значимость онтологии и категориального учения для психологии сопряжена у Брентано с тем, что сознание уже в Психологии с эмпирической точки зрения выделялось как особая сущность или точнее как особый регион бытия. Брентано неоднократно подчеркивает, что психические феномены, данные во внутреннем восприятии, обладают реальным бытием, а целостный акт сознания является их реальным или объективным (sachlich) единством. С учетом того, что внутреннее восприятие является абсолютно достоверным, эта мысль получает особую значимость, поскольку отсюда следует, что именно внутреннее восприятие наших собственных, актуально претерпеваемых психических феноменов дает нам доступ к реальности в ее подлинном бытии. Вместе с тем, на всех этапах своего творчества Брентано отождествляет реально сущее (Reales, Wesenhaftes, Realitдt) с бытием вещным (Ding, Dingliches), т.е. реально существуют только вещи с присущими им свойствами и определенностями.^{^[36]} Акт сознания представляется Брентано как духовная вещь, “частями” или атрибутами которой являются психические активности.^{^[37]} Психические феномены, взятые в онтологическом плане, означают модусы бытия (акциденции) духовного существа. Брентано различает духовные и материальные субстанции, которые попадают у него под общее понятие вещи и представляют собой, по сути, видовые различия охватывающего их общего понятия реального (Reales). Все модусы бытия реально сущего оказываются разновидностями вещного бытия.

Несмотря на различие двух видов реально сущего, Брентано разрабатывал единое категориальное учение и единую категориальную модель, в рамках которой можно было бы описывать, с учетом их специфики, наиболее общие модусы бытия материальной и духовной субстанций. Структура сущего анализировалась им на основе традиционной онтологической схемы отношений субстанции и акциденции. Новизна же брентановского категориального учения заключается в том, онтологические структуры интерпретируются им в терминах отношений частей и целого. Уже в ранних лекциях по метафизике (вюрцбургские лекции 1867 года) отношения между субстанцией и акциденциями представлялись как отношения разнотипные частей единого целого.^{^[38]} Более того, уже в ранних лекциях значение теории частей и целого не ограничивалось лишь рамками одной онтологии. Брентано различает несколько типов частей: а) “физические части” (тела и их фрагменты); б) “логические части” (содержание понятий разных уровней, например, родовая определенность трактуется как часть видовой; цвет является логической частью красного и относится к красному как часть к целому); в) “метафизические части” (субстанции и ее акциденции). Брентано устанавливает однотипные отношения между частями указанных видов (отделимость или неотделимость, односторонняя или взаимная отделимость) на основании чего дается их единообразная классификация. Таким образом, как онтологические структуры мира, так и логические структуры мышления эксплицируются при помощи единой познавательной схемы. Благодаря этому уже в ранних лекциях по метафизике теория частей и целого приобретает значимость универсального эвристического средства. Вполне логично, что мереологическая модель, первоначально развивавшаяся в метафизике, будет применяется в Психологии с эмпирической точки зрения при описании структуры актов сознания. Отношения между реальными психическими феноменами последовательно трактуются Брентано с помощью той же самой схемы взаимоотношений частей целого (отделимость/неотделимость), которая была развита в онтологических штудиях.

Важнейшее значение для психологии Брентано имел тот факт, что он отождествлял реально существующее с настоящим. Акты сознания, по Брентано, лишены длительности и их внутреннее восприятие ограничено моментом настоящего, т.е. точкой Теперь. Жизнь сознания у Брентано — это последовательность не длящихся, мгновенных актов, между которыми нет какой-либо реальной связи. Предшествующие акты не могут модифицировать акты последующие.^{^[39]} Время, стало быть, вообще не играет у него роли особого фактора сознательной жизни, напротив, уже в первом томе Психологии он стремился освободить психологию от кантовской дихотомии пространства и времени как форм внешнего и внутреннего восприятия. В частности, он возражает против противопоставления физических и психических феноменов на основании тезиса, согласно которому, первые всегда даны как многообразие одновременно сосуществующих феноменов, а вторые явлены исключительно в форме временной последовательности.^{^[40]} Его позиция заключается в том, что акт сознания может быть рассмотрен в качестве единства множества сосуществующих, разнотипных психических феноменов. Кантовскому образу потока сознания он противопоставляет образ статичного целого, состоящего из ряда сосуществующих и взаимосвязанных закономерным образом элементов. Жизнь сознания у Брентано можно было бы сравнить с кинопленкой, это последовательность мгновенных кадров, каждый из которых является цельной и завершенной картиной. Акт и его содержание могут быть описаны взятые сами по себе, безотносительно к предыдущим или последующим актам. Поэтому Брентано не анализировал отношения между психическими феноменами во временной последовательности, но исключительно внутри одномоментного акта. Речь шла об установлении отношений субординации либо между сосуществующими психическими феноменами разных классов (представление фундирует надстраивающиеся суждения и эмоции), либо между элементами имманентной предметности. Так же отношения модификации рассматривались не во временной последовательности, но лишь внутри одномоментного акта сознания. В результате, как сам акт сознания, так и имманентное ему содержание рассматривались исключительно в виде синхронического единства одновременно сосуществующих элементов. В психологии Брентано вообще отсутствуют какие-либо намеки на постановку генетической проблематики.

Мы полагаем, что описание структуры актов сознания у Брентано в терминах частей и целого стало возможным вследствие того, что он мыслил сознание по модели мира данного в чувственном созерцании, т.е. по модели вещей и процессов в телесном мире. Сознание понимается как духовная вещь, имеющая составную структуру и образованная из повторяющихся из акта в акт однотипных элементов. Такими элементами являются психические феномены, в этом качестве они обозначаются в Психологии с эмпирической точки зрения как “частичные феномены” или “дивизивы”. В этом отношении они аналогичны “физическим частями”, которые в лекциях по метафизике 1867 года обозначали реальные составные части телесных вещей. Неверно было бы рассматривать мереологический способ описания актов сознания в Психологии как теоретическую конструкцию или эвристический прием, с помощью которого объясняется, к примеру, феномен внутреннего восприятия или мышление сложных предметных образований. Брентано подчеркивает, что психические феномены реально не тождественны друг другу, таким образом, они являются реально отличными друг от друга частями единой духовной вещи (акта сознания).^{^[41]}

Эпистемиологические предпосылки

Психология с эмпирической точки зрения начинается с обсуждения вопроса о возможных методах психологического познания. Первая книга Психологии целиком посвящена рассмотрению проблемы метода и только вслед за этим, во второй книге Брентано проводит различие между физическими и психическими феноменами, и на этой основе определяет предметные сферы естественных наук и психологии. Возникает вопрос, как взаимосвязаны между собой первая и вторая книги? Что обусловило именно такую последовательность изложения, при которой обсуждение методологических вопросов предшествует содержательному определению предмета психологии? Какое значение имеет первая книга, названная в оглавлении вводной, для последующих психологических разработок?

Прежде всего, такое построение Психологии может служить наглядным свидетельством того, что проблема метода как в философии в целом, так и в психологии в частности всегда имела для Брентано первостепенное значение. Способ методического обоснования познания рассматривался в его историко-философской концепции в качестве одного из главных критериев оценки состояния философии на том или ином этапе ее развития. Он напрямую связывал взлет и падение философии в разные эпохи с эволюцией методов познания, с утверждением или забвением в философии “естественных”, т.е. наукообразных способов исследования.

В плане собственно психологического исследования такая последовательность показывает, что методологическое обоснование психологии происходит у Брентано до того, как будет дано содержательное определение понятий физических и психических феноменов и фактически до того, как будет концептуально оформлено размежевание сфер познания психологии и естественных наук. Таким образом, определение метода психологии предшествует определению ее предметной сферы. В этом выражается заявленная еще в габилитационных тезисах позиция Брентано, в соответствии с которой, естествознание и психология (философия) имеют единое методологическое основание и должны использовать единые методы познания. В первой книге Психологии четко различается психофизиологическая и собственно психологическая проблематика, отстаивается тезис о независимости психологии от физиологии, и в то же время, Брентано, по существу, доказывает применимость в психологии уже известных методов естественных наук. Среди ее возможных методов называются индукция, дедукция, исторический метод, статистический метод, эксперимент, наблюдение, измерение.^{^[42]} Разделение двух ветвей научного знания — естественных наук и психологии — проводится у Брентано в рамках единой, по сути, позитивистской модели научного познания. Первая книга Психологии имеет по отношению к последующим психологическим исследованиям значение общего теоретико-познавательного основания, здесь заявлены и экстраполируются на психологию общие принципы теории познания, которым должно соответствовать любое исследование, претендующее на научный статус. Характерно, что обсуждение методологических вопросов проходило безотносительно к различию физических и психических феноменов, это различие будет проведено только во второй книге, а используемые в первой книге понятия “психические явления”, “психические элементы” обозначают феномены как одного, так и другого типов (они тождественны понятию “состояний сознания” или “чувства” (feelings) у Дж. Ст. Милля).^{^[43]} Методологическая проблематика получает здесь приоритетное значение, поскольку различение этих феноменов и их описание будет проводится на основе тех методологических принципов и средств, которые были обрисованы в первой книге. Следовательно, выделение сознания в качестве особого объекта исследования не требовало, с точки зрения Брентано, разработки принципиально новых способов научного исследования. Обоснование психологии в качестве самостоятельной науки принимает вид простого расширения сферы научного познания.

Брентано попытался представить факты сознания по аналогии объектами изучения естественных наук. В этой связи важно учитывать, что, несмотря на проведенное им различие внешнего и внутреннего восприятия, между ними нет непреодолимой пропасти. Иначе говоря, психические феномены не являются исключительно внутренне воспринимаемыми, они могут быть даны также во внешнем восприятии, в качестве первичного объекта, например, благодаря памяти или фантазии.^{^[44]} И Брентано не указывал каких-либо различий в способах данности психических феноменов во внутреннем и внешнем восприятии.

На это можно было бы возразить, что Брентано все же проводил различие между внутренним восприятием и наблюдением, и отрицал возможность наблюдать актуально переживаемые психические феномены, что могло бы свидетельствовать об их специфическом способе данности во внутреннем восприятии.^{^[45]} Но при внимательном рассмотрении оказывается, что в соответствующем фрагменте Брентано не отрицал в принципе возможность наблюдать психические феномены, но лишь нашу способность наблюдать их в самом внутреннем восприятии, т.е. речь идет о различии внутреннего восприятия и внутреннего наблюдения. Буквально в следующем параграфе он доказывает, что ранее пережитые психические феномены доступны наблюдению благодаря памяти, т.е. во внешнем восприятии, и связывает с этим саму возможность научного исследования сознания.^{^[46]}

Использование Брентано в психологии мереологической модели исследования напрямую связано, по нашему мнению, с его ориентацией на современную ему позитивистскую психологию В качестве образца научной психологии для него выступала ассоциативная психология, а именно та ее версия, которая разрабатывалась Дж. Ст. Миллем. Именно ассоциативная психология образует, по нашему убеждению, тот общий план, на фоне которого оформлялась брентановская концепция сознания.

Связь Брентано с англосаксонской философией обозначается уже в самом начале его Психологии с эмпирической точки зрения. На первых же страницах своей книги Брентано признает, что в ходе своей работы он учитывал результаты работ английских психологов в не меньшей степени, чем работы отечественных, немецких исследователей.^{^[47]} Среди наиболее общих и первостепенных задач стоящих перед психологией он называет установление общих отличительных свойств психических феноменов, проведение их классификации, а также выявление “предельных психических элементов” (die letzten psychischen Elemente) или “элементарных феноменов”, “из которых происходят феномены более сложные”.^{^[48]} В этом же духе определялись предмет и задачи психологии в венских лекциях.^{^[49]} Поскольку психические феномены обозначаются как части сознания или его дивизивы, то получается, что вышеупомянутые задачи психологии тесно между собой взаимосвязаны, поскольку классификация психических феноменов одновременно означает у Брентано выделение простейших психических активностей, каковыми и являются психические феномены. Речь идет о выявлении простейших структурообразующих элементов сознания.

Формулируя задачи психологии, Брентано вскользь упоминает Локка, а также, что здесь особенно важно, концепцию “психической химии” Дж. Ст. Милля.^{^[50]} “Таким образом, пишет он, мы вынуждены прибегнуть к анализу, который сравнивали с анализом химика”.^{^[51]} Он считает проведенную Дж. Ст. Миллем аналогию между психологией и химией вполне корректной, поскольку также как и он признает содержание сознания атомарным по своей структуре образованием, которое подобно сложному химическому соединению формируется из множества простейших, элементарных составляющих. Как у Дж. Ст. Милля, так и у Брентано психологические законы — это законы компликации, формирования сложных психических образований из простейших элементов. Несмотря на то, что Брентано проводит различие между актом сознания и его предметностью, акты и их объекты понимаются как структурно изоморфные образования, они организованы сходным образом и, следовательно, сходным же образом могут быть и описаны, нет принципиального отличия в принципах организации и исследования содержания внешнего и внутреннего восприятия. Поэтому в венских лекциях могла быть дана единая классификация частей сознания, и эта классификация проводилась на основе единой исследовательской схемы.

Брентано и Дж. Ст. Милля объединяет общая парадигма в понимании генезиса познания, схематично — это движение от сложного к простому, от неясного представления неартикулированного целого к отчетливому представлению составляющих его частей (понятие часть трактуется предельно широко, оно обозначает не только фрагменты вещей, но также абстрактные и формальные моменты). При этом мы имеем дело с эмпирической моделью познания, поскольку объект берется как данное целое, имплицитно содержащее в себе всю полноту своих возможных определений (частей).^{^[52]}

Дж. Ст. Милль в Системе логики проводит различие между наблюдением и описанием, с одной стороны, и индукцией, с другой. Наблюдение и описание являются первым и неизбежным шагом любого познания, это предварительная ступень познания, которая предшествует индуктивному выводу. Наблюдение, согласно определению Дж. Ст. Милля, является аналитической процедурой.^{^[53]} В отличие от простого восприятия, в котором явление дано как спутанное целое, в наблюдении происходит расчленение сложного образования на более простые элементы. В этом и заключается его задача, при чем анализ должен проводиться вплоть до выделения простейших элементов. Описание выполняет функцию систематизации данных наблюдения, его задача состоит в том, чтобы привести их к единой схеме, и в этой функции определения и классификации выделенных в ходе наблюдении элементов оно образует основу для последующих индуктивных обобщений.^{^[54]} Если сравнить это с тем, как трактует метод дескриптивной психологии Брентано, то обнаружится его точное соответствие указанной схеме Дж. Ст. Милля. Брентано выделяется несколько этапов психологического исследования: “восприятие” (erleben), “выделение чего-то” в качестве объекта (bemerken), “фиксация” выделенного с целью его систематизации (fixieren, um es zu sammeln), и уже на этой основе “индуктивное обобщение” и дедукция.^{^[55]} Шаг от простого восприятия (erleben) к выделению или различению чего-то в качестве объекта (bemerken) является аналитической процедурой, это переход от так называемого имплицитного представления, в котором объект воспринимается как целое, к эксплицитному представлению составляющих его частей. Это процедура по своей функции аналогична наблюдению у Дж. Ст. Милля, точно так же как и “фиксация” аналогична его “описанию”. В итоге, дескрипция у Брентано принимает вид морфологического исследования частей сознания, ее задачей является их исчерпывающая классификация и установление возможные способы их взаимосвязи. Таким образом, имеются прямые параллели в трактовках метода и генезиса психологического познания у Брентано и Дж. Ст. Милля. Если исходить из того, что понятие наблюдения в Психологии с эмпирической точки зрения и понятие дескрипции в венских лекциях формировались в тесной связи с восприятием англосаксонской психологии,^{^[56]} то можно заключить, что у Брентано на этих этапах не появляется каких-либо серьезных изменений в трактовке метода психологического исследования. Скорее происходит уточнение и детализация того метода, который в общей форме был намечен уже в Психологии. Позднее, в Логических исследованиях Гуссерль будет трактовать дескрипцию в том же духе, что и Брентано в венских лекциях , это аналитическое движение, конечная цель которого — выявление базисных структурообразующих элементов и основных способов их взаимосвязи. Гуссерлевская теория предметов и значения будет развиваться в виде морфологического исследования основных типов частей значений и предметов.

В то же время следует отметить важное отличие в подходах Брентано и Дж. Ст. Милля. Брентано описывает связи между “психическими элементами” как отношения взаимной или односторонней отделимости и неотделимости одних элементов от других. Способ же связи элементов определяется их собственным содержанием. В конечном счете, Брентано попытался установить отношения зависимости одних частей от других, тем самым выявить необходимые связи между ними. Тем самым, часть объектов сознания может быть представлена в качестве целостностей, сформированных из элементов неотделимых друг от друга, т.е. связанных необходимым образом (повторим, что характер такой связи определяется “природой” самих элементов). Если Дж. Ст. Милль определял законы психологии как законы ассоциации и трактовал их как устойчивые каузальные связи между “состояниями сознания”, то Брентано не сводит психологические законы к законам ассоциации, и связи между частями сознания не рассматривает как отношения каузальной зависимости. Соответственно, индукция не является у него каузальным объяснением фактов сознания, но скорее выявление универсальных и необходимых форм связи явлений.

Продолжение следует

^* Работа выполнена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда в рамках программы “Брентано и его школа: развитие проблем сознания и интенциональности в феноменологии и аналитической философии XX в.” (проект №01-03-00280а).

^{^[1]} Понятие “брентановская школа” объединяет ряд австрийских и немецких философов, ближайших учеников и последователей Франца Брентано, испытавших на себе значительное влияние его философии. К этому кругу принадлежали К. Штумпф, А. Марти, К. Твардовский, А. Мейнонг, А. Хёфлер. Учеником Брентано был также Э. Гуссерль.

^{^[2]} См. Э. Гуссерль Логические исследования, Т. 1, Пролегомены § 32, 65.

^{^[3]} A. SьЯbauer Intentionalitдt, Sachverhalt, Noema. Mьnchen: Albert, 1995.

^{^[4]} “С исторической точки зрения это верно, что Гуссерль посвящал больше времени и уделял больше места в своих произведениях феноменологической проблематике, по сравнению с проблемами теории значения или формальной онтологии. Но это не означает, что феноменологические проблемы составляли центральную часть его проблемной сферы. Центральным в его философских устремлениях было [стремление] приблизить данную проблему познания к своему решению, и на этом фоне феноменологические, семантические и онтологические проблемы имеют равную существенную значимость, так как без их решения не может быть прояснена главная проблема” см. A. SьЯbauer Intentionalitдt, Sachverhalt, Noema. Mьnchen: Albert, 1995, s. 17. Здесь и в дальнейшем примечания переводчика будут даны в квадратных скобках.

^{^[5]} см. E. Tugendhat Der Wahrheitsbegriff bei Husserl und Heidegger. Berlin, 1970, S. 19-20.

^{^[6]} У Лесьневского “мереология” обозначает часть теории множеств, а именно формальную теорию, определяющую смысл отношений части и целого.

^{^[7]} Гуссерль неоднократно отмечал особое место развитой в третьем исследовании теории предметов и, соответственно, учения о частях и целом. О третьем исследовании он говорит как “существенной предпосылке для полного понимания” его Логических исследований, как о “наилучшей отправной точке” для изучения его философии. См. подробнее об этом A. SьЯbauer Intentionalitдt, Sachverhalt, Noema… s. 29-30.

^{^[8]} Имеется в виду различие самостоятельного и несамостоятельного содержания (значений). См. введение в четвертое исследование.

^{^[9]} В последние годы был опубликован целый ряд работ, посвященных исследованию отношений раннего Гуссерля к брентановской школе, и среди них несколько работ, в которых рассматривается развитие мереологической проблематики. Прежде всего, следует отметить сборник работ Parts and Moments. Studies in Logic and Formal Ontology. Ed B. Smith, Philosophia Verlag, Mьnchen-Wien, 1982 и в нем статью B. Smith and K. Mulligan Pieces of a Theory; кроме того см. также P. M. Simons Brentano’s Theory of Categories: A Critical Appraisal // Brentano Studien Bd. 1, Wьrzburg, 1989; B. Smith The Soul and Its Parts. A Study in Aristotle and Brentano. там же; сборник Brentano Studien. Teil und Ganzes. Bd. 4, Wьrzburg, 1993 целиком посвященный теории частей и целого у Брентано; R. D. Rollinger Husserl’s Position in The School of Brentano. Dordrecht/Boston/London, Kluwer Acad. Publ., 1999, книга, в которой рассматривается влияние мереологической теории К. Штумпфа на раннего Гуссерля; J. Cavallin Content and Object. Dordrecht/ Boston/London, Kluwer Acad. Publ., 1997, в этой книге рассматривается связь мереологии Гуссерля и Твардовского.

^{^[10]} См. E. Fink Operative Begriffe in Husserls Phдnomenologie // Nдhe und Distanz hg. F. A. Schwarz, Freiburg/Mьnchen, Albert, 1976.

^{^[11]} См. F. Brentano Psychologie vom empirischen Standpunkt. Leipzig, 1924, Bd. 1, s. 142.

^{^[12]} См. F. Brentano Ьber Zukunft der Philosophie, Leipzig, 1929, s. 137.

^{^[13]} См. F. Brentano Psychologie vom empirischen Standpunkt, Bd. 1…s. 110-111. См. Ф. Брентано Избранные работы, М., Дом интеллектуальной книги, 1996, с.23.

^{^[14]} Характерно, что Гуссерль трактовал брентановские определения как “сущностные дефиниции” интенциональных переживаний. В частности, в Логических исследованиях он следующим образом характеризует известный брентановский тезис об интенциорнальности: “Интенциональное отношение, понятое чисто дескриптивно как внутренняя, характерная особенность определенных переживаний, мы понимаем как сущностную определенность [Wesensbestimmtheit] “психических феноменов” или “актов”, так что в дефиниции Брентано…мы видим “сущностную [essentielle] дефиницию”, чья “реальность” (в традиционном смысле) естественно гарантирована благодаря примерам. Другими словами и одновременно в чисто феноменологическом смысле: идеация, осуществленная на основе показательных отдельных случаев таких переживаний…дает нам чисто феноменологическую родовую идею [Gattungsidee] интенционального переживания или акта, а равно в дальнейшем также их чистых существенных черт [Artungen].” См. E. Husserl Logische Untersuchungen, Tьbingen, Max Niemeyer Verlag, 1968, Bd. 2, s. 368-369 (LU 5, § 10). В этом выражается характерное отличие брентановского и гуссерлевского подходов. Гуссерль в Логических исследованиях нацелен на разработку эйдетики сознания, т.е. на выявление его универсальной сущности и установлении идеальных типов переживаний. Речь у него идет о том, чтобы выявить родовую идею или родовой характер (Gattungscharakter) интенциональных переживаний (при этом интенциональные переживания в отличие от иных типов переживаний образует единство рода), а также о том, чтобы выделить основные классы интенциональных переживаний, при чем их классификация также проходила по линии установления родовидовых различий. У Брентано же речь идет о выделении общих эмпирических признаков психических явлений. Классификация психических феноменов означает у него расчленение совокупности эмпирических данных, и вместе с тем подразумевало, как мы увидим в дальнейшем, выявление простейших, элементарных типов психических активностей.

^{^[15]} См. F. Brentano Kategorienlehre. Leipzig, 1933, s.214-215, 219, 240, 254-255.

^{^[16]} См. M. Buzzoni Brentano. Sprache, Ontologie und Person // Brentano Studien, Bd. 1, s. 158-159, Anm. 29.

^{^[17]} См. F. Brentano Abkehr vom Nichtrealen. Bern-Mьnchen, Francke Verlag 1966, s. 341, или Ф. Брентано Избранные работы.. с. 136. То, что это письмо датируется мартом 1908 года, доказывает, что это различие проводилось также и “поздним” Брентано. Так называемый реистский поворот в принципе не затрагивал указанное различие и имел совершенно иную проблемную направленность. Поздний Брентано (после 1904 года), выдвигает так называемый реистский тезис, ставший краеугольным камнем его поздней психологической концепции. Этот тезис гласит, что только реальное (Reales) может быть объектом сознания. С нашей точки зрения, этот тезис ничуть не противоречит различию между действительными вещами и имманентным содержанием актов сознания. Это объясняется тем, что понятие реального у Брентано многозначно. С одной стороны, оно означает у него реально сущее и в этом смысле является синонимом “вещи” и “действительно существующего” (Wesenhaftes), но, с другой стороны, оно может означать также особое, “вещное” содержание сознания. В последнем смысле Брентано говорит о реальном содержании (realer Gehalt) сознания в противоположность нереальному (см. F. Brentano Wahrheit und Evidenz, Leipzig, Felix Meiner, 1930, s. 26), называет в венских лекциях по дескриптивной психологии реальными феноменами содержание ощущений (F. Brentano Deskriptive Psychologie, Namburg, Felix Meiner, 1982, s. 133, 139). В реистском тезисе реальное не означает действительно существующего и вообще не затрагивает различия между вещью и феноменом (“Если я говорю, можно мыслить только реальное, то это естественно не должно означать ничего другого, кроме того, что мы можем мыслить только то, что, будь оно реальным”, было бы вещью, ее свойством или частью см. F. Brentano Abkehr vom Nichtrealen…1966, s. 114). Здесь не утверждается, следовательно, что акты сознания направлены в качестве своих объектов исключительно на действительные вещи, но говориться лишь о возможном содержании актов сознания. Эволюция позиции Брентано заключается только в том, что если ранний Брентано непосредственно не связывал понятие объекта сознания и понятие вещи, и допускал невещное, и в этом смысле нереальное содержание сознания (Undinge), то поздний Брентано устанавливаем между ними прямую корреляцию — объектом может быть только то, что возможно в качестве реально сущего, т.е. в качестве вещи. Reales в реистском тезисе имеет значение пограничного понятия, указывающего границы сознания, круг его возможных объектов (М. Буццони полагает, что понятие Reales у Брентано означает возможный предмет сознания, его возможный предметный коррелят см. M. Buzzoni Brentano, Sprache, Ontologie und Person. // Brentano Studien Bd. 1, s. 156-157). В этом отношении можно провести аналогию между реизмом Брентано и критическими проектами Канта и Витгенштейна. Хотя своеобразие подхода Брентано заключается в том, что у него речь не идет об определении границ познания путем критики познавательных способностей или границ дискурсивного мышления путем логического анализа языка, “критика” понятия объекта сознания не связывалась у него с какой-либо формой наукоучения. Речь у него идет о границах сознания как такового, которые должны были быть определены в том числе на основе онтологических исследований порядка реально сущего (Reales).

^{^[18]} Он ссылался в этой связи на современные ему исследования по физиологии органов чувств, в частности, на Г. Гельмгольца, характеризовавшего чувственные данные как “иероглифы” или “символы” вызывающих их внешних причин. См. F. Brentano Die Lehre vom richtigen Urteil, Bern, 1956, s. 145-150, 153-154; F. Brentano Psychologie…Bd.1, s.87, 133-134, 172-173, 196-197, 250; F. Brentano Psychologie.., Bd. 3, Leipzig, Felix Meiner, 1928, s. 27.

^{^[19]} См. F. Brentano Psychologie.., Bd. 1, s. 138, или Ф. Брентано Избранные работы…с. 42-43. Перевод дан по русскому изданию.

^{^[20]} См. F. Brentano Psychologie.., Bd. 1, s. 140, или Ф. Брентано Избранные работы… с. 44.

^{^[21]} Здесь же Брентано добавляет “То же относится ко всем психическим феноменам, которые имеют исключительно феноменальное существование”. По-видимому, он имеет в виду, психические феномены, которые реально не переживаются и даны во внешнем восприятии. Это происходит, согласно Брентано, в тех случаях, когда мы припоминаем свои прошедшие психические состояния или представляем психическую жизнь других людей.

^{^[22]} F. Brentano Deskriptive Psychologie …s. 1.

^{^[23]} См. там же s.2.

^{^[24]} Там же s. 25-27. При интерпретации данного фрагмента следует учитывать, что в нем термин “реальный” употребляется не в смысле действительно существующего, но в смысле “вещного”. Так Брентано говорит здесь о цвете как о реальном объекте интенционального отношения, а о “бывшем звуке” как нереальном интенциональном корреляте. Это различие между реальным и нереальным объектами психических отношений не пересекается с различием действительной вещи и интенционального предмета, но означает лишь различие содержания (реального и нереального) представлений двух типов — ощущений и припоминания (Proterдsthese) см. s. 97-98, 102-103.

^{^[25]} См. там же s. 130, 132.

^{^[26]} Отсутствуют представления фантазии, которые рассматривались в курсе лекций по эстетике прочитанном в 1885-86 годах, поскольку они, по Брентано, не представляют собой особого типа представлений, а являются переходной формой между представлениями наглядными и абстрактными, а точнее связкой указанных представлений см. F. Brentano Grundzьge der Дsthetik, Bern, 1959, s. 87.

^{^[27]} F. Brentano Deskriptive Psychologie…s. 132.

^{^[28]} См. К Твардовский К учению о содержании и предмете представлений // Логико-философские и психологические исследования. М., РОССПЕН, 1997.

^{^[29]} В Логических исследованиях сохраняется многозначность понятия акта сознания. Об акте сознания может говорится как о части апперципируемого содержания (см. различие в первом исследовании между значением и актом, в пятом исследовании между “качеством” и “материей”), с другой стороны, классификация актов сознания на смыслопридающие и наполняющие означает типологию различных видов опыта сознания, хотя их специфическое отличие друг от друга эксплицируется опять таки лишь на основе сравнительного анализа структуры их содержания, т.е. структурно-аналитического исследования.

^{^[30]} См. F. Brentano Deskriptive Psychologie… s. 130, 131.

^{^[31]} Брентано считал темпоральные, модальные, этические, эстетические определения рефлексивными понятиями, полученными на основе внутреннего восприятия психических феноменов.

^{^[32]} По нашему мнению, Л. Ландгребе неверно оценивает брентановскую проблематику и расхождение между гуссерлевским и брентановским проектами, заявляя, что Брентано была совершенно чужда мысль о том, что два различные акта сознания могут иметь идентично тот же самый предмет, мысль, которая с самого начала, как он полагает, играла большую роль для Гуссерля см. L.Landgrebe Der Weg der Phдnomenologie. Gьtersloh, 1967, s.11-12. Напротив, именно у Брентано, тематизируется возможность различных способов направленности на один и тот же предмет. Что действительно отсутствует у Брентано, так это вопрос о возможности различных способов данности одного и того же предмета и способах их модификации. Это объясняется тем, что предмет представления отождествляется у него с его содержанием.

^{^[33]} F. Brentano Psychologie.., Bd. 2, s. 127.

^{^[34]} В частности, это выражается в том, что Брентано различает два способа классификации психических феноменов — по содержанию фундирующего их представления, и по способу направленности. Обе классификации развивались параллельно друг другу.

^{^[35]} См. E. Husserl Philosophie der Arithmetik // Gesammelte Schriften, Felix Meiner Verlag, Namburg, 1992, Bd 1, s. 62-63.

^{^[36]} Мы здесь отвлекаемся от вопроса о развитии брентановского категориального учения, поскольку это положение остается неизменным как у раннего, так и у позднего Брентано.

^{^[37]} “Явления внутреннего восприятия являют нас самих как субстанцию с психическими акциденциями. Таковыми являются видение, слышание, понятийное мышление разнообразного рода, суждение, эмоциональная активность, желание, удовольствие, гнев и т.д.” см. F. Brentano Vom Ursprung sittlicher Erkenntnis...s. 142.

^{^[38]} См. W. Baumgartner, P. Simons Brentanos Mereologie // Brentano Studien, Wьrzburg, 1994, Bd. 4, s.60-62.

^{^[39]} См. например, F. Brentano Zur Kategorienlehre // Brentano Studien, Bd. 4, 1993, s. 264-265.

^{^[40]} См. F. Brentano Psychologie.., Bd. 1, s. 132-136, или Ф. Брентано Избранные работы с. 38-41.

^{^[41]} См. F. Brentano Psychologie.., Bd. 1, s. 228-229.

^{^[42]} См. K. Hedwig Description. Die historischen Voraussetzungen und die Rezeption Brentanos // Brentano Studien, Bd. 1.

^{^[43]} См. Дж. Ст. Милль Система Логики кн. I, гл. 3, § 3. По Миллю, “чувством называется все, что дух сознает, что он чувствует, другими словами, что входит как часть в его чувствующее бытие”.

^{^[44]} Брентано не сводил внешнее восприятие к восприятию какого-либо определенного типа предметности, например, физических феноменов. Это восприятие всей совокупности содержания сознания за исключением актуального психического акта.

^{^[45]} См. См. F. Brentano Psychologie.., Bd. 1, Buch 1. Kap. 2, § 2, s. 40-48.

^{^[46]} См. См. F. Brentano Psychologie.., Bd. 1, Buch 1. Kap. 2, § 3, s. 48-51. “Очевидно, что здесь психология оказывается, по сравнению с другим общим наукам, в худшем положении. Поскольку хотя многие из них обходятся без эксперимента, как, например, астрономия; но без наблюдения ни одна. На самом деле психология, прямо говоря, стала бы невозможной, если бы эту нехватку нельзя было бы как-то компенсировать. Но таковая компенсация, по крайней мере, до определенной степени, обнаруживается благодаря внимательному созерцанию в памяти ранее испытанных психических состояний” (s. 48). “Если попытка проследить, наблюдая, ярость, которая нас охватывает, становится невозможной из-за того, что этот феномен исчезает, то напротив состояние ранее пережитого возбуждения явно не может более испытывать на себе никаких помех. Удается же, в самом деле, внимательно обращаться к прошедшим психическим феноменам, так же как к настоящим физическим, и так сказать наблюдать их таким способом” (s. 49).

^{^[47]} См. F. Brentano Psychologie.., Bd. 1, s. 2.

^{^[48]} См. F. Brentano Psychologie.., Bd. 1, s. 62-64, а также s. 69-70, где говорится о “примитивных душевных элементах”.

^{^[49]} См. F. Brentano Deskriptive Psychologie.. s. 1, 2.

^{^[50]} См. Дж. Ст. Милль Система логики силлогистической и индуктивной. Пер. В. Н. Ивановского, М., 1914, кн. VI, гл. 4, § 1-3.

^{^[51]} См. F. Brentano Psychologie.., Bd. 1, s. 64.

^{^[52]} Эту же модель познания мы встречаем также у учеников Брентано, например, у К. Твардовского в его К учению о содержании и предмете представлений.

^{^[53]} См. Дж. Ст. Милль Система Логики… кн. III, гл. 7, § 1.

^{^[54]} См. там же кн. III, гл. 2, § 3; кн. III, гл. 7, § 4; кн. IV, гл. 1, § 1, 3.

^{^[55]} См. F. Brentano Deskriptive Psychologie.. s. 28-76.

^{^[56]} См. W. Baumgartner Mills und Brentanos Methode der Beschreibenden Analyse//Brentano Studien, Wьrzburg, 1990, Bd. 2.

[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]