начальная personalia портфель архив ресурсы
[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]
Славой ЖижекПочему мы все любим ненавидеть Хайдера?
Перспектива участия в австрийском правительстве Партии свободы Йорга Хайдера вызвала ужас во всем спектре «легитимного демократического» политического блока в западном мире: от социал-демократической левой до христианских консерваторов, от Ширака до Клинтона, не говоря уже об Израиле, - все они выразили «обеспокоенность сложившейся ситуацией» и недавно объявили о наложении на Австрию в качестве символической меры дипломатического карантина до тех пор, пока эта «болезнь» не исчезнет или не будет доказано, что она в действительности не опасна.
Некоторые комментаторы воспринимают этот ужас как доказательство того, что основной послевоенный антифашистский консенсус по-прежнему остается в силе. Однако все ли здесь так очевидно? Первое, что приходит на ум: вздох облегчения (старательно скрывавшийся, но все же очевидный), раздавшийся в доминирующем демократическом политическом поле, когда десять лет назад правые популистские партии заявили о своем присутствии в политическом спектре в Европе. Послание этого «вздоха облегчения» было следующим: наконец-то появился враг, которого мы все вместе будем как следует ненавидеть, которого мы сможем принести в жертву – отлучить, для того, чтобы продемонстрировать наш демократический консенсус! На этом основано то, что сейчас принято называть «постполитическим консенсусом».
Двухпартийная система, доминирующая форма политики в нашу постполитическую эру, является видимостью выбора, которого по существу нет. Оба полюса сходятся в своей экономической политике (вспомним недавнее возвышение Клинтона и Блэра): «строгая фискальная политика» является основным принципом современных левых. Строгая фискальная политика поддерживает экономический рост, и этот рост позволяет нам более активно проводить социальную политику, улучшая социальную защиту, вкладывая средства в образование, здравоохранение… Различие между двумя партиями сводится к противоположным культурным позициям: мультикультуралисткой, сексуальной и т.д. «открытости» в противоположность традиционным «семейным ценностям». И знаменательно, что правые обращаются к рабочему классу и пытаются мобилизовать его остатки в нашем западном обществе, в то время как мульткультуралистская терпимость становится лозунгом новых привилегированных «символических классов» (журналистов, университетских преподавателей, менеджеров…). Этот политический выбор – социал-демократов или христианских демократов в Германии, демократов или республиканцев в США и т.д. - не может не напоминать нам о том затруднительном положении, в котором мы оказываемся, когда хотим выбрать искусственный заменитель сахара в американском кафетерии. Мы можем выбирать между «Nutra-Sweet Equal» и «High&Low», синими или красными упаковками; причем можно отказаться от использования красных, полагая, что в них содержатся канцерогены, и наоборот. Этот смехотворный выбор между различными наклейками только подчеркивает абсолютную бессмысленность альтернативы.
Не с той ли же самой «свободой выбора» мы имеем дело, когда поздно вечером выбираем между телевизионными ток-шоу Джея Лено или Дэвида Леттермана? Или в ситуации с содовой: выбирать «Коку» или «Пепси»? Хорошо известно, что в большинстве лифтов кнопка «Закрыть двери» полностью дисфункциональна, ее устанавливают в лифте только для того, чтобы создать у человека ощущение того, что он может ускорить движение лифта, если нажмет на эту кнопку. Но двери закрываются и без нажатия кнопки «Закрыть двери»: когда мы нажимаем кнопку нужного этажа, двери лифта закрываются сами и начинается движение. Этот предельный случай ложного участия является подходящей метафорой для описания участия индивидов в нашем «постмодерном» политическом процессе.
И это возвращает нас к Хайдеру: знаменательно, что единственной политической силой, все еще способной вызвать «наш» противодействующий ответ «им» являются новые правые популисты – Хайдер в Австрии, Ле Пен во Франции, республиканцы в Германии, Бьюкенен в США. Странные вещи происходили в конце ноября 1999 года в нью-йоркской политике: Ленора Фулани, черная активистка из Гарлема, поддержала кандидата в президенты от Партии реформы Патрика Бьюкенена, заявив, что она попытается привлечь на его сторону избирателей Гарлема. Хотя партнеры признали, что они расходятся по ряду ключевых вопросов, тем не менее они подчеркнули «общий экономический популизм и в особенности неприязнь к свободной торговле». Как стал возможен такой пакт между Фулани, крайне левой сторонницей марксистско-ленинской политики, и Бьюкененом, сторонником Рейгана во времена холодной войны и ведущей популистской фигурой правых?
Либеральная банальная мудрость быстро дает на это ответ: крайности – правый и левый «тоталитаризм» – сходятся в своем неприятии демократии, что особенно заметно сегодня, когда они неспособны приспособиться к новым тенденциям глобальной экономики. Кроме того, разве они не разделяют антисемитские лозунги? Хорошо известен антисемитский уклон радикальных негров, равно как и провокационное называние Бьюкененом Конгресса Соединенных Штатов «оккупированной Израилем территорией». Выступая против этой либеральной пошлости, следует сфокусировать внимание на том, что действительно объединяет Фулани и Бьюкенена: оба они претендуют на то, чтобы говорит от имени «исчезающего рабочего класса». При господствующем сегодня восприятии идеологии работа сама по себе (ручной труд в противовес «символической» деятельности), а не секс становится тем непристойным пространством, которое следует скрывать от глаз общества. Традиция, восходящая к «Золоту Рейна» Вагнера и «Метрополису» Фрица Ланга, традиция, в которой трудовые процессы размещены в подземельях, в темных пещерах, сегодня достигает своей кульминации в миллионах анонимных работников, из которых выдавливают пот на фабриках стран третьего мира: от китайского ГУЛАГа до индонезийских сборочных линий. Поскольку они остаются невидимыми, Запад может позволить себе болтовню о так называемом «исчезновении рабочего класса». Но ключевая идея этой традиции – уравнивание труда и преступления, мысль о том, что тяжелый труд изначально является непристойной, преступной деятельностью, которую следует скрывать от глаз общества.
Сегодня две супердержавы – США и Китай – все более и более соотносятся друг с другом как Капитал и Труд. США превращаются в страну административного планирования, банковского дела, сервиса и т.д., тогда как «исчезающий рабочий класс» (за исключением эмигрантов-чиканос и других работников сферы обслуживания) вновь появляется в Китае, где большая часть продукции для Соединенных Штатов – от игрушек до электроники – производится в идеальных условиях для капиталистической эксплуатации: никаких забастовок, ограниченная свобода передвижения рабочей силы, низкие зарплаты… Отношения Китая и США скорее симбиотические, нежели антагонистические. Ирония истории в том, что Китай можно с полным правом называть «государством рабочего класса» – государство рабочего класса, обслуживающего американский капитал.
В голливудских фильмах мы можем увидеть процесс производства во всех деталях только тогда, когда Джеймс Бонд проникает в убежище главного преступника и видит там усердный труд (очистку и упаковку наркотиков, сборку ракеты, которая уничтожит Нью-Йорк…). Разве может Голливуд быть ближе к гордому соцреалистическому преподнесению фабричного производства, кроме как в тот момент, когда глава преступников, после пленения Бонда, устраивает для него экскурсию по своей нелегальной фабрике? И функция вмешательства Бонда состоит в том, что он должен взорвать эту производственную площадку, тем самым позволив нам вернуться к подобию нашей повседневной жизни в мире, где происходит «исчезновение рабочего класса».
Теперь мы понимаем, почему новые правые популисты играют ключевую, структурную роль в легитимации новой либерально-демократической гегемонии. Они являются негативным общим знаменателем всего левоцентристского либерального спектра: они – исключены, и через это исключение (неприятие их как правящей партии) обеспечивается негативная легитимация либеральной гегемонии, доказывается их «демократическая» позиция. Таким образом, их существование смещает истинный центр политической борьбы (чем подавляется любая возможность леворадикальной альтернативы) в сторону «солидарности» всего «демократического» блока против расистской, неонацистской и др. опасности. В этом состоит крайнее доказательство либерально-демократической гегемонии на сегодняшней идеолого-политической сцене, гегемония, получившая свое завершение с появлением «третьего пути» социал-демократии. В «третьем пути» социал-демократия попадает под гегемонию либерально-демократического капитализма, т.е. лишает себя разрушительной силы, отказываясь от антикапитализма и классовой борьбы…
Более того, новые правые популисты являются «опасной» политической силой сегодня, которая обращается к людям с антикапиталистической риторикой, хотя они и носят одежды национализма, расизма и религии (многонациональные корпорации, которые «предают» наших простых рабочих). Пару лет назад Ле Пен на съезде Национального фронта пригласил на сцену алжирца, негра и еврея, обнял их и обратился к собравшейся публике: «Они не меньшие французы, чем я. Представители крупного многонационального капитала, игнорирующие выполнение своего долга по отношению к Франции, - вот кто представляет настоящую опасность для нашей идентичности!» Такие заявления насквозь лицемерны, но они тем не менее сигнализируют о том, что правые популисты стремятся занять традиционно левую территорию, оставленную левыми сегодня.
Здесь либерально-демократический Neue Mitte (новый центр – прим. перев.) ведет двойную игру: он выставляет правых популистов как нашего общего настоящего врага и в то же самое время эффективно манипулирует страхом перед правыми для того, чтобы господствовать на «демократическом» поле (т.е. определить территорию и завоевать ее, наказать его истинных противников – левых радикалов). И в явлениях, подобных участию партии Хайдера в правительстве (которое, не забудем, имеет прецедент – участие пару лет назад в Италии неофашистского Национального альянса Фини в правительстве Берлускони!), die neue Mitte получает свое собственное послание в перевернутой – истинной – форме. Участие в правительстве крайне правых – цена, которую платят левые за свой отказ от любых радикальных политических проектов, за полное принятие капитализма.
Перевод с английского Артема Смирнова.
Оригинал: http://www.eurozine.com/online/articles/20000403-es-zizek.ht
[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]
начальная personalia портфель архив ресурсы