Для носителей традиционной культуры часто характерно принципиальное неразличение традиционных и научных/профессиональных методов лечения. Многие из них не противопоставляют лечение травами, заговорами и пр. квалифицированной медицинской помощи, а воспринимают их не только как равные методы, но и как часть единого целого. Традиционные методы лечения для жителей деревни, впрочем, чаще всего, более доступны, поэтому и используются шире.

“[Как раньше лечили людей?] Ну это, были таки спицалисты. [Бабушки какие-то знали, как это делать?] Да-да-да. Бабушки были, знали много, делали много, помогали людям мно… А щас таких бабушек – увы и ах – нету. [А когда Вы были маленькой, Вам бабушки ничего не лечили?] Почиму ни личили, ни… нидавно ищё личили. [А что они лечат?] Так фсё, бабушки могли лечить фсё. И зубы заговаривали, как болели, бородафки снимали, упадёш эсли ушибёш там, руку ди ногу, вот с как… у нас говорили «от ураза слова давали». От вывиха, фправляли… вывихи… в больницу же… ни каждый рас ездили, уш так… дажи сломы делали, в лучинки ставили да… пиривязывали… личили… а ни только что”[1].

Практически каждый представитель традиционной культуры знаком в той или иной мере с народной медициной, прежде всего, как пациент. Это касается лечения наиболее распространенных болезней: зубной боли, ушей, детских болезней и т.д. Практикуют лечение в основном женщины, чаще всего пожилые. В большинстве своем они не воспринимают себя в качестве профессионалов-целителей и относятся к числу обладающих “ограниченным числом заговоров от немногих болезней (домашние лекари)”[2]. Такие носители по своему статусу ничем не отличаются от других жителей села. Их знания, как правило, приобретены от родителей или других родственников.

Рецепты и тексты заговоров зачастую записываются в тетрадь, поэтому одной из наиболее  распространенных форм их передачи является переписывание.

“[Е.А.Шестакова показывает собирателям свою тетрадь с заговором. Соб.: Это Вы сами переписывали?] Да бапки диктовали, дак, это самое, вот и писала. У миня тут много чиво написано, для сибя […] [Собиратели просят разрешения переснять тетрадь] Дак чё снимеш тут? Вам зачем? […] Мне грех на душу будет [Почему? Мы же ничего не…] Я ничево – оддала дак вот”[3].

Тексты  в подобных тетрадях  разнообразны: от канонических и неканонических молитв до традиционных заговоров и рецептов, списанных из газет. Здесь действует тот же механизм восприятия, что и при смешении традиционных способов лечения с научными, профессиональными: наравне с текстами и обрядами, воспринятыми непосредственно из своего круга, носители используют прочитанное в газетах, а иногда и увиденное по телевизору. Главное – прагматика лечения, а не условия, в которых о нем становится известно.

Еще одна важная особенность восприятия подобных знаний их носителями заключается в том, что далеко не все выделяют собственно медицинские обряды из общего ряда обрядов, связанных с бытовой магией. Это видно и по содержанию тетрадей, в которых хранятся тексты и описания связанных с ними обрядовых действий: рядом с медицинским заговором могут быть записаны тексты, произносимые для защиты дома, домашнего скота, для поиска пропажи, для защиты от сглаза и т.д.

Что касается сглаза, то здесь важно заметить, что многие информанты считают сглаз и порчу причиной большинства заболеваний и вообще бед («спортили» корову - она может перестать доиться, потеряться, заболеть; «спортили» или сглазили огород – будет плохой урожай; сглазили человека – заболеет и т.д.); такое восприятие во многом способствует сближению всех видов обрядов, связанных с домашним хозяйством (и наоборот – все они генетически связаны). Очень часто поэтому один и тот же текст (в том числе и канонические молитвы, в особенности «Отче наш») может считаться пригодным сразу в нескольких целях: ему приписываются и лечебные, и оберегающие свойства.

Еще раз оговоримся, что в данном случае речь идет не о профессиональных колдунах, а об обычных членах социума, в большей или меньшей степени практикующих бытовую, в том числе медицинскую магию:

"[Как называли тех, кто умел заговаривать?]

[КВН:] Знахарка, дак.

[КЮА:] Не обязательно колдун или знахарь, это необязательно.

[КВН:] У нас здесь как-то наверно не было колдунов-то"[4].

При работе с информантами, обладающими такого рода знаниями, собиратели редко сталкиваются с проблемами. Как правило, достаточно попросить информанта исполнить текст и прокомментировать его или одолжить на некоторое время тетрадь с тем, чтобы переписать (переснять) из нее тексты. Главным препятствием могут послужить весьма распространенные опасения, что после «передачи» тексты утратят свои магические свойства.

Существуют общие, известные практически всем носителям, правила передачи подобных знаний: воспринимающий их должен быть младше передающего, желательно, родственник. Часто они передаются от  матери к дочери, от свекрови к невестке, иногда через поколение, от бабушки к внучке. Это, однако, соблюдается далеко не всеми: многим информантам передать свои знания просто некому, поэтому они охотно делятся ими с собирателями. Способствует этому и распространенное представление о том, что любое сакральное/магическое знание, не перешедшее от его носителя к кому-нибудь другому, отягчает смерть первого, мешает ему спокойно и безболезненно умереть.

 "Есь, есь знающие. [Как их еще называют?] Колдунья. [Не говорят, что они тяжело умирают?] Да, это слыхала. У нас один старик, он делал добрым людям... своё дело, так он очень тяжело умирал. Не мог он сдать никому этого. [Нужно сдать?] Нать, штобы передать... другому. [Тогда легко умереть?] Тогда уже умрёт, а так тяжело умирает. [...] [Кому нужно передавать: кто старше или младше?] Младшы, старшему нельзя. [Только родственникам?] Можно и чужим"[5].

В отличие от «непрофессионалов»,  люди, сознающие себя в статусе колдуна, относятся к своим знаниям и, соответственно, их передаче, совсем по-другому. Такого рода информанты встречаются нечасто (на одно большое село приходится максимум один-два таких человека) и в разговор с собирателями вступают неохотно.  Важно, что они с одной стороны, воспринимаются как профессиональные колдуны своими односельчанами, а с другой, сами мыслят себя таковыми.

Такого рода люди занимаются, как правило, не только лечением, но и другими видами магии (также, как и непрофессионалы), в том числе любовной магией, а также «худой», черной магией. Помимо собственно знания текстов и обрядов, для них зачастую характерно приписывание себе обладания магической силой, естественно, связанной с их знаниями.

Отношение к своим знаниям у профессионалов, естественно, более серьезное, чем у непрофессионалов. Для них важнее источник приобретения знаний (в их случае это, скорее всего, только наследственный путь), важнее и их последующая судьба. Поэтому работать с такого рода информантами труднее.

Проще всего начинать работу с ними с просьбы о лечении. Так, во-первых, появляется, хотя и не всегда, возможность зафиксировать процесс лечения (с другой стороны, многие информанты, как профессионалы, так и непрофессионалы, запрещают записывать магические  действия на диктофон или видеокамеру), с другой стороны, иногда информанты сами через некоторое время решают передать собирателю свои знания. С одним из таких профессионалов - Т.В.Бойко - нам пришлось работать в с. Мехреньга во время экспедиции 2005 г.

В ходе доклада была представлена видеозапись, на которой зафиксирован как раз такой сложный процесс: сначала лечение, затем снятие порчи, затем передача знания. Мы попросили Т.В.Бойко вылечить больной сустав руки собирателя. Зафиксировано лечение «размыванием кости», как это назвала сама Т.В.Бойко: массаж больного места теплой водой с хозяйственным мылом. После массажа знахарка три раза прошептала над рукой собирателя заговор, плюя на руку по три раза между произнесениями, а затем смыла с собирателя-пациента порчу. Для этого Т.В.Бойко использовала свою икону в киоте: она слила по ней воду из миски в таз, произнося при этом заговор, а затем предложила собирателю трижды помыть руки и умыться этой водой. Лечение длилось два дня, и на второй информант передал свое знание собирателю. Интересно, что при этом информантка также рассказала о том, что она сама приобрела это знание от своей матери так же, как теперь передала его собирателю: во время лечения она стал произносить текст громче и разборчивей, чем во время первого сеанса, рассчитывая на то, что собиратель его расслышит и запомнит:

“Фстану я благословесь, пойду перекрестесь, из две… из дверей во двери, из ворот в ворота, ф чисто поле, ф чистом поле стоит  дивный дуб, у этово дуба было сем жон [жён]: сема [седьмая] жона, шостая жона, пятая жона, читвертая жона, третья жона, фторая жона,  остолая… жона… как у дуба жоны уходили, листья дуба обль… облетало, иссыхало, изотлело, так у рабы божьей или у раба божьего там… ну вот, боль, сразу назови, где, ну [в]от, изойди, иссохни, ни скомни, ни тосьни, сверху засыхай, снизу иссыхай, век и по веку, отныне до веку. Аминь”[6].

Передав заговор, знахарка пояснила, что если собиратель не смог запомнить его на слух, то он может его записать, но было бы лучше запомнить текст «на слово»:

“[Вы сказали на слово?] Да. Лучше на слово. [Когда берешь слова?] Да. Просто… оддавать штобы на слово запомнить. Старые люди, оне, если кому-то што-то передавали, дак оне… постара… старались, штобы… на слово… запомнить. Ни давали записывать. [Слова никогда не писали?] У-у [нет] [А вот у бабушек много тетрадок – это хуже?] Не… это…фсё равно. Это уже как… как гърица вроде как уже не то. [Уже не то?] Да. [Уже не действует?] Уже так не действуёт. Надо постараца, штобы… фсё по памяти было. Стараца надо фсё по памити. Штобы, запомнить. […] А ни записывать. Это… то, што запись, уже… ну как… может быть, оно и… помогает, вон, в газетах же пишут, но мне каъца [кажется], што это… фсё рно [равно] фсё рно не то. Вот… я то, што я вот… я запомнила, я это никогда не записывала. [Никогда?] Ну дак вить сколько рас у миня мать вот так дак… заговаривала. Зу… зубы, уши. [Она Вас лечила и Вы так запомнили?] Да. Да. [То есть она говроила, а не шептала?] Ну она фсё… ну, я же дочь. [Она не шептала, а говорила вслух?] Нет, она ить [ведь] громко говорила при мне дак. [А при чужих шепчут?] Ну, да если не хотиш передать дак. […] Если хочеш передать дак, то ты громко говориш»”[7].

В данном фрагменте интервью интересно, во-первых, описание передачи знаний, а во-вторых, отношение профессионала к непрофессиональным с его точки зрения лекарям, неправильно хранящим свои знания и недостаточно тщательно выбирающим источники этих знаний. Интересно также, что от лечащего, по словам информанта, требуется не только знание метода лечения, но и готовность принять излечиваемую болезнь на себя:

“Ну очень те… очень тежило, конечно потом это на себя фсё это. [Как это?] Ну, я беру болесь [болезнь] на себя. [Когда Вы лечите, Вы на себя берете?] Канешно. Мне ж вить тяжило потом. Я ш… мне потом этот стресс этот тоже надо как-то… снимаеца. [Вы от этого потом избавляетесь?] Ну как… Тоже так же молюсь. Тоже… воду… на воду. На.. на воду наговариваю…эти слова, штобы снять с себя, ну вот… попью этой воды и… потихоньку слабось проходит. Ну, потом опять сил набираю. Потихоньку”[8].

Итак, при беседе с профессиональными знахарями мы можем получить, помимо  информации собственно о методах лечения, используемых в народной медицине, еще и интересные сведения о самих знахарях, о функционировании сакрального знания.