Александр Грязнов / Постмодерн взбодрил аналитическую философию

Александр Грязнов

“Постмодерн взбодрил аналитическую философию”

“Логос”: Александр Феодосиевич, расскажите, что Вы заканчивали, у кого учились.

Александр Грязнов: Сразу после окончания философского факультета МГУ, в 71-м году, я остался работать здесь, на кафедре истории зарубежной философии. На учителей мне везло: у нас преподавали В. Ф. Асмус, Ю. К. Мельвиль, И. С. Нарский, А.М. Каримский. Непосредственным же своим учителем я считаю Алексея Сергеевича Богомолова.

— Каковы Ваши историко-философские интересы?

— Во-первых — это история англо-американской философии 18-20 вв. В 70-80-е гг. я участвовал в издании текстов Беркли, Юма, Рида, британских философов-моралистов 18-го века, Уайтхеда. Тогда же вышла моя небольшая монография по философии Шотландской школы. Другой период моей деятельности связан с увлечением идеями Людвига Витгенштейна. Пик этого моего интереса пришелся на конец 80-х годов: были написаны ряд статей, две монографии, учебное пособие. В последние годы занимаюсь проблемой сознания в современной философии. По своим интересам все более отдаляюсь от “чистой” истории философии. Осваиваю проблематику когнитивной науки, искусственного интеллекта. Это не только актуально и увлекательно, но и, как оказалось, способствует выработке новых подходов к традиционным проблемам классической эпистемологии.

— Ваше мнение о так называемой философии постмодернизма?

— Прежде всего следует отметить наше отставание в плане издания и перевода литературы, связываемой с этим направлением. Ведь многое из того, что у нас сейчас воспринимается как новинки, было написано в 60-70-е годы. Основополагающие произведения Деррида, к примеру, были написаны еще в середине 70-х; Фуко, который сейчас активно переводится, умер в 84-м.

Вообще же я замечаю две тенденции отношения к этой философии: и у нас, и на Западе. Первое — просто нежелание воспринимать постмодерн как нечто, составляющее конкуренцию серьезной академической философии (а таковой в англосаксонских странах считается, конечно, аналитическая традиция). Второй тип отношения — попытки все-таки найти какие-то точки соприкосновения философского постмодернизма и “старых” школ. Американцы, например, начали осваивать постмодернистские тенденции значительно раньше нас — с 70-х годов. Хотя процесс этот в целом происходил у них достаточно болезненно.

— Как бы Вы определили само понятие “постмодернизм”?

— Я бы не стал здесь впрямую давать какого-либо определения, тем более строгого. В этом вопросе мне близка идея Дильтея о том, что за всеми сменами философских мод и парадигм стоят такие простые и, казалось бы, мимолетные вещи, как настроения. И в основе постмодернизма лежат определенные умонастроения, которые специфическим образом рационализируются и концептуализируются.

—Но тогдакак Вы охарактеризуете эти умонастроения?

— Как еще один вариант философского поворота к языку. Классическая философия, как известно, недооценивает значение языка для философии. Этот ее недостаток осознается лишь в 20-м веке. В этом веке не случайно появляются лингвистически ориентированные варианты герменевтики, аналитическая философия. И для этих течений характерно пристальное внимание к языку, понимание его основополагающей роли в культуре, а не только как средства передачи “идей”. И даже феноменология, в своем традиционном виде не уделявшая большого значения языковой проблематике, — будучи привитой на американской почве, мало чем отличается от преобладающего в США концептуального анализа. В городе Баффало, например, есть журнал Философия и феноменологические исследования, который начинал издавать ученик Гуссерля Марвин Фарбер. Этот журнал стилистически не отличается от аналитических изданий, хотя в тематике, пожалуй, еще сохраняются некоторые отличия.

Но постмодернизм идет еще дальше в освоении этой проблематики. Если в первой половине 20-го века главным был, все-таки, предметно-объектный уровень исследования (а язык при этом понимался как значимое средство анализа), то теперь осуществляется рефлексия над самими приемами анализа объектов. Постмодернизм уже задается вопросом: а может быть язык обладает еще большей автономией, может быть это сфера, которая сама навязывает предмету его структуру?

Кроме того, положительную сторону постмодернизма я склонен видеть в том, что он напоминает о гуманитарных корнях философии, о литературном дискурсе, о нарративе, диалоге, риторических тропах и пр. Очень важным оказываются процессы чтения, раскодирования знаков, идеи о том, что читатель может понимать произведение возможно даже лучше автора (кстати, это еще дильтеевская идея). Как в свое время Куайн, Гудмен, У. Селларс и другие показали гибкую связь и взаимопереходы между философией и специальными (прежде всего естественными) науками, так теперь постмодернисты указывают и на литературную грань философии.

Однако, я бы выделил и две негативные, на мой взгляд, тенденции современной, постмодернистски “настроенной” философии. Во-первых — это стремление в любой позитивной философской концепции видеть только скрытые идеологемы и мифологемы. Это напоминает то, что когда-то делал фрейдизм. И как невозможна была дискуссия с фрейдистами (поскольку они тут же “разоблачали” своих оппонентов, обнаруживая у них скрытые комплексы), так и сейчас весьма затруднена дискуссия академической философии с постмодернизмом. Во-вторых: если видеть весь мир только как текст (а на это прямо указывает тот же Деррида), то утрачивается специфика философии. Тогда мы получим просто ликвидацию традиционных философских проблем, сродни подходу позитивистов.

— Странным образом постмодернизм у Вас оказывается очень близок к позитивизму...

— Ничего странного. Именно: рефлексия по поводу способов анализа философских проблем может затмить все и привести к некоему новому варианту позитивизма (что-то вроде метаметапозитивизма).

— А как эти проблемы решаются в контексте близкой Вам аналитической философии?

— Как раз концептуальный анализ, на мой взгляд, занимаясь исследованием средств выражения в философии, вместе с тем сохраняет традиционную (метафизическую) проблематику философии. Это лишь в относительно короткий позитивистский период аналитической философии (Венский логический позитивизм и пр.) главным ее лозунгом была борьба с метафизикой. Но современный концептуальный анализ не имеет ничего общего с таким радикальным позитивизмом. Между прочим, во всех англосаксонских университетах метафизика преподается как отдельная дисциплина. Только теперь традиционные проблемы ставятся в тесной связи с современными приемами логико-семантического анализа. Поэтому аналитическая философия по своей сути ни в коем случае не антиметафизична.

Кстати, у самих аналитиков существуют два разных взгляда на судьбу аналитической философии. Одни (Рорти, Решер) считают, что, зародившись в начале 20-го века, аналитическая философия заканчивается в конце этого века. Другие же — их абсолютное большинство — считают, что это философия будущего.

К упущениям аналитической философии я бы отнес отсутствие у нее историко-философской рефлексии. Дело в том, что аналитическая философия не может дать развернутую и адекватную оценку своей собственной истории развития. За аналитиков эту задачу зачастую выполняют представители других течений.

— Какими же Вам представляются нынешние взаимоотношения аналитической философии и постмодернизма?

— Применительно к англосаксонским странам здесь еще рано говорить о широкомасштабной дискуссии между академической и не-академической философией (постмодернизм локализован вне академической сферы, по крайней мере, вне большинства философских отделений университетов). В США, насколько я знаю, существует один-единственный аналитик, который последовательно ведет эту дискуссию, — Джон Сёрл из Калифорнийского университета в городе Беркли (автор книги “Сознание, мозг и наука”, опубликованной в моем переводе в 1993 году). В целом же, такая дискуссия почти отсутствует. В Англии, например, около 90% философов ориентируются на концептуальный анализ. В США, правда, ситуация более плюралистичная. Но и там примерно 70% философов близки аналитической традиции. Хотя один из центральных американских университетов в Беркли — знаменитый политическим и культурным радикализмом студентов и еще большим радикализмом преподавателей — хранит теплые воспоминания о Мишеле Фуко, который в 1983 году читал там свой последний курс лекций. Нередкий гость там и Жак Деррида. А вот, например, на отделении философии в университете Детройта с гордостью говорят, что у них нет ни одного постмодерниста. И большинство преподавателей американских отделений философии настроено именно таким образом.

Вообще же имеет место ситуация, которую Кант в свое время назвал “спором факультетов”. Только теперь спор идет между факультетами философии и английского языка. Дело в том, что постмодерн обосновался именно на отделениях английского языка и литературоведения. Когда в университете Беркли попросили прокомментировать эту ситуацию Жака Деррида, он произнес скандальную фразу: “Поскольку у вас сейчас философствуют на отделениях английского языка, то я не вижу необходимости в существовании особого философского отделения”. Подобные факты свидетельствуют, что на аналитическую философию идет довольно широкое наступление извне, как со стороны не-философских гуманитарных факультетов, так и просто из не-академической среды. Это внешне напоминает тенденцию 19-го века, когда, например, Милль или Спенсер, будучи “властителями дум” широкой либеральной интеллигенции, сами никогда не преподавали в университетах.

— Т.е. университетская философия сейчас находится в плачевном состоянии?

— Ну, я бы так не сказал. Как показывают ежегодные конференции АРА (Американской Философской Ассоциации), и сами аналитики постепенно покидают ту башню из слоновой кости, в которой они долгое время находились. Они сейчас осваивают новые проблемные области. Если раньше лидирующими дисциплинами в философском анализе в разное время были философия логики, эпистемология, философия языка (не путать с лингвистической философией), то в последние годы на передний план выходит философия сознания. Она захватывает и проблемы когнитивной науки (включая и когнитивную психологию), и новомодную тему искусственного интеллекта, и лингвистику; некоторыми гранями аналитическая философия соприкасается с информатикой, которая сейчас стала неотъемлемой частью нашей жизни.

Вообще же, я думаю, взаимоотношения постмодернистски ориентированной философии и аналитической традиции далеко не однозначны. Конечно, на институциональном уровне налицо явная конфронтация. И, конечно, при приеме на работу в американский университет, того, кто способен осуществлять концептуальный анализ реальной проблемы, предпочтут тому, кто способен только разоблачать и деконструировать. Но, с другой стороны, нельзя отрицать, что постмодернизм в некотором смысле взбодрил аналитическую философию. Я полагаю, что согласие и заинтересованный диалог этих двух направлений — в будущем, но не думаю, что это будет очень скоро...

Впрочем, уже сейчас можно упомянуть ряд содержательных работ, посвященных сближению этих двух позиций. Например, есть две книги, одна из которых называется “Витгенштейн и Деррида”, другая — “Деррида и Витгенштейн”. Автор первой из них — американец Стейтен, который идет именно от литературной теории, автор второй — философ из университета в Баффало Ньютон Гарвер.

— Какие мыслители, на Ваш взгляд, оказали наибольшее влияние на современную западную философию?

— Здесь я сошлюсь на статью философа из Питтсбурга Николаса Решера, опубликованную в моем переводе, — “Американская философия сегодня”. Решер говорит о том, что за пределами академической среды в США чистый концептуальный анализ стал очень многих раздражать. Он приводит поразительную статистику на 1993 год, согласно которой из отечественных философов в американской литературе наиболее часто упоминается Рорти (684 раза), а Куайн или Патнэм, соответственно, 502 и 461 раз. Из “континентальных” философов на первом месте Деррида (более 1982 упоминанèé), затем Хабермас (1124). Влияние последнего в англоязычном мире вообще не подвержено колебаниям. Третьим идет Рикёр (703). Как видим, налицо явный количественный перевес западноевропейских авторов.

Лично мне любопытно следить за философской эволюцией взглядов Ричарда Рорти. Дело в том, что у нас Рорти сейчас популярен вне учета его положения в американской философии. Но ведь интересно и то, как он воспринимается у себя в стране. Начинал Рорти как один из ведущих — и наиболее “жестких” — философов-аналитиков: среди прочего, издал антологию “Лингвистический поворот”, которая подытожила развитие аналитической философии к концу 60-х. Но к середине 70-х, впитав веяния континентальной философии, Рорти становится одним из самых яростных критиков анализа и вообще академической философии. В результате он был буквально “изгнан” из академического философского сообщества: сейчас работает на отделении гуманитарных наук Вирджинского университета...

— То есть Вы усматриваете некий “двойной стандарт” в философских пристрастиях Рорти?

— Нет-нет, речь идет о естественной эволюции его философских взглядов. И я думаю, это связано с тем, что Рорти в свое время очень хорошо увидел тот мировоззренческий вакуум, который образовался вокруг академической философии. Кроме того, ему были свойственны и некоторые крайние точки зрения: одно время он был сторонником такого течения как элиминативизм. Согласно этой точке зрения, не существует никаких ментальных, духовных явлений, — есть только нейрофизиологические явления. Но позднее он от этого совершенно отошел и начал говорить о философии как о “голосе в разговоре человечества”, его заинтересовал диалог, воспитательное значение философии...

— Вы лично встречались с Рорти. Как он сам объясняет такое разнообразие своих философских увлечений?

— Когда я его об этом спрашивал, он назвал элиминативизм ошибкой молодости, а относительно термина “воспитательная философия” сказал, что им теперь не пользуется. В настоящий момент он уже прошел этап увлечения постмодерном и Хайдеггером. Теперь он говорит о возвращении к национальной философской традиции прагматизма и проповедует это за пределами академической сферы.

Поэтому относительно Рорти всегда надо уточнять, “Рорти” какого периода имеется в виду: он очень быстро эволюционирует. И нужно учитывать двойственность отношения к нему в США: с одной стороны — огромный интерес людей, не принадлежащих академической традиции, с другой — резкие и обидные для него памфлеты в аналитических журналах...

— Давайте вернемся сюда, в Россию, даже раньше: в СССР... Можно ли сказать, что 70 лет коммунистической власти являются потерянным временем для философии в нашей стране?

— Ни в коем случае. Ведь абсолютный идеологический контроль над умами невозможен. Конечно, уже к середине 30-х со школами, зарождавшимися в 20-е, было покончено. Отечественная философия приняла однобокий характер. Официальная философская традиция была крайне усредненной и выражалась в очень обтекаемых формах. Говоря языком Поппера, публиковавшиеся работы были нефальсифицируемы. Причем, даже идеи классиков марксизма были предельно упрощены. Это, так сказать, традиция учебника. Интересно, что отношение к неортодоксальному марксизму (так называемые ревизионистские течения) было еще более жестким, чем к остальной “буржуазной философии”. Я имею в виду философию группы “Праксиса”, позднего Сартра и т. д.

С другой стороны, в 70-х годах (я не говорю сейчас о тяжелых 40-х и 50-х) существовали две не совсем ортодоксальные, продуктивные тенденции. Правда, между ними тогда сформировалась совершенно не нужная, на мой взгляд, оппозиция. Речь идет о линии в философии науки (которую на Западе не совсем верно называют “советским кибернетизмом”) и о, так сказать, псевдогегельянском течении (“ильенковцы” и пр.). В философии науки в то время была наибольшая свобода мнений, была возможность воспринимать новые идеи зарубежной философии. В этой области мы тогда были на уровне современных западных исследований.

Но с усилением влияния постмодернизма в последние годы эта традиция начала ослабевать, а ведь в ней содержатся важные элементы философской рациональности, которые нужно обязательно сохранять. Конечно, рациональность — это иногда и сокрытие некоторых моментов, и постмодернизм разоблачает это сокрытие. Но рациональность не должна быть уничтожена, а традиционная философия забыта. И, кстати, у самого-то Делеза, например, я часто нахожу точное знание и осмысление фактов истории философии. А Деррида прекрасно знает и классическую литературу, и классическую филологию. Так что сами отцы постмодернизма прекрасно усвоили традицию...

— Возможна ли, на Ваш взгляд, философия в России сейчас? Согласитесь ли Вы с квалификацией современной философской ситуации в нашей стране как ситуации кризиса?

— Нет, я бы не давал столь трагической оценки. Все-таки здесь ситуация значительно лучше, чем в экономике. И не только потому, что количество переводов и комментариев рано или поздно перейдет в новое качество философии (я, однако, не думаю, что это будет очень скоро). Дело в том, что и в мировой философии наблюдается переходная ситуация. Сейчас не время отдельных гениальных интуиций, абсолютно новых идей, не время великих “учителей” философии. Сейчас время кропотливой работы по сохранению уже сделанного. Нужен перевод традиционных проблем на новый язык. Но не через отказ от традиции! Ведь сейчас, например, снова на первый план выходят проблемы сознания, психофизиологического дуализма, монизма, эволюционные идеи. Упомянутые, казалось бы, уже давно пройденные темы сейчас снова возвращаются. И это именно творческая работа, а не какая-то второсортная переработка уже созданного.

— Итак, если подытожить тему “современная философия и строгий анализ”...

— Конечно, концептуальный анализ более строг и точен, более внимателен к значению понятий, к структуре аргументации. У аналитической философии громадный потенциал, она восприимчива к самой широкой проблематике. Анализ ни в коем случае не должен быть отброшен. Но нельзя и просто выносить за скобки новейшие тенденции: дескать, свихнулись, ну и Бог с ними. Подобные тенденции надо знать и вести с ними конструктивную полемику. Ведь очевидно, что эти идеи захватывают все большее число людей. Об этом свидетельствует уже такой внешний показатель, как западный книжный рынок: постмодернистские книжки с яркими обложками просто теснят более скромные аналитические издания, их объективно больше.

Так что, строгий концептуальный анализ, будучи дополнен разумной постмодернистской рефлексией, может, я надеюсь, дать новый положительный результат в следующем столетии. Но нужно остерегаться как экстремистских веяний и течений в постмодернистской философии, так и методологического консерватизма в философии анализа. Данный вывод относится не только к зарубежной философии, но и к философии отечественной, которая, хотелось бы это кому-то или нет, все более подключается к мировому философскому процессу.

Интервью провел Игорь Ефременков

[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]