Борис Домбровский / Философия языка в Львовско-варшавской школе: философия имени и философия предложения

Термин “философия языка” не употреблялся в Львовско-варшавской школе. В исследованиях языка использовались термины “семасиология”, “семиотика”, “семантика”, причем наиболее распространенным был термин “семантика”. Он использовался в школе в двояком значении. Чаще всего термин “семантика” понимался широко и обозначал сферу исследований, в которой изучались значения выражений языка, причем понятие значения также понималось весьма широко и попросту охватывало всевозможные функции языка. В этом широком смысле термин “семантика” приближается к сегодняшней семиотике с ее разделением на синтаксис, семантику и прагматику. Начиная с Тарского, семантику стали понимать в более узком смысле, как семантику референциальную, рассматривавшую отношение между языком и тем, к чему этот язык относится.

Сегодня термин “философия языка” широко распространен. Используя его в дальнейшем изложении, будем в него вкладывать смысл, который можно обрисовать, впрочем весьма условно, как методологию изучения языка. Это значит, что нас будут интересовать прежде всего интралингвистические аспекты и их выражение в языке в виде процессов и результатов. Мы принимаем также широко распространенный тезис о связи мышления и языка, позволяющий эксплицировать в языке формы мышления, и прежде всего, правильные формы, являющиеся нормами, т. е. законами логики. Тогда можно надеяться, что нормирование процессов рассуждения позволит установить нормы языковых форм и парадигмы их использования.

Классификацией рассуждений во Львовско-варшавской школе, главным образом с дидактическими целями, занимался Твардовский [1901]. Понятие рассуждения [rozumowania] Твардовский использует не для обобщения понятий “вывода” [wnioskowania] и “доказательства” [dowodzenia], а для критического их анализа. Рассуждение возникает при рассмотрении отношения двух суждений, называемых в случае следования основанием [racja] и следствием [nastepstwem], а в случае доказательства — аргументом(ами) и утверждением [teza]. Решающим фактором в отграничении следования от доказательства является определенность или уверенность в истинности основания для следования и доказательства соответственно. Таким образом, отношение суждений в рассуждении истинностнозначно ориентировано в зависимости от того, является ли “истина” целью или исходным пунктом в рассуждении.

Взяв за основу труд Твардовского, тему классификации рассуждений продолжил Лукасевич статьей “О творчестве в науке” [1912], которая в сокращенном варианте с названием “О науке” [1915] была опубликована в пособии для самообразования.[1] Хотя эта работа и не без недостатков[2], все же она позволяет рассмотреть процессы мышления в соответствии с нормой, определяющей их направление и приводящих к достоверному знанию. Лукасевич пишет, что рассуждение [rozumowanie] основывается на отношении следования [wynikania], возникающего между основанием [racja] и следствием [nastepstwem], причем отношение следования асимметрично. Переход от основания к следствию Лукасевич называет направлением следования. Тот факт, что отношение следования асимметрично, т. е. направлено, имеет для теории рассуждений основополагающее значение. “Рассуждением я называю такое действие сознания, — продолжает Лукасевич, — которое на основании данных предложений, являющихся исходным пунктом рассуждения, ищет иные предложения, являющиеся целью рассуждения и соединенных с предыдущими отношением следования. Переход от исходного пункта к цели рассуждения я называю направлением рассуждения” [3] ([1915], S. 82-83).

В результате оказывается, что направление рассуждения может совпадать или не совпадать с направлением следования. Используя эту особенность ориентированных отношений, Лукасевич делит все рассуждения на два класса: дедуктивные рассуждения, в которых направление рассуждения совпадает с направлением следования, и редуктивные рассуждения, в которых направление рассуждения противоположно направлению следования. Таким образом, в дедуктивных рассуждениях ищут следствия для данного основания, а в редуктивных, наоборот, — основания для данных следствий.

Каждый из этих классов рассуждений Лукасевич делит еще на два в зависимости от того, является ли исходный пункт рассуждения определенно истинным или неопределенно истинным, т. е. при некоторых условиях или параметрах он может оказаться ложным. В результате такой дихотомии к дедуктивным рассуждениям Лукасевич относит вывод [wnioskowanie] и проверку [sprawdzanie], а к редуктивным — объяснение [tlumaczenie][4] и доказательство [dowodzenie].

Мотивацию построенной Лукасевичем классификации рассуждений можно обнаружить в раннем периоде его творчестве, когда им осмысливались фундаментальные вопросы естествознания и их выражение в научной теории. Он пишет: “Всякая теория рождается из рассуждения [rozumowania]. Рассуждение проистекает от того, что стремление знать редко когда находит полное удовлетворение в самом лишь наблюдении фактов, поскольку мы не только хотим знать, как выглядит данный факт, но обычно хотим также узнать его причину, предвидеть его следствия, вывести его из некоего основания и всесторонне его понять. Во всех этих случаях мы вынуждены обратиться к факторам, которые нам непосредственно не даны в чувственном или рациональном опыте, либо в памяти. Единственным выходом из тесного круга непосредственных данных является рассуждение” ([1915], S. 81). Намерения Лукасевича станут более понятными, если принять во внимание то обстоятельство, что в это время он занимается проблемой детерминизма и индетерминизма, пытаясь контролировать ее решение при помощи логических рассуждений в рамках научной теории, используя при этом параллелизм понятий причины и следствия, с одной стороны, и их отражение в теории в виде понятий основания и следствия, с другой. Выражениями основания и следствия в теории являются суждения, которые характеризуются Лукасевичем единственно со стороны их истинности. Однако истинность — это не единственная характеристика суждения. Другой стороной суждения является онтологический аспект, отражающий существование предмета суждения.[5] Хорошо известно, что аристотелевская силлогистика предполагает уверенность в существовании субъекта суждения, результатом совершения которого оказывается истинностная оценка. Для так определенного процесса суждения исходным пунктом оказывается существование субъекта, а целью — “истина”. Но естественный язык позволяет, хотя и внешним образом, судить и в обратном направлении, предполагая вначале некое свойство предмета, а тем самым implicite его истинностную оценку, которая затем оказывается косвенным подтверждением существования предмета. Так, например, в первом случае мы говорим “Роза красная”, а во втором — “Красная роза”.[6] Каждый из этих процессов суждения основывается на отношении следования обозначений для частей суждения слева направо, т. е. с использованием принципа линейности записи. Очевидно, что отношение следования направлено. Теперь, используя широко применявшийся Твардовским метод парафраз, можно повторить ход мыслей Лукасевича, заменяя понятие рассуждения его частным случаем, а именно — понятием суждения, а понятие следования заменить семиотическим понятием линейного следования записей.

Итак, каждое суждение[7] основывается на отношении линейного следования. Мы говорим, что за субъектом S следует написание предиката P и, сохраняя здесь терминологию Лукасевича, назовем S основанием, а P — следствием.[8] Отношение следования несимметрично, т. е. оно обладает тем свойством, что отношение может быть, но не обязательно имеет место в направлении от P к S, когда оно выполняется от S к P. Переход от основания S к следствию P назовем, вслед за Лукасевичем, направлением следования. Парафраза понятия рассуждения по Лукасевичу применительно к суждению имеет следующий вид: суждением назовем такое действие рассудка, которое на основании данного термина, являющегося исходным пунктом суждения, подыскивает иной термин, являющийся целью суждения и связанный с предыдущим термином отношением следования. Переход от исходного пункта к цели суждения назовем направлением суждения.

Направление процесса суждения может быть согласовано или не согласовано с отношением следования. Поэтому все суждения можно условно разделить на два больших класса: реальные суждения, в которых направление суждения согласуется с направлением следования, и номинальные суждения, в которых направление суждения противоположно направлению следования. В реальном суждении, исходным пунктом которого является существование субъекта, ищется следствие в виде истинностной оценки для данного основания; в номинальном суждении, исходным пунктом которого implicite является истинностная оценка, ищется основание для данного следствия (заключения). Для удобства изложения обозначим реальное суждение S-->P, а номинальные — P-->S.[9]

Таким образом, парафраза на “тему Лукасевича” состоит в том, что элементом анализа рассуждения послужило не рассуждение, но само суждение с учетом его частей, а для отношения следования — отношение семиотического следования обозначений частей суждения. Деление суждений по критерию совпадения или несовпадения направления процесса суждения и его записи позволяет отнести реальные суждения к аллогенической теории, а номинальные — к идиогенической. В первой из этих теорий акцент проставляется, пожалуй более, на истинности суждения, во второй — на существовании предмета суждения. Поскольку в каждом из названных типов суждений предполагается или истинность, а целью является выражение существования предмета суждения, или наоборот — существование предмета, а целью — истинность суждения, то в каждом из них сохраняются предположения другого.[10] Для каждого из видов суждений цель одного суждения служит предположением или условием совершения другого, причем предположения учитываются в форме результата. Но и каждое из суждений в научной теории предстает в форме результата.[11] Твардовский результатом суждения считал истинностное значение, тогда как процесс суждения относил к психологии; можно предположить, что какое-то время Айдукевич полагал результатом суждения его смысл, используя для его экспликации понятие коннотации Милля, но много позже ввел понятие коденотации; как первое, так и второе суть процессы, соответствующие, как кажется, реальному и номинальному суждению соответственно.

Направление рассуждений Лесьневского со всей силой отражено в его трактовке суждения, направление записи которого противоположно направлению следования частей материи суждения, о чем свидетельствует форма записи “АОb”; очевидно, что суждение “по Лесьневскому” следует отнести к номинальному типу суждения. Поскольку номинализм Лесьневского не направлен к результату процесса суждения и довольствуется семантической однородностью частей суждения, то его теория суждений, приспособленная к логическим нормам и названная Прототетикой, перетекает в бесконечность. Но и Онтология Лесьневского, призванная обосновать экзистенциальный аспект предмета суждения в виде результата, усматривает таковой в процессе существования самого предмета. Можно сказать, что Лесьневский был логиком в метафизике.

Другое главное действующее лицо в Школе — Я. Лукасевич, напротив, был метафизиком в логике. Стремившийся придать философии статус строгой научной дисциплины, образец которой он видел в творчестве Лейбница и схоластов, Лукасевич считал объектом “научной метафизики” необходимые отношения, например, причинности и изучал их дедуктивным методом. Выполнение этих отношений ассоциировалось им с истинностными оценками суждений, или более широко — с логикой. Поиск элементарных отношений привел его к разложению истинностного значения, поскольку элементарные отношения искались им прежде всего в сфере экстралингвистической (ревизия в метаязыке принципа исключенного среднего); аналогично и силлогистику Аристотеля Лукасевич [1956] считал “теорией отношений A, E, I и O в сфере общих терминов”, которая приобретает логический характер при условии соединения этих отношений, т. е. суждений логическими функторами.

В первом поколении Школы развитие логических исследований проходило по линии процессы — результаты. С учетом того, что полученный результат должен был предстать в языковом одеянии, а каждый из исследователей научный результат усматривал с точки зрения той теории, которую развивал, то и результат этот — будь то суждение у Твардовского, смысл у Айдукевича, предмет в мереологической трактовке у Лесьневского или теория необходимых отношений у Лукасевича — этот результат оказывался представленным по-разному. Исходной позицией в этих поисках было суждение. Твардовский [1991] писал: “Ведь суждение является как бы центральным пунктом всякой деятельности сознания, которой занимается логика, и от способа, каким окончательно будет сформулирована наука о суждениях, зависит формулирование прочих многочисленных логических утверждений” (С. 71). С точки зрения теории суждений в результате оказывался эксплицированным или истинностнозначный аспект, или экзистенциальный. Наибольшие трудности философы испытывали с последним, в чем можно убедиться на примере Лесьневского, которому пришлось с учетом логических требований создавать отдельную теорию — Онтологию, тогда как Лукасевич разложил “истину”, “ничтоже сумяшеся”. Короче говоря, учет материи суждения, или более широко — языка требовал нахождения синтаксических эквивалентов (в виде результатов) семантических процессов обозначения, выполнения, определения. Тарский, будучи математиком, имел дело не с реальностью, а с концептуальными структурами, для которых результат математических операций всегда был определен, т. е. существовал математически. Именно эти структуры, точнее определенные в них результаты были для Тарского первичными, а приведшие к ним процессы следовало определить. Сделать это можно было основываясь на несомненном результате, каковым была “истина”, результате, дефинитивно равнозначном некоему процессу, названному Тарским выполнением. Однако этот результат — “истина” — оказался универсальным относительно предметной области в том смысле, что стало возможным утверждать собственную истину или ложь, т. е. прийти к противоречию. Ограничение предметной области Тарский провел в одном пункте: он окончательно разделил процессы и результаты, причем само определение “истины”, дефинитивно равнозначное понятию “выполнения”, отнес к разряду процессов.

Представленная здесь схематично методология истинного высказывания является не чем иным, как философией языка. Поэтому проведенное Тарским разграничение предметной области проходило по территории языка: семантические процессы именования, выполнения и определения были отнесены к одной языковой сфере, названной метаязыком, а результаты, прежде всего сферы экстралингвистической, в их языковом одеянии — к другой, называемой предметным или объектным языком.

Итак, если Лукасевич и Лесьневский были вынуждены изощряться в поисках синтаксических эквивалентов семантических понятий, выражающих процессы (именования, выполнения, определения), то Тарский попросту разделил процессы и результаты по языковым уровням. Успех или неуспех выражения тех или иных процессов во многом зависел от совпадения или несовпадения их направлений с направлением следования записей, состоящих из имен. Если эти направления совпадали, то последовательность имен, составленная по определенным правилам, образовывала предложение, в противном, она могла оказаться именем или агрегатом из имен, лишенным значения. Парадигму мышления в первом случае можно назвать философией предложения, во втором — философией имени. Ярким выразителем первой был Лукасевич, получивший признание как непревзойденный мастер исчисления высказываний, а также все участники его варшавского семинара. Представителем второй, противоположной парадигмы мышления были Лесьневский и Котарбинский, не имевшие большого числа последователей, что вполне может быть объяснено несовпадением направлений указанных выше процессов. Обе парадигмы — имени и предложения, — совместно составляют парадигму философии языка. Ее культивировали Твардовский и Айдукевич, сохранившие равновесие в вопросе об истинности и существовании предмета суждения, выражением которых было предложение и имя (категорематический знак) соответственно.

Представленная выше философия языка как методология науки о языке отражает одновременно историческое развитие исследований в обсуждаемой области. Поэтому последовательность событий и направления продвижения в области изучения языка можно представить в виде следующей схемы.

[1] Эта работа благодаря своей простоте и прозрачности изложения получила признание почти у всех авторов учебников и преподавателей логики. Заметно модифицировал и расширил классификацию Лукасевича Т. Чежовский [1946].

[2] С критикой положений работы Лукасевича выступил К. Айдукевич [1955].

[3] Курсив автора.

[4] К объяснению Лукасевич относит неполную индукцию. Очевидно, что индукция и все ее виды относятся к редуктивному рассуждению.

[5] Два аспекта суждения — логический и онтологический — это идея Аристотеля, которая была заимствована Ф. Брентано и легла в основу его идиогенической теории суждения сущего как истинного.

[6] Говоря о суждении Аристотель использует две его формы: “А сказывается о всяком В” и “В есть А” [Anal. I, 49a 25-30]. Если отношения изображать в виде упорядоченных пар <AB> и <BA>, то, очевидно, речь пойдет о двух различных отношениях. Какого-либо очевидного выделения или предпочтения одной из этих форм суждения Аристотель не высказывает и каждая из них представляется сегодня в виде <S есть P>.

[7] Очевидно, что здесь имеется в виду процесс суждения, а не результат, которым после работы Твардовского [1912] в Школе считали истинностную оценку.

[8] В отечественной литературе основание рассуждения называется посылкой(ми), а следствие — заключением или выводом.

[9] Поскольку целью процесса, именуемого суждением, в одном случае является истинностная оценка, а в другом — обозначение существующего предмета, то, наверное, было бы правильнее этот процесс назвать утверждением истинности или существования, а соответствующие выражения назвать собственно суждением и дескрипцией соответственно. Однако учитывая различие подходов к суждению в Школе как и сами разрабатываемые в то время теории суждений — аллогеническую и идиогеническую, мы сохраняем для различных процессов утверждения единое название суждения, единственно различая совпадение или несовпадение направлений процесса суждения и процесса выражения, называя в одном случае суждение реальным, а в другом — номинальным.

[10] Создавая идиогеническую теорию Брентано подметил эту особенность и для некоторых видов суждений утверждал их двойственный характер, считая, что в одном суждении сокрыто два суждения (Doppelurteil).

[11] Методология определения форм результатов для процессов суждения в общих чертах дается в работе Твардовского [1912]. Для номинального суждения результатом будет кванторное слово в сочетании с термином для субъекта, а для реального — истинностная оценка. Для такого нерегулярного образования, каким является естественный язык, предположения в форме результатов должны устанавливаться в каждом отдельном случае.

[ к содержанию ] [ следующая статья ]