ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ДЕВЯТЬСОТ ТРИНАДЦАТЫЙ ГОД
Петербургская повесть

                       Di rider finiral
                       Pria dell aurora.
                                    Don Giovanni

Глава первая

                        Новогодний праздник длится пышно,
                        Влажны стебли новогодних роз.
                                                                        А.Ахматова

                        С Татьяной нам не ворожить...
                                                                  Пушкин

Новогодний вечер. Фонтанный Дом. К автору, вместо того, кого ждали, приходят тени из тринадцатого года под видом ряженых. Белый зеркальный зал. Лирическое отступление — «Гость из будущего». Маскарад.

Поэт. Призрак.

Я зажгла заветные свечи,
      Чтобы этот светился вечер,
            И с тобою, ко мне не пришедшим,
                  Сорок первый встречаю год.
                        Но...
Господняя сила с нами!
      В хрустале утонуло пламя,
            «И вино, как отрава жжет»".
Это всплески жесткой беседы,
      Когда все воскресают бреды,
            А часы все еще не бьют...
Нету меры моей тревоге,
      Я сама, как тень на пороге,
            Стерегу последний уют.
И я слышу звонок протяжный,
      И я чувствую холод влажный,
            Каменею, стыну, горю...
И, как будто припомнив что-то,
      Повернусь вполоборота,
            Тихим голосом говорю:
«Вы ошиблись: Венеция дожей —
      Это рядом... Но маски в прихожей
            И плащи, и жезлы, и венцы
Вам сегодня придется оставить,
      Вас я вздумала нынче прославить,
            Новогодние сорванцы!»
Этот Фаустом, тот Дон Жуаном,
      Дапертутто, Иоканааном,
            Самый скромный — северным Гланом,
                  Иль убийцею Дорианом,
                        И все шепчут своим дианам
                              Твердо выученный урок.
А для них расступились стены,
      Вспыхнул свет, завыли сирены,
            И как купол вспух потолок.
Я не то что боюсь огласки...
      Что мне Гамлетовы подвязки,
            Что мне вихрь Саломеиной пляски,
                  Что мне поступь Железной Маски,
                        Я еще пожелезней тех...
И чья очередь испугаться,
      Отшатнуться, отпрянуть, сдаться
            И замаливать давний грех?
                  Ясно все:
Не ко мне, так к кому же?
      Не для них здесь готовился ужин,
            И не им со мной по пути.
Хвост запрятал под фалды фрака...
      Как он хром и изящен...
                                                Однако
            Я надеюсь, Владыку Мрака
                  Вы не смели сюда ввести?
Маска это, череп, лицо ли —
      Выражение скорбной боли,
            Что лишь Гойя сумел передать.
Общий баловень и насмешник —
      Перед ним самый смрадный грешник —
            Воплощенная благодать...
Веселиться — так веселиться,
      Только как же могло случиться,
            Что одна я из них жива?
Завтра утро меня разбудит,
      И никто меня не осудит,
            И в лицо мне смеяться будет
                  Заоконная синева.
Но мне страшно: войду сама я,
      Кружевную шаль не снимая,
            Улыбнусь всем и замолчу.
С той, какою была когда-то
      В ожерелье черных агатов
            До долины Иосафата,
                  Снова встретиться не хочу...
Не последние ль близки сроки?..
      Я забыла ваши уроки,
            Краснобаи и лжепророки! —
                  Но меня не забыли вы.
Как в прошедшем грядущее зреет,
      Так в грядущем прошлое тлеет —
            Страшный праздник мертвой листвы.

Б Е Л Ы Й З А Л

Звук шагов, тех, которых нету, По сияющему паркету И сигары синий дымок. И во всех зеркалах отразился Человек, что не появился И проникнуть в тот зал не мог. Он не лучше других и не хуже, Но не веет летейской стужей, И в руке его теплота. Гость из будущего! — Неужели Он придет ко мне в самом деле, Повернув налево с моста?

С детства ряженых я боялась,
      Мне всегда почему-то казалось,
            Что какая-то лишняя тень
Среди них «б е з  л и ц а  и  н а з в а н ь я»
      Затесалась...
                              Откроем собранье
            В новогодний торжественный день!
Ту полночную гофманиану
      Разглашать я по свету не стану
            И других бы просила...
                                                      Постой,
Ты как будто не значишься в списках,
      В калиострах, магах, лизисках,
            Полосатой наряжен верстой, —
Размалеван пестро и грубо —
      Ты ...
            ровесник Мамврийского дуба,
                  Вековой собеседник луны.
Не обманут притворные стоны,
      Ты железные пишешь законы,
            Хаммураби, ликурги, солоны
                  У тебя поучиться должны.
Существо это странного нрава.
      Он не ждет, чтоб подагра и слава
            Впопыхах усадили его
                  В юбилейные пышные кресла,
                              А несет по цветущему вереску,
                                          По пустыням свое торжество.
И ни в чем неповинен: не в этом,
      Ни в другом и ни в третьем...
                                                            Поэтам
            Вообще не пристали грехи.
Проплясать пред Ковчегом Завета
      Или сгинуть!..
                              Да что там! Про это
            Лучше их рассказали стихи.
Крик петуший нам только снится,
      За окошком Нева дымится,
            Ночь бездонна и длится, длится —
                  Петербургская чертовня...
В черном небе звезды не видно,
      Гибель где-то здесь, очевидно,
            Но беспечна, пряна, бесстыдна
                  Маскарадная болтовня...
Крик:
            «Героя на авансцену!»
      Не волнуйтесь: дылде на смену
            Непременно выйдет сейчас
                  И споет о священной мести...
Что ж вы все убегаете вместе,
      Словно каждый нашел по невесте,
            Оставляя с глазу на глаз
Меня в сумраке с черной рамой,
      Из которой глядит тот самый,
            Ставший наигорчайшей драмой
                        И еще не оплаканный час?

Это все наплывает не сразу. Как одну музыкальную фразу, Слышу шепот: «Прощай! Пора! Я оставлю тебя живою, Но ты будешь моей вдовою, Ты — Голубка, солнце, сестра!» На площадке две слитые тени... После — лестницы плоской ступени, Вопль: «Не надо!» и в отдаленье Чистый голос:                             «Я к смерти готов».

Факелы гаснут, потолок опускается. Белый (зеркальный) зал снова делается комнатой автора. Слова из мрака:

Смерти нет — это всем известно,
      Повторять это стало пресно,
            А что есть — пусть расскажут мне.
Кто стучится?
                        Ведь всех впустили.
      Это гость зазеркальный? Или
            То, что вдруг мелькнуло в окне...
Шутки ль месяца молодого,
      Или вправду там кто-то снова
            Между печкой и шкафом стоит?
Бледен лоб и глаза открыты...
      Значит, хрупки могильные плиты,
            Значит, мягче воска гранит...
Вздор, вздор, вздор! — От такого вздора
      Я седою сделаюсь скоро
            Или стану совсем другой.
Что ты манишь меня рукою?!
                                            За одну минуту покоя
                                            Я посмертный отдам покой.

ЧЕРЕЗ ПЛОЩАДКУ
Интермедия

Где-то вокруг этого места («...но беспечна, пряна, бесстыдна маскарадная болтовня...») бродили еще такие строки, но я не пустила их в основной текст:

«Уверяю, это не ново...
      Вы дитя, синьор Казанова...»
            «На Исакьевской ровно в шесть...»
«Как-нибудь побредем по мраку,
      Мы отсюда еще в "Собаку"...»
            «Вы отсюда куда?» —
                                                «Бог весть!»
Санчо Пансы и Дон-Кихоты
      И увы, содомские Лоты
            Смертоносный пробуют сок,
Афродиты возникли из пены,
      Шевельнулись в стекле Елены,
            И безумья близится срок.
И опять из фонтанного грота,
      Где любовная стонет дремота,
            Через призрачные ворота
                  И мохнатый и рыжий кто-то
                        Козлоногую приволок.
Всех наряднее и всех выше,
      Хоть не видит она и не слышит —
            Не клянет, не молит, не дышит,
                  Голова madame de Lamballe,
А смиренница и красотка,
      Ты, что козью пляшешь чечетку,
            Снова гулишь томно и кротко:
                  "Que me veut mon Prince Carnaval?"

И в то же время в глубине залы, сцены, ада или на вершине гетевского Брокена появляется  О н а  же (а может быть — ее тень):

Как копытца, топочут сапожки,
      Как бубенчик, звенят сережки,
            В бледных локонах злые рожки,
                  Окаянной пляской пьяна, —
Словно с вазы чернофигурной
      Прибежала к волне лазурной
            Так парадно обнажена.
А за ней в шинели и каске
      Ты, вошедший сюда без маски,
            Ты, Иванушка древней сказки,
                  Что тебя сегодня томит?
Сколько горечи в каждом слове,
      Сколько мрака в твоей любови,
            И зачем эта струйка крови
                  Бередит лепесток ланит?

Часть первая. Глава вторая