<< На главную страницу сайта

Летняя школа по формальным методам в фольклористике - 2004

И. Тумаркина

Методы формального анализа фольклорного текста (обзор литературы)

Исследования сказки в том или ином виде должны были начаться вместе с открытием фольклора, и возникновением интереса к его собиранию и изучению. Отражая и в какой-то степени определяя закономерности развития науки о фольклоре, эти исследования вместе с тем были связаны с развитием других дисциплин, в первую очередь лингвистики и литературоведения.

Сказка исследовалась как фольклорный жанр со своей историей, поэтикой и традицией бытования. Одновременно, создавались и постоянно пополнялись сказочные коллекции, в связи с чем появилась необходимость как-то ориентироваться в многообразии сказочных сюжетов и их многочисленных вариантов. В рамках историко-географической школы наряду с исследованием генезиса и развития сюжетов и мотивов, генетического родства сюжетов начинается эмпирическая деятельность по выявлению и отождествлению сюжетов и их вариантов, которая была так или иначе направлена на разработку сюжетных классификаций. Успешным и наиболее известным результатом этой работы стал "Указатель сказочных типов", составленный финским ученым А. Аарне[1], расширенный и дополненный американским фольклористом С. Томпсоном.

Типологические исследования сказки, объектом которых является типологическая близость сюжетов, структура сюжета и его единиц, поиск сюжетных инвариантов, и т. д., начинаются в России вместе с работами В.Я. Проппа и некоторых других исследователей[2], а позднее, в 60-е годы во Франции и США под влиянием структурной лингвистики и успехов этнографической школы моделей культуры. В связи с целями нашей работы мы будем подробно рассматривать в первую очередь исследования, так или иначе относящиеся к типологии сказочных сюжетов. Учитывая тот факт, что, их очень много, имеет смысл конкретнее очертить круг интересующих нас проблем. Если сформулировать задачу maximum, на которую так или иначе ориентируются исследования сюжетов, очевидно, она сводится к тому, чтобы описать правила, по которым, во-первых, различаются сюжеты и, во-вторых, отождествляются варианты внутри сюжета. С этими операциями человек более или менее удачно справляется в силу своего знания языка, при этом носитель традиции (или фольклорист) - еще и в силу своего знания традиции, предметной области сказки и т. п. Изложение этого знания, то есть моделирование процесса отождествления и различения текстов, и является глобальной целью этих исследований.

Если не задаваться вопросами поиска психологических механизмов понимания и запоминания сказочного текста (его членения на единицы, соотнесения с другими текстами, хранения в памяти и т. д.), можно определить проблему как разработку специального метаязыка для представления сказочного сюжета, а точнее, сказочной семантики. Этот язык-посредник должен единообразно представлять одни и те же смыслы, то есть снимать синонимию на уровне естественного языка и на уровне фольклорной традиции.

Фольклористические исследования, в которых в каком-либо виде разрабатывается метаязык сказки, за редким исключением состоят в экспликации правил, по которым отождествляются между собой элементы текстов, синонимичные с точки зрения традиции. Таким образом, эти исследования сосредоточены на тех уровнях метаязыка, которые относятся собственно к фольклорной традиции и не касаются более низких уровней. Это логично, так как описанием языковых (поверхностных и глубинных) уровней текстов  всегда занималась лингвистика. Анализ соответствующих лингвистических работ мы даем в специальном обзоре, а сейчас рассмотрим исследования, посвященные верхним уровням метаязыка сказки.

Наверное не будет преувеличением сказать, что одними из самых значимых для исследования структуры и семантики сказок были работы В.Я Проппа, и в первую очередь его “Морфологии сказки”, изданная в 1928 г. Как известно, морфология для В.Я. Проппа не была самоцелью: синхронное описание он считал необходимым условием для того, чтобы найти историческое объяснение единообразия волшебных сказок. “Морфология сказки” стала результатом поиска инструмента синхронного описания волшебной сказки. В многообразии повествовательных эпизодов сказочных текстов[3] В.Я. Пропп выделяет универсальные элементы, выполняющие повествовании определенную роль или функцию. Рассматривая эти элементы и их роли на некотором уровне абстрагирования, он определяет их инварианты и дает им названия: отлучка, запрет, нарушение запрета и т. д. Эти инварианты, называемые Проппом функциями образуют фонд из 31-й единицы. Содержание любой сказки без остатка может быть представлено при помощи некоторой последовательности функций из этого набора (при этом в описании той или иной сказки никогда не используются все без остатка функции).

Так был разработан аппарат описания  волшебной сказки. С его помощью можно делать достаточно грубые, но логически непротиворечивые описания сюжетов. Важным открытием, которое делает В.Я. Пропп, используя этот аппарат, является упорядоченность функций в сюжете сказке. В описании любой волшебной сказки функции следуют не в случайном порядке: про любые две из них можно сказать, которая из них будет предшествовать другой.

В.Я. Пропп также делает ряд наблюдений по поводу системности функций. Во-первых, он говорит, что наличие одних функций предполагает появление других, во-вторых, что некоторые пары функциональных последовательностей могут находиться в отношениях дополнительной дистрибуции.

“Морфология сказки” повлияла на все дальнейшее изучение повествовательного фольклора, поэтому в постпропповских исследованиях очень много говорилось об этой работе и пересказывающего и интерпретирующего, тем не менее, есть одно обстоятельство, касающееся трудов В.Я. Проппа, на которое следует обратить внимание. Утверждение, что В.Я. Пропп положил начало исследованиям сюжетной синтагматики, бесспорно, и давно стало общим местом. Вместе с тем, что гораздо важнее, морфология сказки явилась и началом семантических исследований сказки в строгом смысле слова. Выявление закономерностей структуры сказочного сюжета – только одна сторона этих исследований. Осмысленность изучения сюжетной структуры ради самой структуры, вообще, вызывает некоторые сомнения. Пропп разработал язык-посредник для представления семантики сказки, и тот факт, что этот метаязык годится для описания лишь самых абстрактных уровней сказки, то есть является очень грубым инструментом для дифференциации сюжетных типов, не меняет дела. Получение волшебного средства, клеймление героя, неузнанное прибытие – все эти единицы являются абстрактными семантическими представлениями очень многочисленных (учитывая вариативность повествовательных элементов), но с определенной точки зрения одинаковых или сходных по смыслу элементов сказочного повествования. Таким образом, пропповские функции являются единицами семантического описания сказки, а порядок их следования – его грамматикой. Поэтому “Морфология сказки” – это не просто исследование структуры сказочного сюжета, а вариант семантического метаязыка, в разработке которого может состоять дальнейшее исследование сказки.

Е.М. Мелетинский в своей обзорной статье “Структурно-семиотическое изучение сказки” рассказывая о судьбе “Морфологии сказки”, пишет о том, что она намного опередила свое время, и явилась предвосхищением структурализма, как научного направления не только в фольклористике. Интересно, что, переведенная на английский язык и ставшая доступной широкому кругу западных исследователей спустя тридцать лет после своего выхода в России, эта работа, еще воспринималась как новое слово в науке.

По понятным причинам, работы В.Я. Проппа долгое время имели для фольклористики в гораздо большей степени теоретическое, чем прикладное значение. Так, судя по всему, их результаты мало отразились на общепринятых принципах классификации фольклорных текстов. Например, в 1960 году международная Комиссия[4], предложила принципы, классификации текстов несказочной прозы. Интересно, что мифологические сказания было предложено классифицировать по упоминаемым в них мифологическим существам. Б. Кербелите в предисловии к своему указателю сюжетов несказочной прозы[5] пишет о том, почему эти принципы не годятся для классификации, и почему семантическая классификация требует разработки другого аппарата[6].

Собственно структурно-типологические исследования в фольклористике, начавшиеся в 60-е годы представлены работами таких исследователей-структуралистов как К. Леви-Стросс, А. Греймас, К. Бремон, Р.П. Армстронг и Дж.Л. Фишер, Э.К. Кенгас и П. Маранда, А. Дандес и многих других. Е.М. Мелетинский в той же обзорной статье подробно анализирует эти работы. Некоторые из них, а так же самые значимые из более поздних работ по структуре и типологии сказки[7] проанализированы в коллективной статье А. Рафаевой, Э. Рахимовой, А. Архиповой “Еще раз о структурно-семиотическом изучении сказки”.

Учитывая все это, мы не предлагаем еще одного анализа этой литературы. Вместо этого мы рассмотрим то, как несколько принципиальных для нашей темы идей разработаны в некоторых из этих работ. В каждом случае мы ограничивались выбором того источника (или источников), где данная проблема представлена наиболее полно. Так, например, мы не будем останавливаться на работах К. Леви-Стросса, так они относятся к таким абстрактным уровням описания сказки, что, строго говоря, уже не имеют к ней непосредственного отношения. По сути дела он разрабатывал не метаязык сказки, а метаязык картины мира носителя фольклорной традиции, частью которой являются сказки.

Так же мы не будем рассматривать работы А. Греймаса, который как и К. Леви-Стросс исследовал только верхние уровни сказок, применяя к ним теорию В.Я. Проппа и дополняя ее методами К. Леви-Стросса. Во-первых, его разработка идей Проппа оказалась как минимум спорной[8], а во-вторых, и это главное, медиативная роль сказки, которая в основном интересовала А. Греймаса, выходит за пределы нашей тематики.

* * *

Основную идею, общую для всех рассматриваемых работ можно определить, как уровневый подход к сказочным текстам. Текст рассматривается (иногда более, иногда менее отрефлексированно) как многоуровневая иерархическая система, и вырабатываются способы описания структур того или иного уровня. Надо отметить, что в поле зрения исследователей в основном попадают верхние уровни этой системы.

Так, например, К. Бремон, анализируя многочисленные варианты сюжета, условно названного им “Бык-тайник”, вырабатывает некоторый аппарат описания этого сюжета. В качестве сюжетной единицы он выбирает эпизод. Каждый эпизод может трансформироваться в рамках своего сюжетного варианта, не нарушая его целостности. Как отмечает К. Бремон, такие трансформации не обязательно отражают историческое развитие сюжета. Эпизоды, которые репрезентируют данный вариант сюжета, автор называет его основным мотивом. Контаминации основного мотива с другими эпизодами могут дать новые сюжетные варианты.

Говоря о сходстве сюжетов “Бык-тайник” с сюжетами о дереве-сокровищнице и сюжетами “Али-баба”, К. Бремон пытается эксплицировать интуитивное понимание того, что эпизод, в котором положительный персонаж проникает внутрь животного и забирает себе часть его мяса и эпизод, где положительный герой находит пещеру и возможность войти в нее и берет из пещеры часть сокровищ, являются реализациями одного и того же, пусть достаточно абстрактного, смысла. Решая задачу тождества повествовательных элементов на африканском материале, автор приходит к результатам, имеющим значение для разработки аппарата семантического описания повествовательных эпизодов. Эта часть работы является наиболее интересной для нас. К. Бремон считает два эпизода (каждый в рамках своего сюжета) равнозначными, в том случае, если можно подобрать такую формулировку, которая одновременно передавала бы смысл каждого из этих эпизодов на более абстрактном уровне. Так, например, эпизоды, непосредственными описаниями которых могут быть фразы:

Положительный герой находит дерево,

Положительный герой находит быка,

Положительный герой находит пещеру -

каждый в рамках своего сюжета легко поддаются такой процедуре.

Выработка аппарата семантического описания повествовательных эпизодов присутствует и в работах А. Дандеса, который в своих исследованиях фольклора североамериканских индейцев выступал как сознательный последователь В.Я. Проппа. Упоминая о результатах бурного развития структурных исследований в лингвистике, психологии, этномузыковедении, он отмечал немногочисленность таких исследований в фольклористике. Одним из исключений он считал “Морфологию сказки”. Вслед за В.Я. Проппом А. Дандес писал, что выявление морфологии фольклорных произведений должно предшествовать любым другим процедурам, что оно является необходимой подготовительной работой для дальнейших исследований их происхождения, устной передачи и т. п.

А. Дандес видел цель структурного исследования в возможности типологических заключений, в выявлении зависимости между содержанием сказки от данной культуры, в возможности, например, сравнить структурные описания североамериканских сказок со структурами европейских сказок. Кроме того, А. Дандес говорил о продуктивность кроссжанровых сравнений, мотивируя это тем, что в основе произведений разных жанров может лежать общая структурная модель. Так, например, в основе сказки и поверья может лежать одна и та же последовательность мотивем[9].

Работа А. Дандеса показывает возможность преемственности научной традиции в фольклористике. Он применяет схему В.Я. Проппа к исследованию структуры североамериканских сказок и в результате опровергает господствующее мнение о бесструктурности и случайности эпизодов этих сказок[10], показывая, что все они строятся при помощи одного и того же набора мотивем, причем порядок их следования совершенно не случаен. Так, например, самые простые сказки (сказки элементарной структуры) состоят из двух мотивем: недостача – ликвидация недостачи. Более сложные структуры выглядят как: недостача – ликвидация недостачи – запрет – нарушение запрета – следствие – попытка избежать следствия.

Таким образом, работы А. Дандеса тоже направлены на выработку механизма описания семантики сказок.

Многие исследователи чувствовали связь уровневого подхода в фольклористике с представлением глубинного и поверхностного уровня языков в лингвистике и в частности с теорией глубинных грамматик.

В этом отношении показательными являются исследования П. Маранды и Э. Кенгас-Маранды, представленные в их  статье “Структурные модели в фольклоре”. Авторы пишут о том, что корректный анализ фольклорного текста, должен использовать информацию разных уровней: знание языка, различных языковых коннотаций, а также категорий фольклорной традиции и бытовой культуры. В своей работе они исследуют в основном “верхние”, наиболее абстрактные уровни фольклорных текстов и разрабатывают язык их описания на этих уровнях. Имея в виду лингвистическую теорию глубинных грамматик, авторы делают предположение о том, что различение глубинных и поверхностных структур может оказаться плодотворным и для анализа и понимания фольклора.

П. Маранда и Э. Кенгас-Маранда определяют четыре структурных модели фольклорных произведений на основании характера действий медиатора:

I. Нулевой медиатор;

II. Неудачливый медиатор;

III. Удачливый медиатор, – ликвидирующий начальный конфликт;

IV. Удачливый медиатор – преобразующий начальный конфликт.

Структуру волшебных сказок в основном представляют две последние модели, где успешные действия медиатора разрешают начальный конфликт. Так, например, сказка про женщину, пообещавшую своего сына черту, описывается таким образом:

Интерпретация сказки происходит на основании отношения повествования к таким понятиям традиции, которые можно обозначить как власть черта, власть бога (представленная пастором), а так же земная жизнь и вечная жизнь. Из них строятся некоторые логические формулы, которые читаются таким образом:

“На первый взгляд власть черта распространяется только на земную жизнь человека, а в функции бога входит только вечная жизнь, но если человек понимает, что бог помогает и в земной жизни…и т. д. “ или

“Помощь черта работает на мирской выигрыш, но на потерю в вечности, в то время как помощь бога работает на выигрыш и в мирском и в вечном.”

Представление семантики сказочного текста кроме разработки метаязыка порождает еще одну проблему - проблему перехода от текста сказки к его семантическому представлению, то есть от языка к метаязыку, что в свою очередь предполагает разработку языковых уровней сказочного текста. Это тоже в достаточной мере начинает осознаваться исследователями.

В числе целей своего исследования К. Брето и Н. Заньоли видят нахождения способов анализа сказки и получения ее метасказки (в смысле представления смысла сказки). Очевидно, разработку способов сказочного описания они рассматривают как предварительную работу, так как только на основании сравнения сказочных метаописаний, возможно проведение полномасштабных сюжетных исследования.

Авторы анализируют сказочный текст, членя его на диады – взаимодействия между двумя персонажами. Изменение диады в ходе повествования, ее разрушение или образование новой, составляет ситуацию. Повествовательные ситуации имеют свою структуру и семантику, которую можно представить в виде семантической составляющей – глагола с актантами. При помощи таких глагольных структур, обозначающих действия персонажей, описывается семантика сказки.

Авторы также делают попытку разграничить эксплицитные и имплицитные смыслы, при попощи которых описываются ситуации. Правда, они говорят о семантической составляющей и имплицитных семах, обнаруживая не вполне традиционный понятийный аппарат, тем не менее, само разграничение является оправданным. В результате, семантические составляющие достраиваются при помощи смыслов, вручную вытащенных из текста, и значение сказки интерпретируется путем анализа ее семантических составляющих.

Авторы признают, что процедуры перехода от фраз к метафразам (они называют это фразовыми трансформациями) вообще плохо разработаны и вызывают наибольшее количество проблем.

С. Фотино и С. Маркус в статье “Грамматика сказки” определяют цель своей работы, как предложение метода анализа сказочного текста, который учитывал бы возможность его разного прочтения. Как они пишут, понимание текста, происходит на разных уровнях – от непосредственного восприятия до различных интерпретаций. Чем конкретнее уровень этого процесса, чем меньше он зависит от воспринимающего (иными словами тот или иной текст понимается слушателями (или читателями) более или менее одинаково, пока не доходит до его интерпретации).

Предложенный авторами метод анализа текста является попыткой моделирования процесса его понимания. Текст членится на минимальные сегменты (сегменты-события), которые затем объединяются в сегменты, значимые для хода повествования (нарративные сегменты), которым в свою очередь приписываются семантические признаки. Такая последовательность операций, по мнению авторов, сводит варианты повествовательных единиц к их инвариантам (при этом то, что будет инвариантом на одном уровне, может стать одним из вариантов на более абстрактном уровне).

Надо отметить, что членение исходного текста на сегменты-события вызывает вопросовы. В работе есть примеры анализа сказок, но этот анализ начинается на стадии уже выделенных сегментов-событий. Так, сказка “Дитя-сирота” членится на сегменты-события таким образом:

(1) Юноша поступает на службу к хозяину, получает в уплату три золотых (2) и отправляется с ними по свету. В пути он встречается со стариком, который (3) за один золотой советует ему не брать жену на веру, (4) за второй золотой… и т. д. (Стр. 299).

При этом способ, с помощью которого выделяются эти сегменты-события, и, главное, почему они формулируются именно так, не объясняется. По поводу формулировок встают отдельные вопросы. Так или иначе описывая сказочный сюжет, они, относятся к метаязыку сказки. Обычно метаязык, стремясь к снятию синонимии, не содержит в себе идиоматических выражений, каким является, например, не брать жену на веру. Кроме того, как нетрудно заметить, формулировки сегментов-событий не совпадают с границами сегментов-событий, что делает непонятным синтаксис используемого метаязыка.

Кроме анализа, выполняемого “вручную” и не рассчитанного на дальнейшую формализацию, в работе предлагается вариант формализованного синтеза. Он осуществляется на базе синтаксических правил, применяемых к семантическим признакам, которые выступают в качестве словаря сказочного описания. Недоумение вызывает не столько идея порождающей грамматики сказок, сколько отсутствие связи между формализованным синтезом и “вольным” анализом, тогда как традиционно они рассматриваются как две стороны одного и того же процесса.

Пожалуй, наиболее четкую формулировку проблема разработки методов семантического описания текста на уровне сюжета и образующих его единиц получила в коллективной статье Е.М. Мелетинского, С.Ю. Неклюдова, Е.С. Новик, Д.М. Сегала “Проблемы структурного описания волшебной сказки”. Эта работа продолжает пропповскую традицию исследования сюжетных структур сказки. Существенная часть работы посвящена описанию синтаксических и семантических связей между функциями, выделенными В.Я. Проппом (правда, авторы почти не называют исследуемые структуры функциями). Эти связи обнаруживаются при анализе испытаний героя, и приобретений им сказочных ценностей (первое характерно исключительно для сказки, а второе объединяет сказку с мифом). Авторы указывают на важность открытия В.Я. Проппом непременного наличия в волшебной сказке предварительного испытания и получения волшебного средства (герой сказки - персонаж уже совершенно не мифический и не обладает от природы магической силой (стр. 17)). В классической волшебной сказке ряд испытаний и приобретений образуют иерархическую структуру. Эта иерархичность понимается таким образом, что предварительное испытание является обязательным условием основного (не его благополучного исхода, а самого наличия), а основное обуславливает дополнительное. Дополнительного испытания может и не быть, а предварительное и основное в некоторых случаях могут сливаться в одно.

На основании характера испытаний, ситуаций, предшествующих испытаниям, и их результатов все многообразие волшебных сказок непротиворечиво делится на несколько групп. Это:

1.      Героические сказки змееборческого типа.

2.      Героические сказки типа guest.

3.      Архаические сказки типа “дети у людоеда”.

4.      Сказки о семейно гонимых, отданных во власть лесным демонам.

5.      Сказки о семейно гонимых без мифических элементов.

6.      Сказки о чудесных супругах.

7.      Сказки о чудесных предметах.

8.      Сказки о свадебных испытаниях.

Кроме того, в работе указывается на необходимость исследования семантических и синтаксических структур не на уровне сюжета, а  на уровне образующих его единиц и предпринимаются серьезные шаги в этом направлении. В качестве такой единицы выбирается взаимодействие между двумя dramatis personae (т. е., между персонажами или персонажем и чудесным средством). Цель семантического описания состоит в “обнаружении смысловых инвариантов в разнообразных действиях многочисленных персонажей сказки (стр. 33)”.

В связи с семантическим представлением сюжетных единиц, авторы ссылаются на работы И.А. Мельчука, А.К. Жолковского и Ю.Д. Апресяна и упоминают о возможности использования результатов и методов структурной лингвистики. По их мнению, при разработке метаязыка сказки фольклорист должен адаптировать лингвистические методы к своему специфическому материалу, а именно, словарь сказочного метаязыка должен отличаться от словаря метаязыка естественного языка. Кроме качественных отличий в нем можно ожидать и чисто количественные: из-за того, что во множестве волшебных сказок представлен все-таки ограниченный круг ситуаций, метаязык сказки описывает ограниченный набор действий и действующих лиц.

В числе условий создания метаязыка авторы называют разработку способов идентификации персонажей и экспликацию типов взаимодействия между ними. Взаимодействия между персонажами описываются следующими предикатами:

dom - доминировать (над кем-либо) – убивать, побеждать, причинять вред, заточать и др;

oper - работать – выполнять любые сказочные действия;

mov - перемещаться – попадать, вторгаться куда-либо;

trans - превращаться в (кого-либо, что-либо);

ten - обладать (чем-либо);

bon - проявлять добро;

min - выбирать худший вариант, например, выбирать для себя самый невзрачный предмет, трудный путь и т. п.;

inf - сообщать информацию – отвечать на вопросы дарителя и т.п.;

caus - побуждать к действию;

plus - добиваться успеха.

Надо отметить, что эти предикаты относятся к сюжетному уровню и выступают скорее как нерасчлененные обозначения ситуаций. Так, например, лексических аналогов предикатам bon и min не существует. Кроме того, отношения между предикатами устанавливаются не на уровне лексической системы языка. Например, запрещать (что-либо) обозначается caus – так же как побуждать к действию, только с пометкой отрицания. Побуждать и запрещать противопоставлены на уровне системы понятий волшебной сказки, а не на уровне системы языка, где запрещать противопоставлено разрешать.

Используя выделенные сюжетные предикаты, авторы формулируют правила, в соответствии с которыми строятся сюжеты. Эти правила представляют то или иное сюжетное звено и выглядят так:

bon → plus (проявление доброй воли ведет к успеху),

ten inf → plus (обладание информацией ведет к успеху),

-caus → oper → min (нарушение запрета ведет к неудаче) и т. п.

Что касается способов идентификации персонажей – тот или иной персонаж в соответствии со своей функцией в сюжете относится к одному из трех типов:

1.            Объекты добывания и объекты, за которые идет борьба – это конечная сказочная ценность и чудесное средство;

2.            Персонажи, которые испытывают и побуждают героя к действию – это вредитель и даритель;

3.             Персонажи, которые добывают сказочные объекты – это помощник, герой и ложный герой.

При этом между классами внутри типа не обязательно есть жесткая граница, то есть в реальных текстах существуют персонажи типа невесты-испытателя или вынужденного дарителя которые по своим функциям относятся одновременно к обоим классам.

Итак, в рассмотренном исследовании не только обосновывается необходимость создания метаязыка сказки, но и по сути дела вырабатывается вариант словаря такого языка-посредника. Перемещаться, превращаться (в кого-либо, что-либо), обладать (чем-либо) и т. д., как и помощник, герой, ложный герой и т. д. могут рассматриваться в качестве единиц такого языка, а правила типа bon → plus, ten inf → plus и др. - в качестве его грамматики., Эти словарные единицы и грамматические правила, опять же, относятся в первую очередь в “верхним”, то есть к наиболее абстрактным уровням метаязыка.

Попытка уровневого описания сказочных текстов, с учетом их имплицитных смыслов была осуществлена в работах иследовательницы Б. Кербелите. Ее теория создавалась в основном на литовском материале, но, выработанные ею принципы достаточно универсальны для использования при классификации фольклорной прозы и других народов. Кроме того, эта методика применима как к сказкам, так и к произведениям несказочной прозы.

Б. Кербелите справедливо утверждает, что классификация фольклорных нарративов на семантических основаниях требует серьезной предварительной работы. Во-первых, любой текст естественного языка большую долю информации содержит имплицитно. Слушатель или читатель восстанавливает ее, в силу своего знания языка, знакомства с другими текстами того же жанра, традицией и т. п. Экспликация семантики текста в свою очередь, требует использования специального метаязыка, пригодного для выражения имплицитных смыслов. Собственно труды Б. Кербелите и посвящены разработке и совершенствованию такого языка-посредника.

Анализ нарратива происходит таким образом: в нем выделяются элементарные сюжеты (ЭС), т.е. “такие самостоятельные сюжеты или фрагменты сложных сюжетов, в которых изображается одно столкновение двух персонажей или двух групп персонажей при достижении героем одной цели”[11] и главный из них описывается на разных семантических уровнях. На первом - персонажи и объекты называются по их роли и назначению в ЭС соответственно, а действия - словами из текста. На втором уровне действия героя обозначаются более обобщенно, чтобы стало ясно их значение для ЭС. На третьем - опускается все, кроме значимых действий героя, выраженных в абстрактной форме (т. н. акции героя).

Таким образом, абстрактность описания возрастает от первого уровня к третьему. Те ЭС, которые одинаково описываются на третьем семантическом уровне, принадлежат к одному типу. ЭС, которые одинаково описываются не только на третьем, но и на втором уровне, принадлежат к одной версии данного типа. Таким образом, чем более конкретизируется тот или иной класс текстов, тем меньшее количество конкретных текстов в него входят.

Таким образом, экспликация семантики нарративов на их разных уровнях в работе Б. Кербелите делается вручную и не рассчитана на формализацию. Удачность этой системы объясняется знанием и чутьем исследователя,  которые позволили проанализировать обширный повествовательный материал и построить его непротиворечивую классификацию.

В заключение необходимо сказать еще об одном исследовательском направлении, продолжающем традиции финской школы, посвященному проблеме трансформации и варьирования фольклорных текстов. Вопрос соотношения текстовых вариантов тесно связан с проблемой семантического представления текстов, поэтому, стоит подробнее остановиться на этих исследованиях. В августе 1999 года в г. Турку в Финляндии была проведена пятая летняя школа Международного фольклорного общества под названием “Структура и вариативность. Большие блоки текстов”. М. Васенкари представила рецензию на готовящийся выпуск материалов школы[12]. Ее обзор докладов был построен по трем взаимосвязанным темам: понятию варьирования, внутренней структуре текста и большим корпусам текстов.

Чтобы проследить динамику развития представлений о варьировании М. Васенкари ссылается на доклад Ульрики Волф-Кнутс,. которая исследовала работы финской школы по варьированию текстов, сделанные в русле историко-географического метода, за последние 150 лет, в числе которых работы Юлиуса и Каарле Крона, Вальтера Андерсона, Анны Б. Рут, Яна-Ойвинда Свана, Ингер Левкроны и Маати Кууси. У. Волф-Кнутс приходит к выводу, что на протяжении всего этого времени, основной целью исследователей было выявить происхождение фольклорных феноменов, найти первоначальную, базовую форму того или иного фольклорного текста. Иными словами, раньше исследование варьирования было основным инструментом для реконструкции истории текста. В последнее же время  изучение варьирования все больше связывается с изучением семантики текста, в частности факторов, которые позволяют нарративу не распадаться с течением времени. Становится очевидным, что варьирование и внутренняя структура текста взаимосвязаны. Понимание природы варьирования позволяет понять структуру текста и наоборот.

Одной из немногочисленных работ, по варьированию в собственно сказочных текстах, является исследование Дж.Я. Адлейбы “Устные стилевые основы сказки”[13]. В этой работе на материале абхазских сказок рассматривается варьирование сказочных формул по повторам внутри одной записи и по повторным записям одной сказки. Автор тщательно выделяет текстовые фрагменты, соответствующие формульным вариантам, и анализирует вариантные различия.

К сожалению, автор исходит из не вполне ясного понимания формульности и обходит молчанием проблему отношения текста и его метаописания. Вследствие этого работа носит в гораздо большей степени описательный, чем аналитический характер. Описано большое количество групп текстовых фрагментов, показано, что фрагменты внутри группы имеют общую (или похожую) и различающиеся (лексически и синтаксически) части.

Итак, на основании проанализированных работ в изучении структуры и семантики сказок можно отметить такие тенденции. Это, в первую очередь, уровневый подход описанию сказочных текстов. Этот подход, сформированный не без влияния лингвистики и теории глубинных грамматик, направлен на различение поверхностных и глубинных уровней фольклорного текста. Во-вторых, это разработка семантического метаязыка описания сказки на ее разных уровнях, функциями которого были бы снятие синонимии на поверхностных текстовых уровнях и экспликация имплицитных смыслов. Создание словаря такого метаязыка в числе прочего включает разработку способов  идентификации персонажей. И, наконец, это проблема перехода от текста сказки к его семантическому представлению, то есть от языка к метаязыку, которая подразумевает разработку и описание языковых уровней сказочного повествования.

Обзор лингвистической литературы, имеющей отношение к вопросу

Кроме фольклористического обзора мы сочли необходимым дать краткий обзор лингвистических теорий, имеющих отношение к вопросам формального анализа фольклорного текста. Обзор строился на изложении именно принципиальных идей и результатов, поэтому по каждому вопросу мы не стремились к исчерпывающему анализу литературы (что, кроме того, и нереально), а ограничивались выбором того источника (или источников), где данная тема представлена достаточно полно.

Рассматривая ту или иную теорию, мы останавливались на тех фольклористических аспектах, которые, по нашему мнению, требовали лингвистической “поддержки”, и всякий раз, где это было возможно в рамках краткого обзора, объясняли выбор именно данной теории.

***

Основную задачу мы могли бы сформулировать таким образом: найти способы семантического представления для классов эквивалентных по смыслу эпизодов повествования. О том, что в данном случае понимаем под “семантическим представлением” текста, и каковы критерии его адекватности, мы подробно говорим во второй главе работы. Здесь же, в связи с такой постановкой задачи кажется уместным обратиться к понятию метаязыка, которое давно разрабатывается и используется в лингвистике. Метаязыком называют язык описания какого-либо языка; метаязык также называют языком второго порядка. В лингвистическом описании объектом является тот или иной уровень естественного языка, так, например, существует метаязык семантического описания естественного языка, который обычно служит для представления значений различных языковых единиц[14]. Отдельная область науки - логическая семантика - разрабатывает для лингвистов формальный аппарат исследования и описания языка. Часто в формальном описании используют фрагменты логической записи, такие как  ¬ (отрицание, ‘не’), & (конъюнкция, ‘и’), V (дизъюнкция, ‘или’), (импликация, ‘если… то’), (квантор всеобщности, ‘для всех’), кванторы (квантор существования, ‘существует).

Рассмотрим общие и наиболее важные свойства метаязыков в связи с теми требованиями, которым они должны удовлетворять. Ю.Д. Апресян в своей работе “Лексическая семантика”[15] пишет, что одна из первых попыток построить семантический язык-посредник для записи высказываний на семантическом уровне была предпринята Кембриджским лингвистическим кружком (Мастерман et al.). Там были сформулированы многочисленные требования, которым должен удовлетворять язык-посредник. Ю.Д. Апресян выделяет основные из них, среди которых следующее: “язык-посредник должен снимать внутриязыковую синонимию, т. е. отождествлять одинаковую семантическую информацию, независимо от того, какими средствами данного естественного языка она выражается” (C. 16). Далее, говоря о необходимости выработки специального языка для записи лексических значений, Ю.Д. Апресян замечает, что искомый язык существенно отличается от естественного языка хотя бы тем, что его слова семантически гораздо проще слов естественного языка и не имеют синонимов.

Идея об отсутствии внутриязыковой синонимии представляется нам очень важной. Для описания сказочных текстов тоже требуется подобный метаязык, объектом описания которого должна быть структура и семантика текстовых фрагментов. Сказочные эпизоды, относящиеся друг к другу как варианты, то есть имеющие существенную общую семантическую часть, должны описываться единообразно (т. е. при помощи одних и тех же средств метаязыка) независимо от того, насколько различается их поверхностное текстовое выражение.

Интересным фактом также является то, что метаязык и язык объект могут совпадать, точнее естественный язык обладает свойством выступать в роли метаязыка по отношению к самому себе[16]. Примером такого совпадения может служить язык толкований в толковом словаре любого естественного языка, при этом на естественный язык в метафункции накладываются определенные ограничения. Это свойство метаязыка давно используется составителями различных фольклорных указателей. Так, описание сказочного сюжета при помощи нескольких связанных между собой фраз естественного языка, совпадающего с языком сказочного текста, имеет давнюю традицию. Именно так построено большинство указателей сказочных сюжетов. В языке описания используется строго отобранная лексика (в удачном случае) и ограниченный набор синтаксических конструкций. История сказочных и вообще фольклорных указателей во многом сводится к выработке такого метаязыка, и конкретнее к его лексической составляющей.

Таким образом, для описания текстов, построенных на естественном языке (к числу которых относятся и сказочные тексты), используется метаязык. Единицы этого метаязыка могут частично совпадать с единицами языка-объекта. Метаязык снимает внутриязыковую синонимию, т. е. отождествляет одинаковую семантическую информацию, независимо от того, какими средствами данного естественного языка она выражается.

***

Итак, метаязык, как и любой язык вообще, состоит из отдельных знаков и правил их комбинирования, то есть из лексики и синтаксиса. Составление минимального достаточного словаря для описания семантики сказочных текстов представляет собой отдельную проблему. Скорее всего, наиболее верный способ составления такого словаря – это набирать его постепенно по мере описания какого-либо корпуса текстов. Этот путь, по крайне мере в начале, может показаться сомнительным (для описаний нужны слова, а точные слова набираются только после сравнительного анализа накопленных описаний), но постепенно, по мере накопления таких описаний словарная работа будет становиться все в меньшей степени интуитивной и начнет обретать твердую почву. Но, предположим, такой словарь составлен. Следующим вопросом будет организация его единиц, то есть установление между ними различных отношений. Дальнейшая классификация текстовых эпизодов будет производиться на основании их метаописаний, поэтому можно предположить, что лексика метаязыка должна быть предварительно как-то иерархически (гипонимически) организована. Следует сказать, что и в этом случае основным методом будет тщательный анализ метаописаний, а именно соотнесение лексики варьирующих текстовых эпизодов с лексикой соответствующего им метаописания. Тем не менее, в этой в основном практической работе полезно иметь в виду некоторые теоретические соображения, которые могут постепенно перевести словарную работу из разряда интуитивной в разряд осмысленной. В первую очередь сюда относятся понятие семантического поля и отношение гипонимии.

Семантическим полем называется множество слов, объединенных общностью содержания, или, говоря более конкретно, имеющих общую нетривиальную часть в толковании[17]. По этой общей части семантическое поле и получает название. Так, можно говорить о семантическом поле родства, движения, чувств, еды, посуды и т.д.

Использование семантических полей как метода лексического описания связано с идеей разбиения словаря на различные лексические группы, представляющие собой самостоятельные подсистемы. Описание семантических полей лежит в основе такой лексикографической деятельности, как составление идеографических словарей-тезаурусов. Основным свойством тезауруса является организация лексики в соответствии с определенной организацией понятий, таким образом, тезаурусы позволяют переходить от понятия к словам, данное понятие выражающим[18]. Для семантического поля определяется некий, конституирующий его смысл, т.е. смысл, общий для всех слов данного поля, который называется интегральным семантическим признаком. Именно этот признак и задает семантическое поле. В составе данного семантического поля в принципе должны быть объединены все слова, которые обладают данным смыслом, то есть включают его в свое толкование. Кроме интегрального признака семантическое поле определяется, как правило, несколькими дифференциальными признаками, по которым слова семантического поля различаются. Таким образом, говоря о семантическом поле, имеют в виду не просто набор слов, но и семантические отношения между ними.

Как мы уже говорили, для нас важно не столько описание значений слов сказочной лексики, сколько установление между ними иерархических отношений. В связи с этим представляется уместным рассмотреть гипонимию или родо-видовое отношение. Гипонимия, наряду с синонимией и антонимией относится к числу основных семантических отношений.  Гипонимия определяется как отношение между частным и общим понятиями. Слово с более общим (абстрактным) значением называется гиперонимом, слово с более частным (конкретным) значением называется гипонимом. Как правило, у одного гиперонима существует ряд гипонимов. Слова гипонимического ряда называются когипонимами. Их значения пересекаются, то есть частично совпадают. Очевидно, что гипоним какого-либо гиперонима одновременно может быть гиперонимом для каких-либо других слов. Множество слов, состоящих в отношениях гипоними-гиперонимии (абстракции-конкретизации) образуют иерархические сети. Надо отметить, что гипонимия присуща всем естественным языкам.

М.А. Кронгауз пишет, что исследование гипонимии оказывается тесно связанным с различными теоретическими конструктами. “Описывая гипонимию, мы фактически задаем определенную таксономию, иными словами, классифицируем соответствующие объекты. Гипонимическая иерархия лексем, по существу представляет собой категоризацию фрагмента мира. Таким образом, гипонимия в языке отражает иерархическую структуру объектов, характерную для конкретной картины мира[19].” 

Интересные результаты дают исследования отношения гипонимии в рамках когнитивной лингвистики. Эксперименты показали, что в языке психологически базисными оказываются не категории, выражаемые словами с максимально абстрактным значением, а срединные категории. Так, Э. Рош ввела понятие базисного уровня и соответственно объекта базисного уровня[20]. К базисному уровню принадлежат понятия и категории, которыми мы оперируем, размышляя или рассуждая об обычных ситуациях. Переход на другой уровень маркирован и определяется спецификой ситуации, в которой нам надо что-то обобщить или, наоборот, конкретизировать. Психологическая базисность проявляется в языке таким образом, что слова базисного уровня всегда более частотны и нейтральны.

В работах многих лингвистов отмечалось, что отношение гипонимии неоднородно, и предпринимались попытки выделить внутри гипонимии различные виды отношений. Так, например, А. Вежбицкая выделяет внутри гиперонимов собственно таксономические понятия, имена совокупностей и др[21].

Итак, ту или иную предметную область образует множество семантических полей, каждое из которых отражает организацию некоторого набора понятий. Например, можно сказать, что предметная область волшебной сказки образована семантическими полями “семья”, “персонажи”, “чудесные предметы” и др. Отношение гипонимии действуют между словом, принадлежащим к  тому или иному семантическому полю и словом, это поле называющим (если оно существует в данном тексте или в языке). В соответствии с понятием базисного уровня можно ожидать, что фрагменты сказочных текстов в основном содержат лексику, обозначающую так называемые “срединные категории” и в меньшей степени включают слова с более абстрактными значениями. Очевидно, эти абстракции следует искать не только и не столько в описываемых сказочных текстах, сколько вообще в языке. Впрочем, подобные слова с более абстрактным значением давно используются в метаописаниях[22].

***

Как уже говорилось, метаязык кроме определенным образом отобранной и организованной лексики включает в себя синтаксис. В принципе, фразы, описывающие (представляющие) семантику сказочного фрагмента, могут просто строиться в соответствии с синтаксическими правилами русского языка[23]. Однако, если ориентироваться на включение этих метаописаний в компьютерные базы данных (электронные указатели) с использованием более сложных поисковых образов, чем просто ключевые слова, желательно иметь в виду возможность автоматического анализа таких метаописаний, хотя бы на уровне синтаксиса составляющих их фраз. Даже если такой анализ пока является делом будущего. Таким образом, метафразы должны строиться в соответствии с правилами какой-нибудь формальной грамматики предложения.

Обычно авторы подобных грамматик, так или иначе, имеют в виду две глобальные взаимосвязанные задачи: 1) описание общей (не зависимой от конкретного языка) способности человека к говорению и пониманию, а также выявление универсальных языковых категорий; 2) моделирование способности носителя того или иного языка строить в соответствии с его намерениями правильные фразы и, соответственно, способности понимать фразы на данном языке. С этим тесно связана задача составления метаязыка для описания различных языковых уровней, проблема восстановления наивной (в отличие от научной) картины мира носителя языка и др. Кроме этого существуют прикладные задачи, решению которых призваны способствовать различные формальные грамматики – такие как машинный перевод, автоматический анализ текстов и др.

В самом общем виде, все теории автоматического анализа для разных уровней естественного языка предполагают глубинное (эксплицитное) и поверхностное (имплицитное) представление и описывают правила перехода от глубинных структур к поверхностным и наоборот.

Глубинные грамматики имеют отношение и к нашей проблеме. Можно сказать, что автоматический анализ сказочных текстов на тот или иной сюжет и автоматическое же построение глубинного представления этих текстов (их семантического инварианта) – мечта фольклористов. Но, реально оценивая состояние соответствующих областей лингвистики и программирования, приходится признать, что это - дело неопределенного будущего. Пока же, вполне реальным представляется автоматический анализ синтаксиса написанных “вручную” фраз, описывающих сказочный текст. Такой анализ может стать хорошим вспомогательным средством для составления фольклорных классификаций, так как создаст условия для более “интеллектуального” поиска в базе метаописаний, а в дальнейшем (при необходимой лексической подготовке) – и для выявления инвариантов текстов по их метаописаниям.

В структурной лингвистике существуют различные теории метаязыка предложения, основывающиеся на предположении о принципиальной возможности перехода от поверхностной имплицитной структуры предложения к его глубинному эксплицитному представлению. Пользуясь глубинной грамматикой, данное предложение естественного языка можно представить через некоторые универсальные объекты и синтаксические отношения. В качестве примера такой грамматики рассмотрим версию метаязыка для описания предложения, использовавшуюся при построении экспериментальной системы перевода и описанную в работах Ю.С. Мартемьяновым[24]. Грамматика этого метаязыка состоит из двух синтаксических отношений – валентного (или предикативно-дополнительного) и юнктивного (номинализующего или определительного), и двух типов правил – правила развертывания всякого отношения на две иерархизованные составляющие, и правила осложнения получаемых при развертывании составляющих одним из заданных отношений. Валентное отношение разворачивается на главную составляющую – “валент” (или предикат) и зависимую – “адвалент” (или дополнение). Юнктивное отношение разворачивается соответственно на “юнкт” (представительный элемент номинализации, или определяемое) и “адъюнкт” (представление номинализуемое предикации в качестве определения).

* * *

Таким образом, для описания сказочных текстов должен быть разработан специальный метаязык. Этот метаязык должен в числе прочего адекватно представлять семантику текстовых вариантов, т. е. снимать межтекстовую “синонимию”. Фразы этого метаязыка должны строиться с учетом какой-либо выбранной формальной грамматики предложения, а между единицами его словаря должны быть установлены отношения гипонимии.