Виктор Молчанов / Техника убивает природу

Виктор Молчанов

Техника убивает природу

Военные действия в Югославии войной в собственном смысле назвать трудно, ибо противоборствующие стороны, если таковыми считать Югославию и страны НАТО, не только не соприкасаются “живой силой”, но и вообще как бы направлены в разные стороны, если не считать малоэффективные силы ПВО сербов. Скорее, это две “параллельные” карательные акции: сербов — против повстанческой армии Косово и мирного албанского населения Косово, а НАТО — против югославской армии и мирного населения по всей территории Сербии.

Существенное отличие этих акций в том, что сербская полиция и армия в Косово находятся в пределах досягаемости как повстанческой армии, так и бомб и ракет НАТО, а летчики и моряки НАТО практически вне досягаемости югославской армии. Первая акция — это жестокое и преступное подавление национального меньшинства. Вторая акция — это наказание сербской нации в целом за действия правительства и армии в Косово с целью перевоспитания. Это наказание так же жестоко и преступно, ибо, во-первых, гибнут мирные жители, и, во-вторых, эта акция юридически, т.е. ООН, не санкционирована.

Только превосходство в технике позволяет странам НАТО, и прежде всего США, выступать в роли наказывающей стороны. И здесь напрашиваются аналогии не с первой мировой войной (если даже принять эти аналогии, то они касаются Сербии и России), но с концом второй мировой войны, с бомбардировкой Дрездена и Хиросимы. Там тоже были, по-видимому, войска, но никакого значения для исхода войны это не имело. (Советские вожди поступали иначе — они наказывали собственную нацию, уложив, например, 1 млн. человек при взятии Берлина к празднику 1 мая, однако сейчас речь не о них).

Феномен наказания нации за действия своего правительства не может не иметь в качестве своего организующего центра технику, ибо наказывающий должен иметь многократное преимущество перед наказуемым. Однако техника — не только и не столько средство, сколько причина и цель.

Политики говорят о “фабрикантах оружия”, которые заинтересованы в этой войне. Вполне возможно. Однако техника как основа Новоевропейской истории сама породила этих фабрикантов.

Если традиционное орудие труда есть продолжение человеческого тела, если возникающая индустрия делает человека “придатком машины”, то при современной технике место придатка машины занимает техническая телесность, извлекающая из соприкосновения с техникой не только пользу в производственной сфере, но и многообразные эстетические и даже сексуальные удовольствия (насколько мне известно, при бомбардировках летчики иногда испытывают именно последние — здесь есть над чем поработать “техничным” психоаналитикам). Может быть, здесь уже следует говорить и о специфическом “техническом” удовольствии, которое может испытать любой оператор. Чувство возвышенного имеет теперь своим объектом не ураганы, бури и грозы, но авианосцы, самолеты и космические корабли. Напомню, что призывы отдаться во власть техники Шпенглер, например, подкреплял именно апелляцией к эстетическому чувству. Можно было бы возразить, что в России тоже восхищаются достижениями современной техники, что это не только признак западной цивилизации. Конечно, но только в ХХ веке, когда России была навязана индустриальная идеология.

Критики советского марксизма забывают, что марксизм — это вариант западной философии XIX века, весьма близкий к кантианству. Когда указывают, что война в Югославии возрождает советскую идеологию (противостояние Западу), то, как это ни парадоксально, возрождается отчасти и западная, “техническая” идеология — как будто проблемы Югославии можно решить техникой: например, известными зенитными комплексами.

Техника — это лишь по видимости нечто положительное, “в себе и для себя сущее”. Техника есть нечто отрицательное, это связность функций, в которой предметы выступают только в качестве медиаторов. Техника — это a priori в кантовском смысле. Сама по себе она — ничто, она становится чем-то только в применении. Техника уничтожает эмпирическое пространство и время, создавая одновременно их возможность и даже неизбежность. Говоря проще: техника регламентирует социальное пространство и время, она “сокращает расстояния” и “сокращает время”. Разве это не замечательно? Да, если не принимать в расчет, что техника сначала создает расстояния, которые затем нужно с неизбежностью преодолевать. В этом смысле военная техника — это высший вид техники: она уничтожает сопряженные с человеком пространство и время навсегда.

Карательная акция НАТО, пожалуй, впервые с такой очевидностью поставила под вопрос саму технику и ее ложный эстетизм. И прежде всего из-за абсолютной бессмысленности жертв среди гражданских лиц, наличие которых не поддается никакому объяснению, кроме ссылок на ошибки техники. Кроме того, здесь особенно велик контраст между машинообразностью насилия и попытками, подчас демонстративными, во что бы то ни стало вести нормальную мирную жизнь. Это уже не столько противоборство, сколько почти что полуобморочное и полуистерическое взаимное отрицание двух миров. И стихия этого отрицания — техника. С одной стороны, или делают вид, что вообще нет никаких бомб, или представляют себя в качестве мишени, с другой — делают вид, как будто не мирные жители внизу, но сплошные военные объекты.

Нелепость и абсурдность этой акции еще и в том, что она проходит под флагом борьбы за права человека. Наверно, имеются в виду права после смерти, а такие права тоже, конечно, есть. Проблема “прав человека” превратилась в “техническую” проблему, т.е. в проблему юридическую. Означает ли это, что человек отождествляется с юридическим лицом, причем законодательства западного типа? Если да, то тогда, конечно, нет никакой этнической общности, этнической психологии, обычаев, семьи, нет никаких детей, взрослых, стариков. Есть только индивиды, подчиняющиеся закону, т.е. определенным запретам. Человек при этом понимается как существо пустое и отрицательное — как техника, т.е. как существо сугубо функциональное, внеприродное, действующее в соответствии со связностью допустимых функций, которую иногда называют разумом. Так техника убивает не только природу и людей, но и посягает на природу человека. Это не означает, что техника, а не люди несут ответственность за эту войну. Техника вообще не может нести ответственность, она может дать нам только сигнал, но не ответ. Высшая степень безответственности как раз и состоит в том, чтобы полагаться в своих решениях на то, что само по себе вне всякой ответственности.

Прошло всего 10 лет, как сотрудник госдепартамента США Ф. Фукуяма в очередной раз объявил о конце истории. Его сослуживцы оказались несговорчивыми и, к сожалению, эта история опять началась. Кровь, об отсутствии которой сожалел когда-то А. Кожев, опять льется рекой.

Усматривать ли в этом некий знак или случайное совпадение, но так или иначе первая часть “Кризиса европейских наук” Гуссерля впервые была опубликована в Белграде в 1936 г. в журнале Философия. Она называется “Кризис наук как выражение радикального жизненного кризиса человечества”. За год до этого Гуссерль прочитал в Вене свою знаменитую лекцию: “Кризис европейского человечества и философия”. Кризис, о котором писал Гуссерль, весьма далек от своего разрешения: ложно понятый рационализм, натурализм и объективизм явно превалируют над “непрактичной теоретической установкой”. Остается вопрос, возможно ли еще говорить о врожденной энтелехии европейского человечества или же только об экономических, политических и военных союзах? И еще: возможна ли техника, которая подражает природе, т. е. жизни?

[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]