Елизавета Родионова / Националистический дискурс газеты Завтра

Елизавета Родионова

Националистический дискурс газеты “Завтра”

В современной России нет единого национально-патриотического фронта (такое мнение разделяют не только наблюдатели, но и сторонники этих взглядов[1]). Налицо множество самых разных вариантов национализма. Каждый из этих вариантов вырабатывает свой собственный идеологический миф или использует уже существующий. Насколько вероятно, что тот или иной миф станет популярен, “попадет в точку”, зависит от многих факторов. Например, идеологические мифы, связанные с арийской тематикой, вызывают еще сильные ассоциации с Третьим рейхом и могут привлекать лишь очень ограниченные слои общества. Очевидно, что по-настоящему массовые симпатии сегодня могут вызвать националистские лозунги, приукрашенные рациональными идеями, которые разделяет большинство (например, необходимостью консолидировать общество или отстаивать Русскую идею). Таким, на мой взгляд, предстает национализм в варианте газеты “Завтра”.

“Завтра” выделяется среди других патриотических изданий. Среди них она не только самая массовая, известная, но и самая репрезентативная. В одном из номеров газеты “Пресса России” было напечатано нечто вроде иерархической структуры современных патриотических изданий, самое почетное место при этом занимала “Завтра”[2] . При всех разногласиях между разными националистическими течениями авторитет “Завтра” несомненен. В “Завтра” печатаются авторы, имеющие довольно значительные расхождения во взглядах, и поэтому поиск идеологического общего знаменателя на страницах одного издания представляется мне показательным и интересным явлением.

Иногда кажется, что идеологию национализма можно ощутить практически материально, она так очевидна, что кажется, протяни руку — и дотронешься. Однако, исследуя ее, придется искать метод описания казалось бы очевидных и тривиальных явлений, объяснимых только на уровне метаязыка. В этом заключается главная сложность работы с идеологией: нужно определить и описать то, что крайне сложно поддается анализу. Стоит начать обрисовывать контуры идеологии, как они становятся совершенно размытыми. Исследуя ее логику, трудно не оказаться внутри ее особого герменевтического круга. Идеология одновременно и очевидна, и неуловима. Я начну описывать ее главные признаки, и тут же само наполнение идеологического мифа заставит меня согласиться с половиной ее аргументов; захочу воспроизвести основные смысловые моменты, но скажу нечто совсем другое. Идеология постоянно воспроизводит один и тот же миф. Многочисленные факты, которыми она располагает, все, что попадает в поле ее зрения, перерабатывается и высвечивается как новое воплощение все того же мифологического комплекса. Миф, лежащий в основе идеологии, принимает разные обличья. Поэтому при описании идеологии всегда есть опасность “увязнуть” в фактическом материале, т. е. в том, что для идеологии служит попросту сырьем. При анализе сегодняшней националистической идеологии эта опасность увеличивается, поскольку факты, пущенные в оборот, обычно вопиющие и типичные выводы разделяются слишком многими. Иными словами, чтобы описать картину мира определенной идеологии, необходимо выяснить, что является для этой идеологии кодом. Поэтому, исследуя националистическую идеологию газеты “Завтра”, необходимо определить, как фиксируется и как воспроизводится ее миф. Попробуем очертить область существования конкретного идеологического мифа и продемонстрировать механизмы его существования.

Среди отличительных черт всей современной патриотической прессы и газеты “Завтра”, в частности, нельзя сразу же не отметить сочетание элементов поэтической образности с имитацией сухого или сдержанного документального аналитического стиля. Аффективная патетика и имитация объективной дистанцированности присутствуют здесь на равных, они практически неотделимы друг от друга. С этим связана другая важная особенность патриотической прессы: ее собственная позиция по отношению к прочим периодическим издания и СМИ вообще. Как правило, патриотические издания не являются информационными в полном значении этого слова, их основная функция не информировать читателя, — их читатель подразумевается уже информированным, — а корректировать информацию, полученную иным способом. Т. е. подразумевается, что любой читатель, например “Завтра”, смотрит телевизор и читает другие газеты, а к “Завтра” обращается с тем, чтобы понять, как же следует относиться к полученным известиям и что они означают на самом деле. Это позиция как бы над-прессы. Критикуя и корректируя мнения своих оппонентов, авторы газетных статей надстраивают идеологический миф и закрепляют в сознании читателей равноценность факта и идеологической установки. Можно сказать, что источником для патриотической прессы являются другие СМИ, а фактом — событие с длинным шлейфом реакций на него. Причем чаще всего, выводы из других источников корректируются при помощи неких абстрактных, уже совершенных некогда умозаключений, как-то: “известно, куда перераспределяются наши национальные богатства”, “наконец-то поняли, откуда все беды в России”, “кто самые пронырливые ростовщики в мире”[3] и т. д. Делая вид, что нам дается точная проверенная взвешенная информация, авторы статей “приправляют” ее субъективными эмоциональными вставками. Новизна сообщения заключается не в поданном материале, а в очередном проговаривании этих абстрактных обобщений. Такие клишированные обобщения служат не просто для подачи нового материала, — то, что может показаться простым штампом, наполнено особым смыслом для всех, разделяющих эти взгляды. Эти абстрактные обобщения являются готовыми понятиями. Можно проследить, как такое понятие, существовавшее сначала автономно, вобрало в себя некое новое значение, покрыв целиком или частично его смысловой материал. Такое “похищение языка”[4] не прекращается никогда: идеология постоянно вырабатывает новые понятия для своего актива. Выражение “мировое сообщество” для газеты “Завтра” практически синонимично “жидо-масонскому заговору”, а слово “демократический” и другие, однокоренные ему слова, служат почти ругательствами. Однако встречается и общеупотребительное значение слова “демократический”, и авторы нередко играют с разницей между значениями, например, когда пишут о сильной белой демократической Америке времен первопроходцев и нынешней “демократической” Америке или о российской демократии (“хваленая демократия”, “демократический вой”, “поколение, называющее себя демократами”, “спасет ли Запад своих российских демократов[5]”). Связанные с “демократами” тематически, такие выражения, как: “неожиданное и неспрогнозированное появление целой орды либералов-фанатиков[6]”; “ужасы повальной приватизации[7]”; “главный советский либерал, западник и богоборец[8]” и т. д. ясно показывают, что новый смысл, поселившийся в застывшей форме выражения, успешно вытесняет старый. Поэтому, употребляя часто изначально далекие друг другу выражения вместе, приверженец идеологии не видит здесь никакого противоречия. В один смысловой пучок связывается все, что кажется негативным. Идеологическое понятие означает нечто совсем иное, нежели то же самое выражение для человека вне данной идеологии. (Поэтому практически любой идеологический спор похож больше всего на разговор глухих: оппоненты подразумевают разные значения одних и тех же слов и выражений.)

Подобные клише-понятия являются теми элементами текста, в которых в сжатом виде содержится мифологическая система идеологии, именно они дают нам почувствовать идеологическую ангажированность текста.

Каждый раз, когда я покупала различные газеты и журналы националистического толка, мне предлагали купить не только последние номера, но и те, которые вышли год или полгода назад. Вероятно, это связано не столько с желанием сбыть залежавшийся товар, сколько с тем, что в представлении постоянных читателей и единомышленников ценность подобных изданий со временем не утрачивается, они по-прежнему в состоянии осветить все волнующие вопросы. Впечатление, ради которого писались статьи, остается практически неизменным, — система, выработанная мифом не претерпевает принципиальных изменений, миф кочует из номера в номер. Это еще одно свидетельство тому, что главная функция патриотической прессы — расставлять все по своим местам.

Каждое клишированное выражение, вобравшее в себя некую сумму смыслов, становится мифологическим концептом данной идеологии. В его интенции заложено очень много — оно очерчивает объект, его состояние и то, как следует к нему относиться. Происходит подмена основного общеупотребительного значения слова на его коннотацию. Во многих случаях такое клише-понятие остается маркировано настолько сильно, что при любых обстоятельствах, в любом другом контексте коннотация ущемляет все прочие значения. Это произошло с такими выражениями как: “антирусские силы”, “жидо-масонский заговор”, “мировое правительство”, “сын юриста”.

Возьмем менее маркированный пример и попробуем “распрямить” смысл высказывания. Заменим клише-понятия на их условные эквиваленты из общего употребления. Условными эти эквиваленты являются потому, что каждое клишированное выражение очень емкое и вбирает в себя целую палитру оттенков значений. “Импичмент показал, что народное самосознание правильно оценивает преступления ельцинского периода”. Это фраза из интервью с Геннадием Зюгановым[9]. У нас может получиться примерно следующее: “Результаты голосования по вопросу импичмента показали, что общественное мнение относительно ошибок политики за время нахождения на посту президента Ельцина совпадает с нашей точкой зрения”. Несмотря на то, что в общем смысл фразы остается прежним (не исключено, что и автор мог бы согласиться с этим), получившееся выражение уже не является впрямую относящимся к исследуемой идеологии. Происходит это потому, что сказанное “обычным” языком уже не отсылает нас с помощью клише-понятий к другим существующим идеологическим суждениям и текстам, а является просто констатацией факта. Изначальное безапелляционное зюгановское выражение не только сообщает нам некий факт, но и напоминает, что вся политика Ельцина — одни настоящие преступления, причем, возможно, сознательные; а также намекает, что фактически поднимается волна всеобщего недовольства этой политикой и ненависти к самому президенту, что весь народ поддерживает коммунистов или патриотов. Можно отметить еще немало нюансов, как, например, утверждение народного самосознания в качестве некого реально существующего и даже осязаемого организма, располагающего логикой и рациональным мышлением.

Клише-понятия имеют несколько очевидных постоянных признаков. Первый из них — то, что, собственно, и делает их клише, — это повторяемость. Надо сказать, что клише употребляются с некоторыми вариативными изменениями, это бывает, в частности, когда одно клишированное выражение сочетается с другим. Эта вариативность не противоречит другому несомненному признаку клише-понятия — их смысловой неразложимости. “Внедрять в массовое сознание”[10], “вызволение народа из зловонной пропасти”[11], “продолжить дело антинародных реформ Гайдара”[12], — любое клишированное выражение — это целый блок смыслов, который в сжатом виде содержит возможное дальнейшее развитие идеологического текста, а также некую предысторию, поэтому оно употребляется и воспринимается как единое целое.

Идеологизированное предложение рождается на пересечении многих текстов, имеющих свои смысловые отсылки. Каждое клише-понятие направляет восприятие текста по нужному каналу, в нем потенциально содержится будущий разворачивающийся коммуникативный мир. Возьмем для примера выражение “страдающая Россия”[13]. Как и другие клише-понятия, “страдающая Россия” напоминает о целом комплексе других понятий. Клише из идеологизированного текста имеет в прошлом тематически соотнесенную интертекстуальную историю и состоит не только из своей очевидной формы в общеупотребительном значении, но и включает некую необходимую для существования мифа интенцию. Мы чувствуем разницу между простым называнием и идеологическим употреблением и, поскольку эта разница специально не оговаривается, а утверждается так, что на нее часто даже не падает смысловой акцент, само клишированное выражение воспринимается как готовая формула для определенной идеологии. “Страдающая Россия” — это сложный и очень емкий образ. “Страдающая Россия” не равна просто России из словаря или общего языкового употребления, это и обозначение любимой угнетенной Родины в тяжелое для нее время, и напоминание о том, что Россия много вынесла, и одушевление ее, и отождествление с теми, кто всегда несправедливо страдает. Миф рождают многочисленные “поправки” в нашем восприятии. Клише-понятия можно назвать метафорическими формулами, поскольку по своей природе они являются метафорами, однако в идеологическом тексте употребляются так, словно каждое из них несомненно доказанный факт. Этот признак клише представляется мне самым важным: мы чувствуем несоответствие между метафорической природой выражения и возложенной на него функцией. К слову напомню идею о метафорической природе смыслообразования, и идеологических построений в том числе[14].

Каждое понятие имитирует существование в прошлом неких реалий. Имитируется иное происхождение мифа. Если понятие рождается из абстрактного знака, то идеология хочет подать его таким образом, словно оно является обозначением реального документального факта, имевшего место в прошлом. Это создает впечатление, что за пределами этого текста есть другая реальность, где все, что бегло сообщает нам клише, доказано и абсолютно верно, поэтому мы можем опереться на это новое значение. Идеология предлагает нам слово в ином качестве. Разница между Россией в общеупотребительном значении и “страдающей Россией” не меньше, чем между “наемником” и “защитником православных братьев-славян”.

В клише ярко проявляется мотивированность и адресность. В одном из номеров “Завтра” под заголовком “Откровения еврея” было напечатано письмо Якова Эстора, человека, собирающегося эмигрировать и перед отъездом сказать русским, за что он вправе их презирать[15]. Вот некоторые клишированные выражения из этого письма: “(у еврев) могучая и нерушимая международная система”, духовная и светская жизнь под контролем”, “деньги, власть, СМИ, культура, искусство — под управлением и контролем евреев”, “цивилизация, построенная по нашему разумению и на наших принципах”, “рынок, капитал, прибыль, нажива, тайная власть и тотальный контроль — все это произошло от евреев”, “еврейская разведка — самая древняя в мире”, “все рычаги в наших руках”, “обладаем мировым господством”. Очевидно, что применять подобные клише таким образом можно только при желании создать очень грубую подделку: трудно вообразить себе текст в газете “Завтра”, где слово “еврей” означало бы всего-навсего национальность, это один из тех случаев, когда нейтральное значение абсолютно невозможно. Статья “Откровения еврея” практически целиком состоит из одних клише (из всех просмотренных мной статей настолько же клишированной оказалась лишь одна — интервью с Г. А. Зюгановым[16]), причем идеологическое происхождение этих клише не оставляет никаких сомнений — это националистические понятия.

Нетрудно заметить, что все клише-понятия сводятся к небольшому числу тематических групп, да и количество самих клише невелико. Это подтолкнуло меня к созданию словаря наиболее часто употребляемых клишированных выражений современного русского национализма в варианте газеты “Завтра”. Моя задача при составлении словаря заключалась в том, чтобы зафиксировать и выделить в массиве националистических текстов тот минимальный набор единиц-кодов, который “хранит” и постоянно воспроизводит миф. Эти коды не просто хранят информацию, они по сути являются идеологией. Все же вместе они составляют базовый лексикон данной идеологии.

Для первого этапа составления словаря произвольно были взяты номера газеты “Завтра” с конца апреля до середины сентября 1999 года. Произвольность объясняется тем, что устойчивая мифологическая система определенной идеологии не зависит от наполнения конкретными событиями и фактами, что при составлении словаря подтвердилось: матрицы основных опорных пунктов и оппозиций заполнились довольно быстро и не претерпевали принципиальных изменений. В этом случае можно говорить о том, что собранные в словарные статьи клише-понятия складываются в картину мира современного русского национализма в варианте “Завтра”, т. е. мы имеем дело с парадигмой и можем, избегая опасности увязнуть в идеологическом споре, описать ее. Клише-понятия, расставленные по тематическим статьям, обрисовывают тот смысловой ареал, в котором создаются ключевые моменты данной идеологии. Можно сказать, что все вместе они есть та “реальность”, к которой постоянно апеллируют идеологические тексты. Легко заметить, что по своему модальному значению словарь практически может заменить все газетные тексты. Вырванные из контекста, но объединенные тематически, клише-понятия все равно несут определенную смысловую нагрузку, не теряя модальности.

Перед нами — несколько тем, которые позволяют показать националистическую систему ценностей и основные опорные пункты идеологии газеты “Завтра”, а также при желании сравнить их с теми идеями, которые принято приписывать патриотам.

Словарная статья, посвященная Родине-России, свидетельствует, что ни современная ситуация, ни реальные исторические факты не играют особой роли для того образа, который сложился в современной националистической русской идеологии. Современная Россия лишена конкретных черт, она является пустотой в идеологическом сознании. Ее скорее можно угадать по ее контурам — врагам Родины. Именно в оппозиции “Родина — враги” она приобретает более важное значение. Вообще, в образе Родины следует выделить два главных аспекта. Первый, это уже упомянутая оппозиция “Родина — враги”, второй — “Родина-Россия как утраченная целостность”. Вероятно, второй аспект можно условно назвать мифологическим сюжетом о золотом веке. Золотой век Родины относят к разным эпохам прошлого. Наиболее отчетливо ассоциируются с ним три периода. Это наименее удаленный от нас период крепкого Советского Союза, особенно годы сталинизма. Второй период — Россия до революции. Третий период — Русь языческая — характерен скорее для национализма в более экстремистском варианте, для “Завтра” это все же экзотика. Нетрудно заметить, что эти периоды, вызывающие ностальгию, практически покрывают всю историю нашего государства. Так, в одном из номеров газеты “Я —Русский” в статье монахини Анастасии (Лебедевой) был поставлен вопрос о том, что нет никакого противоречия во взглядах тех, кто считает лучшим веком России разное время [17]. Монахиня Анастасия утверждает, что все эти периоды суть одно, а правда заключается в том, что русские еще до принятия Христианства были богоносным христианским народом, что и отразилось на каждом из этих славных периодов. Не могу не согласиться с монахиней Анастасией, так как и для меня несомненно то, что все эти периоды — суть одно. То, что, на первый взгляд, может вызвать удивление, как, например, ярые сталинисты находят общий язык с православными и уживаются с ними в рамках одной идеологии, объясняется тем, что образ золотого века для современного националиста увязан даже и не с дорогим его сердцу историческим периодом, а с самой идеей державности и сильного государства.

Национализм выбирает идеалом не какое-то историческое время или систему правления, а выбирает Идею сильного национального государства, т.е. ему в равной степени импонирует сталинское сильное правление со всеми символами-атрибутами единого нерушимого Советского Союза и сословная Россия, борющаяся за братьев-славян. Этот вывод делает понятным ситуацию, позволяющую не видеть противоречий между сегодняшними коммунистами во главе с Зюгановым и православием. Каждый из перечисленных исторических периодов соотносится с мифологическим сюжетом, нагружается всем необходимым для того чтобы восприниматься как золотой век и “очищается” от всего, что может этому помешать. Иллюстрирует этот вывод полемика по поводу высказывания Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II о необходимости переноса могил с Красной площади: «…мемориал “Красная площадь”, являющийся … эмблемой семидесятилетней истории нашей страны, своеобразной “красной иконой”, намоленной миллионами граждан…»[18].

Все эпитеты, которыми обычно наделяется Россия — “неодолимая”, “страдающая”, “богохранимая”, “поруганная”, “истерзанная”, “непокоренная”[19], — говорят нам не столько о России, сколько о глобальном противостоянии России и ее врагов. Дается понять, что это страна-жертва, подвергающаяся нападениям, издевательствам, находящаяся в бедственном положении и противостоящая агрессии, предательству и т.п. Пустотность главных образов вообще характерна для националистической идеологии. Образ оживает и становится весомым только в ситуации взаимодействия. Только на контрасте с другим, врагом, предателем, тем, кто хуже, видна сущность главных понятий. Образ России крепко связан со страданиями и жертвенностью. Невозможно представить себе Россию безоблачной или богатой. Чем представляется националисту Россия, когда говорится, что она вот-вот перестанет существовать? Очевидно, это означает потерять свою независимость, однако, если впрямую ей никто не угрожает, то, по мнению националистов, эта угроза проявляется в навязывании России чуждых ей ценностей. Родина — это некая константа во времени и пространстве. Некая область незыблемых ценностей. Она представлена в первую очередь даже не своим народом, а неким культурным опытом, который изо всех сил противостоит культурному опыту всего мира. С этой точки зрения банка “Кока-колы” не менее серьезная опасность, чем НАТО.

Часто встречаются выражения типа “по всей России и по всему миру”. Это выражение хорошо иллюстрирует особое отношение к роли России в мире, оно указывает не просто на распространение чего-либо по всему миру, а обозначает дискретность такого распространения. Россия вне всего мира и по своему значению не меньше всего мира в целом.

Россия в прошлом — грозный и нерушимый оплот, также испытывавший время от времени лишения и страдания. Россия и русские в националистической картине мира находятся постоянно в ситуации экстремума. Они “на последнем дыхании”, “на грани возможного”, “перед непоправимой катастрофой”, в ситуации “геноцида” и почти полного “уничтожения” или “истребления”[20]: “наш век всеобщего предательства и подлости, неслыханных соблазнов, культа наживы и разложения”; “сатанинский натиск нового мирового порядка”; “вакханалия греха”; “оккультно-эротическое нашествие”[21], “евреи делят между собой русскую экономику”; “обворованная страна[22]”. Любая ситуация проговаривается как глобальная катастрофа и возводится до масштаба противостояния наций. Враги не только окружают Родину, но и находятся рядом с нами, имеют свою “пятую колонну”, “филиал” в тылу. Тексты газеты “Завтра” изобилуют упоминаниями предметов армейского быта, перенося в тематику наших столичных будней и самых банальных проблем ощущение переломных фронтовых ситуаций. Кроме этого используется большое количество военных терминов, которыми характеризуется современная ситуация, социальные явления, настроения в обществе. Сами противопоставления строятся таким образом, чтобы мы поняли, что положение крайне серьезно и расслабляться рано. Воин, пожалуй, является самым положительным героем. Об этом говорится не только впрямую: “Воин, русский, советский, попадет в рай как святой[23]”, но и всяческими, вероятно, вообще характерными для тоталитарных идеологий, подчеркиваниями милитаристского духа соратников: “церковь, похожая на ДОТ”[24]. Собранные вместе клише-понятия, посвященные воину, представляют собой список достоинств, неотделимых от образа русского витязя, воина. Среди многочисленных клише, оперирующих военными терминами, очень много выражений типа: “русский снаряд”, “русское оружие”, “русский герой”. Это говорит нам о целом идеологическом пласте, в котором собралось воедино представление о русском мессианстве, преклонение перед физической силой, приписывание ее в качестве обязательного атрибута русским. Сила русских словно другого происхождения: “такой меч свят, как святы люди, которые его держат”[25]. Статьи, посвященные воину и армии ясно показывают, что в представлении русского националиста русское воинство не может оказаться не правым, оно всегда лишь отвечает силой на опасность, исходящую извне. “Русский воин” означает не национальность солдата, а целый набор неотъемлемых благородных качеств: “Доблестные русские витязи нанесли мистический удар по всей мировой закулисе”[26]. Образ русского воина, защищающего Родину, “выполняющего свое предназначение” часто сопоставляется с образом священника, ратные подвиги приравниваются к подвигам на “поле духовной брани”. Воин имеет более ясные признаки, чем Россия, потому что сам статус солдата, воина, защитника предполагает врага. Отрицательное значение врага не теряется ни при каких обстоятельствах. Враг плох не тем, что желает причинить вред, нападает или может предательски напасть, а своей сущностью, он не только является персонифицированным мировым злом, но и противоестественен. Яркий пример такого ощущения постоянной опасности, исходящей от врага — это то значение, которое получает здесь выражение “американцы как таковые”. Враг есть всегда, это понятно даже не из длинного списка клише на эту тему, а скорее из зеркального отражения этих клише — положительных моментов для националистической идеологии. Каждое из них — результат полярности, существующей в националистской парадигме. На уровне клишированных сюжетов врагу приписываются всяческие противоестественные пристрастия (такие как повальный гомосексуализм, наркомания и т. д.), сверхсовременные технические навыки и умения — всевозможные миниатюрные устройства, манипуляторы сознанием.

Национализм начинает не с утверждения своей правоты, а с обвинения чужого. Для него нет просто “другого”, “непохожего” или “непонятного”, место таких промежуточных ролей пустует. Оппозиции национализма просты: наш — враг. Идеология отвергает в первую очередь чужие ценности. Война с вражеской армией понятней и приемлемей, чем экспансия западных ценностей в среде русской молодежи.

Основные семиотические оппозиции идеологии национализма неизменны. Они диктуют логику распределения новых ролей и принципы отношения к текущим событиям.

В текстах любого рода есть свои ключевые слова и термины, которые служат таковыми только здесь и нигде больше. Можно привести примеры профессионального жаргона, региональные особенности языка и т.д. Из слов определенной тематики (а иногда и минуя тематические условности) националистская идеология создает свои собственные понятия, которые служат здесь мифологическими концептами. Они обозначают противостояние, выделение России из прочего мира, присущую русским правоту, другие национальные качества. Для идеологии абсолютами стали недоказуемые весьма спорные утверждения. Будучи выражением идеологии, понятия-клише занимают пустующее на самом деле место того, что сторонники национализма считают концепцией или русской национальной идеей. Идеология тождественна своему нарративному фонду. Сжатая в набор определенных клишированных выражений, идеология подчиняет себе логику повествования и восприятия и разворачивается в новых текстах. Идеология ни в коем случае не равна конкретным текстам — образы и значения, которые она вырабатывает, получают самостоятельную жизнь за их пределами.

[1] Этот факт убедительно доказывают дискуссии сторонников патриотической идеологии или их размышления на тему современной расстановки политических сил, см., напр.: Русский вопрос: “круглый стол в редакции “Завтра” // Завтра, № 19 (284), май, 1999. С.4; Илюхин В. Против общего врага // Завтра, № 30 (295), июль-август, 1999. С.4.

[2] Пресса России, № 8-9 (155), 1998. С.1.

[3] Завтра, № 30 (295), июль-август 1999. С. 1.

[4] Барт Р. Избранное: Семиотика. Поэтика. М., 1989.

[5] См., напр.: Иудины доллары: Антикоммунистов объединяют подачки Запада // Завтра. №22 (287). С. 6.; Ростиков Е. Противовес: будь у Лукашенко ядерное оружие, войны бы в Европе не было // Завтра, № 17 (282). С. 4; Семенов А. Духи света: праздник православной русской молодежи // Завтра, № 30. С. 5.

[6] Рудаков А. Образ “Поднебесной”: каким быть русскому взгляду на Китай? // Завтра, №22 (287). С. 6.

[7] Бородай А. Крах Жириновского // Завтра, № 21 (286), Май, 1999. С. 3.

[8] Васильев А. Патриарх, Березовский, Немцов // Завтра. №22 (287). С. 3.

[9] Россия неодолимая: Интервью с Геннадием Зюгановым // Завтра, № 23 (288), С. 1-2.

[10] Рудаков А. Образ “Поднебесной”: каким быть русскому взгляду на Китай? // Завтра, № 22 (287). С. 6.

[11] Бушин В. Лампадным маслицем — по костерку // Завтра, № 22 (287). С. 3.

[12] Генерал Альберт Макашов (“Движение в поддержку армии”) // Завтра, № 30 (295), июль-август 1999. С. 1.

[13] Россия неодолимая: Интервью с Геннадием Зюгановым // Завтра, № 23 (288). С. 1-2.

[14] См. Riceour P. The Rule of Metaphor: Multi-Disciplinary Studies of the Creation of Meaning in Language. Toronto, 1977.

[15] Яков Эстор. Откровения еврея // Завтра. № 27 (292), июль 1999 г. С. 5.

[16] Россия неодолимая: Интервью с Геннадием Зюгановым // Завтра, № 23 (288). С. 1-2.

[17] Лебедева А. Даждьбожьи внуки, или русский богоносный народ // Я — Русский. № 21. XII/98. С.4.

[18] Проханов А., Чикин В. От патриотического информбюро // Завтра, № 21 (286), май, 1999. С. 1.

[19] См., напр.: Россия неодолимая: Интервью с Геннадием Зюгановым // Завтра, № 23 (288). С. 1-2.; Яковлев-Козырев А. Гроза на вершине Афона // Завтра, № 30. С. 5.

[20] См., напр.: Илюхин В. Против общего врага // Завтра, № 30. С. 4; Россия неодолимая: Интервью с Геннадием Зюгановым // Завтра, № 23 (288). С. 1-2; Рудаков А. Образ “Поднебесной”: каким быть русскому взгляду на Китай? // Завтра, № 22 (287). С. 6.

[21] Яковлев-Козырев А. Гроза на вершине Афона // Завтра, № 30. С. 5

[22] Штильмарк А. (“Черная сотня”) // Завтра. № 30 (295), июль-август 1999. С. 1.

[23] Брежнев А. Вера Севера //Завтра. — № 38 (303), сентябрь, 1999. С. 7.

[24] Яковлев-Козырев А. Гроза на вершине Афона // Завтра, № 30. С. 5 (ДОТ — долговременная огневая точка).

[25] Брежнев А. Вера Севера // Завтра, № 38 (303), сентябрь, 1999. С. 7.

[26] Алексей Яковлев-Козырев. Гроза на вершине Афона // Завтра, № 30. С. 5.