Алексей Плуцер-Сарно / Российская Дума как фольклорный персонаж

Тема: Политика

Государственная Дума как фольклорный персонаж:
Пародия, плач, исповедь и пасквиль — жанры русской политики

“Президент в своем жестком стиле в апреле отправил Вас в отставку, вас, которой, вас который, вы, которого отправил в отставку, которого вас, вы... э-э... в общем, вы ему служили верой и правдой, а он вас отправил в отставку...”
Реплика Челенгарова в Думе 07. 09. 98

Депутаты нынешней Думы ориентированы не столько на законотворческую деятельность, сколько на литературную. В самом деле, политическую речь в определенной степени можно рассматривать как литературное произведение, а думские дебаты — как театрализованное представление. Телеаудитория получает от депутатов ораторские тексты, оформленные по всем правилам литературной и фольклорной традиций. Именно поэтому было бы интересно взглянуть на политические выступления с сугубо историко-литературной точки зрения. Материалом для данной заметки послужили речи, произнесенные в Думе в период отставки Сергея Кириенко и утверждения в должности Евгения Примакова (31 августа — 7 сентября 1998).

Прежде всего, бросается в глаза, что депутаты опираются на те или иные традиционные жанры русского фольклора. Это и бесконечные “плачи” Г. А. Зюганова, вопиющего “о погибели земли русской”, и “балаганные” хохмы В. В. Жириновского, и “учительские” речи Г. А. Явлинского. Рассматривая их выступления через призму традиционного русского фольклора, через призму народного творчества, мы обнаружим здесь и сказку, и похоронные причитания, и элементы народного театра. Выступления депутатов не обходятся и без литературных жанров, будь то исповедь, поучение, побасенка или притча. Говоря о жанрах, мы, естественно, имеем в виду, с одной стороны, частичное типологическое родство некоторых видов театрализованных политических шоу и некоторых разновидностей народного театра, и, с другой стороны, наличие отдельных элементов того или иного фольклорного жанра в устном выступлении политика.

Очевидно, что есть определенная связь между жанровыми особенностями выступлений политиков и степенью их популярности в различных слоях населения.

1. Балаганный театр В. В. Жириновского

“...а мы уже все перессорились”
В. В. Жириновский ( Дума 04.09.98)

Сравнение Думы с балаганом, с театром не ново. Метафорическое выражение “политическая сцена” давно стало общим местом: “...действительно, был возможен уход с политической сцены президента...” (Р. Хасбулатов // СРПМ 156). Причем каждый, кто вступает на эту сцену, сравнивается с актером: “Тот, кто вступает на политическую сцену, должен оставить надежду остаться самим собой. Он так или иначе играет роль, не ту, так иную” (Ю. Богомолов // СРПМ 157). Вся политическая элита в целом тоже часто сравнивается с театральной труппой: “Незадолго до своей трагической смерти Мераб Мамардашвили отозвался о происходящем... как о “театре политических привидений”. Похоже, эта достойна труппа занимает сегодня и российские подмостки...” (П. Гутионов // СРПМ 157). Кроме того, политическая жизнь часто метафоризируется как арена, на которой идут бои гладиаторов: “...на временно освободившейся политической арене непрерывно идут жаркие... бои.” (А. Гельман // СРПМ 157). Думается, что именно наличие вполне определенной зрительской аудитории — важнейшая общая черта театра и политического шоу: “Те, кому еще вчера рукоплескали, сегодня сходят с политической сцены при гробовом молчании аудитории”. (В. Янелис // СРПМ 156-157). По отношению ко всей политической жизни страны в целом все эти сравнения звучат чисто метафорически. Однако некоторые политические акции, ограниченные в пространстве, собирающие реальную аудиторию и одновременно транслируемые по телевидению приобретают отчетливые черты театрализованных шоу. И тогда театральность этих шоу перестает быть метафорической. Среди этих театрализованных (в буквальном, а не метафорическом смысле) шоу можно назвать, к примеру, всевозможные митинги и съезды: “Можно заметить, как театрализовалась политика по ходу перестройки. Митинги-спектакли, съезды-телесериалы. Герои-депутаты. Депутаты-комики. Детективные повороты, мелодраматические осложнения...” (Ю. Богомолов // СРПМ 163). Очевидна также театрализованная природа всех предвыборных шоу: “Избирательное шоу, редкостное по драматизму, закончилось” (М. Павлова-Сильванская // СРПМ 212). В самом деле, предвыборные “постановки” делаются по реальному сценарию, в котором участвует множество профессиональных актеров, редакторов, суфлеров, рабочих сцены, костюмеров и даже декораторов: “И в том и в другом случае [выборы президентов СССР и РСФСР] основной сценарий готовится и разыгрывается глубоко за кулисами. ...Действие, разворачивающееся перед нами, на этот раз будет, пожалуй, посложнее: и персонажей больше, и массовые сцены масштабнее, и декорации цветистее” (О. Бичкова // СРПМ 179). Аудитории этих театрализованных шоу огромны. Иногда это телезрители всего мира: “Сегодня Запад — это благожелательный зритель, который удобно устроился в партере и с интересом наблюдает за происходящим на подмостках советской политической сцены” (А. Янов // СРПМ 195). Забавно, что и сами политики тоже сравнивают свои дебаты с народным балаганом: “еще немного побалаганим — уже ничей опыт не понадобится” (В. С. Черномырдин. Выступление в Думе 03.09.98). Это сопоставление Думы с балаганом характерно и для СМИ, и для простых избирателей. Эта параллель стала, просто-напросто, общим местом. Но именно в свете реальной театрализованности политических шоу в этой “балаганной” метафоре можно усмотреть отдельные черты исторической преемственности думского действа по отношению к народному театру прошлых веков.

В традиционном балагане, в выступлениях настоящих балаганных дедов шутки “политической” направленности тоже не были редкостью: “Прочь назем, губернатора везем!” (Вопросы теории народного искусства 452). Балаган любил пародировать и изображать власть. И это сопоставление также было осознанным и традиционным. Те же черты были свойственные и кукольному театру Петрушки, который был ориентирован на острые и злободневные политические проблемы: “...Введение главного персонажа кукольного театра — куклы — в круг людей позволяло вносить в представление актуальные вопросы, связывать традиционные сценки с местной жизнью, делать более острой и ощутимой сатиру, обращая ее на тех, кто был зрителю хорошо знаком. <...> Злободневность, острота представлений создали Петрушке славу” (Русское народное творчество 414-415).

“Балаганная” линия Думы представлена прежде всего в творчестве В. В. Жириновского. На комическую природу его амплуа все обратили внимание еще в начале 1990‑х гг.: “...Спектакль не обойдется без комических персонажей. Например, Алексей Сергеев из объединенного фронта трудящихся или Владимир Жириновский от либеральной партии СССР... То, что на I Съезде народных депутатов СССР выглядело почти как “высокая трагедия”..., теперь может повториться в виде фарса”. (О. Бичкова // СРПМ 196). Лидер ЛДПР традиционно использует в своем творчестве элементы самых разных жанров народной смеховой культуры. В. В. Жириновский, по сути, претендует на славу балаганного деда, старшего зазывалы и “предводителя” всего балаганного думского действа. Владимир Вольфович не может не чувствовать перспективности подобного имиджа и, видимо, интуитивно находит все эти речевые приемы, давно ставшие общим местом в русской культуре. Нужно отметить, что фигура традиционного балаганного “деда” действительно была знаменитой в народе. “Дед” не только шутил и паясничал, он “толкал” абсурдные речи, он пародировал сильных мира сего, бранился и постоянно издевался надо всеми: и над актерами, и над зрителями. Он всех обвинял в самых невероятных вещах и немыслимых пороках, причем обвинения носили смехотворный характер и их несостоятельность ни у кого не вызывала сомнений. Думское амплуа В. В. Жириновского совпадает с ролью традиционного балаганного “деда” до мельчайших деталей: «Мишенью прибауточных издевок балаганных “дедов” был “рыжий” — ...сотоварищ “деда”... Балаганный “дед” не стесняется в обвинении “рыжего” в самых больших пороках, прежде всего, представляет его публике как отъявленного вора, при этом предупреждает публику... “Рыжими” “дед” называл не только одного из актеров балагана, но и зрителей. ...”дед” обычно, чтобы обратить на себя внимание, придирался к кому-нибудь из публики» (Вопросы теории народного искусства 472-473). Именно тотальная брань создавала популярность балаганного деда: “Кто сильнее и остроумнее выругается, тот имеет больший авторитет у публики” (Вопросы теории народного искусства 475). Шутки же эротического содержание — любимый конек балаганного деда. В. В. Жириновский тоже легко перескакивает с темы на тему, пересыпая речь прибаутками и шуточками эротического содержания, не имеющими ни малейшего отношения к предмету дискуссии: “...до сих пор не может разобраться со своими отношениями с секретаршей. ...В этом случае разводятся со старой женой и вступают в брак с секретаршей...” (В. В. Жириновский. Выступление в Думе 31.08.98). Всевозможные шуточки, прибауточки, издевки, насмешки и эротические намеки характерны также для нынешнего спикера Госдумы: “Митина, присядьте, пожалуйста, тем более телевидение с камерой вас берет в не очень хорошем положении” (Реплика Г. Н. Селезнева в Думе 31.08.98). Как главный “директор” думского театра он вынужден держаться в жанровых пределах, в рамках которых невольно оказалась теперешняя Дума. Он как бы тоже претендует на роль думского “деда”–шутника.

Не случайно В. В. Жириновский подобно балаганному персонажу любит кривляться, дразниться и передразнивать. Он всегда двусмысленен: “Наш Дом — Россия”, у вас какой был символ вашего движения? Крыша. Крыша уехала, и у вас ничего не осталось!” (Выступление в Думе 11.09.98). В высшей степени показательно его выступление в Думе 31.08.98. Первая фраза сразу задала комический тон, все выступление сопровождалось смехом парламентариев: “Виктор Степанович, если бы у вас была мощная политическая структура, то они бы вам подготовили выступление, которое я сейчас произнесу от вашего имени”. В. В. Жириновский сыграл роль В. С. Черномырдина. Передразнивая его четверть часа он в буквальном смысле превратил политическую трибуну в балаганную сцену. Лидер ЛДПР вкладывает в уста В. С. Черномырдина хулу в адрес всего света и слова любви к себе, В. В. Жириновскому: “...тех фракций, с которыми у меня лучшие отношения, это и... ЛДПР, я особенно благодарен последней, за то что она помогала мне... советами...” (В. В. Жириновский. Выступление в Думе 31.08.98). Но, издеваясь над В. С. Черномырдиным, он изображает экс-премьера в совершенно несвойственном тому ключе. Все эти “мы обещаем”, “мы откроем”, “мы покончим” — это скорее черты “учительских” проповедей Г. А. Явлинского: “мы обещаем, что ни один человек не окажется бездомным”. Он одевает бывшего премьер-министра не то в рясу проповедника, не то суперинтеллектуала, властителя дум: “нам, лицам с высокой духовностью...”. После краткого покаяния псевдо-Черномырдин рисует пророчески поучительную картину будущего благоденствия, эдакую утопию, земной рай, полный неземных наслаждений. Эта утопия а ля Явлинский опять же приобретает в устах В. В. Жириновского комический, пародийный по отношению к ламенту а ля Зюганов характер: “не допустим в конце ХХ века, чтобы граждане валялись на улицах”. В рамках пародии эта утопия воспринимается слушателем как своего рода антиутопия, в том смысле, что ничего этого “хорошего” не произойдет. Тут уже В. В. Жириновский допускает еще подстановку и пародирует ламентный дискурс Г. А. Зюганова. Это не В. С. Черномырдину, а Г. А. Зюганову, вечно рисующему картины “погибели земли русской”, было бы свойственно говорить о “кровавых страницах” и прочих ужасах и бедствиях. Тут же начинаются зюгановские пасквильно-доносительные “поиски виноватых”: “я знаю, кто виновен...”, “...определить степень их вины...”. Поиски эти, конечно же, приводят на Запад: “все политические центры в стране под контролем западных спецслужб”. Ну, а все нити заговора заканчиваются в Кремле: “я очищу Кремль и правительство от тех советников, которые получают наказы и инструкции в иностранных посольствах”. Затем опять начинается пародийный “плач о погибели земли русской”. Далее В. В. Жириновский опять меняет стилистику речи. Начинается восхваление будущего величия Руси. В устах Владимира Вольфовича это уже напоминает самопародию: “мы больше не позволим Соединенным Штатам управлять планетой из одного центра...”, “новый военно-политический блок...”, “по всему миру... растут пророссийские настроения, 5 миллиардов с надеждой смотрят на Москву...”, “мы приступаем к созданию нового восточного блока...”, “...в новом году мы объявим о создании единого государства” и т. п. В выступлении 7 сентября, пародируя жанр ламента, перечисляя всякие ужасы а ля Зюганов, он тут же выворачивает все наизнанку, плохое становится хорошим просто потому, что это было, по Жириновскому, вовсе не плохое, а настоящее плохое впереди: “Правильно нам сказали, что ситуация напоминает январь 17‑го..., когда плохо было, войну проиграли, и царь плохой, и временное правительство плохое, и Керенский плохой... Вот я вас хочу вовремя остановить. Да, 17-й год, было отвратительно, но нужно сохранять то отвратительное, чтобы еще хуже не стало!” Пародируя этот дискурс, он прямо апеллирует к Г. А. Зюганову: “сегодня плохо, но будет хуже, виновными будут коммунисты...” (В. В. Жириновский. Выступление в Думе 07.09.98). Возникший смех слушателей тоже становится объектом издевательства: “вы ж вот так смеялись, а четыре тысячи десантников лежат в сырой земле, потому что вы смеялись, ...сидели и смеялись”. Это постоянное переворачивание, перемешивание плохого и хорошего, высокого и низкого, смешного и печального очень характерно для лидера “либералов”. Причем нужно отметить, что В. В. Жириновский издевается над похоронным зюгановским дискурсом совершенно сознательно: “...вы здесь с трибуны паникуете и говорите: “везде развал!” Нету развала! Вы говорите: “не хватает, умирают!” Не умирают! Все спокойно! Нужно хвалить свою страну! Как вы в Советском Союзе говорили, людей расстреливали и говорили: “все хорошо у нас, все отлично!”. Сто миллионов положили в могилу” (В. В. Жириновский. Выступление в Думе 07.09.98). Концовки речей В. В. Жириновского всегда выглядели пародийно-пророческими, апокалиптически обличительными, квазиюродствующими и псевдогероическими: “моей матери Сталин дал корову крестьянина, которого расстреляли! И мне было хорошо! Я пил это молочко! Но крестьянин лежал в сырой земле!.. Народ вас сметет!.. Чтоб вы одни шли с вашим красным знаменем! ...Чтоб все поняли, что конец вашему красному знамени! Что оно в крови у вас сегодня уже!... Новый диктатор, он придет! Из-за вас придет!” (В. В. Жириновский. Выступление в Думе 07.09.98).

В своих выступлениях Жириновский вроде бы использует простые и общеизвестные факты, но доводит их до полного абсурда. Это тоже распространенный прием народного балаганного театра: “В основание... кладется какой-нибудь действительно существующий... факт, который, конечно, преувеличивается, доводиться до смешного, до абсурда...” (Вопросы теории народного искусства 475). Не случайно в программе “Суд идет” (НТВ), представляющей собой своего рода художественный спектакль–шоу, В. В. Жириновский блестяще сыграл роль ответчика, проигравшего судебную тяжбу. Амплуа актера народного театра ему ближе всего.

В выступлениях В. В. Жириновского можно обнаружить элементы самых разных фольклорных жанров. Он экспериментирует даже с жанром фольклорного анекдота. Иногда он сам их сочиняет, а иногда рассказывает традиционные народные анекдоты прямо на заседании Думы: “...он напоминает мне анекдот про Микояна: от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича” (07.09.98). Примеры можно было бы умножить.

Объектом насмешки для В. В. Жириновского может быть все, что угодно, даже святые символы государственности: “...чтоб подправить немножко орлов двуглавых...” (В. В. Жириновский. Выступление в Думе 31.08.98). Думается, что в “серьезной” Думе ему бы просто не было места. Он реализует колоссальный “балаганный” потенциал Думы. Исчезнет этот потенциал — сменит амплуа и В. В. Жириновский. Непонятным остается только одно. Кто же кому навязывает балаганность, традиционный народный театр — В. В. Жириновскому, В. В. Жириновский — Думе, Дума — В. В. Жириновскому или вся “страна” — самой себе.

2. Исповедь в творчестве В. С. Черномырдина

“...Не до игрищ сегодня...”
В. С. Черномырдин. Дума, 04. 09. 98

Здесь не рассматриваются те выступления В. С. Черномырдина, когда он читает вслух письменный текст по бумажке. Материалом нам служили только устные спонтанные реплики и выступления.

Думается, что В. С. Черномырдин стал жертвой пародийной выходки В. В. Жириновского не случайно. Сам Виктор Степанович всегда был большим специалистом по всевозможным издевкам, шуткам-прибауткам, насмешкам и прочим вполне фольклорным “жестам”. Что вы скажете, к примеру, о таком начале официального заключительного слова политика: “Да, стареешь, Геннадий Николаевич, стареешь, ничего не сделаешь!...” (В. С. Черномырдин. Заключительное слово в Думе 31.08.98). Безо всякого вступления экс-премьер начинает с откровенной издевки, обращенной к председателю парламентской палаты. Его эротические шуточки тоже носили далеко не литературный характер: “Эх, вы! Меня можно расчленить... <...> Не расчленяли, и никогда никто не расчленит! и запомните это раз и навсегда! Не хочу говорить о членах!” (В. С. Черномырдин. Заключительное слово в Думе 31.08.98). Не случайно его выступления постоянно сопровождаются смехом аудитории. Дискурс его отрывочен, он постоянно использует неполные предложения, намеки, насмешки, часто говорит о себе в третьем лице. Литературной традицией здесь и не пахнет. Стилистически — это просторечный дискурс: “...Черномырдин бы этого никогда не сделал. Не надо Черномырдина сюда. В порядке справедливости. Ну, скажите, у вас когда Черномырдин работал, что была боязнь, что кого-то расчленят. (Пауза, смех в зале) Из естественных монополий. Меня можно расчленить, можно убрать. Чтобы я был сторонником их уничтожить! Ну зачем же вы так?! Я по выступлению Жириновского ничего не хочу сказать. Это завтра Клинтон будет. Владимир Вольфович! Ну, пообщайся, ну пообщайся! ...Да мне еще тут тяжелый был. Вы что ребята? Когда ж вы это успели все? Наделали, значит! Кто-то чего-то! <...> Не простой вопрос! <...> Не надо путать! <...> Поспешили! Не надо спешить!” (В. С. Черномырдин. Заключительное слово в Думе 04.09.98). Экс-премьер рисует портрет депутатов в обличье “наделавших” чего-то, набезобразничавших “ребят”, шалунов, “тяжелых” болтунов. А себя рисует в образе эдакого “пожурившего” их, отругавший и посмеявшийся над ними “дедушки”. Он постоянно использует реплики, явно не относящиеся к теме разговора, но задевающие лично оппонентов в сугубо “балаганном” ключе. Издеваясь над оппонентом, Черномырдин вводит традиционную для фольклора тему “рыжих-плешивых”: “...не могу по натуре в кого-то бросать камни.., ...вот те люди, которые работали, у которых была возможность, вы их знаете, они и красные, и кучерявые, и цветные... не надо Черномырдина сюда!” (Заключительно слово В. С. Черномырдина 31.08.98). Но ведь это любимый прием балаганных дедов: “Издевается балаганный “дед” не только над “рыжими”: ...Признаться сказать, у кого волосы черны, / и те на эти дела задорны. / В особенности рыжие да плешивые — / самые люди фальшивые. / ...А вишь и русый / не дает чужому карману трусу.” (Вопросы теории народного искусства 473). О плешивых Виктор Степанович тоже не забыл: “Не обижайся, дорогой, мне не хочется эти говорить слова, но я обязан сказать... мои залысины от того, что уж больно долго ты их лизал, извини...” (Выступление В. С. Черномырдина в Верхней Палате 04.09.98). Здесь критика экс-премьера носит, как видим, совершенно не политический, а явно “балаганный” характер.

В спектакле, разыгравшемся в Думе осенью 1998 года, В. С. Черномырдина раздражала не столько народная театральность этого действа, сколько тот факт, что объектом издевательств стал он сам, В. С. Черномырдин: “И я считаю недопустимым продолжение ...спектакля на глазах всего народа, не до игрищ сегодня...” (Заключительное слово 31.08.98). Обычно, как известно, объектом насмешек, эдакой “куклой” для битья был президент, а не премьер. Кстати, сравнение с куклой принадлежит Г. А. Зюганову. “Причитая”, лидер коммунистов использует театральную метафорику: “Я недавно Клинтону сказал: Вы нам помогаете эту НТВ-эшную куклу держать на посту, а страна корчится...” (Г. А. Зюганов. Интервью РТР 07.09.98). Тут уж Клинтон тоже выступает в роли актера кукольного театра.

Тот факт, что в сентябре 1998 года В. С. Черномырдин поддался всеобщим настроениям и чуть ли не единственный раз выступил в жанрах ламента и исповеди, сослужил ему самую худую службу. Это было воспринято как своего рода уступка Г. А. Зюганову, пытающемуся навязать всем свою “погибельную” метафорику. Начал экс-премьер с ужасов, которые превзошли самые смелые эксперименты депутатов в области ламента. Однако виновным во всех этих ужасах экс-премьер признал себя лично: “...Страна находиться в критическом положении... ...Вины с себя... не снимал и не снимаю... Не потому, что я уж такой хороший... Будет беда... ...пропасть... ...вернуть доверие...” (Выступление В. С. Черномырдина 04.09.98). Тут уже пошли покаянные ноты: “Да, будут ругать снизу доверху, и правильно будут ругать, когда жизнь тяжелая, хвалить правительство не за что!” (Выступление В. С. Черномырдина 04.09.98). Экс-премьер рисует тяжкий путь исповедального самобичевания: “Для меня это был непростой путь... Я увидел допущенные ошибки, увидел допущенные промахи в работе, вижу и свою вину... Я не снимаю и с себя сегодня ответственности за ошибки...” (Выступление В. С. Черномырдина 04.09.98). Как видно, желание русских политиков приобрести имидж объективного и самокритичного человека принимает формы традиционной литературной исповедальности. И исповедальность эта декларируется ими как искренняя и глубинная: “Я не из тех людей, которые ловчит, которые там юлит...” (Выступление В. С. Черномырдина 04.09.98). Декларируемое желание принять на себя все вины и страдания помещается при этом в вполне христианские контексты, приобретая какие-то православные коннотации: “Я несу полнейшую ответственность, я много не то сделал, я много ошибался... Не могу по натуре в кого-то бросать камни...” (Выступление В. С. Черномырдина 04.09.98). Экс-премьер не только сам себя обвиняет, но и готов принять все обвинения в свой адрес со стороны зрителей: “Вы меня... можете обвинять, я, еще раз повторяю, не отказываюсь ни от чего... <...> Я заслуживаю жестокой критики...” (Выступление В. С. Черномырдина в Верхней Палате 04.09.98).

Конечно, политика — не пьеса в буквальном смысле. Само действо здесь абсолютно равнозначно произносимому тексту, а каждый политик сам автор и исполнитель, герой собственного быта. Однако и в классической народной драме “...действие равнозначно исполняемому тексту, тогда как в других жанрах текст главенствует...” (Русское народное творчество 403). В традиционном балагане тоже царит экспромт, каждый сам себе царь и палач. И потом народный театр — понятие широкое, в него включаются и кукольный театр Петрушки, и театр марионеток, и вертеп, и раек, и балаган. В выступлениях депутатов мы, конечно же, можем усмотреть черты самых разных традиций, но для нас важно, что во многих из них проступают черты народной “смеховой” культуры в целом.

3. “Слово о погибели земли русской”, похоронные “причитания” и “плач невесты” в творчестве Г. А. Зюганова

“...все превратили в трагикомедию.., теперь сценарий: ...вы ни за что не справитесь!..”
Г. А. Зюганов. Выступление в Думе 31.08.98

Всевозможные древнерусские тексты, вроде “Повести о Горе-Злочастии” или “Слова о погибели...”, строятся на двух основных приемах. Это, во-первых, восхваление богатства и красот земли русской: “О светло светлая и украсно украшена земля Руськая! И многими красотами удивлена еси: озеры многыми, удивлена еси реками и кладязьми месточестьными, горами крутыми, холми высокыми, дубровами частыми, польми дивными, зверьми разноличьными, птицами бещислеными, городы великыми, селы дивными, винограды обителными, домы церковными и князьми грозными, бояры честными, вельможами многами — всего еси исполнена земля Руская, о правоверьная вера христианская!” (Слово о погибели Рускыя земли... 327). И, во-вторых, это идущие на смену этой апологии стенания о наступивших и грядущих ужасах, имеющих апокалиптический характер. Авторы не жалеют красок для описания кончины Руси и всевозможных кошмаров, которые пришли на нашу землю. Послушаем эту часть “Плача...” в исполнении Г. А. Зюганова. Земные богатства Руси разграблены, от страны остались одни руины: “то, что они создавали последние 7 лет под видом демократических реформ, на сегодня находится в полных руинах”. Царит полная нищета, ожидается голод: “завтра многим не хватит на хлеб на воду”. В общем, как гласят традиционные причитанья, “спят да малы дити голоднешеньки...” (Причитанья северного края 41). По Г. А. Зюганову, все катится куда-то вниз, в пропасть: “и начинается массовый обвал после того, что уже произошло”. Грядут страшные, доселе неслыханные кровавые злодеяния: “и дальше криминально-олигархическая власть будет в стране кровавая, диктатура будет гарантирована. Этот сценарий еще хуже того, что было недавно”. Близится царство разбойников и злодеев: “возобладает стихия и бандформирования”. Наступление полного небытия ожидается в самые ближайшие дни: “через две-три недели... система будет окончательно уничтожена” (Г.А. Зюганов. Выступление по РТР 06.09.98). Впрочем, в той же речи он говорит уже о часах и минутах: “счет пошел на часы” (Выступление по РТР 06.09.98). В других выступлениях ужасы не грядут, а уже и наступили: “беда ...для страны давно уже наступила”. Причем дальше будет все хуже и хуже: “будет в 10 раз страшнее и опаснее...” (Выступление по РТР 07.09.98). Выступая в Думе 11 сентября 1998 года, Г. А. Зюганов прямо заявляет, что крах государства уже наступил, что социальная жизнь остановилась: “в ближайшие две недели остановятся еще те предприятия, которые работали”. Метафоры его традиционны. Это пожар (“остановить финансовый пожар”), буря (“если не остановим бушующие цены и панику”), взрыв (“а это уже не просто безопасность, это, возможно, взрыв с самыми опасными последствиями”), глобальная всеобщая катастрофа (“если это взорвется, после того, как кого-то продавят насильно, это будет в десять раз страшнее, чем все было предыдущее”). Метафорически страна предстает как разлагающийся труп: “гниение продолжаться не может”. Людям лидер Компартии предрекает традиционные фольклорные “глад” (“весной будет гарантированный голод”), “хлад” (“зима еще не наступила, а уже замерзает целый город... люди сдают кровь для того чтобы купить на эти деньги хлеб, раньше платили за пол-литровую банку крови 30 рублей, сейчас не дают и пятнадцати...) и “мор” (“...бушует туберкулез, вырывая целые коллективы”). В целом это метафорика Апокалипсиса: “валются, рушатся, ...разбегаются” (Выступление по РТР 06.09.98).

Забавно, что народ в устах Г. А. Зюганова предстает в образе гибнущих героев, а президентская власть в обличье терзающего их немецко-фашистского оккупанта-диктатора: “кроме Пиночета, в стране у нас всегда были Матросовы и Космедемьянские” (11.09.98). Впрочем, роль главного сатанинского врага России иногда отводиться не нынешней власти, а Западу, который хочет, по Г. А. Зюганову, буквально сожрать нашу страну: “Россия это полмира, это целая цивилизация и ей Америка подавится” (Выступление по РТР 06.09.98). Именно эти ужасные враги-властители “все разрушили, разграбили, остановили заводы и фабрики”. Интересно, что во всем этом тотальном всеобщем ужасе и апокалиптическом кошмаре сам Г. А. Зюганов и его фракция — это “последний островок небольшой законности, которая есть в стране здесь в думе...”. Что же нужно, чтобы остановить “погибель земли русской”, этот “конец света”? По Г. А. Зюганову, нужно всем богатым буржуям поделиться с ним деньгами и властью: “обращаюсь к ... народившейся буржуазии... ваши предшественники в первые пятнадцать лет этого века не сумели поделиться властью и собственностью.., тем, кто не поделился, или корону сняли или голову. Вот сейчас вы ведете себя точно так же”.

Кроме традиционных элементов “ламента”, “плача”, “причитания” и “слова о погибели” в творчестве Г. А. Зюганова можно также обнаружить отдельные формулы, характерные для жанра “пасквиля”. Но с пасквилем какая-либо самокритика и исповедальность настолько несовместимы, что даже о собственной работе лидер коммунистов говорит в третьем лице множественного числа “они”: “...во что бы то ни стало сохранить надо Думу... Да, они тоже работают не так как следует...” (Интервью РТР 06.09.98). Лидер коммунистов все время намекает, что есть кто-то, виноватый во всем, что есть враг, что есть целенаправленные силы, занимающиеся уничтожением нашей родины: “стратегические ресурсы, которые сегодня все пропиты и разворованы... разрушена вся финансово-кредитная система...” (Выступление в Думе 04.09.98). Причем у любого трагического события в истории, по словам лидера коммунистов, есть конкретные авторы. Если, например, повысились цены, то подразумевается, что кто-то целенаправленно их поднимает: “...цены вздули...”, “радиоэлектронику разгромили, машинострîение разгромили, ВПК остановили...” (Интервью РТР 6 и 7.09.98). Экономический кризис, по словам Г. А. Зюганова, был запланированной акцией вполне конкретных лиц. Лидер коммунистов не говорит безлично “разрушилось”, он говорит “разрушили”: “...потери страны — полтора миллиона людей каждый год... Даже после того, как все разрушили, разграбили, остановили заводы и фабрики...” (Выступление в Думе 04.09.98). Все эти злодеяния совершаются нашими “олигархами”: “Криминально-олигархическая власть в стране будет кровавая...” (Выступление в Думе 04.09.98). “Олигархами”, как известно, называется вполне конкретный круг лиц. Обвинения Г. А. Зюганова вполне адресны, да он и сам этого не скрывает: “Сегодня полное презрение и недоверие к президенту... и его окружению, прежде всего, в лице Березовского и дочки...” (Интервью РТР 06.09.98). Историософская позиция лидера компартии подразумевает, что негативные стороны мировой история имеют конкретных авторов в лице его политических противников. В качестве же автора позитивной части исторического процесса он выдвигает себя.

Именно эти стороны творчества лидера компартии умело пародирует В. В. Жириновский. Он пародирует и ламент и пасквильно-доносительные элементы зюгановского дискурса: “...и я знаю кто виновен... я дал указание генеральному прокурору немедленно возбудить уголовные дела... Я обещаю вам прекратить влияние семьи... ...я очищу Кремль и правительство...” (В. В. Жириновский. Выступление в Думе 04.09.98).

Ужасы, которые рисует в своих выступлениях лидер коммунистов, повторяются из выступления в выступление. Бесконечные повторы бесконечно варьируемого текста — это фольклорный прием. В народном искусстве одно и то же причитание, повторяемое из столетия в столетие не утрачивает своей актуальности. В традиционных причитаниях тоже были и злые враги и загубленные девицы: “Не давай, кормлец-батюшка, / Ты своей-то руки правые / Моему-то злому ворогу, ... / Не сгубляйте красу девичью” (Русское народное поэтическое творчество 99). Однако этот прием совершенно не воспринимается образованной частью российского общества. Она воспринимает Г. А. Зюганова не как народного вождя, героя, а как плакальщицу, бесконечно повторяющую один и тот же припев, причитающую над мифическим трупом России. С литературной точки зрения Г. А. Зюганов воспринимается как автор одного единственного текста, который он повторяет ежедневно. Но для образованной части общества эстетика повтора — это эстетика примитива. Слушатель ждет неожиданной мысли, оригинальной речи, авторских ораторских приемов, а получает какие-то свадебно-похоронные “вопли” деревенской невесты. Для литературного сознания подобные тексты — это даже не фольклорные “плачи”, а однообразные монологи провинциального трагика. И когда Г. А. Зюганов предрекает нам очередную трагедию, то его прогноз начинают восприниматься не как диагноз, исторический прогноз, а как фарс, театральный трюк: “будет еще одна национальная трагедия” (Г. А. Зюганов. Программа “Герой дня”. НТВ, 24.10.00). И когда спикер Г. Н. Селезнев на открытии парламентской ассамблеи говорит о том, что такая ситуация “рано или поздно кончается трагедиями всего общества”, то у общества складывается впечатление, что оно является зрителем трагедии не на исторической сцене, а на думских подмостках псевдонародного театра.

Можно сразу отметить, что выступления депутатов, практикующих жанры ламента, жалобы, плача, причитания, воспринимаются обычно как “неудачные”. С помощью подобных риторических формул трудно преследовать позитивные цели. Так, А. Н. Шохин вроде бы хотел выступить в поддержку В. С. Черномырдина, но работал в жанре ламента, что сделало его выступление более чем двусмысленным. Он все время говорил о “глубоком кризисе”, “крахе попыток”, “еще больших негативных последствиях”, “намечающемся тупике”, “кризисной яме”. Стоны А. Н. Шохина, доносившиеся из этой ямы, вряд ли могли кем-нибудь восприниматься как мощная позитивная поддержка и энергичная помощь.

В заключение отметим, что любимый ныне политиками жанр причитания воспринимается слушателями трагикомически еще и потому, что он традиционно исполнялся исключительно женщинами-крестьянками: “...Та область устной народной поэзии, которая в крестьянском быту связывалась с названием “причитания” (“причете”, “причёта”, “вопа”, “воя”, “жали”, “крика”, “плача”, “заплачки”, “голошения” и т. д., в зависимости от местности), в действительности значительно шире. Как показали исследования советского времени, под причетью следует понимать элегические импровизации, создававшиеся крестьянками по самым разнообразным поводам и на самые различные темы. Причитания возникали преимущественно в связи с печальными, скорбными, трагическими событиями в народном быту (пожар, неурожай, голод, болезнь, семейные неурядицы, различные проявления социального гнета, тяжесть положения сироты или вдовы, проводы в солдаты, смерть и т. д.)” (Чистов. Русская причеть 169). Мастера этого жанра именовались “плакуши”, “вопленницы” и “плачеи”. Они приглашались заменить невесту на свадьбе или родственников женского пола “вопить” на похоронах.

Точно также неуместно модное в среде политиков ХХ века якобы простонародное “гыканье” (произношение фрикативного щелевого “г”). На самом деле оно является не народным, а просто южнорусским, и у образованного слушателя ничего, кроме усмешки, не вызывает. Между тем половина нынешней Думы продолжает “гыкать” и “причитать”. Все это начинает напоминать украинские похоронный обряд. В народе это называется “голосить по-бабьи”. Народное сознание всегда нуждалось в героях, а не в плакальщицах.

4. Поучение и проповедь в творчестве Г. А. Явлинского

“...жить в условиях мыльной оперы”
Г. А. Явлинский. Из выступления в Думе

Романтические черты “одинокого героя” можно усмотреть в творчестве разных политиков. На это уже обращали внимание исследователи: “Образ Николая Ивановича Рыжкова сотворен в жанре мелодрамы. ...Живая интонация неподдельной обиды стала самой характерной чертой его имиджа. О чем бы Николай Иванович не говорил, всегда он выглядел человеком, незаслуженно оскорбленным и трагически непонятым. Эта мелодраматическая интонация стала со временем маской, опознавательным знаком одного из главных персонажей разыгрывающегося сегодня политического спектакля”. (Ю. Богомолов // СРПМ 163-164). Но нам кажется, что романтическое амплуа Г. А. Явлинского самое отчетливое, продуманное и устойчивое. Он всегда одинок, всегда “против” всех и вся, этот мир его не устраивает, здесь ему нет места. Г. А. Явлинский в его думском амплуа — непонятый герой, персонаж романтической драмы. Но он не уходит в область заупокойных молитв и причитаний, подобно Г. А. Зюганову. Он — одинокий проповедник, пророк и учитель. Для нас в данном случае неважно, чему учит Г. А. Явлинский, как учит, хорошему ли учит. Нам важна только общая интенция его дискурса. То, что говорит лидер “Яблока” — это чаще всего звучит не как предположение, а как доказанная теорема: “...и я могу это доказать в два счета...”. Он не просто говорит, а поясняет всем и каждому: “...Виктор Степанович спрашивал ...я хочу пояснить...”. Он — обладатель высшей мудрости, судя потому, что его оппонентам “...не хватает ума...”. Он один может спасти человечество: “...мы готовы... выводить страну из кризиса... а в целом мы хотим построить...”. Всем остальным политикам он предлагает задуматься над его словами: “...я предлагаю моим коллегам в Государственной Думе всерьез прислушаться... нам надо... мы должны...” (Выступление в Думе 07.09.98). Эту черту Г. А. Явлинского обличать, поучать, проповедовать и пророчествовать язвительно подметил В. С. Черномырдин в своем выступлении в Думе 31.08.98: “Я, Григорий (пауза, смех) Алексеевич <в зале крики: “Гриша!”, смех>, дорогой мой, я как вчера услышал твою песню по телевидению! Как ты! Ты, правда, действительно, мгновенно всех раздел! мгновенно! ну, молодец! Только в одном хочу тебе сказать... Вот этот такой дешевенький прием: я это дам, я это сделаю, я это все организую... А где возьмешь? Зачем обманывать? Зачем на этом играть? Люди же, народ же слушал!” В целом нельзя не признать, что “поучения” Г. А. Явлинского хотя и раздражают, но стратегически более перспективны, нежели “плачи” Г. А. Зюганова или “народный театр” В. В. Жириновского.

5. Россия как сказочный персонаж

“...хвалить надо свою страну...”
В. В. Жириновский. Выступление в Думе 07.09.98

В русском фольклоре Россия как персонаж приобретает черты женщины-матери: “Мать-Сыра-Земля представлялась воображению обожествлявшего природу славянина-язычника живым человекоподобным существом.” (Коринфский. Народная Русь 13-14). Считалось, что “Мать-Сыра-Земля” дает жизнь все людям и принимает их обратно: “Как не добёр кто, а все не добрей Матери-Сырой-Земли, всяк приючает семью до гробовой доски, а земля приютит и мертвого” (Коринфский. Народная Русь 2). Эти представления сохранились и до настоящего времени: “Земля сотворена как человек: каменья — тело ее, вместо костей — корни, вместо жил — древеса, вместо власов былие имеет, вместо крови — ее воды” (Словарь русских суеверий 167). Образ этот широко распространен и в русской литературе: “Короче, Россия должна забеременеть демократией”. (Ф. Искандер // СРПМ 14). Этот женский персонаж постоянно присутствует в выступлениях депутатов. Какими же чертами депутаты награждают образ Родины, России? Это — женщина, стоящая на краю пропасти, нищая и одновременно ограбленная, изнасилованная и одновременно беременная, больная и одновременно гниющая и корчащаяся в предсмертных судорогах, честная, но одновременно находящаяся на грани падения (образ проститутки) и при всем при этом еще и умирающая в ломках наркоманка. В живописании этого ужасного образа большинство депутатов совершенно единодушно. Приведем несколько забавных примеров. По В. С. Черномырдину (05.09.98), страна — эдакая Катерина, нуждающаяся в “луче света в темном царстве”, она стоит на краю обрыва и срыва: “Россия сегодня находится, по сути, на грани... срыва”; ей необходимо “отойти от пропасти”. Иначе быть ей “павшей женщиной”: “...удержать страну от падения...” (В. С. Черномырдин. Выступление в Думе 07.09.98). Другие депутаты считают, что грядет рождение новой жизни. Страна оказывается еще и беременной. Но это не удивительно, поскольку традиционная Мать-Сыра-Земля — “родительница” всех людей: “Вдовство-сиротство земли тяжелей всего для ее детей... От нее создано тело человеческое...” (Коринфский. Народная Русь 13-14). Однако непонятно, как она родит, если она уже находится при смерти. По Н. М. Харитонову, страна “в... страшных предсмертных судорогах корчится”. Но при этом Н. М. Харитонов продолжает ждать спасителя, который вытащит ее из “развала и нищеты”. При этом будущего премьера все хотят облечь в одежды прекрасного принца, спасающего гибнущую принцессу. Другие депутаты используют сразу несколько несовместимых метафор. По О. В. Морозову, Россия — это одновременно и умирающая больная: “Россия... она как больной, который уходит на наших глазах”; и вроде бы гибнущее от нападения хищников животное: “мы эту страну скоро в клочья разнесем”. Н. М. Харитонов (07.09.98) тоже рисует образ раненой самки, переставшей дышать: “на восьмой год только Россия, как раненый зверь, зашаталась от этих безумных реформ, только на восьмой год мы почувствовали, что Россия дальше не может жить и не может дышать”. По Н. Рыжкову, эта несчастная женщина унижена и ограблена: “вы посмотрите, что делается в стране, практически страна разгромлена, разграблена, унижена”. С ним солидарен и Н. М. Харитонов, у которого тоже вырисовывается образ обворованной несчастной женщины: “Страна разграблена, разворована” (Выступление в Думе 11.09.98). В. Рыжков также не обошел этой свадебно-эротической вакханалии: “Я очень надеюсь, что в понедельник разговор пойдет не о том, кто суженый, кто не суженый...” (05.09.98). И наконец, по Е. М. Примакову, Россия — больная наркоманка: “мы на игле этих займов сидеть не можем”. Хотя Евгений Максимович не преминул поиздеваться над В. В. Жириновским: “мы нигде сапоги ни в каком море не будем, так сказать, умывать” (Выступление в Думе 11.09.98). Даже у Н. Борового появляется образ больной, которую лечат колдуны: “...страна экономически чрезвычайно больна, выход из этой сложной ситуации один — это очень узкая тропинка. Рецепты лечения этой болезни давно разработаны”; “все это означает, что в качестве рецептов выздоровления экономики, рецептов спасения страны вместо проверенных эффективных, проверенных многократно лекарств будет использоваться знахарство и шаманство” (Выступление в Думе 11.09.98). Продолжается тема чертовщины и магии. Подобное нагнетание страхов в высшей степени характерно для традиционного фольклора. Но оно носило чисто календарный характер и весной все эти страхи отступали: “Рождавшая все плоды земные богиня плодородия испытывала, по народному слову, не одно счастливое чувство материнства. Мучимая жаждою — она пила... дождевую воду, содрогалась от испуга при землетрясениях, ...пробуждалась она — могучая — к новой плодотворящей жизни, на радость всему живому миру, воскресающему от своих... страхов...” (Коринфский. Народная Русь 14). Все это связано в какой-то мере с боязнью черта. И именно Мать-Сыра-Земля “...поглощает силу нечистую, увлекает ее в бездны кипучие, преисподние” (Словарь славянской мифологии 195). В нашей думской литературно-фольклорной комедийно-балаганной карусели не хватает именно какого-нибудь актера в костюме черта. Ведь только черт может вредить Матери-Земле, Родине. Этот черт в народном сознании часто ассоциируется с власть имущими. И не случайно, именно с чертом сравнил будущего премьера Егор Строев в своем выступлении 6 сентября 1998 года: “Можно поддерживать самого черта...”

Характерно, что депутатами, сознательно структурирующими свой дискурс по европейской модели, строящими свои речи в традициях европейского парламентаризма, дипломатии и адвокатского искусства, подобная фольклоризация речевых экспериментов в Думе воспринимается как пустая болтовня: “...Кончайте вы эту болтовню.., под барабанный бой этих фраз...” и т. д. (О. В. Морозов. Выступление в Думе 31.08.98). Сам О. В. Морозов совершенно сознательно декларирует свою ориентацию на всевозможное новаторство во всех областях речевого дискурса. Не случайна его любовь к метафорике, ориентированной на “новое” и “будущее”: “Мы заложили совершенно новую идеологию.., мы можем проголосовать за наши правила игры...” (О. В. Морозов. Выступление в Думе 31.08.98). Однако уступая общему стилистическому настрою Думы, проевропейски настроенные депутаты начинают использовать все те же бесперспективные жанры ламента, плача, причитания. В целом Дума начинает восприниматься телезрителем как пародия на похороны. Истоки этой традиции пародий на церковные обряды в России нужно искать также и в петровской эпохе.

Понятно, что этот образ несчастной поруганной женщины, пришедший в Думу из русской литературы и русского фольклора, к реальной действительности не имеет никакого отношения. Печально, что политики, в компетенцию которых входит разработка новых идеологий, пользуются художественными образами, пришедшими к нам из глубины веков. Политическая и идеологическая малопродуктивность этого дискурса очевидна. Напомним, что идеологическая борьба со всей этой языческой метафорикой велась в России еще в Средние века: “Против благоговейного почитания Матери-Сырой-Земли, сохранившегося и до наших дней в виде яркого пережитка древнеязыческого ее обожествления, восставали еще в XV-XVI столетиях строгие поборники буквы заветов Православия, громя в церковных стенах народное суеверие. Но ни грозные обличения, ни время — со всей его беспощадностью — не искоренили этого предания далеких дней...” (Коринфский. Народная Русь 14).

Для современного депутата важна популярность, то есть “актерская” слава. Каждый депутат ищет для себя “народное” амплуа, которое может принести ему широкую популярность. Вся страна хохочет, созерцая балаганные выходки В. В. Жириновского, ухмыляется, умиляется, слушая романтические проповеди Г. А. Явлинского, и истекает клюквенным соком, глядя на похоронную физиономию Г. А. Зюганова. Как следствие, сама Дума в целом уже давно стала фольклорным персонажем, героем народных анекдотов и историй. Все происходящие политические акции всеми воспринимаются как театрализованные шоу, граничащие с абсурдом: “Смотришь и думаешь — Боже, какой замечательный театр абсурда, театр глупостей, театр дураков...” (Т. Толстая // СРПМ 164). Народ получает новые зрелища вместо новой жизни. Глубоко закономерно появление таких телепрограмм, как “Куклы”. В каком-то смысле это реализация нашего восприятия современных политических акций, не то как балагана, не то как театра Петрушки. Также не случайно обилие развлекательных телешоу с участием известных политиков. Не говоря уж о “Парламентском часе”, который без всякого монтажа и телережиссуры сам по себе является вполне законченным шоу. Дума невольно аккумулировала в себе многовековые традиции народного театра и стала средством реализации неудовлетворенной тяги к развлечениям. Одновременно, что очень важно, она стала средством консервации уже имеющихся много веков культурных традиций в сферах жизни совершенно для этого не предназначенных. Как законотворческий орган, принимая новые законы, Дума, напротив, должна была бы менять традиции, создавать новые культурные стереотипы. В этом смысле Дума выполняет историко-культурную функцию прямо противоположную возложенной на нее обществом. Средневековые культурные представления вряд ли могут быть перспективными для современной Российской политики.

Литература

Богатырев. Выкрики разносчиков и бродячих ремесленников: Богатырев П. Г. Выкрики разносчиков и бродячих ремесленников: знаки рекламы // Симпозиум по структурному изучению знаковых систем. М., 1962. С. 47.

Вопросы теории народного искусства: П. Г. Богатырев. Вопросы теории народного искусства. М., 1971.

Коринфский. Народная Русь: А. А. Коринфский. Народная Русь. М., 1901.

Причитанья северного края: Причитанья северного края / Лит. памятники. Т. 2. М., 1997.

Русское народное творчество: В. И. Чичеров. Русское народное творчество. М., 1959.

Русское народное поэтическое творчество: Русское народное поэтическое творчество. М., 1978.

Словарь русских суеверий: Грушко Е. А., Медведев Ю. М. Словарь русских суеверий, заклинаний, примет и поверий. Н. Новгород, 1995.

Словарь славянской мифологии: Е. [А.] Грушко, Ю. [М.] Медведев. Словарь славянской мифологии. Н. Новгород, 1995.

Слово о погибели Рускыя земли: Слово о погибели Рускыя земли по смерти великого князя Ярослава // Изборник. М., 1969.

СРПМ: Словарь русских политических метафор. М., 1994.

Чистов. Русская причеть: К. В. Чистов. Русская причеть. Русское народное поэтическое творчество. М., 1986.

[ предыдущая статья ] [ к содержанию ] [ следующая статья ]