Виталий Куренной / Вальденфельс Б. Мотив чужого

Виталий Куренной

Вальденфельс Б. Мотив чужого. Минск : Пропилеи , 1999.

I. Eine Reise nach Minsk

“Кое-кто из женщин сказал, что внешне Вы напоминаете Гегеля, а по Минску ходят разговоры, что к нам приехал немецкий Бахтин. Многие участники семинара даже называют Вас — Михаил Михайлович Вальденфельс ...” (из интервью, с. 30)

Приведенная фраза будоражит воображение и интригует. Есть в этом что-то из Гоголя: “По Минску ходили разговоры, что едет немецкий Бахтин ...”. Наверное, по приезду все происходило так, как в “Ревизоре”. Или нет, сперва решили, что это Наполеон, то есть, извиняюсь, Гегель. Или может быть так: стоят мужчины поутру у ларька с прохладительными напитками и ведут диалог. Один другому говорит — сиплым таким голосом: “Слышь, Петь? Бахтин приехал. Обратно из Бохума”. Хотелось бы во всяком случае знать детали.

II. Сегодняшняя феноменология в Германии

Но если не визуально, то по публикациям проф. Б. Вальденфельс хорошо известен тем, кто еще интересуется феноменологией в настоящее время (видимо для того, чтобы избежать впредь недоразумений, на книжке помещен его портрет, — но не спереди — чего удостаиваются у нас только почившие философы, — а сзади (на обложке спереди также изображен некто маленький, но это кто-то неизвестный)). В 1997 году он посетил Минск, что и стало поводом для выпуска настоящего сборника его работ, состоящего частью из фрагментов его книг, частью из докладов, прочитанных в Минске. Обращает на себя внимание большое интервью с немецким профессором, открывающее сборник, а также фрагмент круглого стола с участием профессора Вальденфельса, под пугающим названием “Возможности феноменологии сегодня”.

В интервью проф. Вальденфельс дает любопытную картину того, что такое феноменология сегодня в Германии — на родине феноменологии. А есть она утлое и юркое суденышко, шмыгающее между такими броненосными крейсерами, как герменевтическая школа Гадамера, новая критическая теория Франкфуртской школы и аналитическая философия (в таком именно порядке эти школы и “возвращались” на философскую арену послевоенной Германии (герменевтика, связанная линией преемственности с Хайдеггером, никуда, правда, и не исчезала, поэтому не переживала и волны “контр-эмиграции”). Все эти академические высокотонажные суда обременены не сегодняшний день грузом “нормальности”, альтернативу которой и видит Б. Вальденфельс в феноменологии. Она, однако, не представляет из себя “другой крайности”, а занимает “золотую середину” между “нормальными” и предельно “экстремальными” течениями, представленными, например, Фуко. Феноменологию, которая понимает себя как происходящая от Гуссерля, в свое время пришлось завозить в Германию аж из Франции, для чего надо было ехать к Мерло-Понти: “Свой первый том Гуссерля я купил в Париже”, — говорит проф. Вальденфельс, и это очень показательно. Из Франции же, по-видимому, были импортированы и доминирующие акценты в феноменологии Б. Вальденфельса: это, в первую очередь, “другой” (“чужой”) и “телесность” — темы, прочно ассоциирующиеся с именами Левинаса и Мерло-Понти и обильно представленные в сборнике. Но в феноменологическом ключе рассматривается и одна из классических тем, связанная с проблемой генезиса норм и встроенная в немецкий контекст полемики по этому вопросу (“Происхождение норм из жизненного мира”). Представлен также литературный аспект феноменологии: во фрагменте “Порядок в потенциалисе” привлекаются некоторые моменты из “Человека без свойств”. В связи с “чужим” в сборнике, тематически ориентированному именно на этот мотив, обильно представлена тема “диалога”, группирующаяся вокруг понятия “респонзитивности” (“ответности”), и связанная с такими авторами как Бахтин. Выборка, сделанная самим автором, получилась интересная, и выход подобного сборника можно только приветствовать

Общий облик современной феноменологии, как она предстает у Вальденфельса, легко постичь на одном характерном совпадении, на которое мы не откажем себе в удовольствии указать. Тема “другого” всплывает здесь довольно любопытным образом: при первом своем появлении этот “Другой” сразу же набрасывается на феноменолога с ножиком: “В каком смысле подразумевается в претерпевании этот Другой? Можем ли мы отделить удар ножом, который мы чувствуем, от всех психофизических процессов ...” и т.д. (с. 54). В этом, по большому счету, и заключается глубочайшее различие между современной феноменологией и “классической” феноменологией Гуссерля — и это совершенно серьезно. У последнего чистый субъект не бегает от Других, накидывающихся на него с колющими и режущими предметами. Ножи, правда, и у него фигурируют, но только это ножи для разрезания бумаги, мирно лежащие на письменном столе рядом с чернильницей, или перочинные ножички, применяемые по прямому назначению. Опыт страдания (или, в более академичной форме, “претерпевания), на который был столь щедр двадцатый век, непосредственно определяет облик нынешней феноменологии — ровесницы этого века.

III. Возможности феноменологии сегодня в Минске

Особый интерес вызывают, конечно “Возможности феноменологии сегодня” (так минчане назвали свой круглый стол в Вальденфельсом). Возможности эти, сразу видать, большие, “можно даже сказать — неограниченные”. Но вот только Вальденфельс, пришедшийся к столу, оказался там несколько “чужим”. Диалог получился у немецкого профессора с минскими феноменологами поучительный, и сводился он по большей части к тому, что проф. Вальденфельсу пришлось утихомиривать “добрую волю к пониманию”, проявленную молодыми коллегами:

<...>
проф. Вандельфельс: Здесь не было речи об обещании ... (с. 165).
<...>
проф. Вандельфельс: Я вообще не говорил о воле. И диалог для меня есть ясное философское понятие ... (с. 170).
<...>
проф. Вандельфельс: Я никогда не говорил об абсолютно чужом. (с. 172)
<...>

После этого можно заключить, что интервью, фигурирующее в сборнике первым, было дано, скорее всего, после этого примечательного диалога. В интервью проф. Вальденфельс, в частности, говорит: “В наших встречах я нашел интересным то, что когда разговор касался тем парадокса, границы или невозможности, всегда возникала определенная заинтересованность. Но эти пограничные феномены суть одна сторона медали, аномалия является обратной стороной нормы. ... Нормализация может настолько одержать верх, что станет предпочтительным делать акцент на пограничных феноменах, аномалиях и чрезвычайном. В России же по многим причинам кажется необходимым скорее начинать шаг за шагом изучать правила” (с. 40). Но что для немецкого феноменолога с “экстремистским”, по немецким понятиям, уклоном есть смелый выход за пределы нормы, в нынешнем разгуле философского экстремизма есть, по-видимому, занудная “рассудительность”.

IV. Перл перевода

Здесь в диалог вступают феноменологи типа Мерло-Понти и Плесснера (с. 65).

[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]