Ирина Коваль-Фучило

Польские народные сказки о сиротке

Последние два-три года мое внимание привлекает проблема греха и наказания в фольклоре. На сегодняшний день напечатано несколько моих статей, посвященных этой проблеме. Главное, что интересует меня, в чем я хочу разобраться, - это понять, какие поступки народ считал хорошими, а какие плохими, (причем раньше, вероятно, эти поступки составляли оппозицию полезный - вредоносный), какая градация этих поступков, как относились к людям, поступающим тем или иным образом. Сегодня мне уже ясно, что иерархия этих поступков изменялась и изменяется. Христианство внесло в представления о поведении человека существенные изменения. Интересно, что Церковь Католическая и Церковь Православная по-разному повлияла на народные представления. Особенно сильные изменения произошли в представлениях, связанных с наказанием за грехи.

Сразу замечу, что термины «грех», «наказание» в народное мировоззрение вошли под влиянием христианства. Они по-разному актуальны в разных фольклорных жанрах. Так, например, в волшебных сказках, очевидно, корректнее говорить о правильном и неправильном поведении (термин Б. Кербелите [Кербелите C. 11]).

Другой комплекс представлений связан с идеей наказания, кары. Мои наблюдения над польской народной сказкой дают основание предположить, что сказка всегда старается сделать наглядным наказание. То есть, если человек сделал что-то плохое, то наказание должны увидеть его близкие, знакомые, другие люди. Сказку не удовлетворяет христианская идея о наказании на том свете, которая очень хорошо поддержана в польских народных песнях, связанных с приготовлениями к смерти, размышлениями человека, который считает себя грешником.

Обосновывать важность и актуальность затронутой проблемы, как мне кажется, излишне. Изучая сложность и многогранность проблемы поведения человека на материале фольклорных текстов, в частности волшебной сказки, нужно учитывать и архаический символизм сказки, который для современного человека часто непонятен, и народную педагогику сказки, которая должна была быть понятной и полезной для слушателя. Эти два моменты: архаичная символика и народная педагогика очень интересно представлены в сказках, где главный персонаж сиротка, преследуемая мачехой. Такой сюжетный отбор материала, как мне кажется, может оказаться полезным для выяснения затронутой проблемы правильности человеческого поведения. Тем более, что обширность материала заставляет как-то сегментировать его.

Данное исследование посвящено именно таким польским народным сказкам о мачехе, ее дочери и сироте. Показатель Кжыжановскего [Krzyżanowski 1962] подает 9 сюжетов, в которых действуют эти персонажи: 403, 431А, 480А, 480В, 480С, 485, 510А, 510С, 511. В данной статье мы рассмотрим сюжеты 431А, 480А, 480В, 480С. Количественно сюжеты вариантов использованы в статье так, как показано в таблице 1.

Таблица 1.

№ сюжета по Кжыжа- новскему	Количество вариантов в показателе Кжыжановскего	Количество использованных вариантов из показателя Кжыжановскего	Количество вариантов не вошедших в показатель Кжыжановскего	Количество вариантов сказок других народов
431А	8	6	-	2 (укр.) 3 (русс.)
480А	25	12	4	2 (укр.) 1 (русс.)
480В	17	7	-	3 (русс.)
480С	26	9	1	-

Я отобрала для исследования именно тексты, где главный персонаж девушка-сирота, потому что опыт работы над фольклорным материалом, в частности над погребальным обрядом и другими обрядами перехода (rite de passage), доказывает особенное отношение в народе к сироте. Об этом хорошо свидетельствует хотя бы свадьба девушки-сироты. Для иллюстрации обратимся к традиции русского народа.

Важным и очень интересным есть тот факт, что причитание невесты в тексте свадебного ритуала в составлении с ритуалом погребальным звучит как определенный оксюморон, как голос покойника. Ближайшими соотносимыми с погребальными причитаниями в свадебном обряде есть плачи невесты-сироты. “Именно плач невесты-сироты, обращенный к покойным родителям, за своими мотивами и за функциями вообще не свадебный плач, а погребальный /.../, это даже не “цитата”, не одолжение элементов погребального обряда в свадьбе, а непосредственное включение в него целого обрядового текста - элемента погребального и одновременно поминального ритуала” [Байбурин, Левинтон 1990, С. 88]. Это, очевидно, вызвано нарушением правильной последовательности ритуалов. Действия сироты есть одновременно исполнением обязательных компонентов обряда, каких недостает - ритуальных действий родителей - и в это же время - завершение погребального обряда - похорон родителей и их поминки.

Интересно заметить, что после свадьбы статус сироты уже не актуален. Такое же явление наблюдаем в волшебных сказках, - очень часто они заканчиваются свадьбой главной героини и указанием на дальнейшую счастливую жизнь.

К сироте в народе распространено двойственное отношение: она как человек, оставшийся без матери (потеря отца, кажется, не настолько болезненна и тяжела), нуждается в помощи; но как человек, имевший тесную связь с человеком умершим слишком рано, тоже несет в себе некоторую опасность. То есть, сирота от момента потери матери до своей свадьбы является существом лиминальным. Поэтому я отобрала сказки о сиротке для детального анализа. Честно говоря, я ожидала в этих сказках найти те наказания, которые народ сулит мачехе за плохое отношение к сироте. Мои ожидания не сбылись, все оказалось сложнее. Но обо всем по порядку.

Девять выше перечисленных сюжетов сказок можно классифицировать в три группы. В первую группу войдут сюжеты 431А, 480А, 480В, 480С; во вторую - 403, 485; в третью - 510А, 510С, 511. Им можно дать названия (см. таблицу 2):

Таблица 2.

I. Отлучение на службу	II. Подмена невесты	III. Помощь матери (Золушка)
431А, 480А, 480В, 480С	403, 485	510А, 510С, 511

Рассмотрим первую из групп, детально остановившись на тех моментах, которые, как мне кажется, самые важные для нашего исследования.

I. Отлучение на службу

Вкратце перескажу сюжеты вариантов 431А, 480А, 480В, 480С. Девушка-сирота вынуждена оставить свой дом. Она оказывается в лесу, где успешно исполняет определенную работу (по дому или уход за необычным существом, зверьми) (431А, 480А), вежливо разговаривает с людьми-месяцами (480В), правильно дает задания черту (480С) и за это получает вознаграждение. Ее сводная сестра попадает в ту же ситуацию, но ведет себя не должным образом, что приводит к ее гибели, а иногда также к гибели ее матери (431А, 480А, 480В, 480С) [Krzyżanowski 1962, C. 137, 152-155].

1. Как названа девушка, успешно исполнившая службу.

Dziad miał córkie [Witowt S. 721]; dwie dziewczyn, jedna bogata (Wypluwanka), a druga bidna (Pożycznka) [Kowerska S. 539]; dviy siestre [Lorents S. 67; Lorents S. 327]; dvie corčї [Lorents S. 532]; pasierbica [Kolberg T. 14, S. 164; T 7, S. 30]; pasierbica sierota [Kolberg T. 21, S. 189]; corka tego męża [Kolberg T. 21, S. 190]; sierota [Kolberg T. 19, S. 239]; prawdiiwa corka i pasierbica [Lorents S. 327]; dziadowa córka [Kolberg T. 36, S. 415]; mężowa córka [Kolberg T. 17, S. 185]; pasierbica [Udziela S. 204]; swoja pasierbica, Maryna i Jagusia [Matyas S. 240]; dwie córki: Marysiō i Kasiō (родные сестры) [Gonet S. 251]; Jadwisie i Marysie [Saloni 1908 S. 266].

Неожиданным для меня оказался тот факт, что иногда девушки не сводные, а родные сестры или просто две подруги. Возможно, сводничество девушек или их родство не имеют значения.

2. Как мачеха обижает девушку

Jego córce gorzej jeść dawał, strasznie jóm ubirała i jeszcze biła [Kolberg T. 14, S. 162]; sierocie dokuczała, robić ji bardzo kazała, jeść ji nie chciała dawać [Kolberg T. 21, S. 189]; pasierbicy na złoćś robiła i dwa razy więcej do pracy zmuszała [Kolberg T. 7, S. 30]; [macocha] patszeć nie mogła na córkę tego męża [Kolberg T. 21, S. 190]; Marysi tylko jedno koszulko sprawiła [macocha] na zimō i na lato [Gonet S. 251]; tyranizowała i udręczała pracą [Piątkowska S. 461]; robiła wielką krszywdę, żeby się jej prędzej pozbyć [Matyas S. 240].

Этот пункт очень однообразен и немного схематичен. Но следует заметить, что в некоторых сказках рассматриваемых вариантов вообще не вспоминается об обидах мачехи, даже в тех случаях, когда речь идет о сводных сестрах.

3. Аргументация отхода из дому.

Tak baba gada [do diada]: “Wygoń ty swoje!” [Witowt S. 721]; dziad swoje córkie wygnał i poszła [Witowt S. 722]; raz w zimie kazała Marysi, aby szła na drzewo do lasu w bosu [Szymon S. 251]; macocha wśród zimy na dwór wypędziła [Siewiński S. 74]; baba: “Wypędz ty tę swoją córkę” [Kolberg T. 36, S. 415]; córka “Chba mnie tam gdzie wyprowadzicie na służbę … i tak ją ociec wyprowadził do lasu, bo nie wiedział, gdzie dla niej służby szukać” [Kolberg T. 17, S. 185]; [do lasu] po ogień [Kolberg T. 7, S. 30]; na grzyby do lasa [Cercha S. 190]; сórka babina: “Idź do boru, przynieś mi bukiet chwiijołków (fijałków)” [Kolberg T. 14, S. 164]; do liasu po fijołki [Piątkowska S. 462]; v las a hali mįe įagôt [Lorents S. 52]; [sierota] prosi tedy ojca by ją puścił z domu na służbę [Kolberg T. 14, S. 30];  posła we świat [Saloni 1908 S. 265]; iść po ogien [Kolberg T. 21, S. 189]; po wodę [Kolberg T. 8, S. 161]; w nocy po ogień [Udziela S. 204]; wygnała raz w nocy tę pasierbicę do tego młyna, ażeby zmełła korzec pszenicy [Matyas S. 240]; “Вези свою дочь в лес, в землянку! Она там больше напрядет” [Афанасьев С. 118]; “Ну, старик, отдадим Марфушу замуж" [за Мороза] [Афанасьев С. 114];.

Почти всегда падчерица уходит из дома через недоброжелательное отношение мачехи или мачехи и ее дочери. Иногда девушка сама выступает инициатором отхода; встречаются варианты, где дочку выгоняет отец. Но часто этот отход аргументирован не до конца логично. Так, например, отец хочет найти для дочери службу, но ведет ее в лес. Значительно умнее было бы попробовать найти для девушки место в какой-то деревне. Мачеха посылает падчерицу за огнем, - последняя почему-то идет в лес, а не к соседям. Как бы то ни было, девушка почти всегда попадает в лес (кроме некоторых вариантов сюжета 480С). Удивляет также время ухода девушки за огнем - ночью. Очевидно, это не случайно, ведь ночь - это сакральное, таинственное, ритуальное время.

Важно отметить, что причина, по которой девушку высылают из дому, - только отговорка. На самом деле ее высылают, чтобы она больше не возвратилась. Казалось бы, что пойти в лес за ягодами или за цветами - не так уж сложно. Но ведь задание это надо исполнить зимой, что сразу превращает задание в неисполнимое.

4. Locus, куда попадает сиротка.

W liesie stoi chłupka [Witowt S. 721, 722]; a w tym liesie chatka pusta [Kolberg T. 36, S. 415]; chałupka pod liasem [Kolberg T. 7, S. 30]; na smąntẅr [Lorents S. 345]; diema [Lorents S. 67]; f stedńą [Lorents S. 164, 327]; chałupka, a tam same trupy [Kolberg T. 21, S. 190]; pusty budynek, gdzie tańczy jakiś jegomość w czerwonym fraku [Kolberg T. 8, S. 156]; w ostatnej chałupce pustej [Udziela S. 204]; młyn, w którym w nocy djabli “melli” [Matyas S. 240]; избушка на курьих ножках, пирогом подперта, блином накрыта, стоит - перевертывается [Афанасьев С. 117]; хатка на курячiй ніжці [Афанасьев С.119]; избушка на курьих ножках [Афанасьев С. 124].

Место, куда попадает сиротка характеризируется отдаленностью и пустынностью. Сказка часто подчеркивает пустоту дома и его небольшой размер. Только в трех вариантах Лоренса (№ 104, 447, 663) место действия - дом девушки (в этих сказках предварительно девушка посещает кладбище). Но даже здесь дом пустой, поскольку иные жители покинули его, а место действия - одна комната. По существу, это не свой, а чужой мир, это не мир живых людей. Здесь интересно вспомнить гипотезу В.Топорова, что дом, о котором идет речь, это гроб.

Сказка подает два варианта попадания в дом, где служит падчерица: девушка заходит в дом, куда потом приходит (или уже там находится) необычное существо/существа, или же девушка встречает его, и они вместе отправляются в этот дом.

5. Кого встречает девушка.

Įedĕn dûx, těn vlêk trûpa ze siebom [Lorents S. 67, 532]; on [Witowt S. 721]; zły [Witowt S. 722]; jadzie pani Trupia Główka [Kowerska S. 539, 540]; [Saloni 1908 S. 266]; Pan Jazus [Gonet S. 251]; Matka Boska [Siewiński S. 74]; pani (to była Matka Boska) [Cercha S. 190]; staro koebieta [Lorents S. 52, 164, 327]; źmija [Kolberg T. 36, S. 415]; jedzie pani jakaś ćterema końmi [Kolberg T. 17, S. 185]; 12 strzelców [Kolberg T. 7, S. 30]; dwunastu ludzi [Piątkowska S. 462]; [Kolberg T. 14, S. 162]; pan taki [Bartmińska, Bartmiński S. 270]; diabeł [Kolberg T. 21, S. 190]; jakiś pan, ali to był djabył [Saloni 1914 S. 138]; jakiś panicz czarno ubrany [Udziela S. 204]; pan w cylindrze, we fraku, w białych rękawiczkach, tylko mu było ogon widać z pod fraka [Matyas S. 240]; Mroz [Kolberg T. 14, S. 162]; [Афанасьев С. 113, 116]; кобиляча голова [Афанасьев С. 119]; Баба-Яга костяная нога [Афанасьев С. 124]; вовк [Kolberg T. 52, S. 454]; медведь [Афанасьев С. 118].

Существо, реже существа, которые встречаются девушке всегда характеризируются необычностью. Даже когда это с виду обычный человек, сказка предупреждает слушателя словом “jeden”, “taki”. Несомненно, что это не человек, - это существо из иного мира. Об нечеловечности существа часто свидетельствует его вид. А если кажется, что это человек, то его выдает поведение, например, он очень хорошо танцует [Lorents № 11] или танцует как-то не к стати. Такое поведение (всегда неспокойное) известная черта чёрта. Христос и Матерь Божья, новые герои сказки, почти всегда ведут себя так, как и другие необычные существа.

Интересно заметить, что девушка не пугается необычного существа, создается впечатление, что она как бы ждет его (в одной русской сказке она даже зовет его: «Кто в лесе, кто в темном - приди ко мне гостевать!» [Афанасьев С. 117]). Такое приглашение типологически соотносимо с ритуальным приглашением Мороза и других таких гостей на рождественский ужин, поскольку «ритуальное "кормление" умерших [и других существ из иного мира - И.К-Ф.] в специально установленные дни и попытка обезвредить их опасное воздействие в остальное время года и составляло основной стержень прежнего обряда» [Виноградова С. 204]. Поэтому не удивительно, что леший потом приносит девушки богатые подарки.

6. Служба, какую исполняет.

Действия, которые происходят с сироткой, не всегда можно назвать службой. Но примем это название как рабочее. Корректнее было бы назвать этот пункт «правильное поведение сироты». Можно выделить такие виды действий девушки:

а) правильный (вежливый или хитрый) диалог девушки с необычным существом/существами: в сюжете 431А вместо девушки с кладбищенским духом ведут диалог помощники пес, кот и петух (как благодарность за хорошую еду), которые знают, как отогнать этого опасного духа [Lorents S. 345]; в сюжете 480С девушка должна знать, как разговаривать с чертом, какие ему давать задания, чтобы не пойти с ним танцевать [Witowt S. 722]; [Kolberg T. 21, S. 190]; [Bartmińska, Bartmiński S. 270]; [Gonet S. 266]; [Kolberg T. 8, S. 156]; [Kolberg T. 52, S. 161]; в сюжете 480В девушка вежливо разговаривает с людьми-месяцами, или Морозом [Kolberg T. 14, S. 162]; [Афанасьев С. 114, 116], или с Солнцем, Месяцем, Звездами, Ветром, Морозом, Дождем: “Wsyscy-ście panowie ładni” [Kolberg T. 21, S. 189]. Интересно, что иногда вежливого разговора недостаточно, чтобы получить желаемый огонь. Девушка должна проявить знания и находчивость, - она должна отгадать имена двенадцати мужчин: “Jeżeli panienko powiesz, jak się zowiemy, damy ci ognia nietylko w szmatkę ale i w fartuszek” [Kolberg T. 7, S. 31];

б) работа по дому (убрать, сварить кушать): “zmija każe jej sobie gotować jeść” [Kolberg T. 36, S. 415]; [Lorents № 427];

в) приобретение помощника (за то, что накормила), который позже либо исполняет за девушку какую-то работу, либо подсказывает, как исполнить работу: myszka: “To daj mnie kawałek chleba, to ci będe w potrzebie”. Tak ona jej dała [Witowt S. 721]. В сказках с таким сюжетом дальше появляется злой дух, медведь [Афанасьев С. 118] или волк [Kolberg T. 52, S. 454] и предлагает девушке играть с ним в прятки. С завязанными глазами он должен словить девушку. Это ему не удается, поскольку вместо девушки бегает мышка. Забегая наперед, заметим, что дочь бабы, которая не накормила мышку, медведь словил очень быстро. Очевидно, настоящее задание для девушки - стать невидимой, бестелесной.

Помощники пес и кот [Lorents S. 67], или пес, кот и петух [Lorents S. 532] делают за девушку еще одно невыполнимое задание - съесть труп.

г) прислуживание необычному существу (открыть дверь, перенести, накормить, укрыть) или зверям (480А): były kotek i piesek - wszystko za nich robiła [Kowerska S. 540]; “Nie bęłziesz nic robiła, ino kole kotków i kole piesków” [Kolberg T. 17, S. 185]; jak nagotowała i pojadła, kazałje Pan Jezus pomyć pieska i kotka i dać im jeś [Gonet S. 251]; piska I kotka cesać i jeś im ugotujes [Cercha S. 190].

Прислуживание необычному существу - это часто работа, которую довольно трудно исполнять, ведь надо “spszątać z drogi padłe psy, koty, konie” [Piątkowska S. 462]. То есть надо исполнять неприятную, грязную работу. Похожую работу девушка исполняет на просьбу печки, яблони и других сказочных героев: piec nieoblepiony - oblepia go, jabłónka - obrała robactwo, wilk z cirniem w nodze - wyjena mu ten cirń, kruk ze złamano nogo - okręciła mu noge, jagnie w cirniach - ozplątała go [Kowerska S. 595]; znalazła zająca - ździare z łapy wyciągła, wilk - skałke z łapy wydarła, gruske, jabłoń - obdarła z tych robaków, piec- obieliła, pani - zacesała [Saloni 1908 S. 265-266];. Можно сделать вывод, что для достижения какой-то цели (о которой, впрочем мы еще ничего не знаем, да и сиротка, вроде, не ждет никаких вознаграждений) девушка должна проявить милосердие. Но архаичнее, как мне кажется, есть необходимость принижения статуса девушки через исполнение грязной работы. В сказке «O dwóch dziewczętach» [Saloni 1908 S. 266-267] Trupia Głowa говорит девушке: “Umyj mie, uces mie, usyj mi kosule”. Это услуги, которые необходимы умершему.

В сюжете 480С и в некоторых сказках других сюжетов действия девушки соединены с прядением.

Встречаются сказки, в которых эти задания определенным образом контаминированы или как-то изменены.

7. Вознаграждение падчерицы за службу.

Krowy, śwyni, owcy, kury, gęsi, kaczki, indyki, kuni, furman, jak sie rozśmieje [Kowerska S. 541]; kufer złota [Witowt S. 721], [Lorents S. 164]; [Gonet S. 251]; [Cercha S. 191]; [Saloni 1908 S. 267]; wróciła do domu wystrojona [Udziela S. 204]; poszła dodomu ubrana [Lorents S. 722]; [Kolberg T. 21, S. 191]; [Bartmińska, Bartmiński S. 270]; жизнь девушки, - кладбищенский дух остался доволен тем, что не нашел трупа, которого предварительно притащил в дом и приказал девушке съесть: uyn žek: “To ie dẅbžě!” iu šet prěč [Lorents S. 532, 67]; źmija … nie udusiła, tylo wylała z prawego ucha owe pałace, pojazdy i złoto [Kolberg T. 36, S. 414]; золото [Kolberg T. 52, S. 456]; богатая-пребогатая стала [Афанасьев С. 125].

Встречаются сказки, в которых вознаграждение очень необычное: когда сиротка говорит (в других вариантах плачет) с ее уст падает жемчуг, цветы и драгоценные камни [Piątkowska S.461] или деньги: iak uona movieua suovoe, taẅr iї vepẅd z gąnbe [Lorents S. 328]. Такое вознаграждение девушка получает, как правило, за хлеб, воду, которую дает нищим. Это, конечно, совсем не удивительно, ведь нищие были представителями чужого мира, мира, где собраны все богатства в неизмеримом количестве.

В вознаграждении сиротки находим определенную зависимость от работы, которую она исполняет. Так, например, за службу по дому она получает домашний скот, реже золото; за прислуживание необычному существу или собаке и кошке - золото или золото, одежду, скот (480А, 431А); за удачный разговор с чертом - красивую одежду (480С); за то, что кормит мышку - жизненно важные советы или помощь. Важно также отметить, что после службы и вознаграждения девушка выходит замуж [Saloni 1908 S. 267].

8. Причина отхода дочери бабы.

Tak ta baba i (pasierbice) pozazdrostwowała i wysłała swoje córkie [Witowt S. 721]; tak tu baba pozazdrostowała i wygnała swoje córkie [Witowt S. 722], [Gonet S. 250]; zazdrosna macocha wysłała na drugą noc córkę swoją [Udziela S. 204]; [Matyas S. 240]; iu ta, co to tyn uestatni rŵos iaxaua, mušaua doma bec [Lorents S. 67, 532].

Этот этап сказки не отличается многообразием, - почти всегда баба отсылает свою дочь из зависти к падчерице. Но здесь важно то, что решение об уходе принимает не дочь, а мать. Она даже не спрашивает дочку, не страшно ли ей идти в лес или в дом, в который прилетает черт, или на мельницу, где ночью черти мелят, ведь, когда туда пошла падчерица, то nikt nie pomyślał, że ona nazad przyjdzie z tego młyna żywa [Matyas S. 240].

Интересно, что в собрании Лоренса другая сестра должна остаться в доме даже при том, что родители видели разрушения во дворе, когда сама оставалась первая дочь [Lorents S. 346]. Создается впечатление, что отход второй дочери обязателен.

9. Служба дочери бабы.

Этот пункт, как никакой иной, характеризируется предсказуемостью. Другой дочери не удается достичь желаемого - принести домой богатое вознаграждение, как у сводной (или родной) сестры или/и сохранить свою жизнь. Она невежливо или неумело разговаривает с месяцами (480В), чертом (480С), не хочет служить или неумело служит необычному существу, не проявляет милосердия к зверям, деревьям, печке, которые встречаются на ее пути, не приобретает помощника (431А, 480А).

10. «Вознаграждение» для дочери бабы (и для бабы) за службу.

Zjad jo (о необычном существе) [Witowt S. 722]; matka wyścigała jo z chałupy [Saloni 1908 S. 265]; ino rózne węze i padalce rozmaite jascurki [Cercha S. 190]; skrzynie, a tam pełno gadów, jascurek, węzów i ropuch [Saloni 1908 S. 267]; kufszysko pełne gadów i wężów [Kolberg T. 17, S. 186]; kufer z robactwem … Ona (macocha) wsadziła łeb, a to robactwo skoczyło i urwało jej łeb [Witowt 1905 S. 198]; gady … zjadły matkō i Kasiō [Gonet S. 252]; gadstwo sie czypiło i zjadło jo [Kowerska S. 540]; [Kowerska S. 541]; [Kolberg T. 36, S. 416]; udusiły [gady] matko i córko [Gonet S.269]; z ust obzydliwe płazy i owady [Piątkowska S. 462]; poparzona, bez ognia i pieniędzy wróciła dodomu [Kolberg T. 7, S. 31]; ogiń ją spalił [Kolberg T. 21, S. 190]; [Piątkowska S. 463]; poszła z nim w tany, wśród których djabeł urwał jej głowę [Udziela S. 204]; łeb jej ukręcił, wsadził w szybe, a kadłub w piec [Witowt S. 723]; urwał ji łeb, kadłub ji wsadził w komin, postawił w oknie łeb, zęby wyscyrzył, jakby się śmiała i jaje w zęby wraził [Kolberg T. 21, S. 191]; łeb ji ukręciuł, wsadził w okno, kamień wsadził ji w zęby [Bartmińska, Bartmiński S. 271]; [Witowt S. 723]; [Kolberg T. 8, S. 156]; urwał jej głowę i tę głowę wy rzucił za młyn i pół ciała oknem wystawił przez kratę, a pół zostawił we młynie [Matyas S. 243]; тоді кобиляча голова схватилась і з’їла бабину дочку, да кісточки в мішочку і повісила [Афанасьєв С. 120]; Яга рассердилась … изломала ее, да косточки в короб и склала [Афанасьєв С. 125].

Наказания для дочери бабы, при кажущемся разнообразии, на самом деле достаточно схематичны. Так, в тех сказках, где надо было прислуживать необычному существу, девушку это существо съедает или разрывает (431А); там, где девушка нанимается на службу, должна исполнять работу по дому, ухаживать за собакой и кошкой, ей дают сундук со змеями, ужами, червями (480А). Чаще всего эти змеи съедают ее, а иногда и мачеху. Девушка неучтиво разговаривает с силами природы или месяцами, не разгадывает их имен, - ее сжигает или опаливает огонь (480В). В сказках, где девушка идет танцевать с чертом, последний отрывает ей голову, кладет голову на подоконник, а туловище - в дымоход. Или голову выбрасывает за мельницу, а тело вкладывает в окно, так что половина тела - на улице, а половина в мельнице (480С). Мне трудно объяснить, почему черт поступает таким образом. Очевидно, здесь надо учитывать и традиционные способы погребений умерших, и представления об ином мире, и символизм сказки.

Иногда черт вкладывает в рот камень или яйцо, чтобы создалось впечатление, что голова смеется. Факт, что черт старается создать улыбку на оторванной голове, не случаен. В сборнику Лоренса мы находим также факт, что первая дочка после исполнения задания, которое ей поручил кладбищенский дух, смеялась: “Te ti ródzïce sâ meslele, že uona beau zabïtŵ. Te uona se smiaua iï fšestkoĕ beuo dobře” [Lorents S. 346]. В труде «Фольклор и действительность» В.Пропп используя многочисленные примеры доказывает, что "смех сопровождает переход из смерти в жизнь … смех создает жизнь, он сопутствует рождению и создает его. а если это так, то смех при убивании превращает смех в новое рождение, уничтожает убийство… Смех есть акт благочестия, превращающий смерть в новое рождение" [Пропп 1976 С. 188-189]. Поэтому не случайны также случаи смеха при похоронах (ігри при мерці), имевшие место на Украине, на территории Карпат [Кузеля].

Девушка смеется после удачного исполнения задания, - это обозначает, что она победила смерь, с которой соприкасалась. Черт старается создать улыбку на оторванной голове, потому что хочет обмануть тех, которые увидят эту голову, чтобы они (в конкретных случаях это мать девушки) подумали, что с девушкой все хорошо.

11. Вывод сказателя.

Macocha teraz tak pokochał Marynę, bardziej jeszcze niż swoją “niebożkę” Jagę, bo już miała tylko ją jedną. Czego to chytrość nie może! Żartowała później, że się złakomiła na taką głupią bagatelę i postradała ukochane dziecko [Matyas S. 243]; Taką to nagrodę [gady pożarły] odebrała zła macocha za poniewerkę biednej sieroty! [Kolberg T. 14, S. 35]; Taki był koniec ty macosyny zawiści [Gonet S. 267]; Chciwość ich i bezbożność w ten sposób (ogień spalił) ukaraną została [Kolberg T. 14, S. 164]; Tamta była pokorna, a ta spysna, harda [Kolberg T. 21, S. 190]; już sie z nimi skjończyło [Bartmińska, Bartmiński S. 269]; a Marysia zyła pobożnie i miała sie dobrze [Gonet S. 252]; I tak, jak służyła tej pani ta córka [baby], tak też i Pan Bóg ji dał [Kolberg T. 17, S. 187]; От так Бог за лінивство карає [Kolberg T. 32, S. 21]; Старуха посердилась, побранилась, да после с падчерицею помирилась [Афанасьєв С. 115].

Не всегда рассказчик считает нужным подвести какой-то итог сказочных событий. Те окончательные формулы, какие находим в рассмотренных вариантах тематически можно поделить на три группы:

а) мачеха полюбила падчерицу (480С);

б) мачеха получила заслуженное наказание (431А, 480А);

в) падчерица вышла замуж и жила счастливо (480А, 480В).

Первый пункт, как мне кажется, должен бы насторожить слушателя. Ведь потеря дочери не тот факт, который заставил бы мачеху, которая раньше ненавидела сиротку, так сразу ее полюбить. В одной сказке находим окончание значительно реалистичнее: “I ty drugiej córce [pasierbice] [macocha] zemste wyrabiała, aż sie sama straciła” [Witowt S. 722]. Здесь, как нельзя лучше проявилась народная педагогика и мораль: не делай кому-то плохо, потому что сам от этого пострадаешь. Но все же, наверное, есть какая-то иная причина неожиданной любви матери.

Здесь удивительно также, что мачеха не отнимает у падчерицы добро и деньги, которые та привезла, а считает их собственностью сиротки. Она также считает, что ее дочь должна сама заработать такие же деньги. Интересно также, что мачеха, когда высылает свою дочь, ждет, что и у ее дочери будет такая же возможнось заработка. И действительно - все повторяется: бабина дочь встречает то же существо/существа, находит тот же дом, ей дают те же задания. Еще хочу заметить, что падчерица в некоторых случаях поступает явно враждебно по отношению к сводной сестре, - она ведь могла бы подсказать девушке, как ей удалось заслужить такое богатство, но не считает нужным делать это. В одной сказке (480С) падчерица даже упрекает мачеху за то, что послала дочь, ведь она (мачеха) знает же что в мельницу можно посылать только умных [Matyas S. 243]. Такая реплика также дает основание утверждать, что в выше вспомненную мельницу можно посылать девушек, и что у них есть шанс, если они умны, добыть себе богатство.

Второй пункт, что мачеха и ее дочь получили заслуженное наказание, вообще нелогичен и вытекает не из сюжета сказки, а из народной морали. Мачеха часто вообще остается не наказана, говоря словами сказки. В сюжете 480С (танец с чертом) мачеха, в лучшем случае, мирится с падчерицей, а в худшем - оплакивает погибшую дочь. Такая же ситуация в других вариантах. Только когда бабина дочь привозит сундук со змеями домой (480А), то змеи пожирают и ее, и дочь. Но и это не обязательно. В одном случае мачеха даже выгоняет свою дочь из дому [Saloni 1908 S. 265] (480А). То есть наказана не мачеха, а ее дочь, о враждебности которой по отношению к сестре сказка ничего не говорит.

На основании изложенных фактов можно сделать вывод, что дочь мачехи, а иногда и мачеха, наказаны не за то, что плохо относились к сиротке, как это утверждает сказатель, а за то, что дочь мачехи не умела выполнить задание.

Третий пункт, о счастливом будущем падчерицы, - традиционное окончание в тех случаях, где необычный персонаж - библийный герой. Это либо Исус Христос, либо Матерь Божья.

Нельзя оставить без внимания еще одну сказочную реплику. В сборнике Лоренса, № 220, вариант 480А, старая женщина, которой служила падчерица, говорит, что девушке надо возвращаться: “Jŵ ce ńi muygą duižï uytřemac, te muišïš jïc da^o dum nazŵt” [Lorents S.164]. Да и во многих других сказках сказано, что девушка прослужила год или три. Это значит, что девушка должна оставаться на службе определенное время, что свидетельствует о регламентированности такой службы.

Интересно также, что девушка-падчерица никогда не выражает желания еще раз пойти на такую хорошо оплачиваемую службу. Даже в тех сказках, где речь идет о службе, после которой хозяйка (необычное существо, чаще всего оно ассоциируется с женским родом) удовлетворена службой девушки. Возможно, это служба, которую можно отбыть только раз в жизни.

Читатель-фольклорист, наверное, уже догадался, что главная идея этой статьи в том, чтобы доказать, что события, описанные в рассмотренных сказках - не описание жизни сироты и мачехи, а описание инициационного обряда для девушки.

Термином «инициация» в традиционной культуре обозначают посвячивальные ритуалы для молодежи, которые связанны с ее социализацией. Инициации знаменуют собой посвящение подростка во взрослые полноправные члены общества [Балушок С. 10]. То есть после прохождения инициации девушка, в частности, могла претендовать выйти замуж. Что, между прочим, в сказке часто и случается. Мы пишем эти строки, понимая всю сложность поднятой проблемы, которая касается и отношений фольклор - действительность, и зависимостей ритуал, обряд - фольклорный текст, и символичности народной традиции. Но если согласиться с теми исследователями, которые считают, что инициационные обряды для славян были характерны, то рассмотренные сказки - необходимый материал для изучения таких обрядов.

Сказка отобразила действительность инициационных обрядов с характерной для нее символизацией, гиперболизацией, фантастичностью. Мы согласны с идеей Владимира Проппа о том, что “как правило, если устанавливать связь между обрядом и сказкой, то обряд служит объяснением соответственного мотива сказки. /…/ Фактически бывает как раз наоборот. Бывает, что сказка сохранила прошлое настолько полно, верно и хорошо, что обряд или иное явление прошлого только через сказку получают свое настоящее освещение /…/, она может быть источником для изучения обряда” [Пропп C. 26]. Кроме того, “Миф живет дольше, чем обряд, и превращается в сказку” [Пропп C. 351].

Рассмотрим те моменты, которые свидетельствуют о том, что исследуемые сказки об инициации. Во-первых, это причина отхода падчерицы. Как бы ни был аргументирован отход сиротки, она попадает, чаще всего, в лес. “Обряд посвящения проходил всегда как раз в лесу” [Пропп C. 57]. Место, куда попадает девушка, кажется специально подготовленным к ее приходу, да и сама девушка готова к службе. Инициация - это обряд типологичен из обрядами перехода из своего мира в чужой. Инициант должен «умереть», чтобы возродиться иным человеком [Давидюк C. 75]. Такая теза больше касается инициации юношей, но и для девушки она тоже актуальна. Поэтому не удивительно, что существа, которые встречает девушка имеют непосредственное отношение к миру мертвых. О том, что девушка изменяется, свидетельствует то, что при возвращении домой ее не сразу узнают.

О повышении статуса девушки очень хорошо свидетельствует новая одежда, в которой возвращается сиротка. Одетость - важнейший признак человека, неотторжимая часть ее носителя [Байбурин 1993 С. 45]. В восточнославянской традиции, как и в традициях других славянских народов, одежда, кроме других функций, исполняла функцию дифференционную (различительную). Стариковская одежда по целому ряду различительных признаков приближалась к детской. Особое внимание придавалось одежде покойника. Известно, что одежда невесты и жениха имела свои особенности [Бернштам С. 69-71]. На Украине еще в послевоенные годы (1940-1950-е) девушки вышивали для себя рубашку, в которой венчались. Поэтому не удивительно, что девушка возвращается в новой одежде (431А, 480С).

Несомненно, что инициационные обряды юношей и девушек включали разные задания. Но все же они должны были включать типологически похожие задания. Одним из них была проверка знаний иницианта. Лучшим способом проверки в этом случае был диалог. Девушке задают вопросы или вопросы-загадки, а она должна правильно отвечать. В нашем материале это в первую очередь, сказки сюжета 480В, где девушка должна отгадать имена 12 людей. Такие диалоги широко распространены в народной традиции, в частности в свадебных ритуалах.

В нашем случае загадывание/разгадывание загадок надо понимать в широком смысле. Девушка должна разгадать саму ситуацию, в которой она находиться: надо разгадать, что мышка, собака, кошка, петух, при условии, если их хорошо кормить, могут стать незаменимыми помощниками; следует знать, что необычному существу надо служить верой и правдой, что задания для черта надо давать не все сразу, а по одному, потому что так можно потянуть время; не так уж просто догадаться, что черт, при всей его коварности, до того глуп, что сразу и не догадается, что нельзя принести воды в сите; надо разгадать, что из двух сундуков, красивого и старого, необходимо выбрать старый и неприглядный, потому что как раз он-то и полон золота.

Эти загадки не из простых. Чтобы разгадать такие загадки, молодой, еще неопытной девушке нужен помощник. Понятно, что этот помощник должен быть необычен, лучше всего, если он будет из «того» мира, мира мертвых, где начала всех знаний, богатств и даже самой жизни. Здесь мы возвращаемся к проблеме, которой коснулись еще в начале статьи. Так вот, исполнить разную работу, разгадать все загадки может девушка-сирота, потому что ей поможет умершая мать. В рассмотренных сюжетах эта теза видна не достаточно четко, но в сюжетах 510А, 510С, 511 она одна из главных.

Очевидно, инициационные обряды для девушек включали исполнение ряда работ, которые им придется исполнять, став женой, а потом матерью. Сказочный материал дает основания допустить, что это, в частности, такие работы: прядение, работа по дому. Это подтверждают и этнографические данные: прясть должна была уметь каждая девушка.

О том, что мы здесь имеем дело с описанием инициационных обрядов, свидетельствует обязательность службы. Родители оставляют вторую дочку дома даже после того, что считали первую дочь мертвой после их первого отъезда [Lorents № 447, № 663]. Неожиданная любовь мачехи объясняется не потерей настоящей дочери, а тем, что теперь к ней возвратилась не прежняя сиротка, а новый человек, готовый к заключению брака, а "«настоящим» человек становится только после заключения брака" [Байбурин 1993 С. 66]. Об инициации свидетельствует также временная регламентированность службы и ее однократность. Не случайно также, что наказана не мачеха (ее наказание в сказке появилось позже, поэтому оно факультативно), а ее родная дочь, не сумевшая исполнить службу, то есть пройти инициацию.

В народе распространено двойственное отношение к сироте. С одной стороны, существует представление о том, что сирота опасен: его участь может передаться окружающим. С другой стороны - в народе считают, что сироте покровительствует сам Господь: “За сиротою сам Бог с калитою”. В польской сказке сиротка, кажется, понимает это: “Jo sama nie wiem, cym mnie Bóg obdarzuł” [Cercha S. 191]. Человек, помогающий сироте, сам может рассчитывать на Божью помощь.

Исследователи объясняли успех падчерицы борьбой патриархата (падчерица) и матриархата (мачеха); различием в моральном облике девушек, добрыми делами падчерицы, уважением к испытателю. Но, как мне кажется, главное в сказке не противопоставление сироты и мачехи и/или ее дочери, - главное - трудность, важность испытания. Эта трудность в сказке подчеркивается тем, что не каждый может успешно пройти эти испытания, только необычные девушки. А тут, как нельзя к стати, образ сироты. Такая гипотеза имеет основания еще и потому, что во многих сказках, отличающихся архаичностью (особенно сборник Лоренса), девушки не сводные, а родные сестры.

Второй вывод, который можно сделать из рассмотренного материала - сказка не отображает воззрений народа о наказании для мачехи за плохое отношение к падчерице. То «вознаграждение» для дочери мачехи и мачехи, которое находим в сказке, - это, очевидно, символическое описание судьбы девушки, которой не удалось пойти инициации. Такую гипотезу подтверждает и тот факт, что описание наказания мачехи и ее дочери в сказках часто отсутствует. В текстах Лоренса находим интересный вариант о том, что для сиротки, которая попадает на службу к старой женщине, которая живет на дне колодца, вознаграждение за хорошую работу такое: когда она говорит - с уст падают деньги: talor iї wepod z gąnbe. Te uona poeznaua, že to beau ta zopuata, co ta staro koebieta iï da [Lorents S. 328]. А для дочери мачехи за плохую службу наказание: когда она заговорила - žaba skoečea z gąnbe. Падчерица после всего вышла замуж за короля, но и для дочери мачехи все окончилось не так уж плохо, - она вышла замуж за пастуха. Можно допустить, что девушки, которым не удалось как следует пройти инициационных обрядов, в обществе пользовались низшим статусом, в частности они не могли претендовать выйти замуж за парней с высоким социальным статусом.

 

Литература

1.     Bartmińska I., Bartmiński J. Bajki Jozefy Pidek // Etnolingwistyka. 8. - Lublin, 1996. - S. 263-289.

2.     Cercha St. Przebieczany, wieś w powiecie Wielickim // MAAE. - 1900. - № 4. - S. 190-192.

3.     Delumeau J. Grzech i strach. Poczucie winy w kulturze Zachodu XIII - XVIII w. - Warszawa, 1994.

4.     Gonet Sz. Gadki z Inwaldu, w okolicy Andrychowa // Lud. - 1914-1918. - S. 250-269.

5.     Kolberg

6.     Kowerska Z. O Wypluwance I o Pożyczance // Wisła. - 1895. - № 9. - S. 539-540.

7.     Krzyżanowski J. Polska bajka ludowa w układie systematycznym. - T. 1. (Wątki 1-999). - Wrocław-Warszawa-Kraków. - 1962.

8.     Lorents F. Teksty pomorskie czyli słowińsko-kaszubskie. - Kraków, 1913-1924.

9.     MAAE - Materiały Antropologiczno-Archeologiczne i Etnograficzne wydane staraniem Komisji antropologicznej Akademii Umiejętności w Krakowie.

10. Matyas K. Z za Krakowskich rogatek // Wisła. - 1894. - № 8. - S. 240-243.

11. Piątkowska I. Cztery bajki z okolic Sierodza // Wisła. - 1903. - № 17.

12. Saloni A. Lud Rzeszowski // MAAE. - 1908. - № 10. - S. 265-267.

13. Saloni A. Zaściankowa szlachta polska w delejowie // MAAE. - 1914. - № 13. - S. 138-139.

14. Siewiński A. Bajki, legendy I opowiadania ludowe zebrine w powieci Sokalskim // Lud. - 1903. - № 9.

15. Udziela S. Świat nadmysłowy ludu krakowskiego // Wisła. - 1899. - № 13. -S. 204.

16. Witowt. Baśni z powiatu Radzyńskiego // Wisła. - 1903. - № 17. - S. 721-722.

17. Witowt 1905 - Gadki z Ostrowka. Zebrane prszez Witowta // Wisła. - 1905. - № 19. - S. 297-298.

18. Афанасьев - Народные русские сказки А.Н.Афанасьева. В 3-х тт. - Т. 1. - Москва, 1984.

19. Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов. - Санкт-Петербург, 1993.

20. Байбурин А., Левинтон Г. Похороны и свадьба // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд.- Москва: Наука, 1990.- С. 64-99.

21. Бернштам Т.А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины ХIХ - начала ХХ в. половозрастной аспект традиционной культуры. - Ленинград, 1988.

22. Балушок В. Обряди ініціацій українців та давніх слов’ян. - Львів-Нью-Йорк, 1998.

23. Виноградова Л.Н. Зимняя календарная поэзия западных и восточных славян: Генезис и типология колядования. - Москва, 1982.

24. Дави дюк В. Кроковеє колесо. Нариси з історичної семантики українського фольклору. - Київ, 2002.

25. Кербелите Б. Типы народных сказаний: Структурно-семантическая классификация литовских этиологических, мифологических сказаний и преданий. - СПб.: Европейский Дом, 2001. - 607с.

26. Кузеля З. Посижінє і забави при мерци в українськім похороннім обряді // Записки наукового товариства імені Тараса Шевченка.- Т.121-122.- Львів, 1914-1915.

27. Польские сказки. - Санки-Петербург, 1992.

28. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. - Ленинград, 1986.

29. Пропп В. Фольклор и действительность.- Москва, 1976.

30. Толстой Н.И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этонлингвистике. - Москва, 1995.

31. Топоров В.Н. Заметки по похоронной обрядности (К 150-летию со дня рождения А.Н.Веселовского) // Балто-славянские исследования. 1985. - Москва, 1987. - С. 10-52.

32. Трофимов А.А. Убогий сирота // Живая старина. - 1999. - № 1.

 

Материал размещен на сайте при поддержке гранта №1015-1063 Фонда Форда.