Борис Домбровский / Метафизические основания логического анализа Я. Лукасевича

Борис Домбровский

Метафизические основания логического анализа Я. Лукасевича

Если о Лесьневском можно сказать, что он является метафизиком в логике, то про Я. Лукасевича можно утверждать обратное — что он логик в метафизике. Связь этих двух областей философского знания применительно к творчеству Лукасевича состоит в том, что его продвижение по логическому пути было инспирировано вопросами метафизики, или более широко — онтологии. Чтобы это показать обратимся к делению суждений на номинальные и реальные и установим к какому из упомянутых типов суждений тяготел в своем творчестве Лукасевич. По поводу номинального суждения можно сказать, что оно не занимало Лукасевича, ибо в его работах понятие имени не анализируется. Остается предположить, что точкой приложения анализа окажется реальное суждение, составляющее предмет парадигмы философии предложения. Показателем этой парадигмы в анализе суждения является опосредованное непрямым использованием имя суждения, т. е. истинностное значение. Но истинность суждения как таковая не имеет ценности, ибо “[…] сама по себе истинность не является достаточным свойством научных предложений, […] истинные предложения приобретают научную ценность лишь тогда, когда остаются в некой связи с интеллектуальными потребностями человека”. Более того, “истина не только не достаточна, но даже не является необходимым свойством научных предложений” ([1915], S. 81]). Приведенные высказывания можно объяснить тем, что по мнению Лукасевича интеллектуальные потребности может удовлетворить только теория. Однако “ни одна теория не является чистым воспроизведением фактов, но каждая содержит творческий элемент. Поэтому и истинность ни одной теории не удается доказать, если мы понимаем истинность как согласие мышления с действительностью” (S. 81).

Таким образом, истина должна быть научной, что следует понимать как истинность предложений теории, т. е. истинность становится относительной и, наконец, истинность не самодостаточна, а служит выявлению причин и следствий из фактов. Следовательно и реальное суждение, как и его косвенно употребляемое имя — истинностное значение не является для Лукасевича предметом анализа, но таковыми становится в начальном, т. е. философском периоде его творчества предметы метафизические, в частности понятие причины, рассмотрению которого посвящена работа “Анализ и конструкция понятия причины”. В ней он пишет: “Конструируя понятие причины, я намерен создать некий абстрактный предмет с той целью, чтобы он охватывал все конкретные и реальные причины, существование которых мы принимаем то ли во внешнем мире, то ли в мире явлений духа; однако я не веду речь о некотором идеальном предмете, которому бы в действительности, как четырехмерной глыбе, ничто не может соответствовать. Тогда, если я понимаю причину как некий реальный абстрактный предмет, то стремясь его создать, я могу использовать только один путь — индуктивный метод” ([1906], S. 15). Весь путь Лукасевича от философии к логике может быть очерчен в методе как путь от индукции к дедукции, о чем косвенно свидетельствуют названия его работ начального периода: “Об индукции как инверсии дедукции” [1903], “О двух видах индуктивного следования” [1906], “Об индуктивном следовании” [1907].

Приступая к изложению философских работ Лукасевича можно утверждать, что они сформировали его логические взгляды не только в методе, но и в предмете. Отыскание такого предмета в парадигме философии предложения весьма затруднительно, т. к. в этом случае предложению, являющемуся этим предметом, следует поставить в соответствие имя в функции употребления, а не упоминания, что непросто, т. к. и закавыченное предложение, и истинностное значение упоминаются, а не употребляются. На вопрос: что является предметом философии Лукасевича и как он был отражен в более позднем, или логическом периоде его творчества — на этот вопрос получить ответ еще предстоит, невзирая на отступнические заверения, подобные ранее приведенным высказываниям Лесьневского. Одно из таких высказываний Лукасевича, сделанных им в логическом периоде, таково: “Я пришел в логистику из философии и логистика, в действительности не из-за своего содержания, но с точки зрения своего метода, оказала огромное влияние на мое мнение о философии […]. Моя критическая оценка философии того времени является реакцией человека, который изучивши философию и начитавшись досыта различных философских книжек наконец столкнулся с научным методом не только в теории, но и в живой личной практике творчества”. ([1936], S. 202)

Философские взгляды Лукасевича реконструируем на основе уже упоминавшейся работы о понятии причины [1906]. Рассматривая главный вопрос этой работы, т. е. анализ и конструкцию понятия причины Лукасевич предваряет его рядом замечаний о понятии самого понятия. Считая понятие абстрактным предметом он признается, что не умеет его определить. Однако можно сказать, чем понятия не являются; они не являются психическими процессами или же какими-то образами, находящимися в сознании. Понятия суть вневременные и внепространственные объекты и такой платоновский взгляд на сущность понятий Лукасевич считает единственно верным. Абстрактные предметы могут быть либо идеальными, либо реальными. Первыми занимается математика и логика. Создание идеальных предметов человеческим мышлением независимо от того, существуют ли они в действительном мире. Реальные абстрактные предметы — это те, о которых говорят естествоиспытатели; ведь они говорят не только, например, об ускорении некоторого конкретного объекта, но об ускорении вообще. Тем не менее реальные абстрактные предметы, в отличие от идеальных, создаются с намерением отражения некоторых конкретных вещей. Любое абстрактное понятие, если оно используется в науке, должно быть непротиворечиво. Для “значимости” идеальных предметов непротиворечивость достаточна. Но для реальных абстрактных предметов непротиворечивость является только необходимым условием их “значимости”. Чтобы эти предметы использовались в науке они должны обладать такими свойствами, которые мы находим в соответствующих конкретных предметах.

Под логическим анализом понятия Лукасевич понимает обнаружение свойств этого понятия и отношений, возникающих между свойствами. Логический анализ придает особое значение необходимым отношениям, что ведет к выявлению совокупности существенных свойств и несущественных, случайных. После проведения логического анализа, считает Лукасевич, можно заняться конструкцией данного понятия. Логический анализ требует использования определенных методов и различия между идеальными и реальными (абстрактными) предметами приводят к тому, что методы анализа (и конструкции) обоих видов понятий должны быть различны. В частности, анализ и конструкция идеального понятия не должны опираться на опыт. Как кажется, — хотя Лукасевич об этом и не говорит прямо, — анализ идеальных понятий заключается в дедуктивном нахождении следствий из предпосылок, выражающих существенные свойства понятия, тогда как исследование реальных понятий требует использования метода, который Лукасевич называет индуктивным. Он состоит в рассмотрении примеров конкретных объектов, подпадающих под исследуемое реальное понятие. Целью индуктивного исследования является обнаружение общих, характерных свойств объекта. Применение индуктивного метода служит начальным шагом, предоставляющим материал для дальнейшего исследования методом дедуктивным. Дедукция, являющаяся вторым шагом в исследовании понятий, позволяет определить существенные свойства, или, как их называет Лукасевич, конституирующие, она позволяет обнаружить отношения между этими свойствами, изучить вопрос согласованности свойств. По мнению Лукасевича анализ должен привести к конструкции непротиворечивого, однозначного и согласованного с действительностью (в случае реальных понятий), а потому и научного понятия.

Так очерченный аналитический метод Лукасевич применяет к анализу и конструкции понятия причины. Поскольку это понятие является реальным абстрактным предметом, то согласно ранее сделанным допущениям, оно должно исследоваться индуктивным и дедуктивным методом. Некоторые шаги анализа Лукасевича выглядят следующим образом. Так индукция подсказывает, что следствие и причина соотносительны. Из этого он заключает, что каждая причина имеет какое-либо следствие, а каждое следствие — некоторую причину. Однако последнее утверждение следует отличать от тезиса, будто бы каждое явление имеет свою причину; этот тезис являет собой т. н. принцип причинности, который сам по себе не определен и требует обоснования. Лукасевич критикует также взгляд, будто сущность причинной связи заключена в действии причины на следствие. Такой взгляд он считает неправильным, поскольку можно без противоречия утверждать, что существует действующая субстанция, но нет следствия этого воздействия, но утверждать непротиворечиво (ввиду соотносительности причины и следствия), что есть причина и не существует ее следствие — невозможно. Таким образом, причина не может быть отождествлена с действующей субстанцией. Логический анализ также подсказывает ошибочность взгляда Юма-Милля, согласно которому отношение причинности состоит в постоянной связи событий, поскольку легко показать, что эти два отношения пересекаются. По мнению Лукасевича, фактором, формирующим отношение причинности, является некоторое необходимое отношение. Лукасевич вполне сознает, что в этом пункте он касается весьма тонкого вопроса, отмеченного Юмом: необходимость причинной связи может не быть обнаружена в опыте. Однако из того, что некоторое свойство не обнаруживается в опыте не следует, что предметы опыта не обладают этим свойством. Чтобы сделать правдоподобным, будто отношению причинности свойственна необходимость, достаточно в опыте убедиться, что данная причина в каждом рассматриваемом случае вызывает данное следствие и что отсутствие данного следствия в каждом случае связано с отсутствием данной причины и имеют место случаи появления данного следствия без появления причины. Если мы в этом убедимся, то правомерно утверждать, что между отношением причинности и логическим отношением основания и следствия имеет место аналогия, т. е. аналогия с отношением, которое несомненно необходимо. Лукасевич считает, что опыт позволяет выдвигать выше приведенную аналогию. Однако ее недостаточно для редукции отношения причинности к логическому отношению основания и следствия, поскольку онтологическая природа членов обоих отношений различна. И тем не менее логическая необходимость, считает Лукасевич, является производной от необходимости онтологической. В конечном счете причинность является необходимым онтологическим отношением со свойствами, аналогичными свойствам логического отношения между основанием и следствием. В частности эта аналогия позволяет установить, что отношение причинности несимметрично и транзитивно.

Здесь необходимо отметить, что по мнению Лукасевича методы анализа и конструирования могут привести к научной метафизике, которую он отождествлял с общей теорией предметов в брентанистском понимании, и в этом смысле влияние Твардовского на Лукасевича очевидно. Так понимаемую метафизику, близкую к мейнонговской трактовке, Лукасевич был склонен считать фундаментом философии; его взгляды в этом вопросе отличались от взглядов Твардовского, для которого таким фундаментом была дескриптивная психология, т. е. de facto гносеология. Лукасевич же считал, что гносеологическая точка зрения в философии в конечном счете приводит к психологизму, в котором он обвинял не только австрийскую философию, в среде которой сформировались его взгляды, но и вообще философию Нового времени: “Мои взгляды возникли из противостояния великим системам современной философии, например, Юма или Канта. […] Когда я мысленно пробегаю свершения современной философии с того времени, когда Декарт хотел воздвигнуть на новых основаниях все человеческое познание и обосновал свое известное “cogito, ergo sum”, а также сформулировал понятие “clarae et distinctae perceptionis”, с того времени, когда Локк однажды вечером после неудачной метафизической дискуссии пришел к мысли исследовать источники уверенности и границы человеческого познания, а Юм и Кант, подхватив эту мысль, сделали ноэтические исследования осью своей философии, тогда я не могу противиться убеждению, что все это психологическое направление философской мысли приводит ее на бездорожье.” [1907, S. 53]

Психологизм был популярен в XIX ст. Несколько огрублено, он состоял в том, что провозглашал существование некоторых предметов в психике, в частности таких “неудобных” как понятия, суждения, числа, произведения искусств, законы и т. п. Познание этих предметов заключалось в познании неких психических актов, а психология таким образом становилась основой ряда наук. Психологизм был доминирующим течением до конца XIX ст. покамест в начале XX ст. в результате критики неокантианцев, подвергших сомнению психологическую интерпретацию своего учителя, он не уступил, сначала апсихологизму, а потом антипсихологизму, подготовившему почву эмпиризма для неопозитивистских претензий. Не в последнюю очередь психологизм был изжит также трудами Г. Фреге и Э. Гуссерля.

В начальном периоде Львовско-варшавская школа, продолжившая традиции брентанизма, находилась под влиянием психологизма. Первым, кто в этом интеллектуальном содружестве восстал против психологизма, был Я. Лукасевич. Его критика в работе “Логика и психология” [1907] относилась к психологизму, понимаемому как редукция логики к психологии. Сформулированные Лукасевичем аргументы против психологизма сводились к следующим положениям: а) психологические суждения, являясь всего лишь правдоподобными, не могут служить основанием для логических суждений, которые достоверны, поскольку достоверные суждения никогда не могут быть следствиями правдоподобных суждений; ) законы логики имеют смысл, отличный от смысла законов психологии, поскольку первые относятся к истине и лжи, а вторые — к отношениям и связям между психическими явлениями; в) несмотря на то, что логика является дисциплиной, изучающей условия правильного мышления, а мышление — это психическая деятельность, из этого не следует, что логика — это часть психологии или основывается на ней; с арифметикой или алгеброй ситуация аналогична, ибо хотя вычисления представляют собой психическую деятельность, все же законы математики относятся к связям между числами и прочими математическими объектами; г) путаница логики с психологией происходит, главным образом, из-за терминологических неясностей, поскольку в обоих дисциплинах используются одни и те же выражения, например, суждение, которое в психологии означает убеждение, а в логике — объективный коррелят психического акта.

Аргументы а) и ) Лукасевич заимствовал у Гуссерля^[1]. Обсуждаемая здесь работа носит выразительные следы влияния творца феноменологии и поэтому небезынтересным может оказаться более позднее мнение Лукасевича. Он пишет: “Первый том логических исследований Гуссерля произвел во Львове огромное впечатление, особенно на меня. Уже давно я не любил психологизм, разрабатываемый Твардовским, сейчас я порвал с ним окончательно. Однако второй том логических исследований Гуссерля меня разочаровал. В нем опять содержалась какая-то туманная философская говорильня, которая отталкивала меня от всех немецких философов. Я удивлялся, что такое различие может возникнуть между двумя томами одного и того же произведения. Позже я убедился, что в первом томе логических исследований ко мне обращался не Гуссерль, только некто значительно больший, чем он, тот, кого Гуссерль использовал в своей книге, а был им Готлоб Фреге”^[2].

После появления статьи Лукасевича ситуация очень быстро изменилась. Работа Лукасевича была принята доброжелательно в среде молодых философов, которым, начиная с 1906 г. , он читал лекции по логике. К вопросу о психологизме Лукасевич вернулся в учебнике “Элементы математической логики” (1929), в котором атаковал т. н. философскую логику как конгломерат различных вопросов — эпистемологических, логических и психологических, приводящих к смешению предметов исследований отдельных наук. Много позже [1951а] Лукасевич подтвердил свое мнение о психологизме: “ То, что называется ‘психологизмом’ в логике, — признак упадка логики в современной философии” (С. 48)

Представленный выше аналитический метод Лукасевич считал средством достижения целей в философии, в частности, в метафизике. К области исследования последней он относил наряду с “теорией целостности”, “теорией последовательностей” также и “общую теорию необходимых отношений”. Изучением “необходимых отношений — считает Лукасевич — до сих пор никто не пробовал систематически заниматься. Современная философия попросту не понимала исследований этого вида. Из различных необходимых отношений занимались главным образом отношениями причинности; но и исследование в области причинности она проводила присущим ей психологическим способом”. [1907, S. 55]

Итак, понятие причины — это лишь один предмет из множества абстрактных реальных предметов, которым присущи общие черты, т. е. имеет место аналогия между такими предметами. Она устанавливается прежде всего на основании существования предмета, возможно, косвенным образом, когда существование одного предмета подтверждает существование другого, как, например, понятие причинности и суждение. Так Лукасевич считает, что “каждый член отношения причинности удается выразить в экзистенциальной форме и это следует из определенного значения понятия “существовать”. Это слово — пишет Лукасевич — мы очень часто употребляем в значении “быть истинным” [byc naprawde], а следовательно, быть предметом истинного [prawdziwego] утвердительного суждения. Поэтому в сущности, если два отношения принадлежности некоего свойства данному реальному предмету связаны узлом причинности, то в таком случае истинность, соответственно ложность, суждений, относящихся к этим отношениям принадлежности связаны отношением основания и следствия”. [1907, S. 50] Другой важной характеристикой отношения причинности является, по мнению Лукасевича, отсутствие “специального временного отношения, которое бы нас принуждало к определению причины как предмета одновременно со следствием, либо упреждало его”. Вот эти главнейшие свойства отношения причинности, составляющие аналогию с логическим отношением основания и следствия, позволяют Лукасевичу использовать дедуктивный метод как в области суждений, так и в области абстрактных предметов, хотя часто и неявно, а иногда — очевидным образом, например, для истинностных значений. В дальнейшем эта аналогия, предваряемая анализом, приведет Лукасевича к созданию многозначных логик, разложивших, казалось бы нерасчленимое — абстрактный предмет “истину”, ибо отношения, ставшие центральным пунктом его анализа, в частности, интралингвистические отношения, потребуют интерпретации не только в языке, но и в действительности. Позже отмеченная аналогия несколько ослабнет и взгляды Лукасевича изменяться, например, на отношение причинности [1922], но в целом его подход к научным исследованиям останется прежним, вершиной которого будет дедуктивный метод. Метод же индуктивный, который составляет ядро аналитической философии, рассматривавшей наряду с явлениями действительности и их выражения в языке, являющиеся также предметами этого метода, будет Лукасевичем оставлен окончательно, что и знаменует второй период его творчества, логический. В выступлении на II Польском философском съезде в 1927 году программа построения научной философии в глазах Лукасевича выглядела следующим образом: “Будущая философия должна начать свое строительство с самого начала, с фундаментов. Начать же с фундаментов — это значит сначала пересмотреть вопросы, которые можно сформулировать понятно, отбросив все прочие. Уже в этой предварительной работе математическая логика может быть полезна, т. к. она установит значение многих выражений, относящихся к философии. Затем следует приступить к решению тех вопросов, которые можно сформулировать понятно. Наиболее соответствующим методом, который следовало бы с этой целью применить, кажется, опять же должен быть метод математической логики, дедуктивный метод, аксиоматический. Основываться следует на предложениях по возможности интуитивно ясных и определенных и такие предложения следует принять как аксиомы. Первичными, т. е. неопределяемыми понятиями нужно выбрать такие выражения, смысл которых можно всесторонне выяснить на примерах, нужно стараться, чтобы аксиом и первичных понятий было как можно меньше и нужно их все точно учитывать. Все прочие понятия должны быть безусловно определяемы на основе первичных понятий, а все прочие утверждения — безусловно доказуемы на основании аксиом и при помощи принятых в логике методов доказательства. Полученные таким образом следствия необходимо непрестанно контролировать данными интуиции и опыта, а также результатами прочих наук, особенно естественных. В случае необходимости следует систему подправлять, формулируя новые аксиомы и подбирая новые первичные понятия. О контакте с действительностью следует заботиться постоянно с тем, чтобы не образовывать мифологического бытия типа платоновских идей или вещей-в-себе Канта, но познать сущность и строение того реального мира, в котором мы живем и вершим, и который хотим как-то преобразовать в [мир] лучший и совершеннейший. В этой работе покамест нужно себя вести так, как будто в философии до сих пор ничего не сделано” [1928, S. 4].

Важнейший вывод, который можно сделать из приведенной программы реформ Лукасевича — это усечение философии в методе и предписывание ей пользоваться только результатами, отметая большинство процессов, прежде всего психологических, оставляя единственно в употреблении процессы дедукции. Тем самым сужая использование метода, Лукасевич сужает философию и в предмете, полагая таковым, в качестве примера и представителя, мейнонговский объектив как коррелят такого предмета. ([1907], s. 64) Сложность программы Лукасевича заключалась не в том, что он не сумел найти метафизическим предметам, в качестве которых он видел прежде всего отношения действительности, логические отношения, но в том, что для обратной операции, называемой интерпретацией им даже не делались попытки отыскания экстралингвистических предметов. Единственным таким предметом как коррелятом для Лукасевича было истинностное значение, а поэтому апелляция к объективу Мейнонга носила сугубо иллюстративный характер, поэтому специализацией польской логики, одним из создателей которой был Лукасевич, стала логика предложений, а не предикатов.

Анализ следующей малоизвестной работы о Декарте [1938] демонстрирует установку польского ученого на формально логический метод, который независим от онтологических предпосылок. В статье разбирается фундаментальный декартовский тезис: cogito, ergo sum. Высказывание, выражающее приведенный принцип, Лукасевич трактует не как предложение, но как сокращение вывода. В этом случае возникает не вопрос истинности высказывания “думаю, следовательно существую”, а вопрос правильности рассуждения, для которого это выражение выступает сокращением. Это сокращение, считает Лукасевич, является просто энтимематической записью рассуждения о посылках “если думаю, то существую”, “думаю” и заключении — “существую”. Вопрос истинности декартовского высказывания таким образом зависит от посылок. Возникает возможность признать высказывание “если думаю, то существую” особым случаем некоторого общего закона, провозглашающего, что если некоторый предмет является каким-то предметом, в частности что-то делающим, то он существует. По мнению Лукасевича такой закон можно доказать на основании одной из теорий Лесьневского — Онтологии, тогда как вторая посылка декартовского рассуждения — “думаю”, может быть понята как эмпирическое предложение, почерпнутое из психологического опыта. Лукасевич не высказывается о законности декартовского тезиса, но только предлагает его следующее обоснование: если мы хотим с использованием современного состояния знаний принять аксиому Декарта, то следует это делать указанным выше способом. А способ этот дополняет изложенный выше абрис программы реформ философии.

Итак, если ранее Лукасевич считал, что логика может предоставить философии определенный методологический образец (аксиоматический метод), то позже в [1938] он высказывает допущение, что логика может предоставить философии предпосылки по существу, в данном случае, онтологические. Очевидно, что при такой интерпретации логика начинает играть роль общей теории предметов.

Лукасевич высказывал и третий способ применения логики в философии: “Сегодня мы знаем, что существуют не только различные системы геометрии, но и различные системы логики, которые к тому же обладают тем свойством, что одни из них нельзя перевести в другие. Я верю, что одна и только одна из этих логических систем реализована в действительном мире, т. е. является реальной так, как одна и только одна геометрическая система реальна. Правда, сегодня мы не знаем, какая это система, но не сомневаюсь, что эмпирические исследования когда-нибудь покажут […], соответствует ли эта связь одних фактов с другими двузначной логике, или же какой-то многозначной. Все априорные системы в том момент, когда мы их применяем к действительности, становятся естественнонаучными гипотезами, которые следует проверять фактами так же, как и физические гипотезы. С этим взглядом связан также мой подход к вопросам метафизики” ([1936], S. 206/207). Из этой цитаты можно заключить, что утверждения логики могут выполнять роль посылок в философской аргументации, если будут трактоваться эмпирически, тогда как сама по себе логика не навязывает никаких онтологических решений. В статье “В защиту логистики” Лукасевич уточняет отношение логики и онтологии: “Я хорошо знаю, что все создаваемые логические системы при тех предположениях, при которых мы их создаем, необходимо истинны. Речь может идти только о проверке онтологических предположений, находящихся где-то на дне логики, и я думаю, что поступаю согласно с методами естественных наук, если хочу следствия этих предположений проверить фактами” ([1937], S. 218). Таким образом, проверке не подлежат законы логических систем (интерпретированных или нет), но онтологические предпосылки, находящиеся в глубинной структуре логики и, возможно, такой структурой для Лукасевича был принцип двузначности.

В своем отношении к философии взгляды Лукасевича не претерпели каких-либо изменений и на всем протяжении творческого пути были стабильными: научная философия возможна и отдельные ее проблемы, главным образом онтологические, являются предметами философии как науки, а как наука она может и должна использовать индукцию и дедукцию. Однако в отношениях логики к философии взгляды Лукасевича можно понимать по-разному: от признания философской нейтральности утверждений логики через возможность онтологической их интерпретации (онтологических утверждений или глубинных предпосылок) до логики как обобщенной онтологии. Несомненной остается роль логики как универсального образца методологии для философии, а поэтому логика имеет громадное значение для последней. Столь же стабильным было отношением Лукасевича и к философии как совокупности воззрений на жизнь и мир, которые не соответствуют требованиям научной строгости, а поэтому, по крайней мере, в ближайшем будущем должны быть выведены за пределы науки.

Итак, для Лукасевича исходной позицией вступления во владения логики была метафизика. Оправдание метафизики он видел в необходимости отношений действительности, коррелятом которых считал отношения суждений. Необходимость этих последних обосновывается теорией дедукции. Именно в ней Лукасевич видел научный метод, который стал для него и объектом, причем метафизическим. Онтологический статус такого объекта так никогда и не был объяснен Лукасевичем, а его занятия модальной логикой, как кажется, являются неявным стремлением интерпретировать эти метафизические объекты.^[3]

Библиография

PF = Przeglad Filozoficzny; RF = Ruch Filozoficzny; SF = Studia Filozoficzne.

Ajdukiewicz K. (Айдукевич К.)
[1930] Studium krytyczne: Elementy teorii poznania,logiki formalnej i metodologii nauk Tadeusza Kotarbinskiego //PF. — r.33 /z.1 — 2, s. 140-160.
[1955] Klasyfikacja rozumowan// SL. T.II. S. 278-299.

Czezowski T. (Чежовский Т.)
[1946] Glowne zasady nauk filozoficznych. Toruń.

Kotarbinski T. (Котарбинский Т.)
[1913] Zagadnienie istnienia przyszlosci // PF, r. 16, z. 1, s. 74-92.
[1920] Sprawa istnienia przedmiotow idealnych//PF, r.23/1920.-S149-170.
[1922] O potrzebie zaniechania wyrazow «filozofia», «filozof», «filozoficzny» // RF,6 / 1921 / 1922.
[1930] Realizm radykalny.//PF, r.33/1930, z.4.-S.269-272.
[1936a] Kultura filozoficzna.//Wiedza i zycie. 6/1935.
[1948] O istocie oceny etycznej.//PF, XLIV/1-2.
[1952] Humanistyka bez hipostaz.//Mysl filozoficzna. 1(3).
[1957a] Filozof//SF. 1/1957.
[1958] Fazy rozwojowe konkretyzmu.//SF.

Lesniewski S. (Лесьневский С.)
[1913] Логические рассуждения. — С.-Петербург.

Lukasiewicz J. (Лукасевич Я.)
[1903] O indukcji jako inwersji dedukcji//PF. r.6/z.1,s.138-152.
[1906] Analiza i konstrukcja pojecia przyczyny//PF. r.9/z.2 - 3,s105-179.
[1907] Logika a psychologia//PF.-r.10/z.4.-s.489-491.
[1910] O zasadzie sprecznosci u Arystotelesa. Krakуw.
[1912] O tworczosci w nauce./Ksiega pamiatkowa ku uczczeniu 250 rocznicy zalozenia Uniwersytetu Lwowskiego. — Lwуw.-s.1-15.
[1913] W sprawie odwracalnosci stosunku racji i nastepstwa//PF.-r.16/z.2 –3.-s.298-314.
[1915] Die logischen Grundlagen der Wahrscheinlichkeitsrechnung. Krakуw.
[1922] O determinizmie. (Lukasiewicz [1961]).
[1928] O metode w filozofii//PF. r.31/z.1-2.-s.3-5.
[1936] Logistyka a filozofia//PF. r.39/z.2.-s.113-131.
[1937] W obronie logistyki/Studia Gnesnesia,v.15,s.12-26,159-165.
[1938] Kartezjisz //KF. - XV,s.123-128.
[1951a] Aristotle's Syllogistic from the Standpoint of Modern Logic.-Oxford.

Pelc J. (Пельц Е.)
[1994] Wizerunki i wspomnienia. Warszawa.

Twardowski K. (Твардовский К.)
[1900] O tak zwanych prawdach wzglednych./ “Ksiega Pamiatkowa Uniwersytetu Lwowskiego ku uczczeniu piecsetnej rocznicy fundacji Jagiellonskiej Uniwersytetu Krakowskiego. — Lwуw”.
[1901] Glowne pojecia dydaktyki i logiki . — Lwуw.
[1912] O czynnosciach i wytworach./ “Ksiega Pamiatkowa ku uczczeniu 250 rocznicy zalozenia Uniwersytetu Lwowskiego”. — T.II. — Lwуw. s. 1-33.
[1991] Теория суждений.(Домбровский [1991], С. 71-92).
[1997b] Dzienniki. T. 2. Warszawa-Toruс.

Wole ń ski J. (Воленьский Я.)
[1985] Filozoficzna szkola lwowsko-warszawska. Warszawa

^[1] Статья Лукасевича “Логика и психология” является публикацией доклада, представлявшего взгляды Гуссерля и прочитанного тремя годами ранее — 11 и 25 мая 1904 г. на заседаниях Польского Философского Общества во Львове [1904]. В нем Лукасевич приводил те же аргументы, что и позже оказались в статье. Выступление вызвало оживленную дискуссию, участники которой горячо защищали психологизм. Отчет о заседании Общества был напечатан в “Пшеглёнде филозофичнем” (не исключено, что его подготовил сам Лукасевич). В нем сказано: “На обоих заседаниях докладчик весьма решительно выступил против направления психологизма в логике, отмечая, что это направление не принесло логике никакой пользы, но может нанести ей серьезный урон. Выводы докладчика не сумели переубедить большинство собравшихся, которые горячо защищали психологизм” ([1904], S. 477).

^[2] Дневник (не опубликован), S. 56-57. Цитата приводится по Воленский ([1997], S. 32). Оригинал находится в Архиве Варшавского университета.

^[3] В ближайших номерах “Логоса” будет продолжена публикация материалов Бориса Домбровского по Львовско-варшавской школе. — Прим. ред.

[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]