Кривощапова
Ю.А.
ЯЗЫКОВОЙ
И КУЛЬТУРНЫЙ ПОРТРЕТ РЕАЛИИ: ТАРАКАН
Культурный портрет таракана
достаточно подробно «выписан» в монографии А.В.Гуры «Символика животных в
славянской народной традиции» в главе «Гады и насекомые» [Гура 1997]. Поэтому
предложенные «штрихи» к портрету этого насекомого следует считать, прежде
всего, иллюстративным материалом к общей модели реконструкции комплекса
народных представлений, посвященного данному фрагменту действительности и закрепленному в языке и культуре.
Реконструкция образа
таракана производится через систему мотивационных признаков. Руководствуясь
идеей целостности (или интегральности) традиционной духовной культуры,
провозглашенной в современной этнолингвистике, мы выделяем мотивационный признак
независимо от канала трансляции этнокультурной информации: языкового,
текстового или акционального. Под интегральностью традиционной культуры
понимается смысловое единство всех знаковых форм ее выражения: языка,
верований, обряда, изобразительного искусства и пр., обусловленное единством
системы народных представлений о мире.
Общий семантический
знаменатель не исключает разнородности выделяемых мотивационных признаков.
Среди них мы можем выявить такие мотивировочные признаки, как эмпирические и
эмпатические.
Эмпирический мотивировочный
признак выводится из совокупности знаний человека об объекте и, как правило,
совпадает с реальными свойствами денотата. В языке в подобном случае будет
иметь место номинация, основанная на реальном свойстве объекта, например, таракан
‘черная костяная заколка для волос’ [ЛК ТЭ]. Метафорический перенос в данном
случае осуществляется на основании таких объективных свойств насекомого как маленький
размер, овальная форма и наличие
хитинового покрова.
Эмпирические мотивационные
признаки
маленький размер + способ передвижения
(ползает): таракашек ‘о ребёнке’ [ССРЛЯ 15,112]
маленький размер + овальная форма + хитиновый
покров: таракан ‘черная костяная заколка для волос’ [ЛК ТЭ]
хитиновый покров + овальная форма: таракашко
‘колечко’ [ЛК ТЭ]
место обитания (темное, теплое пространство): тараканник ‘полочка
у печки’ [ЛК ТЭ]
звук шлепка подошвы при убийстве человеком таракана: охлопан, ошлепок
‘таракан’ [ЛК ТЭ], лопотан ‘таракан’ [СРГК 3, 149]
С другой стороны, для ряда
наименований основополагающим будет эмпатический мотивировочный признак,
основанный не на бытийных, а в известной степени на мнимых, субъективированных,
«приписанных» извне представлениях о том или ином насекомом. Объект в подобных
случаях воспринимается как «вжившийся в миф» и функционирующий в рамках того
или иного сценария. Так, например, выражение с тараканами в голове ‘о
человеке, ведущем себя странно’ [СПП, 73], очевидно, связано с представлением о
том, что таракан способен проникать в тело человека.
Эмпатические мотивационные
признаки
мотив богатства
Символическим соотнесением
таракана с деньгами по признаку множественности определяется мотив богатства.
По примете, тараканы, как и вши, снятся к деньгам [КА]. Черных тараканов
считают предвестниками денег: «черных тараканов не истребляют, поскольку
считается, что они появляются к богатству, черные большие тараканы предвещают
богатство» [Гура 1997, 422-423].
может предупредить о несчастье
Иногда таракан может
выступать в роли домашнего покровителя. Уходя из дома, или переходя к другому
хозяину, тараканы предупреждают о приближающемся пожаре [Еремеев, 39].
может излечить болезнь
Тараканы использовались в
народной медицине. Как и вшей, их давали съесть корове, у которой долго не
выходит послед [Гура 1997, 435].
может причинить вред
человеку или животным
С этим свойством тараканов
связан запрет на истребление этих насекомых. Запрет уничтожать тараканов
мотивируется чаще всего тем, что может неблагоприятно отразиться на скоте:
«черных тараканов не уничтожают, чтобы велась в доме скотина» [Гура 1997, 423].
метеорологическая функция
Тараканы, как вши и блохи,
могут выполнять метеорологическую функцию. Так, на Русском Севере, для того,
чтобы вызвать ветреную погоду, нужно было залезть на берёзу и прокричать: «Тараканьи
муди на берёзе!» [ЛК ТЭ]. Здесь проявляется и эротическая символика,
свойственная классу насекомых в целом, очевидно, в связи с их необыкновенной
плодовитостью. Ср. также обряд изведения клопов на той же территории: «баба
трижды объезжает на кочерге вокруг избы, приговаривая: «Хлоп по м…, клоп вон из
избе!» [Гура, 430].
эротический (свадебный)
мотив
Известно девичье гаданье с
тараканом на Святки. Девушка, желающая увидеть во сне жениха, должна была
положить под подушку таракана. В другом случае таракана клали в горшок и
приговаривали: «Таракан, таракан, вези меня по деревням, селам, по горам, по
городам, вези меня к суженому» [ОП 1, 168]. Появление этого мотива связано с
таким свойством насекомых, как плодовитость.
мотив ритуального изведения
(например, похорон таракана)
Существуют разные ритуальные формы изведения тараканов. Одна из
таких форм связана с имитацией похорон: таракана заворачивают в тряпку и
закапывают в землю [Гура 1997, 425].
Зачастую от тараканов избавлялись, подложив их в гроб к покойнику.
Отметим, что далеко не во
всех случаях удается выявить единственно возможный мотивационный признак и
определить его как чисто эмпирический (или эмпатический). Иначе говоря, при
анализе некоторых языковых и культурных фактов мы столкнулись с явлением комплексной
мотивации. С точки зрения
содержания такая мотивация может сочетать эмпирические и эмпатические признаки
(хотя эмпирические в этом случае обычно не «читаются напрямую», а оказываются
образно преломленными); с точки зрения структуры мотивного комплекса
наблюдается сочетание мотивов, бытующих в языке и собственно в культуре. Таким
образом, в этом случае можно говорить о языковой и культурной символике: при
содержательном единстве языковых и культурных мотивов они отличаются спецификой
способов воплощения.
Например, встречается
соотношение тараканов со скотом, которое особенно ярко проявляется в
паремиологии и поверьях: «Нашего быка дома не любят, \ На базаре не купят»
[Садовников, 198], «О шести ног без копыт, \ Ходит – не стучит» [Садовников,
198]. В Вологодской губернии существовало поверье о том, что в каждом доме есть
тараканья матка ‘таракан, ростом с ягненка’ [Гура 1997, 423]. Ср. также олень
‘белый таракан’ [ЛК ТЭ]. Подобное достаточно традиционное соотношение насекомых
со скотом (ср. также кобылка ‘стрекоза’ [СВГ 4, 72], коник
‘кузнечик’ [ЛК ТЭ] и проч.) можно считать результатом метафорического сближения
на базе такого признака, как способ передвижения. Однако здесь необходимо
учитывать и мифологические представления о том, что тараканы способны
покровительствовать домашним животным.
Названия таракана вроде лапоть, лапотник, с одной стороны, могут быть объяснены на основе обряда
изведения этих насекомых: ритуал состоял в буквальном выволакивании тараканов
за околицу в старом лапте [КА]. В этом случае мы будем говорить об отражении в
языке обрядового кода народной культуры. С другой стороны, эти же наименования
имеют возможность образной расшифровки. Действительно, рыжий таракан и по
форме, и по цвету напоминает лапоть. Таким образом, языковое «освоение» реалии
в данном случае осуществляется через метафору, а «культурное», внеязыковое
– через метонимию.
При интерпретации
наименования цыган [ЛК ТЭ] ‘таракан’ необходимо учитывать следующие
мотивы: цвет (черный), способность жить в многочисленном сообществе,
чужеродность, а также поверье о том, что цыгане способны изводить тараканов. Ср.
текст из Каргопольского архива РГГУ: «Пришла цыганка, а было у меня куплено на
халат маме, на столе лежало. А цыганка живо прошла туда: «девушка, отдай мне
этом материал на халат, я тебя озолочу». А мама сидит и говорит: «чем
озолотишь-то?». «Вот, – говорит, –
тараканы тут у вас. Дай кусочек хлеб и материал, я уйду, и они все уйдут». Я
отдала, и правда, меньше, меньше и все ушли, не бывало больше в доме». Из
перечисленных мотивов, безусловно, дополняющих друг друга, наиболее значимым,
на наш взгляд, оказывается мотив инородца, ср. также рус. прусак, укр. прус,
шваб, швед, жидочек, москаль, чеш. šváb,
пол. francuz ‘таракан’ [Гура, 434].
Таракан в данном случае, несмотря на то, что он является домашним насекомым,
воспринимается как инородец-оккупант, захвативший чужую территорию. Отметим,
что представление о таракане как о захватчике тоже можно считать метафорой
(действительно, эти насекомые сосуществуют в многочисленном сообществе и
колониально перемещаются на новое место жительства). С другой стороны, таракан
может восприниматься и как желанный гость, ср. постоялец ‘таракан’ [ЛК
ТЭ], а также способ изведения тараканов путем передачи их кому-либо,
сопровождающийся следующим диалогом: «Увайдешь в гости и скажешь: –
«Здравствуйте. Ждали гостей?» - А сам прусаков держишь. – «Ждали, добро
пожаловать», – ответят хозяева. – «Гости ваши. Возами возите, лопатами
грябите». Пустишь прусаков либо тараканов, а сама верть ко двору: оставайтесь,
дескать, там» [Гура, 428]. Таким образом, языковая метафора «таракан –
инородец» на уровне культуры «оживает»
в образе «реальной» цыганки, участвующей в обряде.
Если говорить о соотношении объективных
(эмпирических) и субъективных (эмпатических) признаков в структуре образа, то
оказывается, что таракан в языке и культуре представлен скорее мифологически и
прагматически, нежели бытийно.
Следует также отметить, что
языковое и культурное «освоение» реалии происходит неравномерно, несмотря на
то, что вербальные и невербальные знаки
имеют общий план содержания. Иначе говоря, с одной стороны, можно выделить
«сквозные» мотивы, которые представлены одновременно в нескольких каналах
этнокультурной информации, например, в языке и обряде (наряду с лексемой цыган
‘таракан’ существует обряд изведения этих насекомых с помощью цыган). С другой
стороны, существуют мотивы, явно представленные в обряде, но не нашедшие
отражения в языке (примером может служить эротический мотив, отмеченный только
в обряде). В данном случае мы можем говорить о большей культурной (обрядовой),
нежели языковой «освоенности» реалии.
Следует помнить и о том, что
языковой и культурный портрет реалии всегда будет «вписан» в портретную
галерею, состоящую из «изображений» смежных фрагментов действительности. Иначе
говоря, образ таракана необходимо рассматривать «на фоне» изображений других
домашних насекомых. Подобный контрастивный анализ позволяет отметить, что
некоторые, прагматически близкие таракану насекомые, например, сверчок, в
номинативном плане представлен только звукоподражательными наименованиями, ср. чиркун
‘сверчок’ [ЛК ТЭ], и раритетно представлен в культуре. Подобная культурная
избирательность на первый взгляд кажется немотивированной. У нее может быть
несколько объяснений. Во-первых, бытийное: присутствие таракана оказывается для
человека весьма ощутимым и требующим постоянного взаимодействия, более того –
он нередко включается в индивидуальное пространство человека. Во-вторых – и это
более важно: таракан обладает уникальным признаком, выделяющим его из ряда
других домашних насекомых, – способностью неожиданно появляться и исчезать. У
этого бытийного по природе признака большой потенциал в плане культурного
осмысления: неожиданное и массовое появление тараканов позволяет им вписаться в логику кардинальной для народной культуры оппозиции «свое –
чужое». Именно включенность в эту оппозицию обусловливает большинство
эмпатических признаков таракана и во многом объясняет особую культурную
маркировку этого образа.
