Людвиг Витгенштейн / Логико-философский трактат (III)

Людвиг Витгенштейн

Логико-философский трактат
с параллельным философско-семиотическим комментарием

(продолжение, начало см. “Логос”, №№ 1, 3 (1999))

4 Мысль — это Пропозиция, обладающая Смыслом.

Тем самым подразумевается, что Пропозиция, не обладающая Смыслом, не является Мыслью. Посмотрим, как это вытекает из предшествующих рассуждений Витгенштейна. Предположим, мы имеем бессмысленное предложение: “Треугольник добр”.

Эта Пропозиция не является ни истинной, ни ложной. Она не является также Картиной, а Мысль — это, по Витгенштейну, логическая Картина Реальности. Не является также эта Пропозиция соответствующей какому-либо Положению Вещей, то есть не является Логической Картиной, а стало быть, и Мыслью. Вот почему, по Витгенштейну, Мысль — это Пропозиция, обладающая Смыслом.

4.001 Совокупность Пропозиций представляет собой речевую деятельность.

Этот раздел логически и лейтмотив соотносится с разделом 1.1. Как Мир является совокупностью Фактов (а не Вещей), так язык является совокупностью Пропозиций (а не Имен). По-видимому, для Витгенштейна не существенно было разграничение между понятиями язык и речь, разработанное несколько раньше, чем он начал писать “Трактат”, Ф. де Соссюром. Термин Sprache может означать и язык и речь. Ср. у того же Соссюра в “Курсе общей лингвистики” следующий пассаж: “...немецкое Sprache соответствует французскому langue “язык” и langage “речевая деятельность”; немецкое Rede приблизительно соответствует французскому parole; однако в немецком Rede содержится дополнительное значение “ораторская речь” (= французскому discours) [Соссюр 1977: 52]. Можно предположить, что поскольку для Витгенштейна важно разграничение Пропозиции (высказывания, sentence-token) и Пропозиционального Знака (предложения, sentence-type), то тогда с точки зрения соссюровской трихотомии язык — речь — речевая деятельность язык в понимании Витгенштейна, это совокупность Пропозициональных Знаков, а речь (или, точнее, речевая деятельность) — совокупность Пропозиций. Все же, если учитывать развитие теоретического языкознания ХХ века, то язык не совокупность, а система правил для построения высказываний (Хомский). Поэтому мы переводим здесь Sprache как речевая деятельность, то есть язык в действии. Это кажется тем более верным, что Витгенштейн понимает язык, как и Мир, — не номинативно, а предикативно.

4.002 Человек обладает способностью строить речь при помощи которой дает себя проявить любой Смысл без того, чтобы иметь какое-то представление о том, как и что обозначает каждое слово. — Подобно тому как мы говорим, не зная, как порождаются отдельные звуки.

Разговорная речь является частью человеческого организма, не менее сложной, чем он сам.

Для человека невозможно непосредственно вывести логику речи из нее самой.

Речь маскирует мысль. И так, что по внешней форме этой маскировки нельзя заключить о форме замаскированной мысли; поскольку внешняя форма маскировки вовсе не имеет целью выявить форму тела. Молчаливые сделки для понимания разговорной речи чрезмерно усложнены.

Исходя из этого раздела, можно заключить, что для Витгенштейна более первична идея производства Пропозиции, чем идея производства слова (Имени). Это соответствует пониманию языка трансформативной грамматике Хомского (и его продолжателей) как системы, обеспечивающей построение абстрактной синтаксической цепочки и лишь потом, на конечном этапе, заполняющейся конкретным фонетическим звучанием (“Подобно тому, как мы говорим, не зная, как порождаются отдельные звуки”). Отсюда же закономерным является тезис о том, что язык — это часть человеческого организма. Знаменитый пассаж в 4.002: “Язык переодевает мысли (в нашем переводе: “Речь маскирует Мысль”) — говорит об определенном сходстве между концепцией “Трактата” и гипотезой лингвистической относительности Э. Сепира-Б.Л. Уорфа, согласно которой реальность определяется языком, а не наоборот, как принято было думать в XIX веке. Но Витгенштейн не говорит, что речь искажает мысли, но утверждает, что она их только маскирует, драпирует, переодевает (как и одежда только маскирует, а не искажает тело). В этом важнейшее отличие метафизики Витгенштейна от культурно-антропологической идеи Сепира-Уорфа, в соответствии с которой реальностей столько, сколько языков, и реальность индейца Северной Америки отличается от реальности эскимоса в той же мере, в какой отличаются их языки [Warf 1956]. Но Витгенштейн говорит другое. Реальность одна. Она является совокупностью Фактов или, скорее, возможных Ситуаций. Мысль — Картина Факта. Пропозиция — Картина Мысли. Но не всегда за внешней оболочкой Пропозиции, которая внешне не похожа на Факт, можно разглядеть отображаемый Факт. Речевая деятельность может приукрашивать или обеднять мысли (как одежда тело), но она не может исказить их. Из-за того, что один Знак может быть реализован при помощи различных Символов, а один Символ относиться к разным Знакам, могут возникать определенные ошибки, нужно правильно проанализировать имеющиеся Пропозиции, привести речь и мысль в однозначное соответствие при помощи логического синтаксиса. И тогда речь перестанет драпировать и маскировать реальность.

4.003 Многочисленные Пропозиции и вопросы, написанные и заданные по поводу философских материй, не столько ложны, сколько лишены смысла. Мы не можем ответить на вопросы подобного рода, мы можем лишь установить у них отсутствие Смысла. Многочисленные вопросы и Пропозиции философов покоятся на том, что мы не понимаем Логики нашей речи.

(Это вопросы такого же рода, как является ли добро более или менее тождественным красоте).

И не удивительно, что глубочайшие проблемы на самом деле вообще не являются никакими проблемами.

В сущности, Витгенштейн упрекает традиционную философию за то, что она принимает Пропозиции за реальные Факты. Философы задают вопросы, лишенные смысла, то есть неправильно оперируют с логическим синтаксисом. Добро не является более или менее тождественным красоте, потому что предикат быть тождественным исключает градуальное противопоставление и не может быть одноместным. В этом разделе впервые проявляется установка Витгенштейна, которая кульминирует в конце “Трактата”, — установка не на углубление, а на снятие философских псевдопроблем.

4.0031 Вся философия это “критика речи” (правда не в маутнерианском смысле). Заслуга Рассела в том, что он показал, что логическая Форма Пропозиции не нуждается в том, чтобы быть реальной Формой).

Фриц Маутнер — австрийский философ, один из предшественников Витгенштейна по критике языка наряду с Г. Герцом, К. Краусом и Г. Гофмансталем (см. [Janic—Toulmen 1973]). Впервые роль маутнеровских идей в творчестве Витгенштейна была подробно проанализирована в работе [Weiler 1970]. Заслугой Рассела, как о ней говорит Витгенштейн, было последовательное введение логической символики в язык логики и тем самым расчистка дороги на пути к достижению однозначного соответствия между речью и мыслью.

4.01 Пропозиция — это Картина Реальности.

Пропозиция модель Реальности, какой мы ее себе мыслим.

4.011 На первый взгляд, Пропозиция — нечто напечатанное на бумаге — никакая не Картина Реальности, которую бы та описывала. Но и ноты на первый взгляд не кажутся никакой Картиной музыки, и наша буквенная запись — Картиной нашей звуковой речи.

И все же эти знаковые системы даже в обычном смысле оказываются Картинами того, что они изображают.

Здесь лейтмотивно развивается и дополняется теория. Витгенштейн говорит о том, что конвенциональность, арбитрарность знаков языка не препятствует ему в том, чтобы быть Картиной Реальности, так же, как, например, конвенциональность нотных Знаков не мешает им быть картиной музыки. Для того чтобы Знак или совокупность Знаков могли быть Картиной, необходимо не внешнее сходство между ними, а изоморфизм их Логических Форм. Знак b не изображает сам по себе никакого звука. Для этого его нужно поставить на нотном стане в соответствующее место по отношению к ключу. Тогда он будет обозначать определенный звук, например “ля”.

В иконическом смысле этот рисунок не похож на звук “ля”, но, зная ключ и положение на нотном стане, мы можем достаточно точно отождествить этот Знак со звуком “ля” определенного регистра и долготы.

4.012 Очевидно, что Пропозиция, имеющая Форму “a R b”, воспринимается нами как Картина. Здесь Знак, по-видимому, является аллегорией означаемого.

Так и пропозиция формы “a R b” не похожа на соответствующую “мысль” “Луна меньше Земли”. Но если мы знаем значение знаков a, b и R, то мы увидим логико-формальный изоморфизм между формой “a R b” и Пропозицией “Луна меньше Земли”. Формальная запись станет Логической Картиной Пропозиции.

4.013 И если мы вникнем в глубинную суть этой наглядности, мы увидим, что ей не мешают мнимые неправильности (вроде употребления # и b в нотах).

Ибо эти неправильности тоже выстраивают то, что они должны проявить, но только иными способами.

Знаки # и b означают соответственно повышение и понижение звука на полтона. Диез и бемоль могут стоять как при ключе, указывая на определенную тональность в целом, так и перед отдельными нотными знаками, указывая, что, начиная с этого места, данный звук следует играть на полтона выше или ниже, что, как правило, может означать модуляцию, то есть переход в родственную тональность. По-видимому, именно о последнем случае Витгенштейн говорит как о мнимых неправильностях, так как введение законов диеза и бемоля внутри нотного стана с точки зрения основной тональности является неким отклонением.

4.014 Грампластинка, музыкальная мысль, нотная строка, звуковые волны — все это находится друг к другу в отношении взаимного отображения, которое устанавливается между Речью и Миром.

Все они имеют общее логическое строение. (Как в сказке о двух юношах, их лошадях и их лилиях. Они все в определенном смысле одно.)

Речь идет о сказке братьев Гримм “Золотые дети” (№ 85). В ней говорится о том, что золотая рыбка, пойманная стариком, предложила расчленить себя на шесть частей, из них две дать съесть жене старика, две — лошади, а две — закопать в землю. От съеденных двух кусков рыбки старуха родила двух золотых близнецов (героев сказки), лошадь родила двух золотых жеребят (“их лошади”), а из двух закопанных кусков выросли две золотые лилии. Когда один из братьев уезжал, то, если с ним происходило что-то плохое, лилии привядали, а если бы он умер, они увяли бы совсем, так что второй брат всегда мог узнать, как обстоят дела у первого. В этом смысле они все — одно. Настоящий эпизод в “Трактате” является единственным примером введения в его ткань литературно-фольклорного материала, и это позволяет по-новому, с неожиданной стороны, взглянуть на его проблематику. Витгенштейн приводит пример сказки о юношах и лилиях, чтобы проиллюстрировать мысль о взаимном изоморфизме между различными знаковыми языками, и это понятно. Но тезис, в соответствии с которым “они все в определенном смысле одно”, в контексте сюжета сказки позволяет говорить о неожиданном глубинном архаическом мифологизме основных идей “Трактата”, связанных с теорией отображения (Abbildung). Прежде всего, это по-новому оттеняет его идею о том, что речь маскирует мысль. Получается, что она маскирует ее, как определенная поверхностная (в генеративистском смысле) оболочка Знака (юноша, лошадь или лилия) маскирует сходство глубинного порядка. Ясно, что в сказке архаической подоплекой сюжета являются архаический близнечный миф и контагиозная магия (внелогическая “партипационная” [Леви-Брюль 1994] зависимость между поверхностными различными проявлениями единой сущности).

Это соответствует тому взгляду на язык и мышление в их историческом развитии, который можно назвать марристским в широком смысле и который говорит о том, что современное противопоставление Пропозиции и Реальности является результатом длительного историко-ментального процесса, в основании которого лежало полное неразграничение языка и реальности и полное слияние высказывания с действием [Лосев 1981]. Конечно, Витгенштейн вряд ли мог быть знаком с идеями Н. Я. Марра и его ортодоксальных и неортодоксальных последователей — А. Ф. Лосева, И. И. Мещанинова, О. М. Фрейденберг (и это притом, что — не будем забывать — он чрезвычайно интересовался русской культурой и ездил в СССР в разгар марризма (1935), но в 1930-е годы он внимательно читал “Золотую ветвь” Дж. Дж. Фрэзера, посвященную, в частности, проблеме контагиозности, и оставил о ней интереснейшие заметки [Витгенштейн 1989b], в которых критиковал Фрэзера за узко-рационалистическое истолкование архаических ритуалов, претендуя тем самым на более глубокое их понимание. Как всегда, таким образом, в “Трактате” можно найти росток того, что потом отзывается в поздних работах Витгенштейна. Его картинная теория, на поверхности кажущаяся предельно дискретной и ритуализированной картиной соотношения языка и Мира, на глубине таит его диалектически противоположное архаическое понимание, которое в определенном смысле показывает, обнаруживает себя в той части “Трактата”, которую обычно называют мистической и которая толкует о внезнаковых или празнаковых — то есть мифологических по существу — отношениях между носителем языка и Логической Формой (ср. сходное понимание “Трактата” в книге [Налимов 1979]).

4.0141 То, что существует одно общее правило, благодаря которому музыкант может извлекать из партитуры симфонию и благодаря которому можно воспроизвести симфонию на грампластинке и в соответствии с первым правилом вновь вывести ее из партитуры, покоится на внутреннем сходстве этих, на первый взгляд, совершенно различных видов изображения.

И это правило — закон проекции, проецирующий симфонию в нотную речь. Это правило перевода нотной речи в речь грампластинки.

Закон проекции, о котором говорит Витгенштейн, уже в каком-то смысле является частью его мистического взгляда на соотношение между носителем речи и Логической формой. По сути, поверхностный слой его мысли достаточно упрощен. Партитура представляет собой некоторую сложную последовательность разнородных систем знаков, которая более или менее однозначно позволяет разным исполнителям играть более или менее одно и то же произведение. Эти системы суть звуки, паузы, партии различных инструментов, общий темп, соотношения между звуками по высоте и долготе. Но, используя опять-таки терминологию трансформационной грамматики, каждый дирижер воспроизводит лишь глубинную структуру произведения, поверхностная же структура каждый раз может довольно сильно различаться, на чем построено искусство музыкальной интерпретации. И эта невыговариваемая глубинная структура может быть настолько сложна, Логическая форма может быть настолько несводима к простым геометрическим или логическим формулам, что при серии переводов от реального семиотического целого может ничего не остаться. Так “Евгений Онегин”, переведенный на китайский язык, а затем переведенный с китайского перевода вновь на русский, становится почти неузнаваем (пример Н. И. Конрада [Конрад 1972]). По сути, стопроцентно правило проекции работает только тогда, когда переводимые друг в друга системы изначально уже сильно кларифицированы. Так, например, обычная фрегевско-расселовская система логической записи может быть переведена в польскую систему Лукасевича и наоборот без всякого ущерба для обеих. И здесь не будет места для того мистического остатка, о котором так любит говорить Витгенштейн и который действительно так важен в языке (В. В. Налимов называет его — континуальной стороной языка [Налимов 1979]).

4.015 Возможность всех этих иносказаний, всей изобразительной наглядности нашей проявляющей способности, покоится на Логике отображения.

Каждый такт партитуры соответствует определенному пространственному расположению инструментов внутри реального или идеального оркестра. Если мы можем рядом с партитурой “увидеть“ весь оркестр, то даже если мы на мгновение отключим звук, мы увидим, что каждой записи в партитуре (кроме — в данном случае — обозначения степеней громкости) будет соответствовать определенное движение всех оркестрантов по отношению ко всем инструментам. Но при этом все-таки остается возможность того, что каждый оркестр сможет исполнять то или иное сочинение фундаментально по-разному, и эти гораздо более тонкие различия будут, как бы сказал любимый Витгенштейном Л. Толстой, подчиняться не законам простой арифметики, а законам интегрального исчисления, и, стало быть, простым глазом видны не будут.

4.016 Чтобы понять сущность Пропозиции, подумаем об иероглифах, которые целиком отображают описываемые Факты.

И из них выросло буквенное письмо, не потеряв того, что существенно для отображения.

4.02 Последнее видно из того, что мы понимаем Смысл Пропозиционального Знака без того, чтобы он был бы нам объяснен.

Строго говоря, этот пример, следовало бы признать не вполне удачным, так как иероглифическое письмо — всегда либо слоговое, либо словесное, то есть иероглиф обозначает, условно говоря, Имя, а не Пропозицию (то есть, тем самым, не Факты, как утверждает Витгенштейн, а скорее, Предметы). Однако мысль Витгенштейна тем не менее ясна. Представить себе то, что иероглиф — Картина Факта, психологически легче, чем то, что современная Пропозиция — Картина Факта. Но европейская “аналитическая” Пропозиция в определенном смысле развилась из синтетического инкорпорирующего слова-предложения; скорее, именно такого рода иероглиф имеет в виду Витгенштейн.

Поэтому Витгенштейн предпочитает понимать Смысл Пропозиционального Знака в целом как иероглиф. Он считает, что Смысл Пропозиции в целом может быть понят, даже если не объяснены ее части.

Например. Возьмем любое высказывание, как будто случайно услышанное в разговоре незнакомых людей: “Лапшин с Автономовым уехали в семерку”.

Здесь не объяснено, ни о ком идет речь, ни куда они уехали. Тем не менее Смысл предложения случайному слушателю в целом ясен. Двое лиц мужского пола, известных говорящему, возможно, сослуживцы, покинули одно место с говорящим некоторое время назад и на каком-то транспорте отправились в некоторое место, может быть, учреждение, за номером семь.

4.021 Пропозиция — Картина Реальности, ибо если я понимаю эту Пропозицию, я узнаю изображаемую ею Ситуацию. И я понимаю Пропозицию без того, чтобы мне был разъяснен ее Смысл.

Этот раздел иллюстрирует предыдущий. Поняв предложение “Лапшин с Автономовым...” как Картину (возможной) Реальности, мы тем самым понимаем соответствующую ей Ситуацию.

Здесь также четко проартикулировано разграничение между объяснением (Erklärung) и пониманием (Verständnis). Можно понять Пропозицию, даже если не разъяснен ее Смысл. Объяснение — нечто дискретное и высказанное. Понимание — нечто континуальное и невысказанное. Объяснять — это значит всегда говорить. Понимать — это почти всегда молчать. (“В этот момент он все понял”— возможный пример из романа. Подразумевается, что “Он при этом ничего не сказал”). Понимание может быть результатом взгляда, брошенного на Ситуацию, или результатом молчаливого “внимания” произносимой Пропозиции. Это понимание возможно как понимание смысла Пропозиции, который она не высказывает, а обнаруживает (zeigt) (см. след. раздел).

4.022 Пропозиция обнаруживает свой Смысл.

Пропозиция обнаруживает, как обстоит дело, если она истинна. И она свидетельствует о том, что оно обстоит так.

Являясь Картиной, изоморфной по своей Логической Форме Реальности, Пропозиция “самым своим видом” показывает, обнаруживает свой Смысл. Допустим, я слышу брошенную кем-то при мне фразу “Лапшин с Автономовым поехали в семерку”. Я могу обнаружить, что она соответствует некоей Ситуации, когда двое мужчин едут на трамвае, скажем, в типографию. Или что они только что были в комнате и теперь их здесь нет. И если Пропозиция является Истинной, то Картина, которую я представляю, показывает, что имело бы место в этом случае. Пропозиция показывает Возможное Положение Вещей (Ситуацию) и свидетельствует об истинном, действительном Факте. Она показывает, обнаруживает Смысл, и говорит, свидетельствует о Значении. Различие между показанным, обнаруженным и сказанным и засвидетельствованным соответствует различию между пониманием и объяснением (см. 4.021), Смыслом и Значением, Реальностью и Миром.

4.023 Реальность должна проявляться через пропозицию путем простого да или нет.

Для этого Реальность должна полностью описываться ею. Пропозиция это описание Положения Вещей.

Как Предмет описывается по его внешним свойствам, так Пропозиция описывается по ее внутренним свойствам.

Пропозиция конструирует мир, используя некие строительные подмостки. Поэтому в Пропозиции можно видеть, как все обстоит дело с Логикой, если эта Пропозиция истинна. Но можно делать выводы и из ложной Пропозиции.

Да означает “истинно”, соответствует Реальности, нет означает “ложно”, не соответствует Реальности. И хочется добавить: “А что сверх того, то от лукавого”. (ср. идею отождествления Витгенштейна с Христом в книге У. Бартли [Bartley 1973]). Вообще говоря, все, что здесь говорится Витгенштейном, верно только применительно к индикативной модальности. Но верно и то, что слова-предложения “Да” и “Нет” — суть ответы на заданные вопросы.

Кажется, что Витгенштейн представляет себе дело таким образом:

Пропозиция: Лапшин с Автономовым уехали в семерку

Истинностное Значение: ДА НЕТ

(ненужное зачеркнуть)

Но обычно истина выясняется при помощи ответов именно на вопросы, которые не утверждают истинность или ложность своего дескриптивного радикала, а вопрошают об истинности или ложности. Впервые на эту, казалось бы очевидную вещь указал в 1970-е годы Я. Хинтикка [Хинтикка 1980]. Однако в “Трактате” проблемы модальностей вообще не существует.

Не совсем понятно, что означает последняя фраза этого раздела. Что значит, что можно делать выводы из ложных Пропозиций. Означает ли это, что можно делать вывод из ложной Пропозиции, не зная того, что она ложная? Или имеется в виду, что даже ложная Пропозиция описывает некое возможное Положение Вещей и поэтому вывод из нее будет истинным в одном из возможных миров, в котором эта Пропозиция была бы или могла быть истинной? Или что, осознав, ложность ложной Пропозиции, можно сделать из нее правильные выводы? Или сделать ложные выводы, не понимая что пропозиция ложна?

В целом для понимания этого раздела, следует помнить (напомнить) что слово Реальность имеет у Витгенштейна специфическое значение. Оно описывает, как истинные так и ложные Пропозиции; как существующие, так и возможные Положения Вещей (Ситуации). Реальность у Витгенштейна это некий лабораторный коррелят Мира, примерно то, что сейчас называют возможным миром или виртуальной реальностью.

4.024 Понимать какую-то Пропозицию значит знать, чему случается быть, когда она является истинной. (Можно, стало быть, понимать ее, не зная, является ли она истинной или ложной.) Пропозиция понята, если поняты ее компоненты.

Итак, понимание — это понимание возможного состояния дел. И отсюда следует важный вывод, что понимание Смысла Пропозиции не зависит от ее истинности или ложности.

Например мне говорят: “М. уехал в Петербург”. Я прекрасно понимаю смысл этой фразы, даже если я точно знаю (или стопроцентно уверен в том), что это ложь.

4.025 Перевод с одного языка на другой происходит не так, что каждая Пропозиция одного языка переводится на соответствующую Пропозицию другого, скорее, переводятся лишь компоненты Пропозиции.

(И словарь переводит не только существительные, но и глаголы, и прилагательные, и союзы. И со всеми ними обходятся одинаково.)

4.026 Значения простых Знаков (слов) нужно прояснить так, чтобы мы их поняли. Но мы изъясняемся при помощи Пропозиций.

4.027 В сущность Пропозиции входит то, что она может передавать некий новый Смысл.

Смысл сказанного здесь, как мне кажется, в следующем. В структуре Пропозиции есть два полюса. Один — это простые Имена, которые должны быть усвоены по отдельности и переведены с одного языка на другой тоже по отдельности, а с другой стороны, все эти знаки комбинируются лишь для того, чтобы передать некий новый Смысл (= некую новую информацию). Новый Смысл получается путем новых комбинаций из уже использованных лексических ресурсов, о чем прямо говорится в следующем разделе.

4.03 Пропозиция должна при помощи старого проявления передавать новый Смысл.

Пропозиция делится с нами Ситуацией и, стало быть, она должна быть сущностно соотнесена с этой ситуацией.

И эта соотнесенность состоит в том, что она является ее Логической Картиной.

Пропозиция свидетельствует о чем-либо лишь постольку, поскольку она является такой Картиной.

4.031 В Пропозиции Ситуация разыгрывается словно в виде опыта.

Можно сказать напрямик: вместо — эта Пропозиция обладает таким-то и таким-то Смыслом — эта Пропозиция представляет такую-то и такую-то Ситуацию.

Ситуация — не действительный, и лишь возможный Факт. Соотносясь с веером возможных Ситуаций, Пропозиция при помощи “старого проявления”, то есть по-новому комбинируя уже использованные знаки, несет новую информацию. Эта информация состоит в актуализации возможной Ситуации, в превращении Ситуации в действительный факт, а Пропозиции — в Логическую Картину этого Факта.

4.0311 Одно имя относится к одной Вещи, другое — к другой Вещи, и они объединены между собой, так образуется целое — как некая живая Картина — Положение Вещей.

Эта уже знакомая мысль, мотивно продолжающая и прорабатывающая идею всеобщего изоморфизма между Миром и речью. Конечно, с лингвистической точки зрения или с точки зрения историка языковой культуры эта картина является чистейшей фикцией. Так, в одном языке какой-то Смысл может быть передан при помощи одного слова, а в другом языке при помощи трех. Например, предложению “Зима” в русском языке соответствует “Das ist Winter”— в немецком. То, что в русском языке называется одним словом “рука” (или “нога”), в английском соответствует двум терминам — hand и arm для руки и foot и leg для ноги. И тот факт, что английское hand приблизительно соответствует русскому “кисть” ничего не говорит. Если следовать совету Витгенштейна и переводить слово за словом, то английское выражение “Shacke your hands” надо перевести как “Потрясите ваши кисти”, а не “Пожмите друг другу руки”. Если строить универсальный логический язык, то придется решать, какое имя является более фундаментальны: hand или arm, то есть является ли рука в Картине Мира некого универсального логического человека чем-то единым (как для русскоязычного) или чем-то составным (как для англоязычного). И может ли в таком случае этот универсальный логический язык действительно быть универсальным? (Ср. в этом плане бихевиористски ориентированные идеи Куайна [Quine 1964].)

4.0312 Возможность Пропозиции покоится на принципе представительства Предметов Знаками.

Моя главная мысль в том, что “логические константы” ничего не представляют. Логика фактов не может быть ничем заменена.

Логическими константами Витгенштейн называет связки — отрицание, конъюнкцию, дизъюнкцию, импликацию и равенство. Мысль о том, что связки ничего не представляют, связано с учением Витгенштейна о тавтологиях как основе логических Пропозиций. Так, например, двойное отрицание является тем же самым, что и отрицаемое утверждение (~~ p = p). Это означает, в частности, по Витгенштейну, что знак “~“ не является картиной никакой реальности, а является лишь вспомогательным средством символизации (см. также 5.254, 5.44).

4.032 Пропозиция лишь постольку является Картиной Ситуации, поскольку она логически расчленена.

(Пропозиция “Ambulo” тоже является составной, поскольку ее основа, встречаясь с другим окончанием, приобретает другой Смысл, так же как и ее окончание с другой основой).

Ситуация является составным Положением Вещей, поэтому Пропозиция, изображающая ее, должна быть также логически сложной. В предложении “Ambulo” (“Я гуляю”) имплицитно содержится грамматическая форма первого лица и изъявительного наклонения, а также настоящего времени. Поэтому оно является логически сложным знаком.

4.04 Пропозиция должна иметь столько же частей, сколько их имеет изображаемая ею Ситуация.

Они должны обладать одинаковой Логической (математической) сложностью (ср. механику Герца, о динамических моделях).

Пропозиция “Луна меньше Земли” содержит два имени и двуместный предикат, выражающий отношение. Соответственно столько же логических Предметов содержит и соответствующее Положение Вещей, которое можно изобразить графически как два круга, один из которых (Луна) меньше другого (Земли). И это и есть одинаковая степень логической сложности.

В “Принципах механики” Г. Герца, книге, оказавшей большое влияние на формирование научно-философских воззрений раннего Витгенштейна, сказано, в частности: “Материальная система может быть рассмотрена как динамическая модель другой системы, когда связи внутри первой могут быть выражены такими координатами, которые удовлетворяли бы следующим условиям: (1) Число координат первой системы равно числу координат второй. (2) Существуют некоторые условия равенства координат обеих систем с соответствующим их распределением. (3) Посредством этого распределения координат выражение размеры смещения согласуются в обеих системах” (Цит. по: [Black 1964: 175]).

Но вообще говоря, иной раз бывает трудно поверить, что идея о соответствии Логической сложности Пропозиции и Положения Вещей высказывалась Витгенштейном всерьез. Например, если мы возьмем Пропозицию “компьютер сломался”, то логическая сложность этой Пропозиции явно не соответствует тем сложным процессам, которые произошли в компьютере, в результате чего он сломался.

4.41 Эта математическая сложность, естественно, не может быть в свою очередь отображена. При отображении невозможно выйти за ее пределы.

4.42 Если бы мы хотели то, что мы проявляем посредством “(х) f x”, проявить через замену индекса перед “f. x”, например, на (Все f. х), то этого будет недостаточно: мы не знали бы, что подлежит обобщению. Если бы мы хотели разъяснить это посредством некоего индекса “&” — вроде f (x &), этого было бы недостаточно: мы не знали бы сферу действия квантора всеобщности. Если бы мы попытались это определить, введя в аргументное место нечто вроде “(А.А).F(A.A), этого было бы недостаточно: мыне смогли бы установить тождество переменных. Все эти способы обозначения недостаточны потому, что не обладают необходимой математической сложностью.
Здесь Витгенштейн продолжает развивать свою идею о том, что логическая Форма может быть только обнаружена (показана). Так, функция (x) f x читается — для всех x x равно f. (x) y Витгенштейна соответствует квантору всеобщности. Витгенштейн говорит, что если высказать тот факт, что область значений функции распространяется на все объекты, связанные этим квантором, словами (Все f x), чтобы попытаться словами отобразить смысл того, что показывает квантор, то это приведет к неудаче, потому что все равно будет неизвестно, о каких именно объектах идет речь. Если же для того, чтобы уточнить это, мы поставим на место переменной индекс ( ), то все равно, это тоже ничего бы не дало, так как при этом не была бы определена область действия квантора.

4.0412 По этой же причине недостаточно идеалистическое объяснение рассмотрения пространственных отношений через “пространственные очки”, поскольку оно не может прояснить сложности этих отношений.

В статье “Философская значимость математической логики” Рассел писал: “Категории Канта — это розовые очки сознания; априорные истины являются ложными представлениями, возникшими благодаря этим очкам” (цит по: [Black: 177]). Человек, который видит мир через розовые очки, видит все в искаженном “розовом” свете. Но мы не можем представить себе очки, которые навязывались бы пространственными отношениями и в которых было то, чего бы мы до этого никогда не воспринимали.

4.05 Реальность сличается с Пропозицией.

4.06 Лишь потому Пропозиция может быть истинной или ложной, что она является Картиной Реальности.

Истинность или ложность — понятия, выражающие отношение Пропозиции к Реальности. Будучи Картиной Реальности, Пропозиция, сличаясь с Реальностью, обнаруживает свое соответствие или несоответствие ей. Более радикально этот взгляд был выражен позитивистами второго Венского кружка, которые опирались на “Логико-философский трактат” и считали себя учениками Витгенштейна. Они выдвинули принцип верификации, в соответствии с которым только те пропозиции могут считаться истинными или ложными, которые могут быть непосредственно сопоставлены с реальностью, то есть в первую очередь простые эмпирические пропозиции, вроде “Сейчас идет снег” или “Термометр показывает 20 градусов Цельсия”. Они были названы протокольными (см. [Шлик 1993]). Однако даже такие пропозиции могут на поверку оказаться не тем, за что они себя выдают. Термометр может быть испорчен, а снег может оказаться тополиным пухом. При этом большинство и даже подавляющее большинство Пропозиций в реальной речевой деятельности вообще не могут быть подтверждены или опровергнуты. Например: “Империализм — высшая стадия капитализма”; “Если пойдет снег, мы будем кататься на санках”; “Что посеешь, то пожнешь”; “Пушкин — это наше все”.

В этих пропозициях очень важной является модальная часть, которая сильно деформирует истинностное значение или уничтожает его вовсе. Не говоря уже об эксплицитных модальных высказываниях, таких, как: “Закрой дверь”, “Курить воспрещается!”, “Красть грешно”; вопросах, восклицаниях, молитвах и т. д. Именно поэтому Г. фон Вригт говорит о Мире “Логико-философского трактата” как об “узком” [Вригт 1986: 80]. И именно этими речевыми контекстами вплотную занялся Витгенштейн в поздние годы, когда он отказался от ряда положений “Трактата” и разработал учение о языковых играх (см. [Витгенштейн 1994: (Философские исследования, § 21 и след.)]).

4.061 Если не замечать, что Пропозиция имеет независимый от Фактов Смысл, можно легко поверить, что истина и ложь — равноправные отношения между знаками и обозначаемыми.

Тогда можно было бы сказать, например, что “p” истинным образом обозначает то же самое, что “~ p” обозначает ложным образом и т. д.

Здесь мы встречаем напоминание о том, что Смысл Пропозиции не зависит от того, является ли она истинной или ложной. Если бы это было не так, то истина и ложь были бы такими же отношениями между Пропозицией и Реальностью, как отношение больше или меньше, слева или справа и т. д. Тогда отрицание “неверно, что p” утверждало бы то же, что утверждает Пропозиция p, но только мы приписали бы этой Пропозиции истинностное значение “ложно”. Например, Пропозиция “Снег не идет” передавала бы то же значение, что и пропозиция “Снег идет”, но только, так сказать, под ложным модусом. Но поскольку истинностное значение автономно от Смысла, то снег идет и снег не идет суть два разных Смысла, каждый из которых может иметь значение истины или лжи.

Тот факт, что отрицание Пропозиции p совпадает с утверждением Пропозиции не p, говорит о независимости Смысла от истинностного значения.

4.0621 То, что знаки “p” и “~ p” могут говорить об одном и том же, существенно. Это показывает, что знаку “┤“ в Реальности ничего не соответствует.

То, что в какой-то Пропозиции встречается отрицание, не является признаком, характеризующим ее Смысл (~~ p = p).

Пропозиции “p” и “~ p” имеют противоположный Смысл, но им соответствует одна и та же Реальность.

Картина, проясняющая понятие Реальности: черное пятно на белой бумаге; можно описать форму пятна, указывая для каждой точки на поверхности, черная она или белая. Если точка черная, это соответствует позитивному Факту, если белая (не черная) — негативному Факту. Если я укажу точку на поверхности (фрегевское истинностное значение), это будет соответствовать предположению, которое было выдвинуто.

Но чтобы можно было сказать, черная это точка или белая, я должен, прежде всего, знать, когда я могу назвать точку черной, а когда белой; чтобы можно было сказать, что “p” истинно (или ложно), я должен определить, при каких обстоятельствах я называю “p” истинным и тем самым определяю Смысл Пропозиции.

Точка, в которой сходство теряется, следующая: Мы можем указать точку на бумаге, даже не зная, что собой представляют черный и белый цвета, но Пропозиции, лишенной Смысла, вообще ничего не соответствует, так как она не обозначает никакой Вещи (не имеет истинностного значения), свойства которой называются “истиной” или “ложью”; “является истинным” или “является ложным” это не глаголы Пропозиции, как полагал Фреге, — скорее, то, что “является” истинным”, должно содержаться в глаголе.

Истинность и ложность, по Витгенштейну асимметричны, так как нельзя изъясняться при помощи ложных Пропозиций. Допустим, мы договорились всегда вместо любого утверждения говорить его отрицание, подразумевая при этом отрицаемое утверждение.

Например:

А. У меня сегодня день рождения.
Б. Я приду к тебе в гости.
А. Буду ждать тебя в шесть.
Б. Постараюсь не опоздать.

Теперь представим, что А и Б договорились изъясняться ложными пропозициями:

А. Неверно, что у меня сегодня день рождения.
Б. Я не приду к тебе в гости.
А. Неверно, что я буду ждать тебя к шести.
Б. Постараюсь опоздать.

Мысль Витгенштейна состоит в том, что даже в таком диалоге участники будут переводить эти квазиложные предложения в их отрицания. То есть говоря: “Неверно, что у меня сегодня день рождения”, А на самом деле будет продолжать подразумевать противоположное.

Витгенштейн не разработал в “Трактате” философию лжи. В связи с 4.062 можно сказать, что когда человек лжет, он претендует на то, чтобы сказать нечто истинное. Бессмысленно лгать и при этом настаивать на том, что ты лжешь. Поэтому ложь является функционально зависимой от истины, является, так сказать, ее обратной стороной. Истина более фундаментальна и не парадоксальна, ложь всегда парадоксальна, так как стремится прикинуться правдой. Ср. поздний афоризм Витгенштейна: “Даже сказать ложь, но сделать это отчетливо и ясно, значит уже сделать шаг на пути к правде” [Витгенштейн 1992].

p и ~ p говорят об одном и том же с противоположных позиций. “~“ чисто технически переводит высказывание из одного Положения Вещей в другое. Чистое отрицание (~) не характеризует Реальность и не характеризует Смысл Пропозиции. Поэтому ~~ p = p — Тавтология.

Предложения “Идет снег” и “Неверно, что идет снег” выражают противоположные Значения, но, по Витгенштейну, в некотором смысле им соответствует один Смысл и одна Реальность. Как и Ситуация, Реальность характеризует возможное Положение Вещей, а не действительное. Идущий снег как возможность (независимо от актуализации этой возможности) является Картиной Реальности:

Действительное	Возможное
Мир	Реальность
Факт	Ситуация
Значение	Смысл

В следующих абзацах этого раздела важно, как кажется, следующее: Наличие Истинностного Значения, хотя оно независимо от Смысла, необходимо для того, чтобы проявлять выражаемый Смысл. При этом в альтернативных возможных мирах, что показывается на примере с черным пятном на белой бумаге, можно произвольно устанавливать критерии Истинности. Но если Пропозиция не является ни истинной, ни ложной, то она не имеет Смысла. Можно сказать, что все истинные или ложные Пропозиции должны иметь Смысл. Если известно, что пропозиция истинна или ложна, она тем самым осмысленна. Обратное, по-видимому, не верно. Пропозиция может быть осмысленной, если не известно, истинна она или ложна, но если известно, что Пропозиция ни истинна, ни ложна (нынешний король Франции лыс), то она лишена Смысла.

4.064 Каждая Пропозиция уже должна обладать неким Смыслом: утверждение не может придать ей Смысл, ибо оно само утверждает Смысл. И то же самое относится к отрицанию и т. д.

Но пропозиция, если это действительно Пропозиция, по Витгенштейну, является a priori осмысленной, ей всегда можно подыскать истиннозначные основания для придания ей Смысла. Фраза о французском короле становится осмысленной, если ее поместить во временной контекст XVII или XVIII века. Тогда, в то время, когда во Франции были короли, это высказывание было то истинным, то ложным. После Наполеона III эта Пропозиция теряет Смысл. Но тем самым она перестает быть Пропозицией, так как употреблять ее отныне никому (кроме логико-философов) не придет в голову.

4.0641 Можно было бы сказать: Отрицание уже связано с Логической позицией, которое определяется отрицаемой Пропозицией. Отрицающая пропозиция определяет не некую другую Логическую позицию, по отношению к той, которая определяет отрицаемая Пропозиция. Отрицающая Пропозиция определяет Логическую позицию с помощью Логической позиции отрицаемой Пропозиции, описывая первую, как лежащую за пределами последней.

То, что отрицаемая Пропозиция вновь может подвергнуться отрицанию, показывает, что отрицаемое уже является Пропозицией, а не просто заготовкой для Пропозиции.

Смысл этого рассуждения мне кажется следующим: отрицающая Пропозиция (Неверно, что идет снег) описывает логическую позицию отрицаемой Пропозиции (Идет снег) не как некую равноправную ситуацию, лежащую рядом, как все, находящееся за пределами отрицающей ситуации, — то есть определяет ее через отрицаемую ситуацию (ср. пример с черным пятном на белой бумаге). То есть тот факт, что не идет снег — это не какой-то отдельный факт, существующий наравне с отрицаемым фактом, а это все факты, за исключением отрицаемого, все факты, находящиеся за границами отрицаемого факта.

4.1 Пропозиция устанавливает существование и несуществование Положений Вещей.

То есть Пропозиция переводит Положения Вещей (область возможного) в Факты (область действительного). При этом существование соотносится с утверждением и истинностью, а несуществование — с отрицанием и ложностью.

4.11 Совокупность истинных Пропозиций составляет естественные науки (или совокупность естественных наук).

Философия вовсе не является естественной наукой.

(Слово “Философия” должно означать нечто, стоящее над или под, но не рядом с естественными науками.)

Эта идея близка логическому позитивизму в его физикалистской окраске. В свете развития методологии истории науки, в частности идей Т. Куна [Кун 1975], это утверждение можно описать только культурно-опосредованно. Так, для античной физики утверждение о неделимости атома истинно, а для современной — ложно. Для Ньютона утверждение о существовании конечной скорости света было бы ложным, для эйнштейновской физики оно — истинно.

Витгенштейн хочет подчеркнуть, что естественные науки имеют дело с наблюдаемыми объектами (для теоретической физики современного типа это утверждение вообще неверно, для классической квантовой — с большими оговорками), и поэтому там в принципе имеет смысл говорить об истинности и ложности.

4.112 Цель Философии — Логическое прояснение Мысли.

Философия вовсе не учение, скорее, работа. Философская работа состоит, в сущности, в разъяснении.

Результат Философии не “философские Пропозиции”, скорее, процесс прояснения Пропозиций.

Философия должна прояснить и строго установить границы Мысли, которые без того являются словно бы мутными, расплывчатыми.

Философия стоит над (или под науками), и поэтому она уже находится под ударом, так как она должна прояснить мысли при помощи слов, а это, как уже отчасти показал Витгенштейн, почти невозможно. Если прояснение Пропозиций само не является Пропозицией, а неким процессом, то это процесс все равно состоит из Пропозиций. Мы знаем философов, которые ничего не написали (Иисус, Сократ, Диоген-Киник) но мы не знаем ни одного философа, который бы ничего не сказал. Здесь, в этих мыслях, кроется мучительная загадка и проблема жизни самого Витгенштейна, стремившегося в прямом смысле слова этого выражения “жить не по лжи”, в соответствии со своим собственным учением. Получается тем не менее, что учение состоит в постоянном отрицании учения. С одной стороны, нельзя вообще ничего не говорить и оставаться при этом философом хоть в сколько-нибудь европейском смысле. С другой стороны, нельзя продолжать говорить и при этом следовать учению, в соответствии с которым говорить на философские темы вообще бессмысленно. Один из философов, критиков Витгенштейна, остроумно назвал “Логико-философский трактат” “блестящим провалом” [Bergman 1966].

4.1121 Психология не более родственная Философии, чем любая другая естественная наука.

Теория познания это Философия психологии. Не соответствуют ли мои штудии в области знаковых систем изучению процесса Мысли, которые философы считали столь важными для исследования Философии Логики? Только они чаще всего запутывались в незначительных психологических исследованиях, и подобная опасность подстерегает и мой метод.

Антипсихологизм — существенная черта “Трактата”, в принципе характерная для философии ХХ века. Это было связано, по-видимому, с тем, что традиционная психология XIX века ассоциировалась с первым позитивизмом, с вульгарным естественнонаучным мышлением последователей Конта и Спенсера. Психолог второй половины XIX века — это физиологический редукционист, отрицающий человеческую душу. Психоанализ начала века не воспринимался как продолжение этой редукционистской психологии.

4.1122 Дарвиновская теория имеет не больше отношения к Философии, чем любая другая естественнонаучная гипотеза.

Господство теории Дарвина во второй половине XIX века в начале XX века сменилось скептическим отношением к ней, вследствие реэсхатологизации и ремифологизации культуры и падения престижа идеи прогресса и энтропийного течения времени в целом (подробнее [Руднев 1986]). Виталистические креационистские теории происхождения человека в это время стали не менее популярны, чем дарвинизм.

4.113 Философия проводит границу внутри спорных областей естествознания.

Идея границы — одна из важнейших в “Трактате”. Всегда, когда речь заходит о границе, тем самым говорится о границах языка и мышления. (5.6. Границы моей речи указывают на границы моего Мира). Философия, цель которой — прояснение языка, проводит границу между правильным и неправильным употреблением языка в науке, служа как бы своеобразным судьей научности любой гипотезы.

4.114 Она должна устанавливать границу мыслимому и тем самым немыслимому. Она должна проводить границу немыслимого, исходя из мыслимого.

Философия, указывая на правильное и неправильное употребление языка, указывает на то, что может быть помыслено (сказано) и на то, что не может быть помыслено в витгенштейновско-фрегевском значении этого слова. Примером нарушения этого правила в “Трактате” является, согласно Витгенштейну, теория типов Рассела (см. 3.332. — 3.333).

4.115 Она становится обозначением того, что невысказываемо, ясно представляя то, что может быть сказано.

Из предшествующего изложения видно, что невысказываемым является феномен Логической Формы. Из дальнейшего изложения в частности, того, что называют мистическим учением Витгенштейна, ясно, что невысказываемым являются прежде всего этические и эстетические высказывания. Язык, как скажет Витгенштейн в “Философских исследованиях”, должен показать человеку, где следует остановиться.

4.116 Все, что вообще может быть помыслено, может быть помыслено ясно. Все, что возможно высказать, возможно высказать ясно.

Этот тезис один из главных позитивных девизов “Трактата”, вынесенный в предисловие как, в сущности, одно из главных философских открытий его автора. Исходя из своей идеи изоморфизма Логической Формы и Возможности Пропозицию любой сложности свести к Элементарным Пропозициям, Витгенштейн не видит причин для того, чтобы в том, что касается взаимоотношений между языком и Миром, оставались какие-то неясности. Это не значит, что обо всем можно говорить ясно. Правило другое: если об этом абсолютно точно невозможно сказать ясно, значит это из той области, о которой вообще нельзя сказать никак. То есть либо надо искать путей для ясности, либо оставить попытки передать при помощи семиотических средств то, что при помощи этих средств принципиально непередаваемо.

4.12 Пропозиции могут изобразить всю Реальность, но они не могут изобразить то, что они должны иметь общим с Реальностью, благодаря чему они могут ее изображать, — Логическую Форму.

Логическая Форма — чтобы ее можно было изобразить, — должна быть в состоянии поставлена рядом с Пропозицией, за пределами Логики, то есть за пределами Мира.

4.121 Пропозиции не могут изобразить Логическую Форму, она отражается в них.

То, что отражено в речи, не может быть изображено в ней.

То, что проявляет себя в речи, не может быть проявлено нами посредством речи.

Пропозиция обнаруживает Логическую Форму Реальности.

Она указывает на нее.

Итак, можно говорить обо всем, но только не о Логической Форме. Это предложение как раз показывает, что у философии в ее традиционном понимании нет никаких шансов. Однако, говоря о том, что нельзя говорить о Логической Форме, Витгенштейн каким-то образом все же говорит о ней, что было прежде всех замечено Расселом [Russell 1980]. Нельзя просто указать на Логическую Форму (как об этом говорится в следующем разделе), так чтобы это молчаливое указание стало одновременно и Философией, и не Пропозицией.

Здесь можно выделить пять основных терминов, при помощи которых Витгенштейн обсуждает проблему Логической Формы:

изображать darstellen
отражать spiegeln
проявлять ausdrücken
обнаруживать zeigen
указывать weisen

При этом первый глагол противопоставлен всем остальным. Если А изображено, то тем самым А не отражено, не проявлено, не обнаружено, не указано.

А — это Логическая Форма, Возможность того, чтобы Имена в Пропозиции соединялись изоморфно тому, как соединяются Предметы в Положении Вещей. Логическую Форму нельзя выразить эксплицитно при помощи слов, так как если мы скажем: “Логическая Форма предложения “Луна меньше Земли” заключается в том, что и там и там три элемента”, то и у этого последнего предложения будет своя Логическая Форма. И если мы ее захотим выразить словами “Логическая Форма предложения “Логическая Форма предложения “Луна меньше Земли” заключается в том, что и там и там три элемента” заключается в том, что и там и там имеет место включение одного предложения в другое”, то ясно, что мы приходим к бесконечному регрессу. Отсюда витгенштейновское представление о порочности теории типов Рассела.

4.1211 Таким образом, Пропозиция “f a” обнаруживает, что в ее Смысл входит предмет а, пропозиции “f a” и “g a” — что и в той и в другой говорится об одном и том же Предмете.

Если две Пропозиции противоречат друг другу, это обнаруживается в их Структуре; также, если одна следует из другой и т. д.

Допустим, мы сравниваем два предложения: Земля круглая и Земля заселена живыми существами, где круглая обозначим за О, а свойство быть заселенным живыми существами — за S. Логическая структура этих предложений изоморфна в том смысле, что в обоих говорится о Земле — О (а) и S (а). Это обнаруживается в их символике. Если мы выскажем противоречащие друг другу предложения Земля круглая и Земля некруглая, то противоположность Логической Формы будет также видна из символической записи О(а) и ~ О(а).

4.1212 То, что можно показать, нельзя сказать.

Но Витгенштейн утверждает гораздо более сильную мысль: что Логическая Форма не только не изображается, но и не может быть изображена. Можно ли принять этот тезис, высказанный в такой категорической форме? То, что можно обнаружить, нельзя сказать. Все, что можно показать, нельзя высказать. Допустим, я показываю книгу и говорю: “Это книга”. Я одновременно показываю ее и называю ее. По-видимому, Витгенштейн все же хочет сказать: “Все, что можно лишь показать, нельзя сказать”. Например, то, что может быть услышано лишь при помощи слуха, нельзя увидеть. Нельзя пересказать адекватно содержание инструментального музыкального произведения, хотя его можно записать графически нотами и в этом смысле увидеть. Все же кажется, что Витгенштейн увлекся красотой, эвфоническим богатством этой фразы и выразил мысль неточно:

Was gezeigt werden kann, kann nicht gesagt werden.

Он, конечно, имел в виду, что Логическую Форму можно только показать, а сказать о ней нельзя.

Допустим, мы сделали глобус, и этот глобус похож на Землю. Он имеет с ней общую Логическую Форму отображения. Так же, как и Земля, он крутится вокруг наклонной оси, и на нем в соответствующих пропорциях изображены океан и суша. Все это будет входить в Логическую Форму отображения, Логическую Форму Реальности. Но как высказать тот Факт, что глобус является моделью Земли? Мы можем сказать просто: Глобус похож на Землю. Но будет ли это описанием Логической Формы, общей для глобуса и Земли? Нет. Это будет предложение, описывающее Ситуацию, в соответствии с которой глобус похож на Землю. Таким образом, мы не описали Логическую Форму похожести глобуса на Землю, а высказали новую Пропозицию, говорящую о похожести глобуса на Землю, у которой есть своя Логическая Форма, Форма похожести этого предложения на Ситуацию похожести глобуса на Землю. Если же мы захотим в свою очередь описать эту новую Логическую Форму и сказать: “Пропозиция “Глобус похож на Землю” имеет общую Логическую Форму с Ситуацией “Глобус похож на Землю” или просто “Пропозиция “Глобус похож на Землю” похожа на Ситуацию “Глобус похож на Землю”, то нам понадобится еще одна Пропозиция, имеющая свою, уже третью Логическую Форму, — и это будет бесконечный регресс. Ситуация подобного рода остроумно описана современником Витгенштейна Дж. У. Данном в книге “Серийное мироздание”, где говорится, как некий сумасшедший художник сбежал из дома умалишенных и стал рисовать картину всей вселенной. Он нарисовал ландшафт, который он видел перед собой.

Но он чувствовал, что чего-то не хватало. Не хватало его самого, рисующего картину. Тогда он нарисовал себя, рисующего картину, которую он видел перед собой.

Но и это его не удовлетворило, так как здесь не хватало его самого, наблюдающего за ним самим, рисующим картину. И он стал рисовать третью картину и т. д. [Dunne 1930]. По Витгенштейну, правильная картина только одна, первая. Все остальное — бесплодная попытка сказать то, что и так есть в картине. Картина и так указывает на то, что она нарисована кем-то с определенной позиции. Картина сама обнаруживает свою Логическую Форму.

4.1213 Теперь нам понятно наше чувство: мы располагаем правильным Логическим пониманием, если все в порядке в нашей знаковой системе.

Для того, чтобы не было сбоев в изображении, говорит Витгенштейн, нужно привести в порядок систему символизации, то есть привести ее в соответствие с правилами логического синтаксиса так, чтобы один знак не обозначал несколько десигнаторов.

4.122 Мы можем в некотором смысле говорить о формальных свойствах Предметов и Положений Вещей или о свойствах Структуры Фактов и в том же смысле о формальных отношениях и структурных отношениях.

Вместо свойство Структуры я скажу “внутреннее свойство”; вместо отношение Структуры — “внутреннее отношение”.

Я ввожу здесь эти выражения, чтобы выявить основания весьма распространенного у философов смешения внутренних и внешних отношений.

Существование подобных внутренних свойств и отношений нельзя тем не менее проявить внутри Пропозиции, которая изображает эту ситуацию при помощи внутренних свойств данной Пропозиции.

4.1221 Внутренние свойства Факта мы можем также назвать Чертой этого Факта. (В том смысле, в котором говорят о чертах лица.)

Основная суть этих параграфов состоит в том, что внутренние свойства объекта, или его формальные свойства, не могут быть описаны при помощи предложения, но обнаруживаются в самой структуре предложения. Так, неотъемлемым формальным свойством предмета “шар” является свойство быть круглым. Мы говорим: “Шар круглый”. И здесь при сравнении с реальным шаром мы убеждаемся, что он действительно круглый. Но описать это формальное свойство шара словами, не впадая в бесконечный регресс, мы не можем. То, что шар круглый, показывает сама поверхность шара.

То же можно сказать и о формальных отношениях. Например, об отношении “Земля больше Луны”. Впоследствии, как рассказывал Мур, Витгенштейн счел выражения “внутренние свойства” и “отношения” неудачными и говорил о “грамматических отношениях” [Moore 1959: 295].

Перевод и комментарий Вадима Руднева

(Продолжение см. в следующих номерах)

ЛИТЕРАТУРА

Принятые сокращения

НЛ — Новое в зарубежной лингвистике, вып., М.

Витгенштейн Л. Лекция об этике // Даугава, № 2, 1989 a.

Витгенштейн Л. Заметки о “Золотой ветви” Фрэзера // Историко-философский ежегодник. М., 1989 b.

Витгенштейн Л. Культура и ценности // Даугава, № 2, 1992.

Витгенштейн Л. Избранные философские работы. Ч. 1. М., 1994.

Вригт Г. фон. Логико-философские исследования. М., 1986.

Конрад Н. И. Запад и Восток. М., 1972.

Куайн У. В. О. Референция и модальность // НЛ, 13, 1982.

Кун Т. Структура научных революций. М., 1975.

Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М., 1994.

Лосев А. Ф. О пропозициональных функциях древнейших лексических структур // Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. Тр. по языкознанию. М., 1982.

Льюис К. Виды значений // Семиотика / Под ред. Ю.С. Степанова, 1983.

Налимов В. В. Вероятностная модель языка: О соотношении естественных и искусственных языков. М., 1979.

Рассел Б. Мое философское развитие // Аналитическая философия / Под ред. А. Ф. Грязнова. М., 1993.

Руднев В. Текст и реальность: Направление времени в культуре // Wiener slawistischer Almanach, 17, 1986.

Соссюр Ф. де. Тр. по языкознанию. М., 1977.

Хилпинен П. Р. Семантика императивов и деонтическая логика // НЛ, 18, 1986.

Хинтикка Я. Логико-эпистемологические исследования. М., 1980 a.

Черч А. Введение в математическую логику. М., 1959.

Шлик М. Поворот в философии // Аналитическая философия: Избр. тексты. М., 1993.

Bartley W. Wittgenstein. L., 1973.

Black M. A Companion to Wittgenstein’s Tractatus. Ithaca, 1966.

Dunne J. W. The Serial universe. L., 1930.

Janik A., Toulmen S. Wittgenstein’s Wienna. L., 1973.

Moore J. E. Philosophical Papers. L., 1959.

Quine W. V. O. Word and object. Cambr. (Mass.), 1960.

Ross A. Imperatives and logic // Theoria, 7, 1941.

Russell B. An Inquiry into meaning and truth. L., 1980.

Stenius E. Wittgenstein’s Tractatus: A Critical exposition of its main lines of thought. Ox., 1960.

Warf B. L. Language, thought and reality . L., 1956

Weiler G. Mautner’s critique of language. Cambr., 1970.

Wiersbicka A. Semantics primitives. Frankfurt a. M., 1972.

[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]